Маяки

Мы хотели уехать как можно дальше от океана — не видеть, не слышать, не вспоминать о нем никогда… Но океан не оставит нас. Даже здесь, в сотнях миль от побережья, он хранит нам верность. Он бьется волнами у нас в груди — там, где должно быть сердце, но есть только ритм прибоя. Он пробирается в наши сны, как бы мы ни пытались запереть их на сотню замков. Он оставляет соленые брызги на наших лицах — мы просыпаемся в ночи, зная, что это не слезы, нет, вовсе не слезы. И единственное, что остается нам до рассвета — слушать дыхание друг друга и шум прибоя внутри… Мако тянется к выключателю; Райли, не открывая глаз, перехватывает ее запястье — осторожно, но крепко. «Предпочитаешь оставаться в темноте? Как хочешь. Впрочем, мне ни к чему свет — я и без того знаю тебя наизусть. Помню все твои шрамы, каждую отметину прошлого на твоем теле и в твоем сердце…» Легко, едва касаясь кончиками пальцев, она очерчивает две тонких линии над его левой лопаткой. На самих шрамах нервные окончания выгорели напрочь, зато рядом — повышенная чувствительность, так что прикосновения ощущаются… странно. Даже если говорить только о физической стороне. Которая, понятное дело — наименьшее из того, что имеет значение… Мако обводит шрамы на плече, резкий росчерк и три параллельных изгиба под ним. Так пишут незнакомые иероглифы — вдумчиво, не очень еще уверенно, пытаясь разгадать смысл, скрытый за сочетанием линий. Райли замирает, перестает даже дышать; застыть бы совсем, стать бы камнем и льдом, не помнить и не чувствовать — но ее осторожные, почти невесомые прикосновения способны растопить любой лед. И она не останавливается. Четыре ровных, почти прямых линии слева под ребрами — она прослеживает каждую поочередно, отсчитывая их снизу вверх. Так прослеживают маршруты на карте, не зная точно, куда они приведут. Сам он, конечно, знает: все эти дороги ведут в одно и то же место, в темные холодные глубины. Райли не понимает другого — зачем ей так нужно добраться туда. Цепочка отметин над солнечным сплетением — Мако касается их так, словно перебирает бусины четок. Словно обратный отсчет — три, два, один… ноль? А что дальше? Ведь там, внутри — только пустота. Лучше бы ей оставаться надежно запертой. Или… не лучше? Райли наконец позволяет себе сделать вдох. Мако добирается до шрамов на груди — две длинные извилистые линии, над самым сердцем. Память, выжженная на коже, впечатанная — куда как глубже, до самого дна, сказал бы он, если бы у этой пустоты было дно. Она не произносит ни слова, но Райли почти слышит, как перекатываются у нее внутри волны того же самого океана — темные, холодные, безжалостные. Волны, в которых так легко утонуть, упасть, потеряться навсегда. Это даже не больно, если уйти достаточно глубоко. Больно — возвращаться к поверхности… Мако наклоняется — он чувствует щекочущее прикосновение волос — и принимается повторять губами узоры, очерченные ее пальцами: в том же порядке, так же медленно и осторожно. Ее поцелуи — всего лишь легкие сухие касания губ, но каждый из них заставляет его вздрагивать, как от удара током. …Где-то далеко, на берегу, среди волн и ветров, горит маяк — ровным теплым светом, который не погасить никакому шторму. Веди меня на свет, если можешь. Будь моим маяком. Она целует его в плотно сжатые веки, чувствуя губами соленую влагу. Темные волны захлестывают их обоих с головой, и все, что у них остается — сцепленные руки и стук сердца. Свет маяка на далеком берегу.