Гладиатор

             Офиару отвели небольшую угловую комнату, стеной примыкавшую к хозяйской спальне. Здесь было уютно: огромное окно, стены в бежевых тонах, разрисованные узорами по мокрой штукатурке. "Так было модно" - объяснил ему Сулла, который перебрался следом за ним.       У окна была низкая кровать скромных размеров, но достаточно большая по меркам самого Офиару. Сверху спускался легкий балдахин насыщенных коричневых оттенков. Набалдашники изголовья были отделаны золотом, но без излишеств, Офиару… даже понравилось немного. Выглядело светло и уютно.       Помимо кровати, в углу комнатки находилась небольшая кушетка для чтения и высокий, круглый столик с несколькими книгами, да еще пара стульев. Очевидно, что это была комната для «веселых» гостей, засидевшихся за ужином и не желавших куда-то возвращаться на ночь глядя или не державшихся на ногах.       Но не это восхитило Офиару. Оказывается, хозяйская комната, а теперь и его собственная, выходили во внутренний дворик-перистиль, представляющий собой, небольшой открытый садик, окруженный замкнутым квадратом комнат.       - Сюда приглашают близких друзей и доверенных лиц, для всех остальных дел существует атриум-зал, - объяснял Сулла.       - Здесь очень красиво! – искренне похвалил Офиару работу садовников.       Посреди сада тянулась цепочка из трех изысканных фонтанчиков из розового мрамора, утопавших в ярких соцветиях гладиолусов. Эти цветы тянулись вверх к летнему солнышку, словно острие меча, украшенное нежными цветами всевозможных размеров и оттенков: от гигантских бутонов, расписанных щедрой природой в темно-малиновый, до миниатюрных бело-зеленых звездочек, притаившихся в обильной зелени.       Офиару не мог удержаться, чтобы не подойти и не коснуться кончиками пальцев этого великолепия. Склонившись над красными пестрыми чашечками с белой сердцевиной, он вдохнул. И тут же сознание услужливо подкинуло образ хозяина особняка, именно этот аромат так ярко оттенял непохожего ни на кого альфу.       - Генерал любит гладиолусы? – то ли спросил, то ли решил омега.       Сулла усмехнулся за его спиной.       - Еще бы! Гладиолус означает «меч» и считается цветком гладиаторов.       Офиару удивился. Прекрасно зная этого яркого жителя предгорий северных земель Римской Империи, он никогда не слышал о его значении. Прочитав удивление на лице омеги, Сулла продолжил:       - Существует легенда, якобы римский полководец, одержав триумфальную победу над фракийцами, решил устроить празднество невиданное ранее. И, конечно, что за праздник без гладиаторских боёв? Всех пленных выгнали на арену Колизея и заставили сражаться друг с другом, и когда солнце достигло зенита, в живых остались двое… - печально произнес Сулла, глядя на чудесные цветы, - двое друзей, что сражались спина к спине, должны были решить, кто падёт на потеху толпе: Севт или Терес.       Офиару представлял двух прекрасных смельчаков, подобных богам. Лица их были вымазаны в крови, а взгляд полон невыразимой грусти, когда они смотрели друг на друга, сжимая смертоносные мечи, еще никогда не казавшиеся друзьям такими тяжелыми.       - Когда зазвучали трубы, оглашая начало поединка, они, не сговариваясь, воткнули мечи в землю и бросились навстречу друг к другу… Толпа не простила, и гладиаторов казнили, - голос Суллы почти исчез в мерном журчании воды, заполнявшем пространство садика.       - Молва гласит, что как только их кровь оросила песок арены, дивные красные цветы, словно продолжение клинков, проросли из рукояти… с тех самых пор Гладиолус зовется цветком гладиаторов.       - Красиво… и печально.       - Как и многое в нашем мире, - риторически добавил Сулла, - Не грусти – это просто легенда.       ***       Они часто прогуливались по портику, опоясывающему садик по кругу, наслаждаясь тенью в жаркий день. Офиару следовало разрабатывать ногу, но без серьезных нагрузок, чем они и занимались с Суллой сегодня. Хозяин дома отсутствовал, и ничего не мешало парням упиваться сказочным закоулком пыльного Рима, предоставленным в их полное распоряжение.       Внезапно они услышали шум, доносившийся из атриума, и решили проверить, что случилось. Там собрались несколько рабов и что-то взволнованно обсуждали.       - В чем дело? – спросил Сулла.       Один из молодых рабов-омег, Дакус, тихонько пролепетал.       - Там, Прим в банной, ему плохо, но он всех гонит.       Сулла тут же бросился вон, оставляя Офиару в растерянности плестись следом так быстро, как позволяла больная нога. Когда он, наконец, вошел в низенькую купальню, Сулла уже тормошил Прима словно куклу, валявшуюся у кучи блевотины в розовой луже.       - Идиот! Снова! Тебе что всё мало! – рычал бета на Прима. Офиару никогда не видел его таким.       - Отвааали, придурок! Тыыы жалкая бета! Раб! – заплетающимся языком, отвечал Прим, пока остатки желудочного сока выливались изо рта.       - Вы! – крикнул Сулла жавшейся группке омег, что с любопытством просовывали носы не в свое дело, - Несите золу! Бегом!!! – те, как ошпаренные, кинулись вон.       - Офиару, помоги мне! Наполни черпак водой! Доверху! Быстрее! Отмерев от кошмарного зрелища, Офиару поспешил исполнить просьбу. Когда воды натекло достаточно, омежки вернулись, неся золу.       - А теперь брысь отсюда! – разогнал их Сулла. – И чтоб языки держали за зубами, а то накажу! Офиару, разведи золу в воде – половину!       Как только он закончил, бета протянул руку, продолжая поддерживать хрипящего парня под голову, и принялся медленно вливать ему жидкость в рот.       Прим давился и захлебывался, сжимал зубы и брыкался. Только вдвоем им удалось влить большую часть ковша, как он вырвал темную воду обратно, забрызгав и без того грязную от рвоты тунику.       И они принялись снова вливать воду в усталого от сопротивления Прима. Его волосы спутались, а глаза не открывались. Вода просто шла верхом изо рта, он кашлял и хрипло дышал. Придерживая ненавистного омегу, Офиару чувствовал, как часто бьется его сердце, словно вот-вот разорвется.       После второго черпака его вывернуло наизнанку в четвертый раз. Затем они вытащили огромный таз и, наполнив его теплой водой, что принесли те же любопытные бестии, крутившиеся у банной, погрузили туда бледного Прима.       Офиару все это время молчал, наблюдая, как Сулла распутывает и промывает прекрасные волосы от вони.       - Что с ним?       Сулла ответил не сразу, его лицо было черным.       - Скипидар… он снова пил скипидар.       - Зачем? – опешил Офиару. Даже он знал, что это отрава.       - Чувствуешь запах? – неожиданно спросил Сулла.       Омега принюхался, и действительно, в банной стоял терпкий запах сладости, походивший на розы или, может быть, фиалки. Никогда раньше он не чувствовал его здесь…       - Ты имеешь в виду благовония?       Лицо темноглазого беты исказила кривая улыбка.       - Это запах мочи, Офиару. Некоторые идиоты пьют скипидар, чтобы даже их моча пахла цветами.       Глаза Офиару вылезли из орбит. «Он серьезно?»       - Но ведь можно умереть от отравления?!       - Можно. И он знает об этом. Видишь розовую лужу?       Омега кивнул.       - Это кровавая моча, почки начинают отказывать.       Повисла тишина. От ужаса, Офиару не мог выдавить и слова.       - И все ради глупой несбыточной надежды, - тихо шептал Сулла, обмывая прекрасное тело мочалкой. – Ты не нужен ему, как ты не поймешь.       Прим завозился, когда его вынули из воды и, обернув в покрывало, отнесли в маленькую комнату, отведенную для управляющего. Затем Сулла поил его молоком.       - Тихо, мой хороший, тихо.       Офиару отвернулся и ушел, не став подглядывать за несчастной любовью.