Вопрос привычки

Арбалет тяжело давит на ладонь, лук легче, да и держать его проще. Немного непривычно, но все же — проще. Станок арбалета Атлас постоянно пытался обхватить так, чтобы было удобно, опускал его дугой вниз, тогда она доставала до пола и билась о холодный камень или о землю. Большой разницы, на самом деле, не было: по твердости заледенелая земля вполне могла сравниться с камнем. И тетива у арбалета была толще, приходилось прикладывать больше усилий, натягивая ее, иной раз юноша стирал до крови ладони, забывая надеть перчатки. И все же в одном арбалет определенно выигрывал: он был привычен. Атлас держал лук неловко, постоянно думая, что с ним нужно прицеливаться тщательнее и рассчитывать точнее. Он думал, что с луком нужно быть деликатнее. Джон Сноу был таким же. Непривычным. К нему был необходим свой подход — более мягкий, более деликатный, чем с остальными. Наверное, это лишний раз роднило его с лордами в представлении Атласа. Наверное, поэтому Атлас звал его милордом, когда Джон Сноу вернулся от одичалых. Они обороняли Королевскую башню, стоя бок о бок, плечом к плечу, и Атлас едва заметно, как ему казалось, дрожал от холода, а изо рта вырвались клубы пара, стоило только что-либо произнести. Он не произносил имя Джона Сноу, он произносил "милорд". И продолжал так называть до самых выборов девятьсот девяносто восьмого лорда-командующего, хотя успел ознакомиться со здешними порядками. Хотя знал, что даже вне Черного замка по закону не мог бы называть Джона милордом — бастардом Джоном Сноу, но только не милордом. Серебристо-серый с белой, как снег во дворе замка, оскаленной мордой лютоволка плащ лорда Винтерфелла подошел бы Джону больше черных одежд дозорного; может быть, все дело было в этом. Ведь он был красив, молодой лорд-командующий. Атлас видел мужчин более статных, более мужественных, более величественных, но поневоле любовался завивающимися на концах темными волосами и серыми глазами, что всегда смотрели прямо. Джон Сноу не привык отводить взгляд. Атлас видел мужчин более привлекательных. Но Джон Сноу не был похож ни на одного из них — тех, кого Атлас знавал в Староместе. Там его называли шлюхой мужского пола. Здесь тот, у кого Атлас служил стюардом, звал его по имени. Это тоже было непривычно — когда имя не бросают сквозь зубы другие шлюхи и не выстанывают, обдавая лицо жаром дыхания и хмелем, клиенты. Когда оно вообще звучит вне стен борделя. Иногда Атлас представлял, как это имя звучало бы в устах Джона, кончающего ему на язык, и почти жалел, что лорд-командующий не отводит взгляд, заставляя его щеки заливаться предательским румянцем, когда они сталкивались в коридоре. Его перетрахало достаточно мужчин Староместа, и ни разу Атлас не краснел. // Джон Сноу появляется в трапезной спустя два дня после возвращения. Атлас толкает локтем сидящего рядом Гренна: — Это — тот Сноу, о котором вы говорили? Бастард казненного Эддарда Старка? — Он самый, — кивает Гренн, и его толстые губы раздвигаются в улыбке под густой темно-рыжей бородой. Последние два дня Джон провел, отдыхая и залечивая раны, обработанные мейстером Эйемоном; Гренн и Пип первыми узнали о прибытии друга в кузнице Донала Нойе. И первыми поспешили его проведать. Собственно, больше никого мейстер и не пустил, объясняя это тем, что Джону нужен отдых. А теперь Джон, прихрамывая, приближается к столу. Не без труда Атласу удается вспомнить, что он уже видел Сноу, как только появился в Черном замке. Хмурый и кудрявый юноша, такой же, как и сейчас, ничего не изменилось. И все же при виде старых друзей угрюмое лицо Джона озаряется улыбкой. Атлас пододвигается на скамье, чтобы он смог сесть. Так Атлас впервые сидит с ним бок о бок, почти наравне, задолго до того, как после выборов нового лорда-командующего займет новое место — место стюарда подле него. Черный замок — единственное место, где староместская шлюха и винтерфелльский бастард могут быть равны. Подгоревшую кашу Джон размазывает ложкой по тарелке, почти незаметно морщась — то ли от ее вида, то ли от боли в простреленной ноге. Атласу даже становится интересно, чем кормили юношу в Винтерфелле. Он был удивлен, когда Гренн рассказал, что у Старков Джон содержался наравне с законными детьми и воспитанником Грейджоем. Кажется, тем самым юным Грейджоем, который убил мальчишек Брана и Рикона Старков, а разбивший его людей Рамси Сноу разрушил замок едва ли не до основания. Может, Джон и правда сидел в Винтерфелле за одним столом со сводными братьями, вкушал те же блюда, что и они, получал от отца те же ласки, что и они, а над головой его не гнездились вороны Черного замка. Или же питался на кухне, как крыса, испортившимися объедками, после которых эта каша покажется вкуснейшей во всех Семи королевствах. Бастарды — крысы. Шлюхи — тоже. Все, волею судьбы заброшенные сюда, на север, в когти безжалостного холода, - крысы, все без исключения. И все же Джон Сноу хорошо воспитан, это чувствуется сразу же — неуловимо, интуитивно. В нем есть нечто аристократическое, Атлас ощущает это почти физически. В борделе бывали господа из высших сословий, часто им требовался мальчик. Гораздо реже Атлас чувствовал аристократов по их поведению. Наверное, никогда. Винтерфелльский бастард сохранял достоинство, лишившись всего, что имел. Или мог бы иметь, будь судьба благосклоннее. А она редко бывает благосклонна, Атлас знает по собственному опыту. // Постель лорда-командующего подогревается кирпичами, Атлас нагревает их на огне, став стюардом у Джона. Сноу не нравится эта роскошь: остальные засыпают в холодных кроватях. Он сам недавно был таким же. Сам при покойном Джиоре Мормонте жил в каморке, которую сейчас занимает Атлас, сам ворочался по ночам, не в силах заснуть от холода, сбивая простыни, пытаясь плотнее укутаться в меха. В те ночи, когда сон не приходит, Атлас думает, способен ли Джон Сноу сохранить что-то от нынешней аристократичности и достоинства, если бы речь зашла о шлюхах. Вне зависимости от их пола. Будет ли он, как другие, выгибать спину от наслаждения, до боли сжимая в кулаке волосы Атласа, или для этого нужно ломать ту Стену, что Джон сам выстроил у себя внутри. Наверное, настоящую Стену сломать было бы легче. Однажды Джон Сноу разрешает ему подогревать кирпичами и свою постель. — Я помню, как холодно было, когда эту каморку занимал я, — то ли поддавшись воспоминаниям, то ли из желания объяснить свой поступок, добавляет Джон. — Но тогда я не оставался один, мне было разрешено оставить лютоволка, Призрака, он грел меня по ночам. С легкой улыбкой Атлас ловит себя на том, что почти даже жалеет лорда-командующего. Лютоволк-альбинос, тоска по которому так угадывается в глазах Джона, был единственным живым существом, не дававшим ему замерзнуть. В Староместе не было холодно. Порой Атлас не знал, куда деваться от жары и духоты, сковывавших все его существо, обволакивающих, точно теплым липким коконом. Впервые он увидел снег только на Севере. Бордель находился неподалеку от гавани, в ветреные дни с воды доносился приятный морской бриз. Из окна раскрывался вид на прибывающие в гавань корабли и возвышающуюся Цитадель. Джон Сноу говорит, что она выше Стены, а Атлас молчит в ответ, потому что не так уж часто смотрел в окно, а новые паруса означали лишь одно: сегодня будут новые посетители. Шлюхи, среди которых улыбалась каждому из входящих в бордель и мать Атласа, встряхивая черными локонами, продавали свое тело за гроши рядом с местом, где обучали наукам мейстеров. Мальчик находил это забавным. Он рассматривал посетителей внимательно, словно они не приходили на полчаса, чтобы уйти и больше никогда ему не встречаться. В большинстве своем они мало отличались друг от друга, хотя некоторых Атлас хорошо помнил, например, странного мужчину с четырьмя обрубленными пальцами, он не распахивал пропитанного солью болотно-зеленого плаща, а между бровей его залегла глубокая складка. — Где твои пальцы, моряк? — вопрошала одна из девушек, выходя ему навстречу, глядя томно и покачивая широкими бедрами. — Я отдал их по справедливости, — уклончиво отвечал тот. — Какая странная справедливость! Девушка смеялась, а моряк ей не отвечал. Может быть, в постели он забывал о пальцах и справедливости. Может быть, в такой же гавани останавливался и Эддард Старк, а спустя девять месяцев на свет появился Джон. Если бы ни справедливость лорда Винтерфелла, они с Джоном ничем не отличались бы друг от друга. Их постигла бы одинаковая судьба, они даже могли бы встретиться — там, в Староместе, в другое время, в других условиях. Тогда Сноу не превосходил бы его ни в стрельбе из лука, ни в искусстве владения мечом, а Атлас не краснел бы, представляя Джона на месте трахающих его мужчин из борделя. Возможно, даже без четырех пальцев. Но встречаются они в Черном замке. Джона Сноу нужно именовать лордом-командующим. Атласу оказана честь: будучи низкого происхождения, он назначен стюардом лорда. Это непривычно так же, как пытаться совладать с выскальзывающим из коченеющих на морозе пальцев луком после тяжелого арбалета. Пальцы помнят, как касались других мужчин в Староместе. А еще пальцы помнят, как касались Джона Сноу. Их ладони сталкивались случайно, в суматохе во время обороны Королевской башни. Как сталкиваются до сих пор, когда Джон ходит по двору, самолично контролируя тренировки, и поправляет ладонь Атласа на тетиве. В ту ночь Атласу было холодно. Холодно и страшно, как никогда раньше. И рядом с ним стоял Джон Сноу. «Молись своим новым богам», - сказал он, но это не боги сражались рядом, заряжали арбалеты новыми стрелами и опрокидывали на теннов котел с кипящим маслом. Теплая рука Джона, накрывающая ладонь Атласа, показывая, как правильно натягивать тетиву, - непривычна. Но, когда лорд-командующий отходит, Атлас ловит себя на мысли, что сможет привыкнуть. Непременно сможет.