Атеист из Манчестера при дворе короля Генриха

- Почему ты не рассказал мне? Тони пришлось собрать все щедро опущенное ему природой нахальство, чтобы не опустить глаз. - Вы меня об этом не спрашивали, ваше величество, - сказал он. На мгновение ему показалось, что Хэл сейчас его ударит или приговорит к смерти – так исказилось его лицо, вспыхнули бешенством глаза. Но выражение гнева во взгляде тут же сменилось болью. - Он же мой брат, - прошептал он упавшим голосом. Тони сразу же сник. Он и сам не знал, как так получилось... Он уже не помнил толком, что он знал и чего не знал до прибытия сюда. И он действительно уже не помнил, читал ли он в своей прошлой жизни о том, как погиб герцог Кларенс. Может, и читал, и знал, но забыл. В любом случае – как он мог рассказать об этом? А может, стоило? Спасти жизнь королевскому брату? Просто попросить короля не отправлять его во Францию... Но разве можно спасать от смерти того, кому суждено умереть? Разве можно мешать ходу истории? Об этом даже помыслить боязно! - Вы же сами, ваше величество, говорили, - произнес Тони почти умоляюще, - что нельзя искушать судьбу и Бога... - Не говори о Боге! – вспылил Хэл. – Ты ведь даже не веришь в Него! Тони чувствовал, что Хэлу сейчас лучше не перечить, поэтому покорно замолчал. - Я просил тебя не говорить мне о моей собственной судьбе... – сказал Хэл. - Но о гибели моего брата ты обязан был меня предупредить. Если бы я знал, я бы не отправил его во Францию... Тони подумал, что утверждению короля недостает последовательности. - Это то же самое, что и рассказать тебе о самом себе, - отрезал он. – Поверь, мне лучше знать. Хэл кивнул, его лицо отвердело. - Хорошо. Я хочу. И приказываю. Говори. Я хочу знать. - Я не могу, - Тони растерялся. – Это неправильно. - Я твой король. Я повелеваю тебе. - Я не скажу, - Тони упрямо сжал губы. Суеверия и озабоченность дальнейшим ходом мировой истории здесь были совершенно ни при чем. Но КАК сказать любимому человеку: «Тебе остался год жизни?» - Я могу сломать тебе руку… прямо сейчас, - произнес Хэл задумчиво. - А заодно и шею, - огрызнулся Тони. Главное, суметь себя накрутить и дать понять, что он смертельно оскорблен и обижен, и вообще жутко нервничает и вот-вот ударится в истерику. Перед этим Хэл обычно пасовал. - Хотя бы скажи, когда? – спросил Генрих, несколько сбавляя тон. - Нет. - Скоро? Насколько скоро? Тони чувствовал, что еще немного, и он и в самом деле все расскажет. И Хэлу не понадобится ему ничего ломать. Он просто не сумеет его обмануть. - Зачем тебе это... Теперь? – спросил он жалобно. - Потому что я должен знать. Должен успеть подготовиться. Я не могу уйти не готовым к встрече с Богом... - Да оставь ты Бога в покое! – Тони, наконец, сумел себя разозлить. – Ты и так постоянно ему досаждаешь. Не думаешь, что он мог уже устать от тебя? У него нет другой заботы, кроме как бесконечно выслушивать о твоих грехах? Хэл немного смутился, однако задавать наводящие вопросы не прекратил. - Это будет на поле боя? Внезапно? - Нет. - Значит, я успею... Исповедоваться и причаститься? - Да, это я тебе обещаю. - Ну, хорошо тогда, - Хэл вздохнул. - Но я ведь умру... не от старости? - Нет. - Значит, от яда или от болезни, - задумчиво произнес Хэл. - Что ж. Это не то, чего я хотел бы... Но раз такова Божья воля... Надеюсь, я хотя бы буду не очень мучиться? - Не знаю. Честное слово, не знаю! – Тони решил, что даже если он и знал об этом, то забыл и вспоминать не желает. И мстительно добавил: – Я слышал недавно, что мученичество помогает искупить грехи. - Да, это, бесспорно, правда, - проговорил Хэл задумчиво. Видимо, ранее он не размышлял об этом применительно к себе. - И почему именно от болезни или от яда? Есть сотни способов умереть. Например, упасть с лошади. - Это ты уж прибереги для себя, - отмахнулся Хэл устало. Тони понял, что гроза миновала. - И зачем понадобилось заводить этот разговор и все портить? – произнес он голосом обиженного ребенка.- Почему бы просто не радоваться тому, что есть? - Глупый, - вздохнул Хэл. – Я беспокоюсь о тебе. Если я скоро умру, что будет с тобой?.. Тони пожал плечами. Об этом он действительно не задумывался. Ему все казалось, что у него еще будет на это время. Но рядом с Генрихом ему было настолько легко и безмятежно, что семь лет пролетели совершенно незаметно. А в самом деле, что будет с ним? Генрих пожаловал ему земли и поместья, но Тони там даже никогда не бывал. Они все также были почти неразлучны с его величеством. Теперь более, чем когда-либо, потому что Тони, даже стараясь не думать об этом, все равно чувствовал, как мало у них осталось времени. Вполне возможно, и Хэл чувствовал это. Если бы не это гнетущее ощущение, которое то блекло, то становилось отчетливей, они были бы почти полностью счастливы. Даже принц Джон, казалось, смирился с новой привязанностью короля и почти не проявлял открытой агрессии. Даже свадьба Генриха почти ничего не изменила. Да и женился король, можно сказать, для «галочки», то есть ради наследника. Да еще ради дополнительных прав на корону Франции и из-за того, что Катерина считалась самой красивой принцессой на данный момент. Тони, к сожалению, не мог с уверенностью сказать, так ли это, в отличие от бисексуала-Хэла он был ярко выраженным гомосексуалистом и даже к самым красивым женщинам влечения не испытывал. Зато у него лучше было развито эстетическое чутье, и он подтвердил, что чисто с эстетической точки зрения французская принцесса действительно одна из самых хорошеньких женщин на свете. Хэл вполне этим удовлетворился. И образцового семьянина разыгрывал со всей тщательностью, и даже, как показалось Тони, не без удовольствия. Однако домой с очередных боевых действий не шибко торопился. Все было хорошо. И вот… Гибель герцога Кларенса была не столь ужасна для Тони сама по себе, он хоть и питал к Томасу вполне приятельские чувства, но особой любви не испытывал. Однако это известие словно сбросило его с небес на землю, напомнило ему, что скоро черед Генриха. Слишком скоро. И опять пришла тянущая душу мысль: а что с ним самим будет? Он мог бы вернуться на службу к леди Джоан – она еще была жива. Хэл даже включил ее в свое завещание, которое ему как монарху пришлось составить года три назад. Он, конечно, был уверен, что это чистейшая формальность… - Ты сможешь и дальше быть провидцем, - грустно улыбнулся Хэл, в очередной раз подслушав его мысли. – Хотя то, что ты не предсказал смерть брата короля, сильно повредит твоей репутации. - Нет уж, - заявил Тони решительно. – Хватит с меня предсказаний. Еще обвинят в колдовстве действительно. Ваш Джонни только того и выжидает, как будто. Вдруг захочет потренироваться? Ему еще Жанну д’Арк сжигать... - Кого это? - О... Тони чуть не произнес «о, Господи», но вовремя прикусил язык. Даже мама всей своей строгостью не смогла отучить Тони поминать Господа всуе, а Хэлу это удалось сделать в рекордные сроки. Каждый раз, когда у Тони вырывалось что-то вроде «Боже мой» или «ради Бога», глаза короля начинали озорно по-мальчишечьи блестеть, а Тони чувствовал себя в очередной раз отступником от высоких принципов атеизма. - Ты и этого не знаешь... – вздохнул Тони. – Это так... Одна французская ведьма. Твой брат распорядился ее однажды сжечь... Распорядится. А потом во Франции ее канонизируют. - Канонизируют ведьму? Хэл в отвращении сплюнул. Чем больше Тони просвещал его по курсу грядущей истории Франции, тем больше король пребывал в уверенности, что Бог обязывает его подчинить себе эту страну и спасти ее из пучины мрака. Особенно впечатлили его рассказы о Жиле де Рэ и маркизе де Саде. Тони едва удерживался, чтобы не поинтересоваться, куда же в случае с французами девается пылкая любовь короля ко всему католическому? Или он, как условный предок Елизаветы, рассуждает подобно ей: они, прежде всего, французы, а уже потом – католики? Однако Тони зря навел мысли Генриха на религию. Это вдруг обернулось для него самыми неожиданными последствиями. - Знаешь, о чем я подумал? – спросил Хэл деловито. - Тебе надо бы креститься. - Чего? - оторопел Тони. - Принять католичество. Это необходимо. Если ты будешь исповедовать истинную веру, ты будешь в безопасности. - В ваше время невозможно быть в безопасности. И потом я тебе уже, кажется, объяснял? Что я думаю насчет истинной веры. Что если бы тебе понадобилось отречься от католичества ради собственной безопасности? - Ты видимо разум потерял, раз даже предполагаешь такое! – воскликнул Генрих. - А мне, значит, предлагать такое можно? Оскорблять мои чувства и убеждения? - Не верить в Бога это не убеждение, а заблуждение, - сурово ответствовал король. – И обычно я такие заблуждения выжигаю каленым железом. А с тобой я стараюсь действовать лаской. Неужели ты не можешь дать мне немного покоя? Хотя бы перед смертью? - Это ты уже давишь на жалость, - заметил Тони. – Очень по-королевски! - Я просто хочу быть уверен, что при жизни тебя не тронут, и что... – он осекся. - Что? – тихо спросил Тони. - Что мы еще увидимся. Тони вздохнул. Ему иногда тоже хотелось в такое верить... Если бы он был на это способен. В то, что и за гранью жизни возможна встреча. Хотя если он и верил во что-то такое, то, скорее, в то, о чем проповедуют индуисты. Он почти был готов поверить в то, что он - реинкарнация бывшего королевского возлюбленного. Через пятьсот лет. Почему бы и нет? Когда он со всей осторожностью поведал Хэлу об этой «ереси», того это чрезвычайно заинтересовало. Правда, Тони толком не смог объяснить даже основные постулаты индуизма, о которых имел самое смутное представление. Хэл уловил только суть реинкарнации. - Значит, можно жить еще раз? – уточнил он. – Здесь, на земле? - Да, для того, чтобы... – Тони наморщил лоб. – Чтобы душа совершенствовалась. Потому что бывает... Человек проживает всю жизнь, не думая о Боге, ни о чем таком... Возвышенном. И душа его как бы спит. Поэтому он рождается снова, и снова, и снова... Пока не проснется. И будет рождаться, пока не достигнет идеала... И не сможет, ну... - Попасть в рай? - Ну, вроде этого... Слиться с божественным светом. Хэл вздохнул. - Вряд ли я этого достоин. Возможно, мне стоит родиться еще... Если это все правда, и многое исправить. Тони удивился, как быстро Генрих ему поверил. Обычно он был способен часами рулиться из-за каждой богословской мелочи. Хотя, возможно, рассказанное и не противоречило никаким его верованиям, в которые Тони так до конца и не вник. Просто дополняло их. Во всяком случае, находило отклик в его душе. Однако ту версию, что Тони мог быть реинкарнацией его любимого, Хэл отверг. Он долго всматривался в его лицо, придерживая пальцами за подбородок, потом покачал головой. - Нет... Хоть ты и похож на него, но все-таки не он. Его бы я ни с кем не спутал. Тони с трудом подавил вздох разочарования. Он почему-то надеялся... - Ты можешь быть его потомком, - заметил Генрих, словно утешая. – Потому и сходство между вами такое сильное. - Ты говорил, у него не было детей. - У него были братья и сестры, - заметил Генрих. – Ты можешь быть потомком одного из его племянников... К тому же он был солдат... И вообще мужчина. У него могли быть бастарды. В них семейное сходство резче сказывается... - Вот только генетику не трогай... - проворчал Тони. – Держись уж за свое богословие... Ну ладно... – он обреченно вздохнул. - Если мне не придется участвовать в демонстрациях против абортов и контрацепции, эту авантюру с переходом в католичество еще можно пережить... - Против чего? Тони пояснил. - У вас законом дозволяется убивать младенцев в материнской утробе? - Хэл прикрыл глаза ладонью. - Знаешь, за что я последнее время все чаще благодарю Господа? - сказал он. - Что родился не в ваш «гуманный» век. Он снова посмотрел на Тони. - Что еще вы делаете? Оскверняете трупы? Тони хотел было возмутиться, но вспомнил про анатомические театры и замялся. Хэл только головой покачал. - Даже слушать ничего не хочу. Это отвратительно. - На это есть причины! – воскликнул Тони чуть ли не со слезами. - А у нас есть причины жечь еретиков и ведьм, - сказал Хэл веско. - Всему есть причины. Но причина – не значит оправдание. - Все равно наш век гуманнее. В нем больше заботятся о людях, - упрямо возразил Тони, хотя уже не был ни в чем уверен. – Заботятся, чтобы им лучше жилось. Об их здоровье... Условиях... все такое... - Разве забота о теле человека более важна, чем о его душе? - Конечно! - Почему? - Потому что... - Тони несколько растерялся от такого прямого вопроса. - Потому что это нужнее... - Гм. Кому нужнее? – Хэл покачал головой. – Телами без души легко управлять. Все равно что скотом. Телу нужно не так уж много. Оно должно лишь есть, дышать и спать. Больше ему ничего не нужно. И любой болью можно заставить его подчиняться. Но если у человека есть душа... и дух... только тогда он человек. - У нас много делается и для ума человека, - возразил Тони запальчиво. - Ум тоже важен, не все душа... У нас развито образование. Нет такого невежества, как у вас... Суеверий. У нас не ходят на площади смотреть, как жгут и пытают людей! - А публичных домов у вас тоже нет? - спросил Хэл. - А при чем тут... - Тони растерялся. – Это-то здесь при чем. - Я подумал, если вы такие гуманные и образованные, то искоренили, верно, и эту мерзость? Тони живо припомнились разного рода открыточки и журнальчики, которыми школьники тайно обменивались на переменах, за обнаружение которых можно было вылететь из школы. И разговоры, что есть не только открыточки. Но и фильмы... При воспоминании о кино и телевидении Тони почувствовал себя еще более неуютно. Ему вдруг пришло в голову: а мы ведь тоже любим это дело. Посмотреть на жестокость в кино. Как убивают и мучают. Правда, это все же кино, и мы ханжески вздыхаем, как это плохо. Но посмотреть ЛЮБИМ. Не на площадях, конечно. А все же. И если бы у нас не было кино, кто знает... Площади, наверно, были бы все так же в ходу. В Америке, говорят, до сих пор с удовольствием линчуют. Так чем мы, теперешние люди, лучше их, тогдашних? Только тем, что делаем вид, будто нам это не нравится? Мы даже грехом это уже не зовем. Многое из того, от чего здесь еще шарахаются, у нас в порядке вещей... Но что бы ни изменилось за эти столетия – десятки тысяч женщин по-прежнему зарабатывают на жизнь, торгуя своим телом. И, скорое всего, не потому, что им это так уж нравится... - А как, собственно, это происходит? Принятие в лоно церкви? – решил он сменить тему. – Если я все же решу стать католиком? Хэл обрадовано встрепенулся, но тут же задумался, потирая подбородок и, видимо, пытаясь вспомнить прецедент. Тони подумал, что массовое крещение туземцев и инородцев тогда еще было не в ходу, а местные еретики были уже крещеные в большинстве своем. Мысли Хэла бежали в том же направлении. - Тебя вообще-то крестили? – уточнил он. - Крестили, - Тони поморщился. – В семейном архиве даже имеется фото, то есть портрет. Где я в крестильном платьице, чепчике и пелеринке с кружавчиками. - Какая прелесть, должно быть! - Мне раньше приходилось много общаться с разными старушками. Они вот точно так же любят причитать над младенцами, - мстительно ответил Тони. – И вообще я еще не согласился! Хэл легонько щелкнул его по носу. - Так что же все-таки мы будем делать? У вас такое бывает? Чтобы еретики переходили в лоно истинной веры? Тони решил проглотить на этот раз и «еретиков», и «истинную веру», понимая, что Генриха в этом вопросе не переубедить. - Да, такое бывает, - сказал он. – Довольно часто. У нас люди свободно выбирают религию. Но, кажется, креститься заново необязательно... Достаточно, наверно, исповедоваться и причаститься по католическому обряду... Прослушать несколько месс... - Так и поступим. - Я же еще не сказал «да»! – возмутился Тони. – Я должен подумать! Все взвесить. А потом решать... - Мы подумали, - сказал Хэл. – И я решил.