Ты хочешь знать, когда придет твой день, И говоришь, что ты недалеко от срыва, Твои ночные крики — просто слабости момент, Улыбкой скалится и двигает к обрыву. Бессонной полночи не опадает пелена, Ты ненавидишь, тут же любишь, снова ненавидя, Ты говоришь, что лучше умереть, чем жить, как я, И что не хочешь гнить со мною в этом мире. Избитый путь усыпан крошками стекла, Впиваясь, он до крови сердце обрезает, Когда же ты поймешь, что так, как я, как я, Любить тебя не сможет ни одна душа живая? Жаль, ты не замечаешь то, что вижу я, Ты мне даешь пространство, только в нем так душно, Ведь для меня все это началось с тебя, И то, что там осталось, где-то до, уже не нужно. Я вечно рядом, в отражении скользя, Но ты не смотришь, утонувший в сожаленье, Надеюсь, миг, когда заметишь ты меня, Придет быстрее, чем столетнее затменье. Мы были друг для друга — кот и пес, Два путника, два друга одиноких, Но только кто же знал, что путь из слез Пойдет не вместе, а в разрозненном пороке?
Волк вернулся к трубе коллектора на рассвете, насквозь пропахший ветром, глубокими поцелуями и близостью тела человека. Он не чувствовал себя собой, не чувствовал своих лап, а мысли кружили в голове сумасшедшим роем и не давали успокоиться. Наверное, Мэл и Дагон были правы… С этим надо просто смириться и попытаться принять то, что смертный мальчик заставлял его трехсотлетнее тело жить так, как оно не жило уже много веков подряд. Словно пробуждалось от присутствия человека нечто глубоко спящее, захороненное в самых недрах души. Рядом с ним становилось так легко, Данте и сам не заметил, как пустил этот туман в свою голову. Прокручивая в голове все моменты прошедшей ночи, он едва мог отдать себе отчет в том, чтó вытворяло его сознание. Губы двигались сами по себе. Руки гладили и ласкали податливое теплое тело, которое доверчиво выгибалось ему навстречу, и было достаточно только этого спокойствия, приносимого трепещущими пшеничными ресницами. И не осталось ни света, и даже время ненадолго перестало течь в своем привычном темпе. Все было как во сне, странном и удивительно реальном. Таком живом. Но если это было неправильно, значит, ум и тело просто отказывались вести себя привычно. Но сегодня у Данте даже не осталось сил бороться с этим… Волк превратился обратно в человека. Он нес свою одежду в зубах, пока оставался в животном обличье, пробираясь обратно к коллектору. Быстро одевшись, парень дошагал до водосточной трубы у реки, полностью отданный своим мыслям. Если бы можно было передать, как сладко горело его нутро, он смог бы потратить несколько листов бумаги. Жаль, что его чудесное настроение тут же испортилось при виде одного типа, которого Дан никак не планировал встретить сейчас. Зеленые глаза уставились на него в упор, когда ворлок подошел ближе. Прислонившись к огромной трубе, Мэл стоял и наблюдал, закинув руки за голову, словно он не отсутствовал несколько дней без единой весточки. В своей любимой жилетке и потертых джинсах, с неизменной улыбкой на лице, он казался легкомысленно беззаботным. Конечно, он умудрился спалить весь дом, но спасти то единственное, ради чего он жил в этом мире: любимую безрукавку. — Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени, а если нет, меня женою сделай, чтоб Капулетти больше мне не быть!* _______________ * Мэл насмешливо цитирует Шекспира, где Джульетта уговаривает Ромео предать свою семью (свое истинное происхождение), намекая на то, что Данте тоже забывает свою сущность. — Отвали, Марлоу. Ты уже сделал все, что мог. Не забывай, что шут в той истории погиб первым, — буркнул Дан и попытался обойти его слева. Печальная улыбка коснулась губ пантеры. — Шут. Ты прав. Это все, чего я заслуживаю услышать в свой адрес после всего. Дан снова предпринял попытку избавить себя от его общества. Мэл потянул носом воздух, словно пытался выследить добычу. — Ты пахнешь странно. Чем-то новым, — он спокойно убрал руки в карманы. — Я уже давно заметил. Дантаниэл остановился. Ни злобы, ни желания нарочно вызвать гневную реакцию не проявлялось в лице Марлоу. Он выглядел не более, чем изможденным. Весь его возраст сейчас выдавали глаза — глубокие, но такие усталые. — Я сам не знаю, что это, — Данте исподлобья смотрел на него. — Не узнаю себя. — Ты меняешься, — Мэл пожал плечами. — Я тебе говорил, что так и случится. — Да, но ты не предупреждал, что мой самый лучший друг будет вести себя при этом, как последний придурок, и оказывать мне минимум поддержки, — Дантаниэл ковырнул носком ботинка горку снега. Унылый и мертвый пейзаж расстелился вокруг них, и на секунду показалось, что безвременье раскинулось на мили, переместив место действия за границы этого мира. Словно в Великом Нигде, куда они и хотели когда-то попасть. Вместе. — Не говори мне, что я не поддерживал тебя. Я старался. Но у меня тоже есть свои принципы, Дан. Разве опыт прошлых лет ничему не научил тебя? — Нет. Я все еще надеюсь, что ты образумишься и прекратишь разносить все наши дома и любые попытки начать жизнь на одном месте. — Я не могу. В этом весь я. И ты прекрасно знаешь это. Конечно, Данте знал. Как со стенкой разговаривать. — Мэл… Давай закончим на этом? Я адски устал, — он обошел друга и присел на край трубы, бессмысленно уставившись в снежную даль и на реку, застывшую в ожидании оттепели. Мэл сделал то же самое. Они так и сидели вдвоем, боясь сказать и сделать еще что-нибудь, чтобы не вспыхнуть и снова не взорваться. Дагон с Элаем отсутствовали. Наверное, ушли куда-нибудь на охоту… — Я подумал, Дан. Теперь, когда ты нашел для себя новое развлечение и твоя жизнь впервые за многие столетия стала тебя устраивать… Дантаниэл навострил уши, удивленный этой странной интонацией. — Я не говорил тебе такого, — заметил он, отколупывая бетонную крошку с края трубы. — Зачем слова? Ты сам знаешь, что не сможешь уйти. Ты не будешь это отрицать. В памяти снова вспыхнули поцелуи. Горячие, долгие и такие предательски упоительные. Они отразились в красном зрачке ворлока, что не укрылось от Марлоу. Он даже не удивился подобному воспоминанию. Дан быстро сморгнул. — Смогу. Не сейчас, но я смогу, — упрямо возразил он. — Нет. Не обманывай себя, малыш, — его создатель грустно хмыкнул. Подняв глаза на лучшего друга, Данте удивился его уверенности. Мэл был похож на мудрого, отрешившегося от жизни сфинкса. Так нетипично для него. — Марлоу, говори, к чему ты клонишь? Ненавижу, когда ты играешь в философа, сам знаешь — я не могу читать твои мысли. — Ты никогда не думал, что по сути нас ничто не держит вместе? Мы с тобой совсем разные. Может, нам пора пойти своим путем? — облачко пара вырвалось изо рта на этих словах. Точно в такой же пар превратился и Данте, полностью выпав в осадок от подобного заявления. — Мэл? Ты совсем, что ли? — он засмеялся. Его смех никто не поддержал. Данте прекратил веселиться, с ужасом понимая, что в этот раз, кажется, шутки кончились. — Я много думал о том, что случилось. Может, нам стоит побыть отдельно некоторое время? — глаза пантеры не врали. Данте стало не на шутку страшно. Он пододвинулся чуть ближе к другу, очень быстро забывая, что все время до этого собирался выпустить Мэлу кишки. — Мэл, хорош! Серьезно! Я и дня не хочу провести без тебя, — Дантаниэл ничего не понимал. — Ты уродский хрен, конечно… Но я даже после всего произошедшего не уверен, что разделить нас под силу кому-то! — Под силу. Ты уже смог, — Марлоу улыбнулся непонятной отрешенной улыбкой. — В конце концов, у тебя всегда будут Элай и Дагон… Дантаниэл в отчаянии вцепился в рукав жилетки Мэла. — Ты не серьезно, — с надеждой сказал Дан глухим голосом. — При чем тут Эл и Даг? Мне нужен именно ты. Мэл отвел со лба друга черные волосы. — Я никогда не был серьезнее. Даже когда говорил, что тебе пора подстричься. Дан изучал его широкие брови, его лицо так близко. Было так странно слышать подобное от Мэла. Всю их жизнь именно он был инициатором того, что им нужно оставаться вместе. — Я не в силах тебя держать, — Данте обреченно опустил плечи. — Но если для тебя это что-то значит, я не хочу тебя терять. — Ты не потеряешь, — Марлоу отрицательно помотал головой. — Если захочешь, конечно. Если что, ты всегда знаешь, где меня найти. Но на этом периоде нашей жизни, я думаю, нам лучше разойтись. Он встал, сняв руки с плеч лучшего друга. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, только Данте непроизвольно вцепился в его запястье, все еще не веря, что это ему не снилось. — Дан, — Мэл выразительно посмотрел вниз. — Я не могу оставить тебе на память всю руку. Максимум это может быть волосок. — Ты такой придурок, Марлоу, — Дантаниэл, у которого жутко испортилось настроение, опустил нос в свою куртку. — Возможно. Но я хочу попробовать поискать что-нибудь еще в этом мире. Вдруг в нем есть что-то, чего я еще не видел? Дантаниэл молчал. Он знал, что самым верным сейчас было просто кинуться, сбить Мэла на землю, связать его, вызвать срочно Дагона с Элаем или уйти с Марлоу, плюнув на все. Сделать что угодно, лишь бы Мэл прекратил смотреть на него, как античная статуя. Но он сидел и изучал его спину, не понимая, когда он проморгал еще один поворот не туда. — Будь осторожнее. Апрентисы — существа, в корне меняющие твою жизнь, — хмыкнул Мэл и, хромая, скрылся в стороне дороги. Дан вышел посмотреть, куда он делся: все, что он увидел, были лишь следы человека на снегу, которые через несколько метров менялись на кошачьи. Элай и Дагон появились через несколько часов. За все это время Данте даже не сдвинулся с места. Этот выбор, данный ему, он не мог сделать сам. И сейчас даже лучшие друзья не могли ему помочь…***
Все то же сырое и темное помещение обступало со всех сторон. Справа и слева доносился тихий шелест черных одежд, шорох камешков под ногами и тихие переговоры. Мики стоял на полу перед огромным алтарем, над которым возвышалась семифутовая фигура Луция. — Микаэль Хаген Ривьера, — прочитал охотник слова клятвы на древнем языке. — Готов ли ты служить братству верой и правдой, защищать его, прикладывать все возможные усилия, чтобы поддерживать его тайну? — Repromissionem*, — отозвался парень, цепляясь за края своей алой мантии. ____________________ * Мики говорит: обещаю. Наш храбрый, но несколько недалекий мальчик решился. — Обещаешь ли ты не щадить ни врагов, ни друзей, если они окажутся на стороне нечистых? — Repromissionem. — Обещаешь ли ты не таить секретов от братства, ибо любое отступление карается смертью? — Repromissionem. Скайлер довольно взирала на обряд посвящения из-за плеча черного священника. Она знала, что юноша примет присягу. Его пылающий взгляд выдавал отчаяние и готовность на все. — Ты обещаешь исполнять любую работу, которую бы ни поручило тебе братство? — Repromissionem. — Подайте мне мой меч, — обратился Луций к стоявшему за его спиной Конраду. — Ввести сюда ведьму. Двое человек рывком подняли Мики на ноги прежде, чем он успел завершить последний слог. Он задыхался, пот градом катил по лбу и щекам. Парень огляделся и посмотрел вверх — на узкий готичный балкончик, опоясывающий изнутри все помещение. Катария Монтойя, Риджвуд Годой — все они были здесь. Больше сотни охотников собрались из разных уголков света, чтобы посмотреть на обращение новенького. Мики уже знал некоторых из них, а они все прибывали и прибывали, заполняя своими телами пространство узкого каменного выступа. Вдруг от темной стены медленно отделилась тень. Два рослых хантера втащили в зал маленькую фигурку, закованную в кандалы. Мики на секунду прозрел. Ее светлые волосы показались ему отдаленно знакомыми, а серые глаза смотрели с болью и сожалением, будто ждали, что все это окажется неправдой. Она так напомнила кого-то… — Лусия Хемидиссет, двадцать семь лет. Держит лавочку редких товаров, при обыске обнаружилась ведовская литература и книги черной магии. Мики удивленно смотрел на девочку. Она была маленькая и хрупкая, как первый весенний цветок, со светлой кожей и яркими веснушками. Кто бы мог подумать, что такая, как она, может тронуть кого-то хоть пальцем? — Твои сомнения понятны, — кивнула Скайлер. — Но помни о своей сестре. Она могла бы жить, если бы не эти твари. Ведьмам никогда нельзя доверять! — Прошу, не делайте этого, — тихо прошептала девочка с заметным французским акцентом. — Я никому не делаю зла. Я только хотела помочь своей маме, она очень болеет… Подошедший Луций наотмашь ударил ее по лицу. — Молчи, прислужница Дьявола! Иначе это будут твои последние слова. Сделав это, охотник вложил в руку мальчишки тяжелый меч. — Твоя первая жертва. Если бить наотмашь, голова отлетит сразу. Ты должен будешь выпить ее кровь. — Что? Но я… Не… — глаза Мики в ужасе расширились. — Ты принес присягу, — напомнила Скайлер и сложила на груди руки. Толпа свешивалась со всех сторон, и вдруг свечи вспыхнули ярче. Молоденькая девушка дрожала в руках своих карателей, а охотники взирали сверху, расположившись, словно в одной из лучших лож в театре: они все чуяли свежую кровь. Сомнения делали лицо Мики похожим на каменную маску, Скайлер же не спускала с парня глаз, настойчиво ожидая его действий. Мики неуверенно занес меч. Он не знал, чем будет лучше тех, кто ходил по улицам и уносил жизни невинных людей, ведь эта девушка ничего не сделала ему, но почему-то его душа отозвалась без страха, с каким-то иным чувством, подобным тому, которое испытывали зрители, глядя на волшебное театральное действо, в окружении хрупких декораций. Словно мистическое таинство, вышедшее из недр веков, должно было совершиться прямо сейчас. Луций взмахнул черным плащом и отошел, ступая как медведь, вызывая в толпе невольные возгласы, вздохи и благоговейный шепот. — Помни. Если ты не сделаешь этого, это сделает кто-то за тебя, — напомнил он, оставляя мальчишку одного перед выбором. — Но последствия могут быть непредсказуемы. И тогда Мики шагнул. Перед внутренним взором полыхнуло и погасло лицо Лиз: милые рыжие кудряшки, как тугие пружинки, дернулись и застыли во времени. Вложив в удар всю свою силу и бешенство, Мики напомнил себе, что, переступив через эту смерть, он получит доступ к клану охотников, которые помогут ему выследить настоящую тварь. Удар. Тихий вскрик боли, не прошедший дальше барабанных перепонок. С тихим чавканьем оторвалось что-то. Отделяясь от тела, светлая голова медленно накренилась и отпала от шеи, повисая на лоскутке кожи. Кровь, как магма, брызгала наружу, выплескиваясь толчками из обмякшего тела. Разрубленные светлые волосы осыпались на пол светлой соломкой. Свет чуть погас. Толпа молчала. Луций сделал шаг. Забрав из рук Скайлер серебристый кубок, он подставил его под струйки тянущейся жидкости. Холодный металл коснулся пальцев Мики. — Пей. Парень машинально сжал тонкую ножку пальцами. Осталось всего ничего до завершения. Злая смелость придавала сил. Он мог сделать что-то, помочь очистить мир от холеры, убийц и извергов. Мики сделал глоток, потом еще… Он не стал допивать до конца: соленая и противная, кровь потекла в горло и нос, наполняя отвратительной тяжестью желудок. Мики выплюнул все обратно, сгибаясь в три погибели. Двое охотников справа и слева снова подхватили его под руки. — Достаточно! — Скайлер подняла руку. — Поприветствуйте нового члена клана охотников! Несколько мгновений публика стояла молча и неподвижно. Потом раздались неуверенные хлопки, и плотину прорвало. Бурная овация охватила хантеров. Свечи на стенах вспыхнули ярким светом, и люди задвигались, возбужденно переговариваясь друг с другом. Женщина в середине одного из первых рядов на балконе торопливо шагнула вперед, сдернула с головы капюшон и прокричала: — Слава великому «Молоту Ведьм!» Да здравствует чистый мир, без грязи, магии и чернокнижников! Кто-то, опустив голову, быстро проталкивался к застеленному дорожкой проходу. Вдруг вся толпа разом, точно по команде, повалила к дверям. — Тебе некоторое время будет плохо. Нужно уйти, — Скайлер склонилась к уху Мики и взяла его за плечо. — А у нас есть еще кое-какие дела… Шум не стихал в его ушах, но доносился через пелену неприятных ощущений. Прикосновения были слишком острыми. Дыхание — слишком горячим. Чары рассеялись. Словно двери распахнулись навстречу свежему вечеру, впуская в голову туман прозрения: Мики только что убил девушку. Не просто девушку, ведьму. Своими руками он казнил одно из этих отродий, очерняющих своим присутствием Гринвуд. И ему это понравилось.