"Авантюристы"

Гарри: «Всё будет тип-топ, Гарри, не волнуйся. Будет весело! Развеешься, а то скоро, как Герми, в книжного червя превратишься». Чтобы я ещё хоть раз купился на эту уловку! Ну, Рон, ну, скотина!!! Вот сижу теперь Мордред знает где и ни фига не представляю, как из этого всего выпутаться. «Всего лишь игра в подрывного дурака. Ты же умеешь играть: вон, сколько раз Симуса в карты обставлял. Даже ставок серьёзных нет, так – мелочёвка. Проигравший выполняет желание победителя. Всё просто». Как же, просто! Было бы просто, не сидел бы я сейчас в этом гадюшнике! «Простое жела-ание…» Тьфу-у!!! Вот если я сегодня выберусь отсюда невредимым, то Фреду с Джорджем не жить! Однозначно… Зааважу… Не-ет, это слишком просто! Найду в Запретной секции проклятие позаковырестей и прокляну… Как пить дать, прокляну! О-о, Мордред побери! Последний флакончик зелья остался!!! Что же делать, блин?!! Его же только на три часа хватит. Да и вообще, весь этот год – сплошное светопреставление. А последние месяцы с тех пор, как 1 сентября 1997 года состоялась битва за Хогвартс, дались мне и вовсе с большим трудом. Тогда, после прибытия Хогвартс-экспресса в Хогсмид, мы все даже не подозревали, что ждёт нас буквально через несколько часов. Волдеморт не проявлялся целое лето. Не было ни рейдов, ни нападений, и все расслабились, вздохнули с облегчением и… едва не поплатились за это. Никто не смог предусмотреть, что такой родной, надёжный, как скала, замок будет вскрыт изнутри благодаря банальному предательству. Что, пока студенты и все преподаватели будут в Большом зале на приветственном пиру, отвечавший в этот день за защиту Хогвартса командир отряда авроров Пендрагон Митчелл, оказавшийся предателем… Нет, не так: никто не знал, что вот уже три месяца под личиной Митчелла и авроров из его группы скрывается Долохов со своей командой Упивающихся. И как его проморгали Дамблдор и Хмури, я до сих пор взять в толк не могу. Как я узнал уже потом, в очередной раз придя в себя (угадайте, где? Правильно – в Больничном крыле), нас всех, как обычно, спас Снейп. Вернувшись с какого-то очередного задания директора, он при общении с охраной школы заподозрил что-то неладное. Фиг его знает что! Может, метку у них почувствовал или их связь с Волдемортом – не знаю. Но, не подав вида, что его что-то насторожило, он пробрался в кабинет директора и по-тихому вызвал в Хог отряды Шеклболта и Хмури. Этим он и спас всех нас. Когда Митчелл-Долохов отключил защиту замка и на нас, как из Преисподней, хлынула вся кодла Волдеморта, включая стаю Сивого, дементоров и великанов, вслед за ними появились все силы Аврората и маги, поднятые по тревоге Орденом Феникса. А изнутри Упивающихся и компанию встретили объединённые силы прошедших через камин авроров Хмури, преподавателей и студентов-старшекурсников. А потом был бой. Он запомнился смутно. Просто в голове вертятся отрывочные воспоминания, как я что-то кричал, приказывая Невиллу, Дину и Симусу защищать малышей, а сам уворачивался от проклятий, брошенных в меня Упивающимися. Наверное, мне тогда повезло, что Риддл приказал своим слугам взять Поттера живым, иначе в первые же минуты боя, когда мы ещё ничего не понимали, я стал бы для них лёгкой мишенью. Потом вслед за УПСами в Большой зал ворвались люди Кингсли, и мы с ребятами наконец-то вышли из ступора. Никогда не думал, что помню столько боевых заклинаний - всё же занятия в ОД не прошли для нас даром. В общем, давшие отпор старшекурсники были для Упивающихся огромным неприятным сюрпризом. А ещё большей неожиданностью для них стали слизеринцы, внезапно вступившие в бой на нашей стороне. Тогда я этого ещё не знал, но Люциус Малфой после длительного размышления в одиночной камере Азкабана пришёл к решению, что для выгоды своего семейства должен поменять сторону, и все последние месяцы летних каникул его сын вёл среди своих прихлебателей-однокурсников разъяснительную работу. В общем, первые панические настроения, что обуревали нас сразу после вторжения, были забыты. Азарт боя захватил как студентов, так и преподавателей, мы теснили зажатых меж двух огней Упивающихся, когда мой шрам взорвался болью, из-за чего я чуть не пропустил пущенную в меня Эйвери «Аваду». Спас меня Рон, буквально снеся с траектории зелёного луча и со всей дури приложив о стену. Несмотря на непередаваемые ощущения во всём теле, соизмеримые разве что с тем, как если бы по мне потопталось стадо слонов, я буду благодарен ему за это по гроб жизни. Дальше и без того отрывочные воспоминания сливаются уж и в совсем невообразимую кашу: я куда-то бежал, кого-то проклинал, уворачивался от проклятий, атаковал, командовал увязавшимися за мной друзьями, и всё это - едва превозмогая всё нараставшую головную боль. К тому времени как меня вынесло на какой-то перекрёсток коридоров, я уже действовал на чистых инстинктах. Помню, как шрам полоснуло, словно раскалённым железом, помню глядевшие на меня почти в упор красные глаза на безносом лице и свистящий голос, произносивший: «Авада Кедав…» Почти не соображая, что делаю, я невербально запустил Зеркальный щит, который, в принципе, не мог сработать в таких, да и любых других подобных обстоятельствах, но… как сказал один мой знакомый зельевар: «Дуракам везёт». Последнее, что я тогда запомнил - это сбившее меня с ног тело в чёрной развевающейся одежде, и наступила темнота. Уже потом, когда я пришёл в себя в Больничном крыле, мне рассказали, что в последнее мгновение, перед тем как в меня должна была попасть легко прошедшая через мой щит «Авада», Снейп сбил меня на пол, едва сам не угодив под зелёный луч. А вот потом… потом произошло что-то невообразимое, такое, чего никто не ожидал: не попавший в цель луч «Авады» отразился от небольшого магического зеркала на стене, разнеся его в пыль, и пошёл гулять по зеркальной сфере щита, с каждым рикошетом набирая силу, и, наконец, вырвавшись за её пределы, ударил в грудь Величайшего-Кошмара-Всех-Времён-и-Народов, испепелив его на месте. Магический выброс был при этом такой силы, что все, кто имел несчастье находиться в тот момент на перекрестке, впали в магическую кому, и совершенно предсказуемо, что больше всех досталось мне и Ужасу Подземелий. В общем, очнулся я только через месяц и первые несколько дней, пока ко мне не пускали посетителей, наслаждался навалившимся чувством облегчения и свободы от обязательств. Наивный, как же я ошибался! Едва мадам Помфри сняла запрет на визиты, как меня буквально атаковали журналисты, знакомые и малознакомые маги и ведьмы. И всем чего-то от меня было нужно. А едва я выписался из лазарета, стало ещё хуже. Оказывается, мадам Помфри ещё задерживала самые подозрительные из отправленных мне посланий, а когда я вернулся в Гриффиндорскую башню, начался настоящий кошмар. Девушки, да и некоторые парни, начиная с пятого по седьмой курс, причём со всех факультетов разом, пытались навязать мне своё внимание. Как же – победитель Того-Кого-Нельзя-Называть! Сколько раз мне тогда пытались подлить Амортенцию и даже зелье Подчинения, я уже и не упомню. Находились и такие, которые даже ухитрялись проникать в нашу с парнями общую спальню и залезать ко мне в постель. В общем, через неделю после выписки я уже не знал: то ли мне от каждой тени шарахаться, то ли на стену лезть от отчаяния. И ведь, что самое противное, не помогали никакие уговоры – меня просто не слушали. Если бы Нев, Рон, Симус и Дин не сопровождали бы меня на занятия и в Большой зал, не знаю, как бы мне вообще удалось пережить два месяца до тех пор, пока ажиотаж не стал потихоньку спадать. К удивлению, гриффиндорки утихомирились первыми: как я потом узнал, Гермиона при всех девчонках факультета поклялась необратимо проклясть любую, кто попытается меня преследовать. Всего-то каких-то пять-шесть проклятий (вы же не думали, что представительницы «львиного» факультета страдают трусостью) - и меня хотя бы в нашей башне оставили в покое. Почти. Только я немного успокоился, как буквально месяц назад, когда я вечером после тренировки по квиддичу принимал душ, там невесть откуда нарисовалась Лаванда Браун в весьма откровенном наряде. А я-то, дурак, ещё думал, чего это мой шампунь так необычно пахнет и щиплется. В общем… красивая девица, сама предлагающая мне сделать для меня всё, что я ни пожелаю, афродизиак в крови и пустая душевая… несмотря на сильнейшее возбуждение, наглые заигрывания почему-то вызвали во мне не желание, а отвращение. Меня едва не стошнило. Похватав свою одежду и кое-как её натянув, я ретировался в Гриффиндорскую башню. Догадываетесь, какие слухи пошли на следующий день по школе? Ага, меня объявили импотентом. В этот раз мне на шею стали вешаться экзальтированные мазохистски настроенные ведьмочки, просто горящие желанием помочь бедному страдальцу. В общем, единственным местом, где меня никто не доставал, оказалась библиотека. Я начал скрываться там сразу же после того, как вышел из комы, и чем дальше развивалась «Охота на Поттера», тем чаще прибегал к её услугам. Да и, если честно, многое хотелось наверстать. Снейп когда-то назвал меня везучим дураком и неучем, и на две трети я с ним согласен. Я – везучий неуч, но не дурак… точнее, надеюсь, что не дурак. Думаете, я не сообразил, что смерть Волдеморта – всего лишь обалденно счастливое стечение обстоятельств? Сообразил – ведь я не полный идиот. И больше никогда не хочу попасть в такое же положение, когда стоишь перед врагом и ничегошеньки не можешь ему противопоставить. Благодарю покорно, мне хватило трёх встреч с Риддлом, чтобы окончательно понять это. Только вот у меня раньше и времени-то на учёбу не было, а теперь появилось. Поначалу было сложновато вчитываться в строчки, напечатанные старинным шрифтом или вообще написанные от руки, но я быстро привык и проводил теперь в Запретной секции замковой библиотеки каждую свободную минуту, благо разрешение, подписанное Дамблдором, у меня было, а Снейп, раньше изводивший придирками и отработками, теперь, казалось, меня вообще не замечал. Я так ушёл в книги, что переживавшие за меня Рон и Гермиона сами начали вытаскивать меня «в люди». То в Хогсмид на выходных, то на вечеринку. Перед вылазками я слегка менял внешность, что позволяло мне не чувствовать себя экспонатом в музее или главным блюдом на столе. Мои друзья тоже не избежали этой участи – они были не менее известны в Магическом Мире. Постепенно я стал оттаивать и даже возвращаться к жизни, а большое скопище людей уже не вгоняло меня в ступор. Быть «никем» оказалось на удивление… приятно. К тому же благодаря стараниям Гермионы Оборотное зелье у нас не переводилось. Вот и в этот раз после окончания Рождественского бала Рон уговорил меня отправиться в дом близнецов поиграть в карты. Знал бы, чем всё это обернётся – проклял бы на месте! А в тот момент это показалось неплохой идеей: Фред с Джорджем были «своими», в их присутствии не надо было принимать зелье, чтобы изображать из себя невесть кого, да и чужих в канун Рождества они бы в гости не позвали, и я согласился. Было весело, на столе присутствовало как раз то количество сливочного пива, чтобы расслабиться, но не упиться в зюзю, приятная музыка и «своя» чисто мужская компания. Герми сразу после бала убежала собираться – рано утром её ожидал портключ в Болгарию к Виктору, с которым она постоянно переписывалась последние четыре месяца и провела целое лето на каникулах. Игра была интересной и захватила меня сразу же. Мне, как всегда, фартило, и друзья, которым не повезло продуть кон, так забавно изображали из себя каких-нибудь волшебных существ или наших знакомых магов, что я надорвал живот от смеха. А когда подобные представления всем надоели, Фред с Джорджем предложили отставить в сторону «детские забавы» и сделать следующего проигравшего «подопытным кроликом» для тестирования модифицированного ими Оборотного зелья. Все со смехом согласились, и я сам - сам!!! - уговорил этих мерзавцев заставить неудачника изображать кого-то в течение суток, да так, чтобы никто из его знакомых не догадался о подмене. Мне тогда показалось это крайне забавным. Кретин!!! Мог бы и догадаться, как при таком раскладе поведёт себя моя «везучесть»! В общем, я проиграл. Но и это меня тогда не испугало. Подумаешь, сутки в чужом обличье, да я за последние три месяца столько этих «личин» поменял, что уже привык. Знал бы я, что задумала эта парочка, превратил бы в ёжиков… превентивно, эдак, до конца каникул. Но мне и не снилась вся глубина их коварства, хотя и не думаю, что они планировали для меня именно ТАКУЮ встречу Рождества. В общем, ещё не протрезвевшие как следует и предвкушающие интересное, но довольно безобидное приключение, мы аппарировали в Хогвартс и по одному из потайных ходов пробрались в замок. То, что Фред с Джорджем притащили меня, Нева, Рона и Ли Джордана в какой-то заброшенный кабинет в Подземельях, а не в Выручай-комнату, меня тогда вовсе не насторожило. Главное, что не в Гриффиндорскую башню, где любопытных ушей ровно в два раза больше, чем всех «львов» вместе взятых. А близнецы выпросили у меня мантию-невидимку и, попросив подождать их полчасика, смотались в неизвестном направлении. Хорошо хоть, на самом деле слово сдержали и вернулись вовремя… вернее, это я тогда подумал, что хорошо. Рыжие бестии ворвались в кабинет, весело похохатывая и таща в руках какие-то тряпки, которые я тогда толком и не разглядел: - Ну что, Гарри, не передумал? В моей крови ещё гуляло сливочное пиво, а в груди поднимался какой-то кураж, который и раньше меня ни к чему хорошему не приводил, но тогда мне было море по колено, и я только насмешливо улыбнулся в ответ: - На слабо берёте? - Не-е, мы тебе верим… - … только помни уговор… - … тебя сутки никто не должен заподозрить. - Вот, на, держи, здесь восемь флакончиков… - … на три часа каждый. Терпеть ненавижу, когда они вот так говорят, продолжая фразы друг друга: сразу кажется, что сидишь в оркестровой яме, и от раздающихся со всех сторон звуков начинает болеть и кружиться голова. - Ладно, что я должен сделать? - Раздевайся. - Нафига? - Раздевайся, раздевайся, потом объясним. Пришлось подчиниться: назвался груздем – полезай в кузов. С каждой минутой наша затея казалась мне всё менее интересной и весёлой, и что-то в груди – наверное, интуиция – противным голоском нашёптывало: «Ох, и пожалеешь ты об этом, Гарри Поттер! Ох, и пожалеешь!» Но я, решительно прогнав сомнения, стянул с себя джинсы и джемпер и закутался в поданную Джорджем… или Фредом… а чёрт их разберёт, тёмно-сиреневую мантию. Только временным помутнением рассудка можно объяснить, что я не заметил тогда на ней ни девчоночьих рюшечек, ни богатой вышивки. Кто-то из братцев осторожно снял с меня очки, не обращая внимания на мои возмущённые вопли, а другой протянул маленький фиал тёмного стекла с завинчивающейся пробкой. Интуиция орала во мне благим матом, но я, поддавшись своей гриффиндорской сущности, послал её куда подальше и, отвинтив крышечку, одним глотком проглотил содержимое. Ф-фу-у! Зелье напоминало что-то приторно-сладкое с лёгким оттенком гнильцы и воняло, как… духи Лаванды Браун. Не успел я опомниться, как за моей спиной глухо заржал Ли Джордан, а через полминуты к нему присоединился Рон. Невилл едва сдерживался, прикусив губу, но в его глазах плясали такие черти! Виновники же всего этого безобразия с научным интересом следили за моей трансформацией. - Что вы все на меня так уставились? Свой голос я просто не узнал: он стал каким-то визгливым, и хоть у меня никогда и не было такого сочного баритона, как у всех братьев Уизли, но даже против моего прежнего тенора взлетел на целую октаву. - Что за… - попытавшись сложить на груди руки, чтобы встать в позу «незаслуженно третируемого гриффиндорца», я… сначала даже не понял, что что-то мешает мне это сделать. И это «что-то» совсем не маленького размера… Заглянув под надетую почти на голое тело мантию, я покраснел тогда не хуже подштанников Годрика и зашипел на тихо ржущих близнецов: - Сволочи, в кого вы меня превратили? В ответ на это передо мною тотчас появилось большое - до пола - зеркало, в котором отражалась… крайне разозлённая Панси Паркинсон, закутанная в криво сидящую на ней сиреневую мантию. Вот тогда-то я как следует разглядел и рюшечки, и девчачью вышивку. - Ну, суки, этого я вам никогда не прощу, - неприятным фальцетом выдало это кошмарное создание. - Прокляну! Броситься на шутников с кулаками мне тогда не дало только осознание того, что под мантией на мне почти ничего не было, а я как-никак на тот момент был дамой… да и сейчас ею являюсь. В общем, пришлось держать хорошую мину при плохой игре. Холодным голосом «чистокровной стервы» я велел мерзавцам отвернуться и, выхватив из рук Джорджа свёрток с девчачьей одеждой, по пути хорошенько пробороздив его руку весьма длинными наманикюренными когтищами, демонстративно удалил…ась за отодвинутый от стены шкаф, чтобы привести себя в порядок. С горем пополам мне это удалось. Мерлин великий, как девчонки не путаются во всей этой сбруе? Просочившиеся за мою импровизированную ширму близнецы - на удивление, просто молча - помогли мне, пристроив на свои законные места некоторые непонятные мне детали. И я, отобрав у них маленькую дамскую сумочку со спрятанными в ней флаконами, пытаясь удержаться на непривычных мне шестидюймовых каблуках, продефилировал к выходу из кабинета, напоследок показав моим ржущим приятелям язык. - Пароль в гостиную Слизерина – «Флёрдоранж», - донеслось мне вслед из-за почти захлопнувшейся двери. Вот, хотите - верьте, а хотите - нет, но это слово мне ни о чём не говорило. Но просветили меня быстро, очень быстро. Было что-то около семи утра, когда я, назвав пароль, шагнул в уже знакомую мне по второму курсу гостиную и… нос к носу столкнулся с раздражённым чем-то Драко Малфоем: - Х… Драко, что ты здесь делаешь? – вовремя поправившись (надо же, чуть не выдал себя на первой же минуте испытания), я, как надеялся, с достаточной долей грации и всегдашнего Паркинсоновского заигрывания с Малфоем проплыл…а в комнату. - Где ты была? Ты что, забыла, что за нами в семь часов прибудет моя maman? - Что-о?! Ах, да-а, конечно, помню, но… Дракусик, мне так необходимо было принять ванну… - я и сам не понимал, что тогда нёс - меня вела моя интуиция, хоть и обиженная на любимого хозяина за пренебрежительное отношение, но, как всегда, готовая вытащить мою задницу из очередного капкана. - Сколько можно говорить тебе, Панс, чтобы ты не смела меня называть этим дурацким прозвищем? Ты бы ещё Бон-Бон сказала, как эта гриффиндорская подстилка Браун. Оп-па, какая, оказывается, у нашей красавицы репутация. Я тогда сразу решил предупредить Рона, чтобы поосторожней с ней общался, а то магия магией, а сифилис с гонореей никто не отменял. В общем, какие-то посторонние мысли дали мне те несколько секунд, которые позволили взять себя в руки, и я не менее рассерженно, чем Малфой, зашипела в ответ: - Тогда не называй меня Панс, ты же знаешь, что я ненавижу это сокращение! – это, между прочим, было чистой правдой, я сам случайно слышал, как Паркинсон жаловалась Булстроуд, но… как оказалось, Драко Малфой об этом ничего не знал. Как-то странно посмотрев на меня, он вернул на лицо свою обычную маску пренебрежительного равнодушия и, кивнув нагруженным вещами хогвартским эльфам, появившимся в этот момент в гостиной, предложил мне свою руку, на которую я автоматически опёрся, разворачиваясь вслед за ним к выходу из этого гадюшника. Всё моё внимание было занято тем, чтобы не сверзиться с каблучищ и изобразить походку, которую регулярно демонстрировали в Большом зале хогвартские старшеклассницы. Поверьте, это было очень нелегко: как оказалось, у девчонок где-то не там находится центр тяжести, и мне с трудом удавалось не изображать из себя то переваливавшуюся утку, отклячившую зад, то беременную мантикору. Особенно если учитывать, что доставшееся мне «по наследству» тело имело рубенсовские пропорции. Кстати, это выражение я от Гермионы подцепил, а когда поинтересовался, что оно значит, она мне такую лекцию с демонстрацией репродукций прочитала, что меня к концу от живописи уже тошнило. Не знаю, может, кому-то такие… э-э-э… дамы и нравятся, но, по-моему, они «слегка» полноваты. Так вот Паркинсон как раз из таких, и при эдакой-то фигуре у неё голос мелкой надоедливой шавки. Представили себе это чудо? Вот-вот, а я ею ещё и должен был целые сутки притворяться! Да меня от собственного «ангельского» голоска мигрень замучила. Ну, в общем, из-за сильного акцентирования моего внимания на проблеме передвижения, времени на обдумывание сложившейся ситуации у меня не хватало. А ведь ежу же было понятно, что провести сутки в спальне слизеринок в Хогвартсе или двадцать четыре часа хрен его знает где – это две большие разницы. К тому моменту, как мы добрались до лестницы в кабинет директора, я потихоньку восстановил способности к прямохождению и успел даже задуматься: «А куда, собственно, меня ведут?» Вопросы Хорьку задавать было глупо. Похоже, Паркинсон великолепно знала о намечающемся мероприятии, поэтому я, высветив на физиономии, как мне казалось, достоверное выражение «я богатая дура», наиболее соответствовавшее недалёкой слизеринке, под ручку с Малфоем шагнул в кабинет директора. Там нас сразу окружили две кудахчущие… нет, не так: две манерно восхищающиеся нашим видом наседки. То бишь Нарцисса Малфой и… как же её? А! Джорджиана Паркинсон. Хорошо хоть, мать Хорька сама к ней обратилась, а то вот был бы номер, если бы «доченька» матушкино имя запамятовала. С этого момента и разверзся мой персональный ад на земле. Всей компанией мы дружно перенеслись в Малфой-менор, и меня немедленно потащили в предназначенную мне комнату. И начались «Казни Египетские». С чего вдруг в моей голове всплыло это выражение тёти Петуньи – понятия не имею, и что оно означает – тоже, но мое, тогда ещё детское, воображение, выдавало именно то, что со мной творили в последующие несколько часов. Массаж, затем контрастный душ, потом ванна с какими-то приторно пахнущими маслами, педикюр, маникюр, завивка, макияж и, наконец, самое страшное… эпиляция! Если бы я знал, что подразумевают ни на миг не замолкавшие светские львицы под этим словом, сбежал бы, не оглядываясь, послав на хрен близнецов и гриффиндорскую гордость. Небось, Годрику такие пытки и не снились?! Даже я, переносивший несколько раз «Круциатус», едва вытерпел это издевательство. А Нарцисса с Джорджианой ещё постоянно ко мне цеплялись: «Пенелопа, детка, не хмурь так лобик – ранние морщины появятся…», «Панси, дорогая, как тебе нравится моё новое боа из шерсти граквиаротопской эмадриллы?» Знать бы ещё, кто это такая. Тьфу! Эти две бабы достали меня просто до печёнок. Ещё бы полчаса такого кошачьего концерта, и я бы точно озверел не хуже покойного Волдеморта, чтоб ему земля болотом оказалась!!! Но пока мне удавалось держаться из последних сил, цедя манерным голосом: «О, да, Нарцисса, ваше боа - просто последний писк магической моды», «Maman, я не хмурюсь, я провожу гимнастику лицевых мышц по системе мадам Ваблацки». Мордред меня дёрнул это сказать! Целый час потом пришлось придумывать, что это за система, и что самое интересное, мне безоговорочно поверили!!! Представляете? Ну, в общем, когда я был…а уже одета, завита, накрашена, напомажена, надушена, обвешана драгоценными цацками, как рождественская ёлка, с ног до головы, за нами прислали домового эльфа, и я наконец-то смог избавиться от общества двух великосветских сплетниц. Даже важный и самодовольный Люциус Малфой, который со второго курса вызывал во мне чувство глухой неприязни, в этот раз воспринимался как легендарный спаситель – рыцарь на белом коне. Был бы девчонкой на самом деле, ей-Мерлин, расцеловал бы! От этой нелепой мысли моё лицо залила краска стыда, и мне пришлось опустить голову, чтобы скрыть замешательство. Наверное, это девчоночьи гормоны толкали меня на такие возмутительные мысли, самому мне в голову подобное никак не могло прийти. Не, я не ханжа, к тому же в мире магов однополая любовь – вариант нормы, да и сам я все месяцы после этих Амортенций задумывался, что иметь дело с парнями проще, чем с экзальтированными девчонками, от которых не знаешь, чего и ждать, но расцеловать отца Хорька – это точно сумасшествие. Не то чтобы у меня было много опыта на любовном фронте… точнее говоря, его у меня и вовсе не было. Ну, не сложилось как-то. То турнир, то министерские байки про моё сумасшествие, то нависшая угроза Волдеморта. В общем, я в тот миг жалел, что ничегошеньки в этом не понимаю… Тьфу!!! В Святого Мунго за такие мысли и без промедления! Ну, в общем, пока я выпадал в осадок и улаживал внутренний раздрай, лорд Малфой с сыном в качестве радушных хозяев провели всю компанию, включавшую моих драгоценных «родителей», в красиво украшенную комнату к великолепно накрытому столу, уставленному разными вкусностями, и пригласили всех отобедать в «тихой семейной обстановке». Ага, щазз, в семейной обстановке! Ну, если только они не обедают каждый день в соответствии с правилами полного королевского протокола. Хотя… от них всего можно ожидать, одно слово – Малфои. Откуда я знаю про все эти правила этикета? Да очень просто: на шестом курсе, за месяц до летних каникул, Герми взяла нас с Роном на «слабо», что мы не сумеем всё это выучить за оставшееся до конца учёбы время. Рональд продул пари, а я выиграл. Правда, это стоило-таки пары недель почти бессонных ночей, зато сегодня я мог не бояться разоблачения только из-за того, что взял за столом не ту вилку. Но знать – это одно, а пользоваться, как прирождённые аристократы – другое. Всё моё внимание было сосредоточено на том, чтобы не выпустить невзначай из рук коварные столовые принадлежности, и обращать внимание на разговоры просто не было ни сил, ни времени. Да ещё сидевшие по обе стороны от меня Нарцисса с «maman» создавали значительную шумовую помеху своей «лёгкой», ничего не значившей светской болтовнёй. Нет, краем глаза я, конечно же, видел, как Малфой-старший и «papa» обсуждали какой-то текст, написанный на красиво украшенном пергаментном свитке, а Хорёк очень-очень достоверно делал вид, что всем доволен, но иногда, когда он думал, что никто не смотрит в его сторону, серые глаза приобретали выражение, свойственное… побитым собакам, что ли. Помню, я ещё тогда подумал, что есть, оказывается, что-то, что может привести в такое состояние даже высокомерного чистокровного ублюдка вроде нашего «Дракусика». В общем, я на полном серьёзе думал, что это простой рождественский ужин - только в великосветском исполнении. Нет, я, разумеется, слышал, что Паркинсон вроде как обручена с Малфоем, но особо не верил. Хорёк – он хоть и сволочь добрая, но мозги у него есть, да и внешностью не обижен, такая, как Панси… ну-у, не пара ему, что ли. Каким же я был идиотом!!! Ну, просто таки клиническим. Меня вовсе не насторожило, что лорд Паркинсон и отец моего врага один за другим подписали тот самый пергамент, я тупо проигнорировал взметнувшийся после этого по комнате вихрь магии, спокойно поглядывал, как пожимают друг другу руки бывшие Упиванцы и как светится самодовольством лицо папаши Паркинсон. Правда, на секунду мне показалось, что Люциус чем-то недоволен, но это было лишь интуитивное ощущение (ни в лице, ни в глазах блондина ничего не дрогнуло), и поэтому я просто забыл об этом мимолётном чувстве. К тому же меня опять втянули в разговор о модных тряпках мои дражайшие «родственницы». Весь ужас моего положения дошёл до меня только тогда, когда, забрав перо у уже подписавшего договор мрачного Драко, лорд Паркинсон с ноткой самодовольства в голосе, позвал: - Моя красавица, вот, наконец, и настал тот миг, которого ты так долго ждала! Твой черёд, дорогая, подписать брачный контракт… Он вещал ещё что-то в том же духе, но я уже ничего не слышал, в моей голове, как набат, бились эти два слова: «БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ!», «БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ!» А где-то на периферии, едва слышно, звучал голосок Гермионы, рассказывавшей нам, неучам, о вычитанных ею в книгах обычаях Магического мира: «Чистокровные семьи за полгода до назначенного дня свадьбы подписывают Брачный контракт, и разорвать этот союз, скреплённый древними магическими заклинаниями, не способен никто, а если кто-то попытается нарушить договор, то его ждёт страшная смерть…» Всё это в полном беспорядке проносилось в моих мыслях, и только впадением в полный ступор могу объяснить то, что, как марионетка, которую дёргают за ниточки, я протянул руку и коснулся проклятого пергамента. В тот же момент по моим жилам прокатилась такая волна Силы, что я наконец-то пришёл в себя и, отбросив свиток, как будто обжегший мою руку, в несколько прыжков выскочил из комнаты и помчался по коридору, даже не задумываясь, куда бегу. Куда угодно, только подальше от этого кошмара. Пометавшись по огромному поместью полчаса, я окончательно выдохся и ослабел от беготни, забился на какой-то чердак и спрятался в самом тёмном его углу. В таком положении я провёл, наверное, несколько часов. Во всяком случае, дневной свет, падавший из маленького оконца под потолком, сменился сначала сумерками, а потом и полной тьмой. А ещё о времени я мог судить по дозам остававшегося у меня модифицированного Оборотного зелья. Вторую бутылочку мне пришлось выпить между окончанием косметических процедур и одеванием, третью – осторожно проглотить за обедом, а четвёртую, пятую, шестую и седьмую – уже здесь, на чердаке. И вот в моих руках оставался всего один флакончик с драгоценным зельем, а я так и не придумал, как выбраться из этой ситуации. Несколько раз за эти часы искавшие меня маги проходили буквально в двух шагах от моего убежища, но Мерлин спас, я слышал только их вначале сердитые, а потом и встревоженные голоса, которые звали меня. Надо было на что-то решаться. Вот уже почти час, как шум поисков сбежавшей невесты затих, а седьмой фиал я выпил часа за полтора до этого. Значит, через тридцать-сорок минут мне придётся выпить последний запас зелья, и в моём распоряжении осталось всего три-три с половиной часа, чтобы унести ноги из этой огромной ловушки, именуемой Малфой-менором, а я даже не знаю, в каком крыле поместья нахожусь. - Всё! Хватит сидеть, как пень, и ждать у моря погоды! – звук собственного голоса окончательно привёл меня в чувство. Сняв огроменные каблуки (и как я не свернул себе на них шею, когда нёсся сюда?), я бесшумно, насколько мог, выбрался в коридор и короткими перебежками от тени к тени стал пробираться к выходу из этого лабиринта. Минут через пятнадцать мне посчастливилось наткнуться на парадную лестницу, и я уже более уверенно отправился искать кабинет хозяина поместья. Ведь именно там находился подключённый к школе камин. Часы как раз пробили пять утра, все обитатели менора видели девятый сон, когда я, наконец, отыскал проклятую комнату. Осторожно приоткрыв дверь, убедился, что там, кроме горящего в камине огня, нет других источников света, и просочился внутрь… Точнее, это громко сказано – просочился: не с такими формами, как у Паркинсон, пролезать в узкие щели. На первый взгляд, в кабинете никого не было и тут… окружающие предметы внезапно стали терять чёткость очертаний. - О, нет! Только не сейчас, не со мной! Я этого не переживу! Кажется, я даже прошептал эту чушь вслух, но мне было не до подбора выражений. Делать было нечего. Зелье, выпитое мною несколько часов назад, стремительно переставало действовать. Ещё пять-семь минут - и начнут меняться черты лица и фигура, а мне ещё надо найти летучий порох и разблокировать камин, если он закрыт. И сделать это вслепую у меня явно не получится. Сильно прищурившись, чтобы чётче различать окружающие предметы, я двинулся к камину, второпях нашаривая в дамской сумочке последний флакон с Оборотным зельем. Фигуру в тёмно-зелёном домашнем шлафроке, застывшую с бокалом коньяка в руках в кресле с высокой спинкой, полностью скрывавшей ее от двери в кабинет, я даже и не увидел. Продолжая бормотать себе под нос что-то типа: «О, нет», «Зааважу нафиг», «Осточертел и этот долбаный мир, и моё невезение», я почти наощупь продвигался на свет пламени, всё пытаясь достать из сумочки зацепившийся за шёлковую подкладку фиал с зельем. Наконец, мне это удалось, и, издав что-то среднее между рычанием и проклятием, я, кое-как свернув крышечку, потянул флакончик ко рту и тут… - Опомнитесь, сумасшедшая девчонка! Кто-то попытался выбить фиал из моих рук, но я недаром шесть с половиной лет был квиддичным ловцом, даже с этим телом мне удалось увернуться и, отскочив за спинку кресла, выпив приторную жидкость, ловким броском зашвырнуть флакончик в огонь. Даже я знал, что Оборотное зелье боится высоких температур (потому так долго и готовится), и уже после нескольких секунд контакта с пламенем ни один специалист не сможет определить, что было в фиале. Как, впрочем, и в моей крови. Тут уж модификация близнецов виновата. А запах исчезнет через полминуты. Во второй раз мне тоже удалось увернуться. Зрение стремительно восстанавливалось, но пока в полутьме я не мог разглядеть своего противника, да и не очень-то пытался: в квиддиче лучше полагаться на чутьё, а не на глаза – они-то как раз могут подвести. Мне удалось бы увернуться и в третий раз, но я не рассчитал изменение своей комплекции и едва не застрял между креслом и стеллажом с книгами, а пока выбирался, меня настигли и с силой притиснули к полкам. - Вы малолетняя идиотка, Паркинсон! Что было во флаконе? Да говорите же, а то я не дам и ломаного кната за вашу жизнь! Слова сопровождались очередным яростным впечатыванием моей нехилой тушки в стеллаж. Прямо перед моими глазами тревожным блеском сияли серые глаза Люциуса Малфоя. Я успел ещё удивиться, что с первого взгляда не заметил впечатляющий платиновый хвост лорда, но тут из меня снова нагло выбили пыль. От возмущения я открыл было рот, чтобы отрицать всё, что можно и нельзя, но того, что последовало за этим, никак не ожидал. Мужчина яростно впился ртом в мои губы, нагло раздвигая сомкнутые зубы и хозяйничая языком в… Первым порывом было немедленно вырваться и убежать, но он был гораздо сильнее и меня, и бедной дурочки Панси. Я хотел было укусить его и даже попытался сжать зубы, но он твёрдой рукой ухватил меня за подбородок, не давая свести челюсти, а потом… Потом меня словно молнией ударило. Какое-то незнакомое доселе чувство словно отключило мой разум, заставляя тело таять в этих почти жестоких объятиях, а рот раскрываться, с радостью подчиняясь агрессору. Мне было всё равно: где я, кто я, в каком облике здесь нахожусь, только бы это сладостное состояние никогда не кончалось. У меня словно выросли крылья. Изменился и сам поцелуй - меня больше не захватывали, а… словно нежили и лелеяли в своих объятиях. Это чувство щемящей нежности, разгорающегося где-то в груди огня и никогда ранее не испытанного беспричинного огромного счастья накрыло меня с головой, и, когда мой рот отпустили, чтобы дать глотнуть немного воздуха, я с протестующим стоном сам рванулся к человеку, подарившему мне… доселе неведомые чувства. Я же видел, что и его «зацепил» этот поцелуй! Он уже не был для меня врагом, наоборот, роднее и ближе его у меня теперь… Эта мысль ещё билась в моём разуме, когда почти одновременно случилось две вещи: с шумом и треском в камине за спиной Люциуса взметнулось зелёное пламя, разрывая на клочки хрупкий миг моего счастья, и, будто выходя из транса, мужчина, обнимавший меня, прошептал: «Вот оно что: Оборотное зелье». Мне на голову словно ведро ледяной воды вылили. Так вот для чего он целовал меня – пытался определить вкус выпитого мною, чтобы не дай Мерлин невеста его наследничка вдруг не окочурилась у него в доме! Ведь позору же потом не оберёшься! Как я, идиот, мог подумать, что его может интересовать что-то… дурак – он и в Африке дурак. Прав, прав был Снейп: ничему-то меня жизнь не научила! Не в силах больше выдерживать контакта с этим всё ещё желанным человеком, я с силой вырвался из его рук и, не разбирая дороги, кинулся в зелёное пламя, едва не сбив с ног вывалившегося оттуда перемазанного в грязи и крови мужчину. В последнее мгновение перед тем, как исчезнуть в каминной сети, я успел увидеть, как капюшон мантии таинственного визитёра соскальзывает с его головы, и перед моим изумлённым взглядом оказывается взъерошенный и изрядно ощипанный, но явно непобеждённый… Люциус Малфой. В следующее мгновение меня потащило по каминной сети и выкинуло в «Дырявом котле». А я ещё с минуту стоял и глупо улыбался (в смысле – стояла). Два Люциуса Малфоя в одном поместье – это было… круто.