Тихая поступь

      Предположив, что о своих чувствах девушка выказалась только ради того, чтобы избежать какого-либо физического или морального наказания от него самого, Гарретт спешно закончил интересный разговор, так же быстро оставив девушку в одиночестве. Нельзя сказать, что вся эта ситуация его как-то сильно затронула, скорее была местами уязвлена воровская честь, некогда упрекавшая Уну за, казалось бы, бессмысленное убийство сестры. Изнутри его терзало любопытство, подпитанное небольшим, но основополагающим рассказом девушки, который, однако, не ответил на один интересующий его вопрос: «Почему именно он?»       Уна была тверда в своих убеждениях, однако совесть и бессмысленное, но сильное и тяжело переносимое чувство уговаривали ее подкрепить слова действиями, то есть каким-либо образом исправить сложившуюся ситуацию или хотя бы нанести Графу «визит вежливости». Попробовав уснуть с таким грузом на душе, она поняла, что все бесполезно: рассвет, ранее привносивший в ее душу зерно надежды, сейчас раздражал, напоминал о всей ситуации. Девушка поняла, что живя даже в золотой клетке королевского замка, не сможет с этим жить. Этим утром она отправилась прямиком на встречу с Графом, сама не понимая, что ему скажет, да и вообще успеет ли хотя бы раскрыть рот.       При подходе к особняку, Уна поняла, что у Графа сегодня «особый гость», коим, судя по убранию его кареты, был кто-то из высших слоев общества. Она поняла, что судьба преподнесла ей необычайный шанс.       Граф вальяжно расхаживал по теперь уже практически своему кабинету, ожидая важного гостя. Посетитель без особых церемоний потревожил обитателя помещения громким открытием входной двери, после чего таким же бескультурным способом начал разговор.       — Ну что, все в порядке? — сухо и беспристрастно спросил мужчина.       — Конечно, сэр. — Признаться честно, новый ловец воров также не хотел и не пытался проявить уважение к кому-либо, но по какой-то причине для человека по званию выше, от которого, по сути, зависит, получит ли Граф этот пост и все имущество бывшего владельца. Генерал, наверное, и подумать не мог, что падет в расцвете лет от руки «безмозглого исполнителя», коим он считал Графа, ничем другим не объяснить то, что завещания он не оставил… Если только оно интересным образом не исчезло, как и его уже официально мертвая дочь, тело которой так и не нашли.       — Тогда все замечательно, а то я думал, что вами, неотесанными идиотами, я опять не успею… — Речь высокопоставленного человека прервал звонкий стук в дверь, на который Граф ответил однозначно: «Войдите».       — Генерал! — вскрикнул солдат из охраны особняка, осмелившийся прервать разговор этих людей. Оба собеседника, недоумевая, презрительно глянули на вошедшего. Граф, судя по всему, был готов его еще и разорвать на месте. Охранник, видя, что еще секунда молчания, и он будет отправлен далеко и надолго отнюдь не самыми приятными словами, спешно продолжил: «Генерал, там у ворот девушка… говорит, что дочь бывшего генерала».       — Ты же сказал, что все в порядке, — злобно, практически сквозь зубы проговорил высокопоставленный человек, еле сдерживая неописуемый гнев. Граф, понимающий, что в его «истории» завелась еще одна крыса, сдержался от ненужных оправданий и от криков на солдата.       — Пригласи милую даму сюда, — спокойным тоном, с нотками желания разобраться с проблемой раз и навсегда отнюдь не мирными методами, проговорил Граф. Хотя, по сути, он даже не знал, как теперь вести себя в ее присутствии, если девушка действительно окажется генеральской дочкой. Спустя несколько минут безмолвного ожидания, в комнату вошла Уна, которая, судя по всему, сама и не знала на что рассчитывала. Увидев девушку в дверном проеме, Граф быстро встал со стула и хотел было что-то сказать, но она решила взять все в свои руки.       — Судя по форме, вы – маршал? — спросила Уна, слишком вольно обращаясь к высокопоставленному лицу. — Вы знаете, что моего отца убил не вор, а эта бездушная мразь? — девушка указала пальцем на Графа, на что мужчина в форме ответил спокойным взглядом в сторону обвиненного.       — Знаю, милая, знаю, — добродушно улыбнувшись, ответил мужчина, спровоцировав у Графа всплеск негромкого смеха из-за осознания своей полноценной победы.       — Увести ее, — кинул Граф страже, — пусть чуток посидит в подвале, я потом решу, что с ней делать.       Гарретт, будучи заинтересованным в раскрытии этого, если можно так сказать, секрета, решил повторно навестить Графа в особняке, попытавшись докопаться до истины, просмотрев его личные вещи, ну или, в конце концов, спросив лично. Конечно, возвращение в пустой в плане драгоценностей дом — не самая лучшая идея, если хочешь выйти на улицу с осознанием исполненного воровского долга, однако Гарретта даже это не останавливало перед напором любопытства. Без проблем забравшись в хорошо охраняемый особняк, вор сразу же начал поиски с кабинета Графа, который, судя по обстановке, уже обжился в нем. Обитателя в комнате не было, поэтому Гарретт мог безопасно расхаживать по помещению, хотя и старался все сделать быстро. Нет, он не был против встречи с этим малодушным человеком, даже наоборот, однако решил, что такое развитие событий может иметь место только если вор не найдет ничего конкретного. Осмотрев все шкафы, полки, выдвижные ящики, Гарретт не пришел абсолютно ни к чему и продолжил поиски. Вскоре его взгляд остановился на, казалось бы, самом заметном объекте этой комнаты — большой картине, висевшей рядом с камином, на самом что ни на есть видном месте. На полотне был изображен, как ни странно, сам Граф и маленькая девочка, очень похожая на него. Рассматривая картину, Гарретт понял, что самостоятельно догадаться о мотивах всего этого безумия не может, особенно учитывая тот факт, что человек не оставил ничего указывающего хотя бы на что-нибудь связанное с прошедшими событиями. Вор услышал скрип двери, но не стал прятаться, ожидая задать один единственный вопрос.       — И почему я не удивлен? — спросил себя Граф, добавив: — Рыбка всегда идет на крючок. Ты либо чересчур смелый, либо идиот. Хотя наверняка оба варианта.       — Да мне просто интересно стало, почему ты выбрал именно меня? — спокойным тоном спросил Гарретт, не ожидая прямого ответа.       — Почему тебя? Даже не знаю, — последнее слово Граф протянул, таким образом опровергая свои же слова. — Ты, наверное, заметил эту картину? — Граф указал на то самое полотно, расположенное на самом видном месте. — Рядом со мной моя мертвая дочь. Ее убила шайка бандитов прямо на улице города. Одним холодным зимним вечером… Она любила гулять, любуясь ночным небом… Сколько раз я говорил, что это опасно и чтобы она не отрывалась от телохранителя, — мужчина сделал паузу, дошел до шкафа, в котором хранил открытую бутылку эля, после выпил прямо из горла и решил продолжить тяжелый рассказ, слегка переведя дух: — Я прекрасно знаю, что убил ее не ты. Но ты, именно ты забрал с ее тела этот чертов кулон! — Граф указан рукой на камешек на веревке, который некогда, украв у него же, надел на Уну. — Для меня ты ничем не лучше этих убийц.       — Не прикрывай свою безмерную жажду власти слезливыми рассказами о тяжелой судьбе, — равнодушно проговорил Гарретт, внимательно выслушав собеседника. В ответ на это Граф рассмеялся.       — Я даже не знаю, что разрывает меня сильнее: жажда мести или власти. — Граф сделал еще один глоток, после поставил бутылку обратно в шкаф. — Убить тебя, в отличие от этой глупой бездарной девчонки, которая пришла сама ко мне в руки, как-то совсем примитивно, вор. Живи с клеймом убийцы, как я уже несколько лет живу с камнем на душе. В данный момент я, как бы ни хотел, не смог поймать тебя и своими руками отрубить твои безбожные ручонки, но знай, придет время… Ну а сейчас, стража, вор в моем кабинете! — крикнул Граф, и в тот же миг в кабинет ворвались несколько стражников, готовых разорвать нарушителя на месте. Гарретт, устало посмотрев в их сторону, практически мгновенно выскользнул в окно и скрылся в тени особняка. Вор понял, что Граф вскользь упомянул про Уну, которая по каким-то только ей известным причинам попалась. Да и кулон, некогда находившийся на ее шее, теперь лежал на столе Графа, что также подтверждало все это.       Уна, лежа на холодном каменном полу, морально не могла желать ничего, кроме скорой смерти. Физическая боль многочисленных побоев полностью затуманила разум: вмиг куда-то исчезло «большое и сильное чувство», на его место пришло осознание не выдерживающей никакой критики глупости ее действий; она не имела сил даже винить себя за все перечисленное. Понимая, что для прекращения этих мучений ей нужно уснуть; сон, чреватый невозможностью пробуждения, ее также более чем устраивал. Несмотря на практически полное сосредоточение на собственной боли, девушка смогла услышать скрип старой железной двери. Этот звук напугал ее; она осознала, что все снова повторяется. Безумный приступ паники охватил ее, однако сил хватило лишь на то, чтобы глухо взвыть.       Гарретт, зайдя в пустое холодное помещение, больше похожее на полностью закрытую тюремную камеру, увидел Уну, избитую до полусмерти, и рядом с ее телом — кусок железной арматуры, которой, по всей видимости, и избивали девушку. Вор, признаться честно, не знал, что и сказать. Он чувствовал и простую человеческую жалость к ней, и ненависть к такому дикому способу обращения с людьми. Подойдя ближе, он присел на корточки рядом с ней и, дотянувшись до ее лица, осторожно провел тыльной стороной руки по лбу, на что девушка ответила боязливым, запуганным взглядом в его сторону. Однако, когда она узнала знакомого, то вмиг переменилась: не сказать, что в ее душе возродилось желание жить дальше, но надежда на лучшее, как известно, умирает последней.       — Гарретт, — глухо проговорила девушка, закашлявшись от последствий нанесенных травм. Поначалу он ничего не ответил, лишь заботливо водя тыльной стороной руки по ее щеке, словно и не умел утешать по-другому. — Боже, Гарретт, я и не мечтала тебя увидеть, — тяжелым, приглушенным тоном проговорила девушка в ответ на его ласки. Вор понял, что ей надо дать хотя бы немного времени, перед тем, как вытаскивать из этого отвратительного места. Он тихо сел на пол, спиной опираясь о стену, и глубоко вздохнул, внутренне понимая, что правильно сделал, когда вырубил всех охранников, находящихся на этаже.       — Мне так плохо, Гарретт, — прошептала, запинаясь, девушка.       — Тише, — ответил мужчина, стараясь не смотреть на нее из-за желания больше не обременять ее своей жалостью. Преодолевая физическую боль, девушка нашла в себе силы подтянуть свое тело ближе к нему, уцепившись за его руку, а после положила свою голову на нее, свернувшись калачиком на полу.       — Гарретт, — опять начала девушка, — когда я поправлюсь… ты ведь научишь меня своему мастерству?       — Несомненно.