В поисках будущего

Мама пыталась уговорить меня пойти с ними домой, после того как мы покинули Нору, потому что, как она сказала, нам нужно провести «семейный вечер». Ей это плохо удалось, потому что домой она пошла только с отцом и Лили. Ей еще повезло с Лили… Единственная причина, по которой она ей досталась, в том, что Лили больше некуда пойти. Лично я едва дождался шанса уйти, как только мы закончили с рождественским ужином. Моя квартира намного приятнее и шикарнее деревенского домика детства моей матери. Не говоря уже о том, что там намного тише, нет пятидесяти миллионов болтающих людей и орущих и бегающих вокруг детей. Серьезно, я ненавижу детей. С чего кто-то вообще считает хорошей идеей рожать этих сопливых ублюдков – выше моего понимания. Так что, в любом случае, сбежать в свою тихую уединенную квартирку? Определенно отличная идея. И здесь тепло, тихо и просто роскошно, когда я наконец сюда аппарирую. Мегги со своей семьей на праздниках, а Шарлотт, уверен, все еще бесится на меня. Так что никого нет. Только я. И это здорово. На кухне я беру бутылку огденского и несу ее в гостиную. Уверен, по телевизору ничего нет этой рождественской ночью, но все равно я его включаю и осторожно падаю на диван. Идет какая-то передача о голодающих детях в Африке, о несчастном положении которых мы должны помнить в эти праздники. Мне уже хватило детей на один день, так что я переключаю канал и вижу какой-то рождественский фильм, снятый, наверное, в девятнадцатом веке: он черно-белый и на людях кошмарная одежда. Но мне слишком лень продолжать переключать, так что я оставляю это и начинаю пить виски прямо из горла. Я все еще немного не в себе, с прошлой ночи, если честно, но лучший способ избавиться от похмелья – это снова напиться, верно? И это точно работает. Прошлой ночью я, наверное, действительно выпил слишком много, но что я еще мог сделать? Мне нужно было что-то сделать, чтобы отключиться от постоянного ворчания и бурчания женщины, которая зовет себя моей девушкой. Клянусь, иногда мне по-настоящему хочется, чтобы она свалилась с моста или что-то вроде того. Не знаю, как я вообще влез во все это дерьмо, когда решил вставить в свои планы такой пункт, как «завести себе девушку». Какая разница, что она красотка? На свете полно красоток, которые не надеются проводить с тобой каждую секунду твоей жизни, ведь так? Она взбесилась потому что… Ну, честно, я не знаю, почему. Не могу вообразить, зачем ей вообще захотелось пойти в дом моих родителей рождественским вечером. Не то чтобы мои родители хорошо готовили или что-то. Я бы понял, если бы она захотела пойти на рождественский ужин (хотя и с большим трудом…), но единственное, что произошло в доме родителей, это раздача подарков. И ей не было смысла там появляться. Так что она взбесилась. Она начала ворчать и даже орать, говоря, какой я ужасный бойфренд, как мало внимания я ей уделяю и что все, что я делаю, или связано с квиддичем, или с попойками с приятелями; у меня нет на нее времени, она мне неважна, она вкладывает намного больше усилий в наши «отношения» (да, она изобразила кавычки жестом), и мне повезло, что она со мной, потому что она могла бы быть с любым мужчиной, с каким бы захотела, и я, наверное, этого не понимаю, а она пойдет и найдет кого-нибудь еще, и я увижу, что потерял. И тогда я перестал ее слушать. Да, знаю, это самое большее преступление, которое может совершить мужчина. Пока Шарлотта едва не синела, визжа на меня, я вышел из комнаты, пошел на кухню и налил себе выпить. Ну а что мне нахер было делать? Я ведь не говорил ей заткнуться или спорил с ней. Меня просто достало ее слушать, и я решил, что немного выпивки не помешает. Поверьте, это был неправильный ход. Если я думал, что до этого она кричала, то я ужасно ошибался. Да она просто шептала по сравнению с тем ревом, что она издала, когда последовала за мной на кухню. Она заявила мне, что я «напыщенный, испорченный, ленивый, тупой, невнимательный, идиотский, самовлюбленный, недоразвитый, мерзкий ублюдок», а потом устроила сцену с уходом. Она не дезаппарировала, как нормальные люди, потому что это было бы слишком тихо, спокойно и, я не знаю, нормально. Нет, ей нужно было уйти именно с той целью, чтобы хлопнуть моей дверью так громко, что одна из картин упала на пол и разбилась. Так и лежит до сих пор, конечно, потому что я слишком ленив, чтобы с этим разбираться, а Мегги не вернется до понедельника. Так что я пошел к родителям, открыл там подарки, потом нашел Фреда, чтобы мы могли нажраться и, возможно, кого-нибудь подцепить. Конечно, это сработало, потому что это всегда работает. Нетрудно найти женщину, которая захочет с тобой переспать, когда ты мировая звезда квиддича, а особенно если твоя фамилия Поттер. Это довольно легко, вообще-то, и я этим наслаждаюсь. Я понимаю, что изменять нехорошо и все такое, но мне плевать на плохое и хорошее, правильное и неправильное. Живешь только раз, верно? Так что стоит жить на полную катушку. Так было прошлой ночью, и вот, я снова пью на этот раз один в одиночестве своей гостиной. Это действительно мило. Может Шарлотт так меня возненавидит, что решит со мной порвать? Это было бы здорово. Это избавило бы меня от забот, потому что я не очень хорош в разрывах, ведь у меня не так уж много опыта в так называемых настоящих отношениях. Было бы намного лучше, если бы ее это просто достало, и она сделала это за меня. Я выпиваю почти половину бутылки огневиски, когда понимаю, насколько же я пьян. Я довольно хорошо умею пить, но всегда есть точка, за которой я уже надираюсь и становлюсь пьяным просто в лоскуты. Сегодня это случилось довольно быстро, и теперь я чувствую, что у меня кружится голова, когда я смотрю в потолок. Фильм по ТВ уже закончился, а я даже не заметил, и начались вечерние новости. Боже. Как моя жизнь стала такой? Почему у меня вообще была девушка? Особенно такая ворчливая и стервозная, как эта? Мне давным-давно стоило выучить урок, что истории с подружками всегда кончаются плохо. Господи боже, я должен был понять это после чертовой Кейт. Если и был какой-нибудь предупреждающий знак, что от отношений одни беды, то именно тогда. Мне было гребаных восемнадцать лет, но я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что женщины способны на две вещи: или могут вам отсосать и сделать вас счастливыми, или могут высосать из вас душу и сделать вас несчастными. И те, которых вы называете подружками, всегда делают последнее. Хорошо, Кейт не высасывала из меня душу так, как это делали Шарлотт и другие девчонки, с которыми я встречался. Те девчонки были ворчливыми и раздражающими и вечно действовали на мои чертовы нервы. Кейт же никогда не действовала мне на нервы. Она редко ворчала и никогда не раздражала… Но она ранила мою душу намного сильнее, чем любая другая девушка когда-либо. Она причинила мне боль. Да, я гребаный хлюпик. Я уже мог бы отрастить себе вагину, но я не могу остановиться. Она действительно задела меня и причинила охрененную боль, когда бросила меня. Я все еще не знаю, почему она это сделала. Я пытался быть с ней другим, не таким, как всегда был, но ей было этого недостаточно. Она хотела, чтобы я был каким-то, нахрен, святым или что-то вроде этого, а я таким не был. Я не святой и никогда не буду. Нечестно было ждать, что я таким стану. И этого недостаточно, чтобы просто взять и поступить так со мной. Я любил ее, а она решила, что этого недостаточно. Я должен знать почему. Я должен ее спросить. Да, я должен пойти в ее квартиру и спросить, какого хрена она думает, что можно со мной так поступать. В конце концов, она набралась наглости вернуться в Лондон и без предупреждения войти назад в мою жизнь. Она должна дать мне хоть какое-то объяснение. Я имею в виду, у меня все было отлично, пока она снова не заявилась. Я не любил Шарлотт, но ее мне было достаточно – ее и других девочек на стороне… Я не ходил вокруг, все больше делаясь несчастным и напиваясь до потери сознания, пытаясь понять, почему кто-то мог причинить мне боль, ведь так? Нет. Я этого не делал. Я веселился и жил той жизнью, как она есть. И я был в порядке. А теперь я снова несчастен, и это ее вина. Все это вина Кейт. Так что да. Я должен пойти прямо туда и потребовать объяснений. Если бы тут были Фред или кто из моих друзей, они бы меня отговорили. Они сказали бы, что это того не стоит и что я должен забыть это и жить дальше. Я не должен так много, на хрен, волноваться из-за гребаной девчонки. Но никого из них здесь нет. Так что никто не говорит мне, что это плохая идея. У меня есть только полностью опьяневший мозг, который твердит, что она должна мне ответить. И я иду. Я точно знаю, где она живет, потому что она мне сказала. В последнее время я довольно часто ее вижу, потому что она ведет все мои финансы и тому подобное. Она такая же жестокая как всегда, все время вертит передо мной своей совершенной маленькой задницей и пахнет свежими яблоками. Она своими глазами почти умоляет меня ее трахнуть. Это просто очевидно, что она так же хочет меня, как я ее, но она никогда этого не признает. Она не любит говорить правду. Но сегодня она скажет мне правду, уж будьте, нафиг, уверены. Я аппарирую прямо к ее квартире, не озабочиваясь тем, чтобы задержаться у подъезда и все остальное. Мне правда плевать, если меня увидят. Я слишком пьян, чтобы прикидываться, что мне есть до этого дело. Я слишком пьян для всего на свете, но какая разница? Я знаю, что это правильное здание, нетрудно найти дверь в ее квартиру, учитывая, что никто во всей вселенной ни за что бы не прицепил ярко-голубую ручку ручной работы к своей двери. Я громко стучу в дверь, потом еще раз, и мне плевать, если я побеспокою ее соседей. На самом деле я надеюсь, что меня услышат. Тогда они узнают, какая она жестокая, разбивающая людям сердца женщина. Она не отвечает сразу, так что я снова колочу в дверь, на этот раз еще громче. И тогда я слышу, как поворачивается замок. Она приоткрывает глазок, видит меня и снимает цепочку. – Какого черта ты делаешь? – шипит она в приоткрытую ровно настолько, чтобы протиснуться туда и расстрелять меня взглядом, дверь. Она выглядит великолепно в шортиках, футболке и разных носках, которые она надела перед сном. Мне хочется схватить ее и зацеловать нафиг, но я этого не делаю. Я пришел сюда с определенной целью, и я должен ее достичь. – Почему ты это сделала? – требовательно спрашиваю я ровным и твердым голосом. – Почему ты так просто взяла и ранила меня? Она смотрит на меня, ее яркие голубые глаза не отрываются от моих. После тридцати секунд тишины она наконец говорит: – Ты, нахер, спятил. И пытается закрыть дверь. Я останавливаю ее, поместив ногу в щель и остановив все ее попытки. Она тяжело смотрит на меня, и я решаю, что это знак продолжать. – Ты должна мне ответить, – ровно говорю я. – Я ничего тебе не должна, – выкрикивает она в ответ, снова пытаясь закрыть дверь, но ничто на свете ей в этом не поможет. – Уходи. – Впусти меня, – говорю я, не отрывая от нее глаз. – Ни за что. Уходи, а то я вызову полицию. Я смеюсь: – Ага, точно. А я дезаппарирую, прежде чем они придут, и ты выставишь себя сумасшедшей. – Тогда я… Я вызову авроров, – дерзко говорит она. – И они тебя выследят. – О, конечно, – закатываю я глаза. – Ты хоть знаешь, кто мой отец? Она выглядит так, будто хочет меня убить, и она, нафиг, сексуальна. Так, сосредоточься. – Уходи, Джеймс, – предупреждающе говорит она. – Я не шучу. – Впусти меня. – Нет. – Впусти. – Оставь меня в покое. – Впусти меня. После того как мы поговорим, я уйду, – я ни разу не оторвал своего взгляда от нее, и мой голос оставался ровным и спокойным. Наконец она закатывает глаза и сдается. – Хорошо! У тебя пять минут. Она открывает дверь, и я вхожу в ее квартиру. Она в точности такая, как я себе и представлял. Достаточно современная, со смесью разных стилей и цветов. Совершенно беспорядочная и сумасшедшая. Как она. – Почему ты это сделала? – снова спрашиваю я, оборачиваясь, чтобы посмотреть на нее, пока она закрывает замок. Она, по меньшей мере, не рада; на самом деле она очень раздражена, это просто очевидно. Она снова простреливает меня взглядом и проходит мимо меня на кухню. Совершенно меня игнорируя. – Почему ты меня так бросила? – спрашиваю я, следуя за ней, и да, я знаю, что веду себя, как пугающий маньяк. Мне плевать. Прошло четыре года, и мне нужно долбаное объяснение. – Почему я тебя бросила? – она смеется злобным, саркастическим смехом. – Ты серьезно, Джеймс? – Да. – Это было четыре года назад, – говорит она таким тоном, будто явно подразумевает, что я псих. Плевать. – Значит, у тебя было полно времени найти ответ, – отрезаю я, и мне плевать, как грубо это звучит. Она не обращает на меня внимания и начинает возиться с чайником. – Я задал тебе вопрос и жду ответа, – продолжаю я. – Я заслуживаю объяснения. По ее губам пробегает ехидная ухмылка, и она в неверии качает головой: – О, ты многого заслуживаешь, но уж точно не объяснения. Она возвращается к плите, но я хватаю ее за руку и останавливаю приготовление чая: – Скажи мне. – Отпусти меня, – серьезно говорит она, и в ее сузившихся глазах почти ненависть. На короткую секунду мне интересно, боится ли она меня. Она очень маленькая и хрупкая. Мне почти хочется, чтобы она боялась, но я уверен, она знает, что я никогда ее не трону. Я отпускаю ее руку, но не отодвигаюсь. И ей некуда идти отсюда, где мы стоим вдвоем. Я наклоняюсь к ней и говорю то, что хотел сказать четыре года: – Ты причинила мне боль. – Ты пьян, – такое простое объявление, и она вызывающе смотрит на меня. Она не может от меня отойти, и у нее нет выбора, кроме как ответить мне. Так что неудивительно, что она решает сказать мне это. – Я всегда, нахер, пьян, – отвечаю я ей, и мой голос понижается от нашей близости. – Ты знаешь меня уже… – я пытаюсь посчитать в уме, но со счетом у меня всегда было плохо, – … уже, нахер, давно, – заканчиваю я. – Что же так удивляешься? – Не удивляюсь. Наверное, в этом и проблема, – ее глаза суживаются еще сильнее. – Может быть, в этом всегда была проблема. – Ты бросила меня, потому что я пил? – Нет. Я бросила тебя, потому что ты зацикленный на себе идиот, который ни к чему не относится серьезно! Ты никогда ни к чему не мог относиться серьезно. Ты ко мне не относился серьезно! – Я не относился серьезно к тебе? – спрашиваю я, и я по-настоящему в полном шоке. – Ты спятила? Я любил тебя! – это слетает само собой, прежде чем я успеваю себя остановить, но мне плевать. Как будто она не слышала этого раньше. Ей просто нет до этого дела. Теперь она злится, ну и что? – Когда ты наконец, нахер, поймешь, что только потому, что ты что-то говоришь, это правдой не становится? – выплевывает она. – Ты слишком обожаешь себя, чтобы любить кого-нибудь еще! – Я любил тебя, – злобно повторяю я. – Нет, не любил. – Нет, любил. – Нет, не любил. – Нет, любил. И так это случилось. Она ни с того ни с сего вдруг притягивается ко мне и целует. Я не могу вздохнуть, потому что она схватила меня за лицо и прижимает свой рот к моему так тесно, что у меня нет шанса даже подумать, не то, что сделать что-то. Так что я просто стою в обалдении, пока она наконец не отталкивает меня почти с той же силой, с какой прижимала. И мы просто смотрим друг на друга. Ее щеки сверкают ярко-розовым, а глаза стали еще синее. Она выглядит испугавшейся саму себя, и я не удивлен. Я представляю, как этот внезапный поцелуй шокировал ее так же, как и меня. Я не знаю, что произошло, и я знаю, что это написано у меня на лице. – Тебе надо уйти, – наконец говорит она и стесненно отводит глаза. – Пять минут прошло, – она говорит это так тихо, что я едва ее слышу. Не имеет значения, потому что теперь я ни за что не уйду. Я больше ни о чем не думаю. Я просто хватаю ее и целую, и нужен всего один шаг, чтобы полностью прижать ее к стене. И она реагирует куда лучше, чем я раньше, потому что она на самом деле целует меня в ответ. Мои руки на ее щеках, а ее – на моем затылке. И серьезно, кажется, будто она хочет притянуть меня еще сильнее, чем это физически возможно, но мне плевать. Этот поцелуй точно отличается от предыдущего. Мы оба в нем, и мое сознание становится блаженно пустым, как будто нет больше ничего, кроме нее и меня. И это потрясающе. Целовать ее всегда было потрясающе. Я не могу представить, чтобы целовать кого-либо еще было бы так потрясающе. И поверьте мне, я перецеловал многих… Но Кейт всегда была лучшей, и это невероятно, что спустя все эти годы она все еще лучшая. Все так же, как раньше, даже лучше, потому что я знаю, что она на меня зла, да и я ей недоволен. Но от этого только жарче, и я уже с трудом нормально думаю. Но это не имеет значения, потому что это для меня как вторая натура. Наконец нам обоим нужно вздохнуть, и мы стоим, не глядя друг на друга и тяжело дыша. Мы ничего не говорим, но я достаточно близко, чтобы чувствовать ее запах. Она, наверное, недавно приняла ванну, потому что от нее пахнет свежим мылом, и мне просто хочется опустить голову к ее шее и вдыхать ее запах всю жизнь. – Ты все еще хочешь, чтобы я ушел? – наконец спрашиваю я, приближая губы к ее уху и почти шепча эти слова, потому что мне не хватает дыхания произнести их громче. Она качает головой. Я рад, что не вижу ее глаза, потому что я чувствую, как она напряжена просто потому, что стою так близко – я не хочу видеть это на ее лице. Она в ужасе, и я ее за это не виню. Наверное, и я в ужасе, хотя я и не признаюсь, но на свете есть человек, что может заставить меня так себя чувствовать. И кем бы ты ни был, эта мысль приводит в ужас. – Тогда скажи мне, – шепчу я и слышу ее прерывистое, нервное дыхание. – Скажи мне, чтобы я остался… Ей для этого нужна секунда, но наконец она произносит это: – Я хочу… Я хочу, чтобы ты остался… И тогда она поворачивает голову, и я наконец смотрю ей в лицо. Она действительно напугана и выглядит так, будто сейчас заплачет или что-то вроде того. Она выглядит печальной, растерянной и немного отчаявшейся. И тогда я вспоминаю. У нее есть жених. Она выходит замуж. За кого-то, кто не я. И все же мы здесь, на ее кухне, и она меня целовала. И я ее целовал. И она хочет, чтобы я остался. Но это все так… неправильно. – Мне надо идти, – внезапно сказал я, отступая от нее и стараясь привести в порядок мысли. Я действительно хотел бы быть не настолько пьян… Это действительно убивает всю твою способность здраво мыслить, верно? Она смотрит на меня, и я вижу в ее глазах удивление. – Что? – растерянно спрашивает она. – Почему? Я думала… – ее голос затихает, и она проводит руками по своим волосам. Они мне больше нравились короткими. – Ты помолвлена, – ровно говорю я. – Ты не должна изменять. Растерянность еще некоторое время остается на ее лице, а потом она качает головой: – Серьезно? – спрашивает она и издает тот легкий саркастический смех, который, как я знаю, ни разу не веселый. – Ты говоришь мне, что я не должна изменять? У тебя есть девушка! Я пожимаю плечами: – И что? Я ей все время изменяю. Это неправильный ответ, потому что в глазах Кейт появляется тот же злобный огонек, что и несколько минут назад. – Очаровательно, – с сарказмом протягивает она. Мне плевать. Я снова пожимаю плечами на этот раз почти с вызовом: – Я изменял всем своим девушкам. Ее лицо темнеет: – Еще лучше. – Кроме одной, – многозначительно говорю я и смотрю на нее, призывая ее поспорить со мной. Она не спорит. Она просто закатывает глаза. – Какая для нее удача, – ухмыляется она. – Уверена, она просто в восторге. Я ничего не говорю, просто смотрю на нее, а она смотрит на меня. И наконец она скрещивает руки на груди и немного вздыхает. – Зачем ты сюда пришел? – Увидеть тебя, – не могу вспомнить настоящей причины. Не имеет значения. – Убирайся, – ее голос полностью серьезен, а глаза темны и пусты. Я не знаю, почему я и не думаю спорить с ней, остаться и умолять порвать с ее женихом. Наверное потому, что знаю, что для нее это не будет лучшим выходом. Я не был для нее лучшим, когда мне было восемнадцать, и я точно не лучший сейчас. Если ей нравится кто-то еще, пусть она будет с ним. Если она с ним счастлива. Потому что она достойна быть счастливой. Поэтому я просто ухожу. Я ничего не говорю, просто хватаю свою палочку и дезаппарирую. Я больше не могу. Не могу быть здесь, особенно после всего этого. Я так ее, нахер, хочу, что не могу больше этого терпеть. Господи. Мне нужен холодный душ. С гребаным Рождеством вас.