Слушайся меня!

Я синяя птица Вечером кто-то придет меня поймать, неся серебряную клетку. Я синяя птица Я буду петь у чьего-то окна, внутри серебряной клетки. Из японской песни «Boku wa aoi tori»

Я никогда не думал, что смогу полюбить. Я всегда считал любовь глупостью, считал именно это чувство сказкой. После некоторых событий я понял, что она бывает разной, у меня она какая-то… странная… да, именно странная, но это любовь. Но не будем забегать вперед. Меня зовут Хидеки Рийо, и я известный художник-портретист. Мои работы приносят мне колоссальный доход, но больше всего я люблю рисовать обнаженных юношей — это приносит мне истинное удовольствие. Жаль, что я почти никогда не общаюсь со своими моделями, которые меня возбуждают, потому что, как показывает практика, эти милые мальчики не разделяют моих увлечений. Я самый настоящий садист. Это у меня в крови, и сначала это беспокоило меня: я оказался геем, да к тому же садистом. Растерявшись тогда, будучи совсем молодым, я ходил к психотерапевту, но сейчас мне абсолютно все нравится. Когда я понял, что среди геев не так мало мазохистов, мне это даже начало нравиться, поначалу… позже все эти игры мне наскучили… Боги… чего я только ни перепробовал! Но это постепенно надоедало по одной банальнейшей причине: мне была невыносима сама мысль о том, что мой партнер мог сказать: «Стоп, хватит, ты перегибаешь палку». Я желал полного контроля, полной незыблемой власти, но как ее добиться, если все, что мы делаем, идет на добровольной основе? Это просто игра… и в игре есть свои правила, но я не люблю правила, если они устанавливаются не мной. Есть клуб, который обслуживает людей, подобных мне. Попасть в него было довольно трудно, но связи меня никогда не подводили. Примечателен этот клуб видом своей деятельности, а, в частности, продажей людей — товара любого пола, возраста и цвета кожи. Я делал тут покупки трижды, и трижды мне не везло: меня что-то не устраивало, и из-за этого мне приходилось возвращать товар за полцены. Сегодня я пришел сюда с целью сделать покупку в четвертый раз. Все было как всегда: играла тихая и ненавязчивая музыка, красивые девушки и юноши предлагали бокал вина и сигару, можно было пройти в зал для «особых» клиентов, а можно было остаться и ждать аукциона. Я любил аукционы по неизвестной мне причине, хотя, возможно, потому что мог сравнить себя с другими покупателями — преимущественно старыми и уродливыми людьми. Я отличался от них своей красотой и молодостью, но одновременно мы были похожи — мы любили власть. Я облизнулся и подозвал мальчика, стоявшего рядом, попросил вина — он быстро принес мне наполненный бокал и хотел уйти, но я схватил его за руку, из-за чего он вздрогнул. Они тут такие пуганые. Я нежно поцеловал его руку и, когда он на долю секунды расслабился, укусил его за аккуратные пальчики, на что он даже не пискнул. Разжав зубы и притянув его к себе, к слову, он привык к такому обращению, я поцеловал его, кусая мягкие губы, язык и постепенно начиная чувствовать металлический привкус, после чего отпустил его и, бросив мимолетный взгляд, увидел окровавленный рот парня, но он так и не издал ни звука — вот это воспитание! Он лишь спросил: «Еще чего-нибудь, господин? Я к Вашим услугам», а я махнул рукой: он был свободен. Парень что-то еще сказал, но я не слушал. Нужно будет его снять на ночь и нарисовать, уж больно этот мальчишка завел меня. Признаюсь, я не сказал еще одну вещь — у меня не было секса полгода. Я был весь на нервах — эту пытку я придумал себе сам. Мне было интересно, как воздержание повлияет на мои работы. И повлияло: я начал рисовать пейзажи. А вот и начало аукциона, сегодня будет двадцать пять лотов, молодые юноши. Все были милы, но почему-то мой взгляд остановился сразу на двенадцатом лоте. Он был как все — с веревкой на шее, в белой тунике и в наручниках за спиной. Явно был под специальными психотропными веществами, которые не позволяли ему осознавать реальность. А значит, не давали возможности сбежать; на нем были наручники для того, чтобы, находясь в бредовом состоянии, он не повредил сам себя и других, а веревка для того, чтобы его не пришлось тащить за ворот или каким-либо другим способом. Ему приподняли тунику и показали со всех сторон, и увиденное тогда запомнилось надолго: хрупкий, щупленький блондин с огромными карими глазами, обладатель бледной кожи с пьяным румянцем на щеках, невысокого роста, с хорошими пропорциями и выглядел так невинно.Он еще и девственник в придачу. Отлично. Мальчик, не познавший ни женщину, ни мужчину – вот что мне нужно. Я решил, что этот мальчик станет моим, но, к несчастью, такое решение принял не я один — у меня были конкуренты. Начальная цена была полмиллиона, за считанные мгновения цена перекатила за десять миллионов долларов. Я пытался не думать о цифрах, поднимал и поднимал цену без раздумий. — Двадцать миллионов пятьсот тысяч долларов — раз! Двадцать миллионов пятьсот тысяч — два! Три! Продано! Прошу, пройдите после торгов в зал ожидания. Только теперь я понял, какие деньги выложил за парня. Это огромные деньги! Я столько за три года не зарабатываю! На счету, конечно, есть и побольше, но если все остальные мне больше двух миллионов не стоили… Может, поэтому я от них быстро избавлялся? Нет… Что бы ни случилось, этому парню вот так не повезет. Зал ожидания не зря назван именно так: я ждал уже больше часа, и к тому моменту, когда администратор соизволил выйти ко мне, я был достаточно утомлен. — Уважаемый, вы сегодня явно превысили свой обычный бюджет. У вас точно найдутся такие деньги? — что за тон? Ненавижу, когда со мной так говорят. — Не сомневайтесь. Я могу его забрать, — у меня нет ни малейшего желания с ним говорить, — сразу к делу. — Люди сейчас стоят дорого, особенно девственники. И что на них такой спрос? Обученные мальчики тоже неплохи, может, попробуете, это и дешевле выйдет? — они действительно хорошие шлюхи, но слишком хорошие рабы, и это чертовски скучно. — Нет, так неинтересно. Нет настоящего страха, да и мне кажется, что обучить парня самостоятельно будет интереснее. — А Вы, господин Хидеки, ценитель. Ну что ж, думаю, вы расплатитесь как обычно — через интернет? Буду ждать перечислений. Вот ключ от наручников, мальчика сейчас выведут. — Они начали мне доверять, я, можно сказать, постоянный клиент, да и вообще, даже чисто теоретически, у меня сбежать, не заплатив, не получилось бы… они везде… эти якудза. Но это и не мое дело, я люблю, чтобы по счетам все было заплачено. Когда моего блондина вывели ко мне, нас уже ждала машина. Я схватил его за веревку и потянул за собой, и из-за того, что я шел слишком быстро, мальчик упал. Черт, какой неуклюжий! Каким-то образом, полупьяный от психоделиков, он встал. Теперь я не стал торопиться. Мы вышли через черный выход. Была зима, шел снег. Он своими босыми ножками ступал по холодной земле. А вот и черный Мерседес — я любитель проверенного и надежного. Я лично открыл двери и, взяв на руки мальчика, сел в машину; он покоился у меня на коленях. Руки не могли успокоиться, хотелось его всего потрогать. Я поднял тунику и почувствовал, как мягка и нежна кожа, еще не познавшая кнута; хотелось его целовать, что я и сделал. Лицо, губы, руки, соски — я всего его покрывал поцелуями, а он стонал тихо и протяжно, я облизал пальцы, ввести их просто так в него не получилось, даже при том, что он был полностью расслаблен. Я пытался его немного растянуть, но бросил это дело, а то возбуждаюсь, а мне еще сутки ждать, пока его ум протрезвеет. Мы приехали к месту. Я решил взять мальчика на руки, отпустил водителя и пошел к дому. — На-на-на-на… — напевал что-то себе под нос. Я тут подсчитал, что он стоит у меня больше, чем один миллиард шестьсот миллионов иен, и задался вопросами: куда меня потянуло и что в нем такого? Я не понимал, почему повышал цену, не задумываясь. Маленькое сокровище у меня на руках… Какой он симпатичный. Открывать дверь было довольно неудобно, но я не отпустил мальца, хотя нам предстояло подняться на чердак. На чердаке ему предстояло спать — зимой холодно, летом жарко, на полу лежало тоненькое одеяло, рваная простынь и небольшая жесткая подушка, из освещения — круглое маленькое окошко. Еще там разный хлам и мои неудавшиеся картины. Чердак как чердак. Я бросил парня на пол, тот упал, больно ударившись самым интересным для меня местом, но пока он под кайфом, мне тут делать нечего. Я направился в мастерскую писать последний пейзаж, пока у меня еще присутствует сексуальное неудовлетворение. Я достал мольберт и краски, вышел на холод, и рука сама двигалась в этом танце красок. Это было красиво… но, увы, это не мой стиль. Всю ночь, не жалея себя, я писал, пока не закончил, а ближе к рассвету зашел в теплый дом и уснул в холле на диване.