Охотники за плотью 1-5

      — Я не как он… Я не хочу стать как он… — тихо шептали бледные губы молодого человека, который возвращался домой в тумане своих тяжких мыслей.       Воспоминания, эмоции, чувства — все это сливалось в голове в одну болезненную кашу. Слова лучшего друга. Смерть Лиз. Разные глаза твари, смотрящие через простанство, — образы кружились тошнотворной каруселью без надежды на остановку, как сумасшедший цикл страшных событий, конца которым не видно, даже если смотреть в бинокль.       В груди все разрывалось от адской боли. Как они могли поднять руку на ребенка?       Эм был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова, проходя домой и поднимаясь к себе в комнату. Он взглянул за окно, где только начинался новый серый день. Они все теперь тянулись одинаково и безлико — скалящиеся, как опасные твари, пахнущие псиной и лающие прямо в лицо. Угольки предыдущей жизни догорели и рассыпались в пустыню дымящегося серо-красного пепла. Больше нечего было спасать. И надежды тоже не было.       Перед мысленным взором Эма проползла вся его предыдущая жизнь. Именно в этот ее момент он подумал, что у него в руках уже не осталось ничего.       Парень достал старый отцовский пистолет, ствол так и валялся в комнате с последнего посещения Данте. Пусть ненавистному выродку будет больно в последний раз, чтобы он понял хотя бы что-то своей безумной непроходимой головой.       Эм проверил обойму. В барабане все еще остались пули. Он бросил взгляд на их с мамой счастливую фотографию на столике, глянул за окно, чтобы посмотреть на помертвелое зимнее солнце, и приставил дуло к виску.       Его синие глаза закрылись, ритм пульса бился в сумасшедшем темпе. Но книга и правила не могли врать, Данте точно почувствует эту небольшую прочистку мозгов.       — Знаешь… В одном фильме говорили, что лучше в рот стрелять. Так оно вернее, — проплыл в комнате насмешливый голос, на сей раз уже от двери.       Эм не открывал глаза. Он догадывался, что его создатель узнает, придет и будет скалиться шакальей пастью, чтобы посмотреть на это. Эмберу было все равно. Палец скользнул на курок, но прежде, чем прогремел роковой выстрел, оружие вырвалось из захвата и вспорхнуло вверх быстрой птицей.       Эмбер порывисто сел на кровати, преисполненный злобой и желанием убить тварь, броситься на него, вцепиться ему в горло, разорвать, чтобы он лежал на полу кровавыми ошметками…       Данте прислонился плечом к косяку и со скучающим видом наблюдал за происходящим концертом.       — Огнестрельное детям не игрушка, — заметил ворлок и прокрутил пистолет на пальце.       — Отдай… — голос Эма был железный и мертвый.       — Вот еще. Чтобы ты снес свою хорошенькую тыковку? Нет уж, так не пойдет, Эми. Этим проблему не решишь.       Эм оскалился. В некоторые моменты он ловил себя на мысли, что все больше становился как они — ходячим мертвым животным, отвратительным и гадким. Ему хотелось это остановить.       — Ну-ну, убери зубки. Да, ты становишься как мы. Это неизбежно, пойми ты. Ты черный маг, хоть и недоделанный. Зато, если ты убьешь себя, рискуешь стать им полностью. Об этом ты забыл?       — Я не забыл! Я надеюсь, что просто не проснусь! Что магия даст сбой и вечная темнота избавит меня от этих мучений!       — Да не избавит она тебя. Спасения в ней искать бесполезно! Поверить не могу, я ведь тоже был как ты, Эмбер. Наивный и непонимающий ребенок, который тыкался во все углы и спрашивал небеса, за что они так поступили со мной, — Данте отбросил пистолет в угол и сделал шаг к своему упертому апрентису.       Тот вздрогнул и начал отползать дальше. Еще немного, и он плюнет на неписаный закон не обращать магию против своего создателя и изойдется в попытках пробить этой твари голову.       — Попробуй, посмотрим, кто окажется сильнее, — Данте продолжал подбираться к нему. — Не будь дураком. Твоих сил против меня в любом случае не хватит.       Его хладнокровие немного отрезвило парня. Щурясь, Данте тоже посмотрел за окно. Прежде Эм редко видел его таким спокойным, он словно стал лучше — не известно, случившееся ли послужило тому причиной или что-то другое, но Дантаниэл казался уставшим и серьезным, выглядящим намного старше, чем тот взбалмошный щенок, в которого он перевоплощался временами.       Дан с тяжелым выдохом сел на кровать. Разум Эма работал в режиме нон-стоп, а сердце колотилось от ненависти. Данте строго зыркнул на него из-под косой челки.       — Опять причитаешь. Да не убивал я девочку! — рявкнул он так, что глаза Эма рефлекторно расширились. — Это был Элай. Весь вечер проходил довольный, все свиристел о том, как мощна детская энергия.       — Мне все равно… Вы все твари одной крови!       — На твоем месте я бы не был столь самоуверен. Местоимение неверное. Мы одной крови, Эмбер. Хочешь ты этого или нет.       — Нет.       — К слову, это не был вопрос. Господи. Как же Мэл снова оказался прав? Шельма никогда не ошибается, — Дан усмехнулся и провел рукой по черным волосам. — Не возьму в толк, как он не прикончил меня? Когда я был мальчиком, как ты. И такой же занозой в заднице, — взгляд его на секунду скользнул по светлым волосам Эмбера. — Хотя нет. Пожалуй, я был взрослее тебя. Я познакомился с Мэлом, когда мне не исполнилось еще и двадцати. Прошло несколько лет с нашего знакомства, и затем он обратил меня. Но время было другое, я уже был мужчиной в твоем возрасте. А ты… ребенок.       Эм не отвечал ему. В этом не было нужды, ведь Данте все равно мог слышать его внутреннюю дрожь.       — Тебе противны мы и все, что мы делаем. И я привык не сразу, Эми. Ты думаешь, я родился таким? — он отвел челку и продемонстрировал свой страшный красный глаз. — Нет. Я был человеком. У меня была семья. Любимая сестра. Жизнь… И даже, каким бы странным это тебе ни казалось… любовь, — Эм дернулся, как от крика. Это слово из уст Данте звучало чуть ли не противоестественно.       — Ты будешь смеяться, но именно из-за нее я и попал сюда, сосланный в вечный Ад, гореть в котором мне суждено до скончания времен. Дар тьмы не был нужен мне. Но в отличие от тебя у меня даже не было выбора.       Эм притих, слушая эту внезапную тираду.       — Ты хочешь знать значение такой жизни? Его нет. Я так и не нашел его с годами… Я находил, терял, снова находил. Смотрел, как умирают близкие мне люди. Как умирает время!       Эмбер пытался понять глубину его молчаливого взгляда. Данте взял со стола Малую Книгу Заклинаний, осторожно проводя пальцем по ее корешку. Он словно собирался с духом, чтобы рассказать апрентису сказку собственного сочинения и заодно открыть главные, незыблемые истины.       — И все же, — ворлок задумался, — я не понял до конца, зачем все это нужно. Зачем я не мертв. Но разве не ты сказал мне, Эми: так почему не наслаждаться каждым днем? Ведь разве не это есть дар?       — Нет. Это пустота, страшнее, чем сама смерть!       — Страшнее, чем сама смерть. Хочешь, я покажу тебе, что страшнее ее лица? Не бойся, — Данте поспешил успокоить мальчишку, который дернулся в сторону. — Ты ведь собирался пригласить старуху с косой к себе сегодня? Значит, тебе нечего терять?       Эмбер хотел вскочить, но пальцы ворлока легли на его горло знакомой хваткой. И точно как тогда, Данте наклонился, внимательно рассматривая черты парня, волосы и светлую кожу.       Эмбер должен был увидеть, как это больно — терять все на свете. Значит, пришло время показать ему.       Кровавый глаз смотрел прямо на молодого человека, и он не мог оторваться от пурпурных недр. Та роковая ночь у клуба снова встала перед ним, как наяву. А затем все изменилось, как будто комната растворилась, уступая место иному пространству. Вот уже не стены со знакомыми спокойными обоями окружали их, это оказалась новая, зыбкая реальность, больше похожая на ту, что можно было видеть во сне.       Эмбер увидел его. Он увидел молодого человека, с темными волосами, немного длиннее, чем сейчас, и не выстриженными с одной стороны. Знакомая улыбка и серые глаза делали его обаятельным и совсем не уродливым, а привычная звериная дикость отсутствовала в движениях и манере речи. Он весело смеялся и казался юным и беспечным. Рядом с ним из крови выплыла еще одна фигура, другого молодого человека — светловолосого и привлекательного. Они смеялись и смотрели друг другу в глаза, их губы соединялись в жадных, страстных поцелуях, а тела двигались в унисон в постели. От их горячих стонов кровь прилила к щекам Эмбера, он ощутил на секунду, будто обмакнул кончики пальцев в чужое счастье, которое коснулось его своими крылышками, легкое и прекрасное, как тень летнего дня. А затем все изменилось. Резко цвета приобрели рубиновую насыщенность. И вот уже нет двух смеющихся юношей, нет той беспечности, есть только окровавленная виселичная петля, в которой, чуть подрагивая, висят разбитые надежды и мечты. Эмбер дернулся. Ему стало дико и неприятно, хотелось уцепиться за эти образы двух любящих беспечных душ. Удержать их…       Но вместо этого он просто наблюдал и не мог сделать ничего. Боль, горечь и отчаяние захлестывали его потоком. Протягивая руки, он пытался понять, почему было так больно, и не мог…       Он всхлипнул. По щекам его покатились слезы.       — Хватит с тебя, — Данте поморщился. — Ненавижу эти воспоминания. Иногда меня от них тошнит…       Эмбер резко вырвался из сна. Его душили агония и истерика, подобные тем, которые испытывают безнадежно душевнобольные люди. Данте больше не смотрел в его сторону. Он злобно отвернулся, вцепившись в одеяло, руки его начали покрываться шерстью, а пальцы становились скрюченными когтями.       — Как видишь, я был человечен, как и ты.       — Адам… — тихо прошептал Эм. — Так вот кто это…       От его слов в мозг Данте словно сверло въехало. Он коршуном воззрился на парня.       — Не произноси при мне это имя, — членораздельно прошипел он.       — Ты был священником. Ты? — Эмбер с трудом вытер слезы, бегущие по щекам.       — Да, представь себе. И потерял все. Душу. Бога. Веру. Любовь… Сестру, Рейчел. Я любил ее, она была моим рыжим демоном. Я ужасно поступил с ней… — голос Данте вибрировал, как камертон. — Она так и не простила меня, до самой смерти.       Эмбер молчал, слушая эту тихую исповедь.       — Она умерла немногим позже меня. Пару лет спустя, от неизлечимой болезни. Я даже нашел в себе силы прийти на ее похороны. Через пару лет сгинул мой отец. Моя мать. Мои друзья, один за одним, они уходили во тьму, а я не понимал, почему она забирает их и не принимает меня…       — Из-за крови колдуна? — Эм потрясенно обнял себя за плечи. По какой-то причине его начал бить озноб.       — Из-за нее. Мэл говорит, возвращаются лишь те, кто очень хочет вернуться. Кто не закончил свои дела на этой земле… Вот и я вернулся. Завершать, — его последние слова были горькие, как слишком соленая вода.       — Но Данте… Не это делает тебя злым. Ты выбрал этот путь. Тебе так легче его пройти? Не подпускать к себе никого и ничего… Убивать в себе свою человечность?       — Это философия Мэла. Но я предпочитаю придерживаться ее. Он железный, как стальной прут, и прямолинейный, как скоростная трасса. Я со временем перенял многие его положительные качества. Мы с ним никогда и ни за что не цепляемся. Это главное правило!       Эм пораженно молчал. Сегодня в пределах этой комнаты было сказано столько личного, что он даже не понял, куда делась вся злоба. Он увидел перед собой его таким, каким Данте был глубоко в душе. Злым и израненным существом, до самых недр больным самой болью. Должно быть, это ужасно — нести на себе такой крест столетиями…       — Нечего на меня так смотреть. Мы не играем в молчание ягнят, — Данте передернулся от вида огромных синих глаз, пронзающих его насквозь. — Ты знаешь слишком много лишнего. По-хорошему тебя давно пора прибить.       — Прибей. Сделай свою душу еще чернее. Или как там гласит ваша с Мэлом философия, — дрогнувшим голосом буркнул Эм.       Данте кисло покосился на мальчишку. Ему не хотелось больше говорить. Он и пришел-то сюда только потому, что не выдержал страшный душевный рев своего апрентиса, пробиравший даже сквозь сон по утру, когда все нормальные ворлоки еще спали.       — В моей душе нет ни одного светлого пятнышка. Нет светлых чувств. И грязнее стать я уже не могу… — отрезал ворлок.       — А разве ты не любишь Мэла? — вдруг тихо спросил Эм. Эти слова сами по себе соскользнули с его языка.       Данте сжал кулаки.       — Любовь разная бывает. Он был и есть всем, что я знаю. Он самый лучший человек и я благодарен, что он остается рядом. Он все для меня… Но даже это я понял не сразу. Мне стоило многих лет выдержки простить его поступок и принять данный мне дар.       — Он все для тебя? И что… всего тебе мало? — все тот же непонимающий голос.       — Это уже лишнее, Эмбер. — Данте вскинулся, как цепной доберман. На этой теме он снова стал собой — колючим и властным, не готовым идти на компромиссы. — Я показал тебе то, что тебе позволено узнать. Мне очень жаль, что ты потерял близкого человека. Но закончим на этом. В конечном счете вся жизнь — это сплошная череда потерь, — он слегка склонился к мальчишке. — Я забираю твой пистолет. Не вынуждай меня идти в кухню и собирать там ножи и вилки. Если еще раз услышу, что ты думаешь покончить с собой, приду и так оттрахаю, что мать родная не узнает.       С этими словами он взвился точно ветерок, и исчез, колыхнув шторы своим дыханием.       Один дьявол был в курсе того, что нашло на этого сына Преисподней.