Странный

- Ну что, сегодня снова ко мне? - спрашивает Саша. На парте между ними падающий от окна яркий прямоугольник уже по-весеннему жаркого солнца, и Конопля, подложив руку под голову, укладывается прямо на это пятно, его рубашка измялась, а на носу начали появляться первые бледные веснушки. После того как выяснилось, что Женя не слишком искушён в Голливудских блокбастерах, Саша, похоже, решил ознакомить его со всеми шедеврами забугорья. - Сегодня не могу, у меня французский, - отвечает Женя без всякого сожаления. Сегодня ему бы грозил просмотр “От заката до рассвета”, а Тарантино почему-то не приводит его в такой же бурный восторг, как Сашу. Конопля совершенно по-дурацки ухмыляется. С тех пор, как Женя занимается французским, одна только фраза об этом вызывает у Саши желание проводить явно сексуальные параллели. Они, что называется, сдружились, Саша постоянно предлагает вместе идти домой или встретиться в выходные. Впрочем, есть вероятность, что причина такого рвения - Нос, который полностью занят Ритой. В конце марта Жене приходит приглашение во Францию, и радость от этого факта оставляет какой-то неприятный осадок. Тем более, что мать, презентовав большой флакон дорогого вермута, отправляет его праздновать с Кириллом. Чем это в итоге заканчивается, предсказать легко. Женя, абсолютно не избалованный в плане спиртного, хотя и пьёт наравне с дядей, в итоге превращается в сентиментальное, безвольное желе и заканчивает вечер, распластавшись на груди Кирилла и взахлёб рассказывая убогую историю своего безответного чувства. Потом они ещё долго не могут уснуть, перебрасываясь малосодержательными фразами, и Женя просто млеет от возможности быть к кому-то настолько близко. Утром он даже не слышит, как Кирилл делает зарядку. - Жень, вставай. Голос незнакомый и оттого неожиданный настолько, что Женя резко садится, сбрасывая на пол подушку, которой накрылся с головой. И видит Макова, непонятно как оказавшегося в комнате, тот сидит на ковре по-турецки и пялится прямо на него. Женя оторопело смотрит на него в ответ, пытаясь сообразить, что происходит. А когда в дверях появляется голый до пояса Кирилл с отчётливым следом от подушки на щеке, мучительно краснеет, вцепившись в угол одеяла. Случается, Кирилл досыпает после своих упражнений, особенно по выходным или если пил вчера. Видимо, открыв Саше дверь, он зашёл в ванную, чтобы надеть трико, а Конопля, как обычно, разулся и отправился в Женину комнату. В пустую Женину комнату. Женя отчётливо ощущает, насколько помятый у него вид, как распухли и потрескались губы. И совершенно не представляет, как объяснить Саше ситуацию. Кирилл же, понаблюдав за ними с минуту, как ни в чём ни бывало укладывается на вторую половину дивана и щёлкает пультом от телевизора. - Женя вчера у себя градусник разбил. Так что сегодня вместо кино вы моете там пол. Сначала с марганцовкой, потом с хлоркой. Про демеркуризацию слышал? - обращается он к Макову. Тот закрывает приоткрывшийся рот и качает головой. Вопрос у него в глазах, впрочем, так и остаётся. И Женя, не в силах найти хоть какие-то слова, сбегает в ванную. *** Пока Женя в ванной, у Саши есть время подумать, орудуя тяжелой от воды тряпкой. Хотя этим утром он только и делает, что думает: когда видит пустой аккуратно сложенный диван в Жениной комнате, когда не находит его на кухне, когда видит его на кровати Кирилла. Наверное, он выглядит глупо - но он не знает, что делать. Поэтому садится на ковре напротив кровати и смотрит, как Женя спит. Из-под одеяла торчит пятка, подушка, которой, видимо, он укрылся, сползла. Солнце падает сквозь щель между занавесками, форточка открыта, ткань колышется вместе с полоской света. Женя морщится, бурчит что-то, но даже не шевелится. Саша слышит в коридоре шаги Кирилла и хрипит: - Жень, вставай. Того подбрасывает на кровати, и в другой ситуации Саша бы рассмеялся: взлохмаченные волосы, алеющая шея и странный полуиспуганный взгляд. Сейчас он просто смотрит и старается ни о чём не думать, только о чём-то простом: вот Женя, вот Кирилл, Женя вчера разбил градусник, сейчас они будут мыть пол. Саша отжимает тряпку. В Жениной комнате светло и чисто. Саша двигается медленно, старательно. Кирилл, к счастью, не показывается. Когда он вымыл половину комнаты, заходит Женя. У него мокрые волосы и всё ещё красная шея. - Я вчера себя плохо чувствовал, - говорит он. Саша кивает: - Тут вроде бы чисто. Ты себя как чувствуешь? Может, ты посидишь, а я сам домою? Он продолжает что-то говорить, сам попутно краснея, и почти не смотрит на Женю - боится, что на полу остались кусочки стекла, о которые может пораниться. Небольно, но приятного мало. Ему на новый год отец купил гитару, и Саша теперь бережёт пальцы. Женя как-то неловко дёргает головой и действительно садится. Проходит босыми ногами по мокрому полу, оставляя следы, и садится на диван. Саша с силой натирает пол, смотрит вниз и не замолкает. Он говорит о том, что слышал - на майские классная предлагает поехать на какую-то турбазу, здорово, правда? О том, что летом он, может, никуда не поедет, и они с Женей смогут ходить на пляж, есть мороженое, гонять мяч и знакомиться с девочками. Сашины родители обязательно куда-то уедут, отец разрешает брать бухло из его бара, а Женя это время сможет пожить у него. Он говорит что-то ещё и чувствует себя долбанным радио и чайником одновременно - он почему-то очень зол. Только не может понять, на Женю, на Кирилла, на самого себя. Женя никогда не соглашался остаться у него на ночь. Бубнил о том, что плохо засыпает на новом месте, что из всех кроватей предпочитает свой диван. Саша мысленно пожимал плечами, но соглашался - в конце концов, у каждого свои причуды. Сейчас он чувствовал себя почти обманутым. Дядя - это ведь почти родители. И почему, откуда это ощущение, будто Кирилл для Жени - больше, чем просто брат матери? Почему ему столько можно, когда Саше нельзя? Почему Женя так смотрит на него, так говорит о нём? Чем Кирилл настолько особенный, и что Саше ещё сделать, чтобы стать не таким же - он, видимо, никогда не дотянет - но хоть почти таким, как любимый Женин дядя? *** После случая с несуществующим градусником Маков вроде как слегка охолонул в плане внезапных дружеских порывов. “Здоровая психика сама себя бережёт”, - сказал бы на это Кирилл. А Женя в свете приближающегося отъезда ощущает лёгкость с оттенком безумия, наверное, как при игре в русскую рулетку. Он, как канатаходец, балансирует, пытаясь нащупать невесомыми, будто во сне, ногами, хоть какую-то опору под собой. Это сложно, и вдвойне сложно запретить себе сделать что-нибудь, позволить себе нечто из ряда вон. Потому что ведь через месяц-полтора его здесь просто не будет. Он скорее всего никогда не увидит больше этих людей, потому что не планирует возвращаться. Турбаза Жене не нравится. В первую очередь потому, что в одной комнате с ним ещё трое одноклассников. С Коноплёй он бы ещё как-то смирился, но здесь же Нос и Вовик Петров, который настолько скучен, что за все годы учёбы к нему не приклеилось ни одного прозвища. Еще радости не добавляет то, что двум сопровождающим родительницам и классной откровенно пофигу, что делает класс, главное, чтобы не выходили наружу и не лезли в озеро. Таким образом большая часть класса собирается в одной комнате, и, конечно, это комната Ритки. Какая-то группка девчонок, как водится, не пришла, а собралась в отдельной комнате сплетничать. Кто-то разбрёлся парочками по коридорам. Несколько парней отправились смотреть видак. Так что оставшаяся так называемая “большая часть” не так уж и велика. Нос достаёт припрятанные две бутылки красного. У кого-то из девчонок по 2 банки “Отвёртки”. По прикидкам Жени, к концу вечера компания может убраться настолько, что будет уже всё равно с кем. Саша с сосредоточенным видом настраивает гитару. Его волосы сильно отросли в последнее время и больше не топорщатся сзади на шее, а чёлка всё время падает на глаза, заставляя отбрасывать её движением головы. Вид у него при этом какой-то утончённо-декадентский, как у настоящего музыканта. Вино разливает Владимиров. Женя плохо с ним знаком, потому что тот занимается карате и появляется в классе только когда получает очередную травму. Сейчас у него гипс на предплечье. С бутылкой вина, держащий пострадавшую руку перед собой, тот до смешного поход на официанта. Жене в общем-то всё равно. Ему безразлично, о чём, хихикая, шепчутся девчонки, хотя в прошлом он бы напрягся, приняв на свой счёт. Ему плевать, что Вербицкий разглядывает его с тем же выражением, с каким косится на непонятно как прибившегося к компании Вовика. Он следит за тем, как Саша облизывает губы всякий раз, отпивая из пластикового стакана, и как чётко в переборе двигаются его пальцы. Маков любит “Наутилус”, и, спев по чьей-то просьбе “Кукушку” Цоя, он затягивает “Я пытался уйти от любви”. И несмотря на иногда срывающиеся голос или пальцы, поёт настолько прочувствованно, что народ даже перестаёт шептаться и стрелять глазами. Потом приходит черёд “Аквариума”. А после Конопля, смущённо откашлявшись, предлагает выпить ещё и “поиграть наконец-то, что ли”. К Жене подсаживается Вика Щербакова, и он теряет Сашу из виду, потому что приходится смотреть на вымазанные розовым губы, порхающие ресницы и грудь под обтягивающей майкой. Жене Щербакова всегда импонировала: она была как-то честнее прочих. Когда ей что-то не нравилось, говорила прямо. А когда чего-то хотела - просто просила. Именно поэтому Женя часто давал ей списывать, а она ставила ему пятёрки во время самоконтроля на тестах по физике. - Ты в тренажёрку ходишь, да? - спрашивает она, щипая его за бицепс. - Просто зарядку делаю. - Гонишь! - Ну почему же. У меня дядя физвос заканчивает, в его представлении зарядка включает ещё и кросс по пересечённой местности. Вика некоторое время непонимающе смотрит на него, а потом громко смеётся. Может, кто-то бы и счёл это вульгарным, но Жене только самому хочется улыбнуться. Они играют в правду или действие. Вроде всем понято, что соврёшь - никто не узнает, но Жене ясно, что это его ощущение лёгкого пофигизма и “я их больше никогда не увижу”, эдакий синдром попутчика в поезде, довлеет и над остальными, только в более лёгкой форме. К тому же алкоголь делает всё проще и понятней, растормаживает и дарит ощущение уверенности. К тому времени как они допивают вино, “действие” вместо “правды” звучит всё чаще. Они уже понаблюдали французский поцелуй Носа и Ритки, Щербакова совершенно без стеснения сняла майку. Что Саша выбирает “правду” ни для кого не неожиданность, а вот что Титову заинтересует его самый большой секрет, никто не ожидает, как и того, что, адски покраснев, тот сообщит, что пишет стихи. Почитать что-нибудь Маков наотрез отказывается. И народ затаивает до следующего раза. А Женя сидит и думает, что он в общем-то скучный человек: у него нет секретов или симпатий, должных прозвучать в этой комнате, поэтому, когда подходит его очередь, он без раздумий выбирает “действие”. - Раздевайся, - выпаливает разрумянившаяся Щербакова. Женя молча встаёт и молча снимает толстовку. - Полностью? - спрашивает он, стянув футболку и взявшись за пряжку ремня. Сейчас он раздевается исключительно для Вики, которую абсолютно не смущает демонстрировать в общем-то милые складки на боках, значит, и ему стесняться нечего. Парни гогочут, а Саша вдруг как-то резко говорит: - Да бросьте вы. Вика только майку сняла, так нечестно. *** Саша не знает, в какой момент ему перестала нравиться эта игра. Всегда же нравилась - сколько раз играли на днюхе у кого-нибудь или тогда, на море с ребятами. В тот раз ему нравилось больше всего - это казалось романтичным. Не в том смысле романтичным, как бывает между двумя, которые любят друг друга. Какая-то совсем другая романтика. Холодный песок, прибой, ветер с моря, пластиковая бутылка с дешёвым фруктовым вином, в котором отчётливо чувствовался спирт. Стаканов не было, и когда бутылку передавали из рук в руки, чувствовалось тепло чужих пальцев. Тихие голоса, тёплая ещё кукуруза и прохладные влажные ягоды. Лиц друг друга почти не было видно, и чем позднее было, тем реже выбирали “действие”. То ли темнота, то ли сама экзотика случая, то ли вино - что-то рождало ту самую романтику. Лёгкую тоску, ощущение предвкушения и желание говорить о себе как можно откровеннее и больше. Здесь этого не было. Было вино - лучше, чем тогда. Были какие-то сушки на закусь, пляшущий по стенам огонь нескольких свечей, почти не освещавший лица и роняющий странные большие тени вокруг. Того ощущения - не было, только тоска, унылая, тяжёлая, от которой хотелось пить и не привлекать внимания. Саша не может сказать, когда всё пошло не так, как он хотел. Наверное, почти с самого начала, когда их селят по комнатам. С Толей они почти не общаются, тот смотрит как-то настороженно, почти исподлобья. Саша не знает, о чём они сейчас могли бы говорить. Но всё равно как-то обидно – он не помнит, сколько лет дружили, а потом всё закончилось чуть ли не в один день. Хотя хрен с ним, с Толей. Саша больше всего ждал этой поездки из-за Жени. Мама не раз говорила, что для отношений очень полезно менять обстановку. Саша не уверен, что это относится и к дружбе, но спросить стесняется и просто надеется, что – да, относится. Им с Женей это нужно. Всё как-то не складывается с того дня, когда он мыл пол у Жени в комнате. Женя – человек с таким личным пространством, как какая-нибудь пустыня. Саша заметил, что он не любит прикосновений (несложно было на самом деле после того, как Женя об этом сообщил несколько раз) и старается держать себя в руках. Но он не любит, и когда кто-то лезет к нему в голову или душу. Саша кривится от пафосных формулировок – он реально не знает, что произошло и как это исправить. Он вспоминает Женино выражение лица, когда он проснулся в тот день, и то, как он изучающе смотрел на него. С того дня Женя стал отдаляться. Нет, они всё так же шли вместе после школы, виделись на выходных, ходили в кино и друг к другу в гости. Но что-то стало иначе. Это раздражало, и Саша пару раз чуть не спросил, в чём дело – но Женя так странно смотрел, что было страшно. Будто бы вопрос мог положить конец даже этому общению. Поэтому Саша очень надеется на эту поездку. Он знает, что Толя тащит вино – у него отец работает на оптовой базе. Девчонки, хихикая, вынимают какую-то бурду в жестяных банках. И Женя, конечно, не пьёт, но мало ли – Владимиров разливает вино по пластиковых стаканчикам, и Женя не отказывается. Подносит к губам и пьёт. Саша смотрит на него – все эти выверенные движения настолько спокойны и мужественны. В классе сейчас все рисуются, корчат из себя черт-те что. Саша это видит, и это противно. Женя другой – он не рвётся что-то кому-то доказывать, он просто такой, всегда, не для кого-то. Саша улыбается и поёт любимое, затем то, что просят, потом «Аквариум» – Женя как-то говорил, что ему нравится БГ. Саша поёт «Государыню», когда в Жене подсаживается Вика. В комнате достаточно много места, но она садится к нему вплотную, и Женя ей улыбается. Она щупакт его руку, заглядывая в глаза и прогибаясь. Вика никогда не нравилась Саше - была какой-то неправильной, что ли. Слишком громкой, слишком грубой, слишком прямолинейной. Всё в ней кричало о том, что она свой пацан, если бы не майки в обтяг, призывно расстёгнутые верхние пуговицы нарочито недевичьих рубашек или то, как она сейчас окучивала Женю. Придвинулась вплотную, разве что не на колени залезла, смотрела в упор и облизывала губы. Петь больше не хочется. - Правда или действие, играем? - закричала Рита, смеясь и откидываясь на плечо Толика. Толик выглядел одновременно смущённым и гордым. Они садятся в круг. Вопросы просты: кто кому нравится, когда поцеловался, а правда, что… Действия - ещё проще. Саше скучно, он равнодушно смотрит, как Ритка целует Толика, как Вика, косясь на Женю, медленно тянет майку вверх. Если бы у него были такие бока - он бы застремался раздеваться, думает Саша, когда очередь доходит до него. Ему не хочется ни с кем целоваться, не хочется разоблачаться или прыгать с разбегу в холодное озеро. Правда, когда звучит вопрос, он думает, что лучше бы прыгнул. Или поцеловался - хоть с Викой. Да что там - хоть с парнем, он оглядывает одноклассников, смотрит на Женю, а Женя смотрит на него. Взгляд внимательный спокойный и глубокий. Саша опускает глаза и мямлит, что он пишет стихи. Потом пару минут отбивается от просьб почитать. Игра снова тянется потерявшей вкус жвачкой, пока Женя не выбирает действие. - Полностью? - спрашивает он, не меняясь в лице. Аккуратно складывает футболку на стул и берётся за пряжку ремня. - Да бросьте вы. Вика только майку сняла, так нечестно, - выдавливает Саша, сжимая пальцы левой руки в кулак. Парни ржут, девчонки краснеют и глазеют. Вика внимательно осматривает и ненароком приваливается плечом к Жене. На это тоже хочется сказать что-то резкое. Но в дверях появляется Вовик, он запыхался и шепчет: - Шухер. Бухло быстро прячут. Саша тянется за гитарой, Женя за футболкой. Когда через пару минут в комнате появляется мама Вики, сурово сдвинув брови, перед ней предстаёт картина “отдых культурных детей”. Все всё ещё сидят вокруг оплывшей свечей, Саша негромко поёт, мальчики целомудренно обнимают за плечи рдеющих от смущения девочек. *** Женя помнит Викину маму ещё с начальных классов. Вероника Валентиновна - повар, и на детских чаепитиях всегда давала Маркову самый большой и лакомый кусок. А у Жени странное влечение к людям, которые его кормят. “Оральная фиксация” - говорит Кирилл. - Так, все по комнатам, - говорит она. - Поздно уже. - Ну мааам, ещё только девять часов, мы же не пятиклашки. Парни видик смотрят в комнате отдыха, можно мы туда пойдём? - Вика очень демонстративно дуется. - Ну хорошо, только не шумите. - Обещаем группами больше двух не собираться, - усмехается Вика. И Вероника Валентиновна, всплеснув руками, сдаётся. Женя вздыхает и встаёт, как-то внезапно оказавшись на голову выше неё. Ему не хочется в комнату с великолепно розовеющим Носом и преисполненным чувства собственной значимости Вовиком. Если они все пойдут, Саша так и останется вот таким. Каким - Жене сказать сложно, но если бы Маков был девушкой, кажется, у него бы глаза были на мокром месте. Вместо этого Конопля выглядит вялым, скучающим и чуть раздражённым. Жене понятна такая сдержанность, он считает, хочешь плакать - плачь, но ведь не при всех. Поэтому он улыбается и заглядывает Викиной маме в лицо. Он делает это без опаски, потому что алкоголем от него не пахнет. Весь вечер он только и делал, что изображал, будто пьёт. - Вероника Валентиновна, а можно вокруг корпуса пройтись? У Макова голова болит. Гримаса Саши вполне соответствует легенде. - Мы не курить, вы не думайте. Вы же знаете, я не курю. Женя умеет нравиться мамам. На нем просто написано “хороший мальчик”. Поэтому они с Коноплёй совершенно легально отправляются к озеру. - Спасибо, мне не хотелось в комнату, - сквозь зубы говорит Саша и ёжится. Потом достаёт из кармана фляжку и отпивает. - Отец коньяку дал, хочешь? Вместе со словами до Жени доносится густой вяжущий травяной запах. - Наверное, не хочу. Когда замёрзну, тогда и выпью. - Ладно. Они стоят молча и разглядывают поднимающийся от воды туман. Жене удивительно легко, как в тот раз, когда они с Кириллом купались голышом. И так же, как тогда, что-то накипает в груди и вырывается со словами: - Ты чем-то расстроен, - он силится придать тону вопрос, но выходит всё равно вот так - коротко и утвердительно. Саша молча жмёт плечами, так и оставив их приподнятыми, он сунул руки в карманы и прижал локти к бокам. Не то чтобы Жене когда-нибудь хотелось заставить его плакать, вот выговориться… - Из-за Риты? Она… - Нет! - Маков отвечает резко, но, похоже, правду. - Мне уже давно пофиг. Да на всё мне пофиг, веришь? Женя верит, но тогда ему вообще непонятно, почему Конопля в таком состоянии. Тот делает ещё пару глотков, и Женя вдруг думает, вот вроде любишь человека, а всё равно “Конопля” зовёшь даже про себя, неправильно как-то. - Мне понравилось как ты пел сегодня, не люблю весёлую музыку. Утомляет. - И это говорит человек, который прослушал туеву хучу французского шансона? Женя улыбается против воли, Саша очень забавно матерится. - Это языковая практика, так что не считается. - Знаешь, я ведь не только стихи пишу, песни ещё иногда. Была бы гитара, я бы тебе спел. А им… как-то не хочется, в общем. - Тогда стихи почитай, - говорит Женя и первый раз за всё время разговора смотрит на Сашин профиль. - Свои не могу. Их или петь надо, или с листа читать. В город вернёмся, я тебе тетрадку принесу, хочешь? - Договорились. Но ты почитай что-нибудь всё-таки. У тебя хороший голос. Наверное, такие слова принято говорить девочкам, за которыми ухаживаешь. Или это вполне допустимо между друзьями? Саша вроде не торопится бежать в ужасе прочь. Саша вздыхает и начинает говорить: Тоску блаженную ты знаешь ли, как я? Как я, ты слышал ли всегда названье: "Странный"? Я умирал, в душе влюбленной затая Огонь желания и ужас несказанный. Это странный выбор, Женя ожидал Есенина или Ахматовой, может быть, Цветаеву или Блока, но никак не это. Ритм похож на знакомое лицо, выхваченное мельком из толпы. Саша облизывает губы и, переведя дыхание, продолжает: Чем меньше сыпалось в пустых часах песка, Чем уступала грусть послушнее надежде, Тем тоньше, сладостней была моя тоска; Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде… Последние строчки Женя проговаривает про себя вместе с ним. И внезапно понимает, что придвинулся очень близко, что стоит почти вплотную, зеркально проговаривая слова, не отрывая взгляда от чужих губ. Видимо, он всё-таки выпил достаточно, но отшатнуться сейчас будет худшим из вариантов. Поэтому, когда Саша делает какое-то полуосознанное движение навстречу, Женя крепко зажмуривается и утыкается лбом ему в плечо. - Это Бодлер, ты ведь его читал? - говорит Саша, не делая и движения, чтобы отстраниться. Женя не открывая глаз, как можно незаметнее переводит дыхание и говорит: - Угу, я узнал. Мне нравится это стихотворение. *** Саша с облегчением тянется за гитарой. Игра окончена, и можно просто отгородиться от всех, спрятаться за переборами струн и негромкой песней. Волосы падают на лицо, догорают свечи – вряд ли кто-то видит выражение его лица. Саша силится вспомнить слова, старается сосредоточиться на них – так легче не думать о том, что происходит сегодня. Он снова и снова думает, что иначе представлял себе эту поездку. Всё должно было иначе. Сейчас, когда до выпускного осталось меньше двух месяцев, эти выходные должны были быть полны какой-то печальной близости – даже через год они такой компанией уже не встретятся. Саша прокручивает и прокручивает в голове весь вечер и мимо нот шпарит «Вечную любовь» Агаты, пока Викина мама с пристрастием осматривает собравшихся и начинает гнать их по комнатам. Девчонки ноют и качают права, Вика, захмелев и войдя в раж, обещает матери, что они будут собираться разве что по двое. Женя встаёт, будто бы уже готовится идти. Саша морщится и откладывает гитару. Возвращаться в комнату с Толей и Вовиком – шикарная перспектива. Зашибись, какой отдых. Нахрена поехал? Ещё и Женю ведь уговорил? Или он себе льстит, и уговорил его на самом деле Кирилл? И тут он слышит, как Женя говорит: - Вероника Валентиновна, а можно вокруг корпуса пройтись? У Макова голова болит. У Жени талант какой-то, в комнате гам, Женя не повышает голоса, но его прекрасно слышно. Это как настраиваешь какую-то волну на радио, вслушиваешься в неё и не воспринимаешь больше ни шумов, ни то, что происходит рядом. - Мы не курить, вы не думайте. Вы же знаете, я не курю, - продолжает Женя. И Викина мама сдаётся. Саша просит Вовика занести гитару в комнату, с удовлетворением смотрит на вытянувшееся Викино лицо и выходит вслед за Женей. На улице темнее, чем казалось, фонари все где-то в стороне, они спускаются по мягкой земле к озеру, спуск достаточно крутой, и Саша несколько раз налетает на Женину спину. Тот каждый раз замирает и напрягается. - Спасибо, мне не хотелось в комнату, - говорит Саша, когда они уже внизу. - Отец коньяку дал, хочешь? Женя отказывается. Они какое-то время молчат, смотрят на почти чёрное озеро и светлый, будто слегка светящийся туман, расстилавшийся над ним. - Ты чем-то расстроен, - говорит Женя, даже не спрашивая. Он всё так же не смотрит на Сашу, Саша ёжится, прячет руки в карманы и чувствует себя так, будто сейчас разревётся, как когда-то в детстве, когда в небо уплыл большой яркий шар - его было жаль, но при этом он был такой красивый, и сквозь тонкие бока светило солнце, меняя цвет. - Из-за Риты? - спрашивает Женя. - Нет! Мне уже давно пофиг. Да на всё мне пофиг, веришь? Саша врёт - совсем не на всё. Ему не пофиг на Женю, на его странное участие - которого то нет вовсе, то проявляется во всей красе. Саша ничего не понимает. Но, кажется, последние минуты максимально похожи на то, что он ждал от этих выходных. Женя рядом, как раньше, и ему, кажется, не пофиг. Не пошёл же он с Викой, хотя, судя по ней, ему бы что-то сегодня да обломилось. Ему становится легко, он выбалтывает Жене про стихи, прислушивается к себе - и нет, совсем об этом не жалеет. Быть может, жалеет о том, что с собой нет той тетрадки. Свои стихи показывать кому-то стыдно, но Жене почему-то хочется. Он представляет, как Женя сидит в его комнате, совсем по-домашнему, не напряжённо и прямо, как в последнее время, а подвернув под себя ногу, скользит пальцами по странице, перелистывает, а потом поднимает к нему лицо и улыбается. Тогда ему даже говорить ничего не надо - просто улыбнуться. Саша улыбается в темноте, губы какие-то слегка онемевшие, их покалывает. - Но ты почитай что-нибудь всё-таки, - просит Женя. И дальше Саша не верит своим ушам, - у тебя хороший голос. Женя никогда его не хвалил, этот вечер какой-то волшебный. Может, он допился до белочки, и это всё ему кажется? Саша читает Бодлера - стихотворение из того сборника, который Женя не раз читал. Внутри его будто распирает что-то, не хватает воздуха. Он видит Женино лицо очень близко, видит, как расширяются его зрачки, как он сначала задерживает дыхание, а потом начинает беззвучно двигать губами - он тоже знает его наизусть. Саша зажмуривается и заканчивает. Открывает глаза он, видимо, слишком резко, берег озера резко качается, и Саша подается вперёд, почти тут же чувствуя ответное движение. Женя утыкается ему в плечо, Саша цепляется за его плечи, чувствует, непривычные мускулы под руками. Кажется, он даже ощупывает их - какого хрена всегда ходить в мешках, если у тебя такие руки. А у Жени не только руки, Саша видел сегодня, когда тот норовил Вике продемонстрировать что-то, помимо рук, пресса и почти безволосой груди. - Это Бодлер, ты ведь его читал? - спрашивает Саша, чтобы хоть что-то сказать, и нельзя придумать более глупого вопроса. Женя не отстраняется, говорит глухо: - Угу, я узнал. Мне нравится это стихотворение. И они продолжают стоять - непонятно, кто кого держит. Наверное, со стороны это похоже на объятие. Саша пьяно улыбается - голова кружится сильнее, всё вокруг вертится, кроме Жени, и он глубоко вдыхает.