Let It Be

***

- Хён, а что тут? – юноша серьезно смотрит на старшего, прикладывая свою ладонь к груди, туда, где бьется сердце. - Сердце, - тот удивленно смотрит на мальчишку и улыбается уголками губ, немного теряясь от столь простого и бессмысленного вопроса Чонопа. Хотя пора уже запомнить, что слово «просто» никак не вяжется с именем «Мун Чоноп». Дэхёну неловко и даже не по себе, когда второй макнэ так грустно и так неестественно себя ведет. Отчего-то этот всегда улыбчивый мальчишка тускнеет с каждым днем, а его лицо всё чаще приобретает бледный оттенок, и кажется, что некогда красивые скулы, выделяющиеся смуглой и необычно шелковой и нежной кожей, потеряли весь свой шарм и сейчас будто обтянуты какой-то белой тканью. И даже та самая яркая и безумно притягательная маленькая и до дрожи любимая родинка на переносице сейчас выгорела и едва различима на лице. И Чон которые сутки ломает голову, теряясь в догадках и мыслях о том, что могло случиться с таким солнечным юношей. - Ошибаешься, хён, там душа. И ей больно, чувствуешь? Чувствуешь, как стучит, как бьется о ребра, в надежде освободиться? Чувствуешь, что ей мало, что она съедает меня и затягивает в пустоту, на самое дно? А ей нужна свобода, чтобы парить в облаках и быть вольной птицей, слышишь? – Оп аккуратно берет ладонь Дэхёна и возвращает обратно на то место, где так отчетливо слышно его гулкое сердцебиение. Он смотрит с такой надеждой и с такой мольбой в тягуче-карие глаза напротив, будто старший поможет. Будто он - его последний шанс, и если он не воспользуется им, то погибнет. Пропадет пропадом, сгорит, утонет. Та бьется сильно, заглушая мысли в голове и отдаваясь эхом в ушах, а внутри будто раскалённым острием ножа оставляют глубокие порезы, заставляющие беззащитную мышцу сжиматься и заходиться сумасшедше быстрым ритмом. Будто весь воздух исчезает, и словно находишься в вакууме, в какой-то прострации, и не выбраться. - Она хочет в синее небо, раскрыть свои белоснежные крылья и взмахнуть ими, отрываясь от земли. Ей нет места тут, она мечется, мается и душит меня, будто я в плену, а душа и вовсе не моя. Как будто она не та, что была раньше. Ее что-то тревожит, она не дает мне нормально вздохнуть, не дает спокойно спать по ночам, а преследует меня в кошмарах, а после и вовсе начинает со мной разговаривать и просить отпустить её. А мне больно. Мне слишком больно, словно легкие закручивает в стальные цепи, а она дрожит. Она - загнанный зверь в углу, она боится, что ей навредят. Что сделают больно, растопчут и выкинут, как ненужную вещь. Она не хочет быть уничтоженной, понимаешь? – Мун до хруста сжимает чужую ладонь в своей, на что Чон как-то сдержанно сглатывает, но продолжает бегать взглядом по такому родному лицу Чонопа. Дэхён чувствует, что тот дрожит, что пальцы холодные. На улице уже глубокая ночь, и окно не закрыто – Чоноп не переносит духоты. - Она просит, умоляет отпустить её, но как я потом? Как без души-то? Разве человек потом сможет жить, не существовать, а именно жить, разве такое возможно? Ведь душа - это всё, это самое главное, что есть во мне, чистая и непорочная. Я хочу жить, хочу чувствовать, переживать эмоции, хочу полюбить сильно-сильно, до дрожи в коленях, когда рядом, до тех самых нелепых бабочек в животе и до мурашек по коже. Тонуть в этих глазах и видеть там себя. Совершать необдуманные поступки, а потом вместе смеяться над ними и шутить, какими были глупцами. Чтобы пекло ладонь, когда держишься за руку, чтобы губы пульсировали при поцелуе, и хотелось еще, больше и больше. Заживо сгорать, когда обнимают. Чувствовать каждой клеточкой своего человека, который рядом и дарит улыбку, предназначенную лишь одному в этом мире - тебе. Сворачивать горы и собирать звезды с небес, лишь бы каждый день видеть его. Чтобы глубокой ночью забраться на крышу и лежать под ночным полотном, смотреть на небо и считать миллионы, миллиарды огней на нем и говорить, какой светит ярче. Целоваться на морозе, и всё равно, что губы потом болеть будут, это неважно. Спешить сломя голову к месту встречи и крепко обнимать со спины, раскачиваясь из стороны в сторону извиняясь. Сидеть в предновогоднюю ночь перед большим телевизором, кутаясь в плед, греться в объятьях друг друга, посматривать на елку и играющие на ней гирлянды. Утром будить нежными поцелуями и щекотать, чтобы слышать звонкий смех. Чтобы одна подушка на двоих, одно одеяло, один воздух, одна жизнь. Я хочу вот этого всего, понимаешь? – Чону кажется, что его ребенок вырос. Что тот забавный малыш уже стал полноценным мужчиной, и дело даже не в превосходно накаченном теле, а в мыслях. В таких вот странных, запутанных и неясных, но вполне взрослых мыслях. И Дэхён, уже порядком начиная замерзать от пронзительно ледяных пальцев Чонопа, снимает с себя свою спортивную красную кофту, в которой недавно выступал его танцор и накидывает на плечи младшего, крепко обнимая и сцепляя ладони у него на пояснице. Танцор дрожит и прижимается сильнее к хёну, утыкаясь лицом тому в грудь, восстанавливая сбившееся дыхание. Рядом со Дэхёном почему-то сложно дышать. Чон медленно, но нежно и трепетно скользит по напряженной спине младшего и аккуратно обхватывает его бледное личико ладонями, разглаживая брови на его лице. Он слегка улыбается своему Чонопу и, пододвинувшись ближе, чтобы до соприкосновения оставались считанные миллиметры, тихо шепчет, опаляя алые губы своим дыханием. - Позволь мне быть твоим небом? Чоноп ничего не отвечает, только молча подается вперед, целуя любимые уста. И, кажется, что душу отпускает, что она раскрывает крылья и парит в облаках. Даже выше. Выше неба.