Широяша: История Белого Демона

**** Можно сказать, что им повезло. У дома была целая крыша, местами целые стены и даже несколько комнат. Признаться, за этот год Шинске переоценил своё отношение к комфорту, поэтому сразу заявил, что последняя угловая комната – его. Правда, он не учёл пару мелочей: во-первых, тонкость межкомнатных перегородок, а во-вторых, что его соседями станут Сакамото с Кадзумой. И как только эти двое до сих мор умудрялись скрывать такую патологическую говорливость? Бубнёж не прекращался весь вечер и продолжился после полуночи. В отчаянии Шинске содрал со стены пару лоскутов бумаги, пожевал и засунул в уши. Но даже так гул проникал в голову, телу передавалась дрожь через пол, а душевное состояние приближалось к тому, чтобы убить кого-нибудь. Вот прямо сейчас. В конце концов, он не выдержал и вышел в коридор. По дуге обойдя дверь в соседнюю комнату, миновал и следующую – если там кто и поселился, то давно должен был слинять – а вот у третьей остановился. Из-за неё тоже доносился бубнёж, но бубнёж знакомый. Ещё бы слова разобрать… Шинске даже дышать перестал, но уже через мгновение одёрнул себя – надо же, скатился до подслушивания! – и рывком отодвинул дверь-ширму в сторону. И потерял дар речи. Котаро лежал на боку, а за его спиной сидел Гинтоки. И заплетал длинные чёрные волосы в косу. При появлении Шинске Котаро резко сел, Гинтоки не успел отпустить его волосы – голова парня дёрнулась, и к испугу на его лице добавилась гримаса боли. – Развлекаетесь, я смотрю, – прошипел Шинске. – Хорошо, наверное, когда учителя нет рядом: можно делать всё, что душе угодно? Дверь он не закрыл, даже не понял, как вылетел из дома. Злость на шумных соседей померкла перед злостью на этих двоих и помножилась на злость на себя. Шинске закрыл глаза. Выдохнул воздух до конца, не оставляя в лёгких ни крупицы. И медленно, не спеша вдохнул, чувствуя, как начинает кружиться голова. – Я понимаю, что юных господ учат придерживаться норм учтивости только среди равных себе и тех, кто выше по положению. А всё потому, что юных господ часто сопровождают слуги, гарантирующие их хамству безнаказанность. Но ты у нас вроде как без охраны. А значит, готов ответить за свои слова? Гинтоки не пытался скрыть своего присутствия и заговорил ещё из коридора. Шинске не оглядывался, ждал, когда тот выйдет на крыльцо и закончит свою тираду. – Надо же. Кажется, учителю удалось невозможное – научить тебя связно излагать мысли. Почти как человеку. Только вот с памятью проблемы – забыл, кто в последний раз надрал тебе зад? Шинске не смотрел на Гинтоки, но чувствовал его спиной. Чувствовал как сгусток напряжения и злобы не менее сильной, чем его собственная. Им не обязательно было вести этот разговор, чтобы броситься друг на друга, но подобно тому, как голодный желудок заставляет наслаждаться запахом стоящего перед самым носом блюда, так и это бурлящее внутри и требующее выхода чувство заставляло обменяться любезностями, прежде чем приступить к делу. – Если ты не заметил, то я напомню, – скучающим тоном парировал Гинтоки. – Сейчас мы не в додзё, да и тренировочных синаев тут нет. Звук втыкаемого в дерево лезвия заставил обернуться. И увидеть его – клинок учителя. Эта цуба в виде герба, это светлое лезвие… Шинске вскинул голову, пытаясь рассмотреть самодовольство во взгляде Гинтоки, но луна светила ему в спину, совершенно скрывая в тени выражение лица. А голос… голос у него всегда был таким раздражающим! Что ни слово – то насмешка! – Где ты его взял? Почему… всегда… ты?! – Ты про оружие учителя? Пришлось поискать… Моё сломалось, если ты помнишь. Нет, он не помнил. И вообще, с какой стати он должен?.. «Это ты во всем виноват! Позволил увести учителя! Вовлёк Тензо! Забрал у меня Котаро!» Что-то рвануло из груди, полоснуло по глазам – и Шинске ударил Гинтоки по ногам. Тот подпрыгнул как сурок, не высоко, и умудрился приземлиться прямо на лезвие. Шинске дёрнул клинок на себя – и едва успел парировать обрушившийся сверху удар катаны. «Ты прав, это не синаи. Это острые, тяжёлые клинки, и каждый удар смертелен. И именно поэтому…» Шинске, не отрывая взгляда от противника, спиной влетел в высокую траву, заполонившую двор заброшенного дома. Замелькали кусты, затрещали доски ветхого забора. Он не заметил, как под ногами снова оказалась утоптанная земля – кажется, они вылетели на дорогу – а вот на окружившие со всех сторон деревья сразу обратил внимание. Стало не так-то просто махать мечом – мешали кусты, ветки, темень и словно сливающийся с ней светловолосый противник. Но всё равно внутри стало легче. Словно там, у сердца, скопилось много грязного воздуха, до сих пор мешавшего дышать полной грудью. Но сейчас он дышал. Дышал, захлебываясь свежим воздухом, от которого кружилась голова, а в ушах звенело и бухало. В какой-то момент Шинске окончательно потерял Гинтоки из вида. Перестал слышать что-либо, кроме стука собственного сердца, не видел ничего, кроме тёмных стволов деревьев. – Трус! Сражайся! Хватит прятаться, ты… Ответа не последовало. Шинске заставил себя перестать озираться по сторонам. Ему не обязательно слышать, чтобы почувствовать приближение врага. Враг выдаст себя сам. Но удары сердца сменяли друг друга, постепенно замедлялись, дыхание успокаивалось, а присутствия Гинтоки не ощущалось. Наконец, когда Шинске уже почувствовал холодок на мокрой от пота спине, со стороны послышался шорох. – Прости, отлить отходил. Продолжим? И злость вспыхнула вновь, и встретилась сталь, разнося звон по подлеску. Деревья и высокие кусты по-прежнему мешали размахнуться, но Шинске окончательно привык к темноте и теперь она играла ему на руку. Странным образом больше ничто не мешало ему слышать звуки вокруг, а препятствия Шинске резал, бил и рубил. Срезанные листья летели в глаза, сучья трещали под ногами, а голова постепенно становилась совершенно пустой и очень легкой… Из движений ушла порывистость и нервозность – остались только механические, сто, тысячу, сто тысяч раз повторенные в додзё формы, сплетающиеся в сложный узор. В какой-то момент Шинске забыл про усталость, злость и причины. Он хотел победить. И может быть тогда его покинут эти чувства, скопившиеся внутри и отравляющие мысли. Поэтому всё продолжал опасный танец с неуловимой серой тенью, пока в пустоту его мыслей не ворвался голос со стороны. – Милостивые господа! Прошу! Окажите милость, не убивайте друг друга! Шинске споткнулся на ровном месте. И тут же в тело ворвалась боль – от отбитых об коряги и камни ног, от ноющей усталости в мышцах, от порезов и ссадин, от рукояти катаны, врезавшейся в ладонь, натёртую до крови. – Зура… – донёсся до Шинске приглушенный голос Гинтоки и вселил уверенность, что тот устал не меньше него. – Нет, ты не Зура… – Гинтоки, да ты гений, – похвалил Шинске, стараясь, чтобы собственный голос прозвучал чётче. – Наконец-то ты это признал, – не остался в долгу Гинтоки и, закинув катану на плечо, бросил уже тому, кто посмел их прервать: – Кто ты и чего тебе надо? Мы тут немножечко заняты, если ты не заметил. Послышался тихий свист. Гинтоки очень странно пошатнулся и зачем-то рухнул в траву. Шинске не стал долго раздумывать о причине и нырнул за дерево. Силуэт незнакомца очень напомнил ему человека, держащего у рта длинную тонкую трубку. Насколько он знал, такие трубки стреляют отравленными дротиками. Но кому они понадобились? – Я заметил, – тем временем ответил незнакомец. – И решил, что будет очень прискорбно, если позволить вам продолжить. Очень-очень-очень сильно захотелось сообщить подозрительному доброхоту, что это совершенно не его дело, но Шинске был не настолько глуп, чтобы выдать собственное местоположение. Негромкий шелест листвы, позвякивание ножен. Шинске отступил в сторону, держась спиной ствола дерева. Но под ступней предательски хрустнула ветка. Шинске почти распластался по земле, широко расставив ноги и прогнувшись в спине, замер, прислушиваясь к малейшему звуку... и не сразу разглядел прямо перед собой чёрный силуэт ног в высоких сапогах. Не успел взмахнуть катаной, как на затылок рухнула тяжесть, а из глаз брызнули искры. «Вот гад…» **** – Ты хоть о чём-то, кроме секса, думать способен?! – Конечно, господин. – Ну так займи себя, подумай. – Слушаюсь, господин. – И пояс завяжи, мне на твою колбаску смотреть тошно. Отвлекаешь. – А вы не смотрите, господин. Я не просил вас делить со мной комнату. При всём уважении. – Нет уж, озабоченный извращенец. Кто знает, что будет, предоставь тебе свободную комнату и оставь без присмотра… – Как вы можете, господин? Я, между прочим, жертва насилия, мне нанесли душевную и физическую травму! Я опозорен! Я срочно должен совершить харакири, чтобы смыть позор со своего тела и души! – Одного харакири в твоём случае будет явно недостаточно, Кадзума. – Вы так жестоки, господин. – Ты дашь мне заполнить эти чёртовы бумаги или нет? Ночь ясная, лунная, иди покидай кунаи или что там вы, шиноби, кидаете… Котаро отпрянул от двери. Судя по разговору, Шинске и Гинтоки здесь не было. Он уже заглянул во все другие комнаты, в том числе и те, что заняли люди Сакамото, но этих двоих не нашёл. Не было их и во дворе. И на крыше. Котаро не обманывал себя – скорее всего, сейчас они, как обычно, выясняют, кто сильнее. Только вот беспокоило это больше обычного. В последнее время что-то изменилось в поведении Шинске и Гинтоки – тлеющее напряжение между ними переросло в нечто совсем неприятное. Сначала они перестали ругаться. Произошло это после того, как не найдя в тюрьме учителя, им пришлось оставить Кадзуму прикрывать тылы и бежать из города. Котаро даже было решил, что эти двое наконец-то поняли друг друга... но после смерти Тензо Шинске и Гинтоки так ни разу и не заговорили друг с другом. Зато Сакамото и Кадзума удивили – Котаро не знал, что у них такие близкие отношения. Хотя Кадзума продолжал называть Сакамото Тацуму «господином», поведение его было никак не поведением слуги. (Да и на жертву насилия он походил мало). Но Сакамото не возражал. Их общение было свободным… даже вольным. Котаро решил, что все ведут себя странно из-за обрушившихся на каждого проблем. В конце концов, ему самому больше всего хотелось побыть одному и подумать. Но думалось почему-то больше о других, чем о себе. Например, о Сакамото… Как он мог пойти против отца? Ведь если тот теперь не отречётся от сына, весь род понесёт наказание. Наверняка Сакамото очень нелегко далось такое решение, но он почему-то всё больше улыбался и говорил о какой-то ерунде. И в то же время именно он взял на себя переговоры со старостой деревни по поводу их устройства в этом заброшенном доме. И даже нашёл для последовавших за ним людей какую-то работу. А Кадзума так беззаботен… Неужели не понимает, какой груз взвалил на свои плечи его господин? Котаро остановился посреди тёмного холодного помещения, похожего на кухню. Собрал давно немытые волосы в хвост. Почесал шею. Пощёлкал отросшими ногтями и прикусил один. С улицы донёсся звон – прислушался… тишина. Показалось? Тензо… Гинтоки проводил с ним много времени. Кстати, Кадзуму он тоже часто встречал в его компании. Кажется, они тренировались. Кажется, Тензо хотел если не победить Шинске, то стать хотя бы достаточно сильным, чтобы тот его признал. Кажется, Шинске был неравнодушен к этому пареньку, хотя достаточно холодно вёл себя и с ним и с другими. Хвост из собранных волос распался, шёлковый шнурок просто съехал по волосам. Котаро поймал его на плече, стащил с кончиков, попытался развязать. Обкусанный ноготь удачно поддел узелок. «Кажется», «наверное» – ни в чём не уверен. Всё потому, что ни о чём не спрашивал. Ни во что не вмешивался. И всё равно учитель пострадал именно из-за него, Котаро! Но почему Шинске винит Гинтоки?! Может, ему нужно просто выговориться? Котаро вышел на крыльцо и попытался рассмотреть очертания зайца на луне. Наверное, ему не стоит вмешиваться. Наверное, это не его дело. Он не знает, что делать самому, разве вправе лезть с советами к другим? Только… ему очень грустно. И совсем немного одиноко.