Let It Be

***

Юноша устало вглядывается в черную, почти непроницаемую темноту и потирает переносицу пальцами, прогоняя уже привычную усталость. Подушечки пальцев пекут и буквально каменеют от сильного перенапряжения, а правая рука затекает от многочасовой игры на гитаре. Грифель карандаша вырисовывает первые наброски будущей мелодии, и парень пытается схватить за хвост то ускользающее вдохновение, что приходит слишком спонтанно, неожиданно, а потом бесследно исчезает, улыбаясь напоследок. Десятки нотных листов исписаны до дыр, исчёрканные черным карандашом, а одинокие ноты скачут по строчкам и не хотят складываться в маленькие такты, создавая красивую мелодию. Он хочет написать что-то такое, другое, не похожее на кипы остальных песен, но в голове, кроме устоявшихся трёх точных аккордов, ничего не выстраивается. Гитара, кажется, скоро затрещит по швам, расклеившаяся на две половинки от мучительной игры, а очередной комплект семи струн по истечении трёх часов окажется на полу в компании безумного количества испорченных и скомканных набросков. - Нет, я так больше не могу. Парень поднимается с пола и потягивается, разминая затекшую спину и шею. Позвонки неприятно хрустят, но брюнет лишь ведет плечами и устало вздыхает, глядя на настенные часы, что висят прямо над дверью. Второй час ночи. Сегодня он бьет все рекорды по засиживанию в своей студии до такого времени. Юноша поправляет кожаную черную куртку и одёргивает потрепанные серые джинсы, которые неудобными складками смялись в районе колен. Он пакует свою деревянную, покрытую лаком, но слегка поцарапанную и с порванными двумя капроновыми струнами «подругу» в черный чехол, застегивая молнию и перекидывая через плечо, чтобы было удобно её нести. Парень хлопает по карманам куртки в поисках ключей и, когда находит связку с забавным серо-черным кроликом, готовит один ключ и выходит, закрывая за собой дверь в студию. Коридоры академии тускло освещаются одинокими светильниками и пустуют. Конечно же, были бы они полны народа в такое время. Не все же такие, как Мун Чоноп. Медленно плетясь к выходу, он краем уха улавливает приглушенные звуки, отдаленно напоминающие пение. Чоноп останавливается и сосредотачивается, пытаясь с помощью своего идеального музыкального слуха понять, откуда они исходят. Он оборачивается и идет в сторону лестницы: там находится ещё одна студия. Для занятий вокалом. С каждым шагом пение становится всё четче, и Мун может спокойно сказать, что исполняет песню молодой парень. Плавно переходя то на высокие ноты, то на пониженные тона, его голос слегка подрагивает, но это как в первые разы играть на гитаре: сначала пальцы задевают не те струны, но потом привыкают и как будто сами порхают и цепляют нужные ноты. Чоноп присаживается у двери на пол и прислоняется а ней спиной, аккуратно откидывая голову назад. Глаза невольно закрываются, и он полностью отдается в объятья этого очаровательного голоса. Юноша поет какую-то песню на английском, медленную, спокойную и на припеве слегка повышает тон, а у Муна невольно проходят мурашки по телу. Оп будто в ином мире, на берегу с горячим жёлтым песком и лазурными водами бескрайнего моря, а вместе с ним и этот юноша, что великолепно поет. А его обладатель так же красив, как и голос..? Оп слегка улыбается своему нелепому, даже наивному вопросу, ведь не внешность главное. Хотя многие считают её главным критерием в оценке человека - странно, эгоистично и бесчеловечно. Ведь человек не виноват, с каким набором ген он родился. Мышцы расслабляются, а сам Мун почти засыпает, но пение стихает, и он открывает глаза, потирая их кулачками. Чоноп поднимается на ноги и смотрит на время на экране сенсорного телефона. Почти три часа ночи. Похоже, он нашел такого же безумца, как и он, который свихнулся на своем таланте и часами совершенствует его. Но разве это плохо? ** Когда Мун Чоноп просыпается в своей одинокой квартире, чьи стены удушающе смотрят на него, он думает, что было бы приятно просыпаться от того чудесного голоса. Чтобы сладкие губы шептали на ушко «Добро утро» так тихо, что кидало бы в мелкую дрожь, и появлялось желание постоянно слушать этот голос. Неважно, о чем бы он говорил, важно просто слышать. Важно, чтобы барабанные перепонки ласкал этот неповторимый тембр, не похожий на миллионы других, чтобы хотелось в тот, иной мир, на берег лазурного моря, чтобы этот голос стал для него единственной музыкой. Той, которая будет звучать в его сердце. Всегда. А вечером, сидя в одиноком коридоре академии около той самой аудитории, где занимается прекрасный певец, Чоноп пишет долгожданную мелодию, на которую вдохновил его незнакомец. ** Мун сознательно приходит сюда и садится под дверью. Он теперь знает, что тот юноша занимается исключительно с семи и до десяти вечера, а потом в спешке убегает домой, надеясь не опоздать на последний автобус. Чоноп не знает его имени, лишь то, что у парнишки светло-русые, слегка вьющиеся волосы, выглядывающие из-под кепки, черная маска, скрывающая лицо, худая фигура и главный атрибут – множество браслетов на левой руке. Обычные, плетеные, фенечки, есть даже из разноцветного бисера. В академии Оп много раз видел этого юношу, но не подходил к нему. Возможно, он просто не хотел. Или боялся. Или, возможно, надеялся на другое знакомство, не такое публичное, как, например, в столовой или же в коридоре, где на вас будет смотреть толпа и шептаться за спинами. А может быть он накручивает себя по этому поводу и просто уже нарисовал у себя в голове момент знакомства с обладателем этого совершенного голоса. ** У Чонопа, кажется, вдохновение задерживается на неопределенное время и лишь тогда, когда он слышит это пение. Рука сама выписывает ноты в тетради, едва успевая за потоком мыслей и звучанием гитары. Они будто сами тянутся к музыканту, а пальцы порхают по струнам, запоминая каждый звук и сразу же записывая, чтобы не забыть, ведь потом будет не то, если он потеряет хоть одну нотку. И Мун, кажется, нашел свою Музу, свою единственную покровительницу таланта, что трепещет в душе и наталкивает на новые строки. А ведь до этого момента он писал только музыку. Первые наброски получаются просты и примитивны, но потом, вновь и вновь сочиняя под сладкий голос любимого Муза, он совершенствуется, и пишет полноценные песни. Так, сидя в пустом коридоре, по ту сторону двери, он тихо напевает эти строчки, соединяя их со звучанием гитары. Он обязательно подарит часть себя другим. Но только с тем волшебным голосом своего Вдохновителя. А на следующий вечер, словно по взмаху крыла жар-птицы, вдохновение пропадает, на прощание лишь улыбается, обещая, возможно, вернуться вновь. Мир Чонопа блекнет с каждой минутой, его охватила вакуумная тишина, ведь больше не звучит мелодия. Больше нет струн его души. ** - Ой, простите, - Мун быстро моргает и всматривается в тягуче темные перепуганные глаза напротив. И сердце пропускает громкий удар, когда Оп понимает, что он вернулся. Вернулся голос души. Чоноп удивленно хлопает пушистыми ресницами и минут пять смотрит вслед убежавшему парню, не обращая никакого внимания на мокрую от апельсинового сока белую футболку. И отрывается лишь тогда, когда друг говорит его имя. «Чон Дэхён» А вечером он вновь приходит к студии и с замиранием сердца слушает любимое пение, а тело мелко дрожит, и он, преодолевая страх, почти незаметно открывает двери и переступает порог аудитории. Юноша с закрытыми глазами придерживает большие наушники у себя на голове и вытанцовывает незамысловатые движения, повинуясь песне. Но он сразу же останавливается и замолкает, видя разомлевшего Чонопа. Тот испугано смотрит на Муна, которому, кажется, вообще нет дела до русоволосого, и он присаживается на пол, доставая из черного чехла гитару. На лакированной поверхности виднеется много царапин, и еще красуется пара чьих-то автографов, которые привлекают юношу, и он заинтересовано, маленькими шажками подходит к брюнету, разминающему пальцы и попутно играющего гаммы. Русоволосый внимательно следит за умелыми пальцами гостя и присаживается рядом, наблюдая за игрой гитариста. Он знает его, знает Чонопа и его великолепный дар игры на гитаре. Мун чувствует заинтересованный на себе взгляд и хмыкает, откладывая гитару, и тянется к чехлу, в кармашке которого лежат тетради, в том числе и та, где он хранит свое записанное творчество. Он достает блокнот с текстами песен и ищет нужную, после этого протягивая её вокалисту, но встречает непонимающий взгляд и просит: - Спой для меня. Он заглядывает в темно-карие омуты глаз напротив и видит маленькие солнечные искорки, что начинают бликами играть в них. А Чонопа, кажется, затягивает, словно в зыбучие пески, словно он тонет в бездонном море этих прекрасных глаз. Мун запинается где-то в середине песни и неотрывно следит за движением губ вокалиста. Того не беспокоит, что гитара затихла, он сам поет и сам импровизирует. Розовые, по-детски пухлые губы. И Чоноп понимает: его вдохновение, его творчество и талант сидят прямо перед ним и напевают для него. Он понимает, что это больше, чем влюбиться. Веки прикрыты, ресницы слегка подрагивают, и Чоноп медленно, не отрывая взгляда от закрытых глаз напротив, наклоняется к лицу юноши, а когда тот чувствует, что что-то не так, медленно открывает их. - Чоноп… И Чонопу кажется, что в его глазах он читает свои мысли. Дэхён медленно придвигается к Чонопу и откладывает гитару в сторону, обнимая брюнета за шею. Мун с замиранием сердца прикасается к губам, а Чон перетекает к гитаристу на колени, крепко обхватывая его своими стройными ножками. Вокалист скользит ладошкой по лицу брюнета, большим пальцем очерчивая линию выразительных скул, улыбается сквозь поцелуй, когда чувствует, что его по-собственнически прижимают к себе. Он слышит тихую просьбу из уст своего любимого композитора: - Спой для меня.