— Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла? — Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно. — Он помолчал и добавил: — А что же вы не берете его к себе, в свет? — Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий. М.А.Булгаков
Она уже не спала и сидела у окна на мягком пуфе с вышитым одеяльцем на коленях; несмотря на небольшой срок, её тело было спрятано в кокон лёгкого светлого платья с высокой талией, а на лице не было ни драхмы привычных косметических средств. Весеннее восходящее солнце проникало сквозь тонкие кружевные занавески и золотило её убранные в неаккуратный пучок волосы. Она наклонила голову и, чуть прикусив нижнюю губу, сосредоточенно вышивала голубой лентой колокольчики, то и дело касаясь указательным пальцем кончика усыпанного веснушками носа. Он бросил быстрый взгляд на палочку, ходившую ходуном в подрагивавшей руке. Наверное, он совершал очередную ошибку, которых у него и так скопилось намного больше, чем положено одному человеку. Наверное, он будет потом жалеть о том, что сделал и что не сделал. Да, наверняка, это так. Но эта ошибка будет самой верной и самой сладкой из всех. Дрожь ушла. Он убрал палочку и твёрдым шагом прошёл через комнату, оказавшись прямо рядом с Эридес, которая немного испуганно глянула на него и отложила одеяльце. — Здравствуйте, мистер Лестранж, — пискнула Десс, снова взяла одеяльце в руки, начала его теребить, потом встала, но тут же передумала и решила сесть обратно. Лестранж взял её за локоть, не желая, чтобы она опять села на слишком низкий пуф. — Десс, — его сорванный голос прозвучал ещё более хрипло, чем обычно. Он не знал, что сказать ей: — Десс, Руди убили, понимаешь, убили, его убил кто-то из своих! — Десс, я убил Мальсибера. — Десс, Тёмный Лорд убил Поттера, и Хогвартс вот-вот окончательно падёт. — Десс, я сбежал с битвы, я предал своих, и мы бежим к твоим родителям. — Десс, я выкрал тело брата и сам похоронил его. — Десс, я не хочу, чтобы мой ребёнок повторил мою судьбу. — Десс, я... Ты и наш сын — всё, что осталось у меня. Я не могу просрать ещё и вас. — Вы проиграли, да? — тихо сказала Эридес, впервые за долгое время посмотрев ему в глаза. — Наоборот, — это всё, что он сумел ей сказать. Лестранж не мог оторваться от её грустных спокойных глаз, наполненных каким-то особенным внутренним светом, словно смотревших не только на него, но и куда-то вглубь себя, не мог ничего внятно объяснить, но ему это было и не нужно: она всё и так поняла.***
Ноги в тяжёлых сапогах провалились в мягкий песок. Далёкие крики птиц едва были слышны за неспешным глубоким шумом солёных волн, которые одна за другой лизали землю и скрывались обратно в океане; над беспокойной гладью воды занимался рассвет: гребни волн были малиновы, а сама вода — особенного утреннего оттенка, холодного, лилово-голубого, с вкраплениями белого и глубокого чернично-фиолетового. Мягкие персиковые тона, серовато-сиреневые, чернильно-малиновые краски разливались акварелью по чистому небу, высокому и бесконечному. От неба его отвлекла она, скинувшая разношенные тапочки с ног и с тихим вздохом погрузившая пальцы в прохладный, остуженный за ночь песок. Она повела его за собой, тонущего с непривычки в песке, вела по берегу, и волны играли наперегонки друг с другом, стараясь дотянуться до них и намочить им ноги. Он увидел его довольно скоро: небольшой аккуратный дом с колоннами, на некотором возвышении, с крытой верандой, на которой, наверное, так вкусно пить вино по вечерам, слушая музыку океана, в окружении ещё сохранивших уизливскую окраску кустов и крепких деревьев. К дому шла вычищенная от листвы каменная лестница с удобными для длинных мантий и пышных юбок ступеньками, чуть вдали виднелась белоснежная ротонда. На нижних ступенях с хлопками появились два чистеньких эльфа-домовика, которые оба поклонились им. В доме на первом этаже вспыхнул свет, и входная дверь широко раскрылась: в светлом дверном проёме появились две фигуры, одна из которых выбежала на веранду и радостно что-то закричала. — Мама! — Эридес расплакалась, а Рабастан крепче сжал её ладонь. Холодные лиловые краски теряли свои позиции, будто кому-то не понравилось то, что было нарисовано, и этот кто-то густо стал наносить жёлтые, рыжие, алые мазки, замазывая прежнее. Над океаном поднимался огненный шар Солнца. Осенней Аргентине улыбался рассвет нового дня.