Талер для героя

Утром следующего дня Ивар спустился к завтраку. Его комнаты были на втором этаже дома, окнами на озеро и солнце светило туда первыми рассветными лучами. Думаю, именно поэтому Ивар Талер просыпался в «Змеевой горке» рано, куда раньше, чем было принято вставать во дворце. Правда, я вставал еще раньше, сказывалась многолетняя привычка подниматься с рассветом. Рано я вставал не только в армии или артиллерийской школе, у нас и дома были заведены почти деревенские порядки. Так что, когда Ивар спустился в столовую по скрипучей деревянной лестнице, я стоял на коленях возле камина и разжигал огонь. - Манфред, какой-то из вас не слишком правильный землевладелец, - зевнув, сообщил Ивар. – Что, некого заставить? - Вас, например? – я обернулся через плечо. - Меня нельзя, я дорогой гость, - Ивар нисколько не обиделся. Он прошел мимо и уселся за стол, по-прежнему позевывая, и прикрывая рот ладонью. Милена вошла в столовую, неся перед собой поднос с тарелками. Первый день она переживала, что готовят здесь «не по-графски», но я кое-как сумел ее уверить, что к особым разносолам и не привык. После завтрака Талер напомнил мне, что я обещал ему показать мой родовой замок. Я представил узкую горную дорогу, улочки и башни Ар-Майна, родной дом… и мне очень захотелось сказать Ивару, что мы никуда не поедем. Поэтому я поднялся и приказал Райво седлать «почтовых» лошадей. - Вдвоем поедете? – с плохо скрываемым недовольством спросил Райво. Я кивнул. - Я вырос в горах Майны, ничего с нами не сделается. Обеих почтовых под седло. Милена, собери в сумку хлеб, сыр, воды во фляжке – в общем, чтобы хватило на двоих. Господин Талер, возьмите теплый плащ. Это не так красиво, зато надежно – мы поедем выше в горы, там холодно. Через час наши кобылки, отдохнувшие и сытые, поднимались по каменистой дороге к перевалу. Дорога была та самая, по которой мы накануне проехали лишнего, пропустив столб поворота на «Змееву горку». В небе сияло осеннее нежаркое солнце, но все-таки его лучи, помня о недавнем лете, порядком нагревали темную шерсть походных, без рукавов, плащей. - А говорили, будет холодно, - сказал Ивар, подставляя лицо солнечному свету. - Успеется. Ехали мы быстрым, хорошим шагом – дорога шла в гору, гнать коней я не видел смысла – до Ар-Майна около шести часов пути, туда и обратно мы никак не успеем до ночи, а значит некуда торопиться. Ивар сидел в седле, как влитой, спина ровная, посадка уверенно-небрежная. И наша гнедая шла под ним послушно, иногда встряхивая головой и фыркая, но повинуясь еле заметному движению коленей и пальцев. То ли Ивар нравился всем лошадям, то ли я ошибся, выбрав серую. В дороге мы почти не разговаривали – не потому, что Ивар продолжал на меня обижаться, просто дорога скоро стала узкой, ехать приходилось друг за другом на некотором расстоянии. Ивар созерцал окрестности. Именно созерцал – лениво оглядывал скалистые горы, поросшие лесом и отмахивался от бабочек, коих по случаю теплого дня летало кругом достаточно. Я уже привык чувствовать спиной его взгляд, вообще понемногу начал привыкать к его обществу, хоть по прежнему не мог решить, что мне с подобным внезапно свалившимся счастьем делать. На перевал мы поднялись к полудню. Лошади вспотели и устали, по лоснящейся шерсти моей кобылы пролегли темные струйки, и она то и дело сбавляла шаг. Я посмотрел из-под ладони на сияющую белизной вечного, нетающего снега, вершину Тор-Аштау и придержал коня. - Что случилось? – немедленно спросил Ивар, подъехав чуть ближе и остановившись. Его гнедая тут же начала с наслаждением чесать морду о мое стремя. Ивар хихикнул, но повод не подобрал, предоставляя ей полную свободу действий. - Давайте отдохнем. Лошади устали, а дорога длинная. Смотрите вон туда, видите, гряду? За ней Ар-Майн. Нам еще далеко ехать. - Да, пожалуй, - тут же согласился Ивар, спешиваясь. Привязывать лошадей на этой каменистой поляне было некуда, так что мы просто оставили их стоять у дороги, закрепив повод, чтобы не висел. Из седельной сумки я достал плотный полотняный сверток, приготовленный Миленой. Сыр, хлеб, мясо – холодное, чуть покрытое побелевшим жиром. Ивар сидел напротив меня, на низком плоском камне и с аппетитом ел. Воду мы пили из моей фляжки, и, когда он передал мне ее обратно, я ощутил на металлическом горлышке тепло и влажность его губ. Как будто я коснулся их, почувствовал впервые, по настоящему. И эту трещинку, которая все не заживет, и… Я вздрогнул и замер, с поднесенной ко рту фляжкой, а Ивар с некоторым беспокойством посмотрел на меня. - Манфред, вы вспомнили, что там синильная кислота? - А? – я, наконец, смог унять бешено разогнавшееся сердце. - Я спросил, - терпеливо ответил Ивар, - что вас так поразило в собственной фляге. Не налили ли вы туда яду по ошибке. Или… не по ошибке? - Нет, - я улыбнулся через силу. – Просто… думаю, про родной город. Я там давно не был, думаю, как все могло измениться. - Да? – Ивар пристально посмотрел на меня. – А вы, оказывается романтик и сентиментальный человек. А я-то думал – фонарный столб в погонах. - Благодарю за лестную оценку, - отозвался я, уже взяв себя в руки. – Смотрите, не ошибитесь еще раз. - Да, точно, с вами глаз да глаз, - протянул Ивар, улыбаясь и осекся, улыбка сползла с его лица. – Альдо… изивини… извините. Я переглотнул и пару секунд молчал, но вовсе не потому, что Ивар брякнул не то, а потому, что снова услышал, как он произносит мое имя. Не хотелось после такого ничего говорить, но Талер смотрел на меня виновато и почти… несчастно? - Все в порядке, - улыбнулся я и отсалютовал ему фляжкой. – Будете… допивать? - А то, - Ивар махом повеселел и забрал у меня остатки воды. Я пару секунд смотрел, как он пьет, а потом поднялся, свернул обратно рогожку, служившую нам скатертью, и пошел к лошадям. Пока я затягивал ремень на седельной сумке, я снова вызвал в памяти ощущение теплого и чуть влажного горлышка фляжки. Но память почему-то подкинула сразу же другое воспоминание – запах влажного сукна, мела, горячие и жадные губы. Ройко. Я разочарованно дернул ремень так, что штырек пряжки вошел на две дырки выше той, которая полагалась, и была отмечена глубокой темной вмятиной на коже. Вниз мы ехали быстрее. Погода в горах была переменчива, за то время, пока мы обедали на перевале, солнце скрылось за облаками, и блистательный Тор-Аштау смотрелся теперь сумрачно и грозно, как и окружавшие его обнаженные черные скалы. - Дождь будет? – спросил меня Ивар, встревожено поглядывая по сторонам. - В этот час вряд ли, - ответил я, вдыхая свежий и холодный осенний воздух. Пахло прелой листвой, но того особого запаха влажности и свежести, который бывает перед дождем, я не чувствовал. – А потом, кто знает. Скоро дорога стала шире – здесь уже ездили в город на ярмарку с дальних хуторов, и две колеи отчетливо пролегли по земле. И появились первые столбы, отмечавшие километры, как во всех восточных провинциях, крашеные в белый и черный цвет. - У нас они бело-красные, - неожиданно сказал Ивар. Он теперь ехал рядом со мной, отставая на полкорпуса назад. - Где? - Я из Гедера. Я кивнул. Ивар первый раз сказал о себе хоть что-то. До того, как я не пытался выяснить у кого-то из скучающих придворных, откуда взялся новый фаворит императора, те лишь пожимали плечами. Привез его вроде как ко двору какой-то родственник, отец или дядя, в надежде пристроить пажом или слугой. Ну и пристроил. Талер смахивал пыль и разносил фужеры на серебряном подносе не больше пары дней, а потом его заметили. - … И у нас столбы белые с красным. Говорят, после казни Стрелков, они стали красными полностью. Их вешали вдоль дороги, на каждом километре, как раз рядом. Вкапывали специально виселицу. И после казни за одну ночь столбы стали красными. Их снова побелили, нанесли полосы – а они окрасились кровью и на второй день, и на третий. И теперь каждый год – в годовщину казни. - Ты сам видел? - Я видел, - отозвался Ивар, но как-то неохотно, словно за этим стояло нечто большее. Я понял, что дальше расспрашивать его не стоит. О казни в Гедере я знал только по колонкам новостей из газет – первое масштабное восстание Стрелков, произошедшее еще при Теодоре, оно захватило тогда весь юг страны. На подавление были брошены лучшие гвардейские полки, в том числе знаменитые уже тогда «Черные ястребы». Восставшие города и деревни буквально выжигали огнем. Впервые была применена тяжелая артиллерия в ударах по самому Гедеру. Империя, готовившаяся уже к войне с Цинтрой и Ривией, была вынуждена опробовать новейшее вооружение на собственном городе. Потом были показательные казни, про это я тоже читал, и даже видел фотоснимки, где на вкопанных вдоль дороги виселицах, с неестественно вывернутыми шеями висели обнаженные тела. Только вот цвет километровых столбов на черно-белых газетных фотографиях разглядеть было нельзя. Освободительное движение Стрелков никуда не делось, хоть и развалилось на части, и называлось теперь иначе. До сих пор, несмотря на затянувшуюся войну, а может – как раз благодаря ей, то и дело вспыхивали восстания, но такого масштабного, как в те годы, больше не повторялось. А «Черными знаменами» теперь командовал я… и очень надеялся, что в истории полка не случится еще одного Гедера. Но Ивар, если я правильно представлял его возраст, то во время всех этих событий он должен был быть совсем ребенком. Мне самому-то тогда едва сравнялось одиннадцать. Я уже хотел спросить у Ивара, сколько же ему лет, но почему-то, посмотрев на его четкий, как на монетах профиль, на выбившиеся из-под шляпы пряди волос, на острый нос с россыпью бледных осенних веснушек, промолчал. Мне показалось на миг, что те восемнадцать лет, которые я упорно полагал для него, Ивар отметил уже давно. Он почувствовал мой взгляд, обернулся и обычная кривенькая улыбка тронула губы. - Вас так поразил мой рассказ, Манфред? Полно… охота вам верить во всякую чушь, про самоокрашивающие кровью столбы. Мало ли что я тут говорю, чтобы скоротать дорогу. Я надеюсь, ваш родовой замок стоит того, чтобы проделать такой путь. - А вот это вы зря, - пробормотал я, и тронул бока кобылы, заставляя ее идти быстрее. Серая заложила уши и потрусила по дороге жестоким аллюром, не шагом, не рысью, а чем-то средним, с плохо угадываемым ритмом, зато неимоверно тряским. Сзади послышался короткий возглас и щелчок хлыста. Гнедая с ходу поднялась в галоп, и Ивар промчался мимо меня, что-то восторженно восклицая и придерживая одной рукой шляпу. Серая тоже решила пробежаться, раньше, чем я послал ее вперед. Мы за несколько минут долетели до поворота, где дорога раздваивалась и та, что вела на Ар-Майн уходила влево. Ивар придержал гнедую и обернулся на меня: - Я выиграл. В город мы въехали, когда солнце коснулось нижним краем высокой гряды перевала. Стемнеть должно было нескоро, во всяком случае у нас было в запасе около двух или трех часов. Когда осенью я выходил со школьного двора примерно в это время, я успевал добраться до хутора пешком. Сейчас же мы были верхом, так что времени оставалось достаточно, тем более путь я знал отлично и мог бы проехать по нему в полной темноте. Даже после того, как я покинул дом, отправившись в Торнвальд, я много раз видел во снах, как я иду по дороге, поднимаясь от города к хутору, минуя старый деревянный мост, яблоневый сад за беленой оградой, снова мост, на этот раз каменный, но древний настолько, что сложили его наверное, одновременно с городской ратушей. Потом «мой» камень, на котором так удобно было отдыхать, преодолев ровно половину пути, и под которым скрывалась нора верткой медной ящерицы. Я уже совсем не был рад идее Ивара посмотреть «мой родовой замок», но я очень хотел показать ему мою дорогу, как самое дорогое и важное, что оставалось здесь. - И у вас, конечно, было домашнее образование? – спросил Ивар, когда лошади, осторожно ступая по бревнам, переходили реку по первому мосту. – Гувернер, бонна, что там еще полагается? - Вовсе нет, - ответил я. – Я учился в городе, в школе. Я показывал ее, когда проезжали мимо. Высокая кирпичная ограда и большой двор. - Да. Я помню, - кивнул Ивар. Мы шагом ехали по «моей дороге» и сейчас расстояние не казалось мне таким огромным. Все съежилось, уменьшилось, как будто я смотрел на искусно выполненную копию или пейзаж-миниатюру. Я был удивлен, но не разочарован. Все-таки дорога оставалась знакомой и близкой, просто здесь уже не было места для меня нынешнего – оберст-полковника Альдо Манфреда, командующего «Черными ястребами», героя Доргата. А прежний я, Альдо из Верх-Каны, сын разорившегося безземельного дворянина, исчез куда-то, растворившись в тумане времени. Возможно, вместе с той дорогой, которую я помнил в своих снах. Ивар ехал рядом молча, словно угадав мое настроение, и не желая мешать. Верхом до хутора было куда быстрее, чем пешком, и вскоре я показал ему на белеющий впереди двухэтажный дом, стоявший на коротком крутом склоне, среди черных, сжатых полей. Река, гудевшая в теснине скал, послушно крутила огромное мельничное колесо, и его пронзительный, высокий скрип перекрывал даже шум воды. - Что это? – спросил Ивар, оборачиваясь. – Мы здесь отдохнем, чтобы дальше ехать? Может лучше сразу до конца? - Это хутор Верх-Кана. Река так называется, здесь верховье. Мой… родовой замок. Приехали, господин Талер. Я, не говоря больше ничего, тронул пятками коня, сворачивая с основной дороги и серая послушно ступила на утоптанную под копытами отцовских лошадей землю. Невысокая, сложенная из бурого камня ограда обозначала наши родовые владения, и воротами служила длинная деревянная жердь, протиснутая в веревочные петли. Я спешился, вытянул ее, давая проехать Ивару и снова по-хозяйски аккуратно укрепил на месте. Не хватало еще, чтобы разбрелись на ночь глядя овцы.