Fated

Громкий хлопок двери операционной практически незаметен на фоне шума больницы. Тут вообще редко бывает тихо, раз уж на то пошло. Но все равно интерны, медсестры и даже некоторые врачи стараются поскорее прижаться к стенке, а еще лучше – слиться с ней. Жить ведь хочется всем, а вот смертоносный смерч под названием «Ким Джеджун после операции», находясь в состоянии аффекта, не пощадит никого. Еще несколько секунд, на всякий пожарный, в проходе даже пыль боится подыматься в воздух. И как только инстинкты сигнализируют об отсутствии опасности, движение продолжается. Все это увидеть и вполне насладиться картиной собственного стереотипа на рабочем месте не дает душащее чувство вины. Да, я знаю, что пациент жив, знаю, что его сердце даже и не думало останавливаться, и все же… Я запатентовал свой метод оперирования для удаления раковой опухоли с верхней части левого легкого, добился некого признания и успеха. И все же есть одно «но». Операции раз за разом заканчивает Бэкхен. Несмотря на все мои заморочки и регулярные разрушения его детской психики, этот молодой врач все же остался при мне. А я… Я все так же не могу довести одну и ту же операцию до конца. Единственным исключением стали показательные операции в присутствии экспертов, да и то пронесло благодаря крепкой руке того же Бэкхена и верного Микки. Знаю, насколько странно, должно быть, это выглядит со стороны, но… Я не могу справиться с собой. Первая операция с Юнхо все же слишком сильно меня задела. Я снова девять тысяч раз зарекся оперировать знакомых, и все равно едва ли не после выписки старшего я оперировал младшего из братьев четы Чон. Резко выдыхаю воздух и наслаждаюсь редким ветерком. Лето все такое же душное и влажное, я все так же отшельник и истерик. И сейчас снова скрипнет дверь, выводящая на балкон, выпуская наружу моего лучшего друга с его неизменным спокойствием и аурой непоколебимого душевного равновесия. Скрип двери, запах моего любимого шоколада и… запах архива? Разворачиваюсь и недоуменно смотрю на нарушителя покоя, сталкиваясь взглядом с взором карих миндалевидных глаз. А ты тут какого забыл? - Вход посторонним воспрещен! - в привычной для себя манере произношу я, все же принимая из его рук теплый стаканчик. Хотя я и так принял бы из его рук что угодно, будь это даже яд. - А у меня специальный пропуск, - нагло улыбается обладатель кандидатской степени по истории европейского средневековья. - Пропуск у тебя в мою квартиру, постель, сердце и душу, НО не на работу, - чеканю я, жеманно отмахиваясь от объятий. На мое мнение снова чхают и нагло притягивают для нежного поцелуя. И на самом деле я рад такому развитию событий. Как бы не препирался, а все же такой способ успокоения моих расшатанных нервов мне нравиться больше всего. - Ты чего так рано? Неужели тебе надоело сидеть в библиотеке? – насмешливо спрашиваю я, уже удобно устраиваясь в его руках и откидывая голову на свое законное место – левое плечо. - Увы, меня оттуда вытравили студентки из журналистики своими сладкими духами, короткими юбками и откровенными взглядами. - Давно пора повесить предупреждающий знак, мол, у меня парень - хирург-психопат, так что если хотите сохранить все свои внутренности при себе, в сторону этого парня даже не смотрите. - Когда ты ревнуешь, ты такая душка, - умиляется Юнхо и целует меня в щеку, пока я строю обиженную мину. Сейчас все это выглядит мило и нежно, ведь мало кто знает, какого труда стоило нам устаканить наши отношения, сколько ночей не доспал Юнхо, помогая мне справиться с собственными кошмарами, сколько он уговаривал меня не бросать хирургию, сколько скандалов и истерик ему пришлось вытерпеть. Знаю, что все это выглядело ребячеством, но, возможно, только так я смог удостовериться в том, что он никогда не бросит меня. У него было много возможностей сбежать, но мы все еще вместе. И он все так же продолжает поражать меня своими выходками и чудиться моему сумасшествию. Солнце медленно клонится к горизонту, заливая огромный город лавиной своих ярких лучей. Небо постепенно окрашивается во все теплые цвета на фоне леденящей голубизны, а мы все так же стоим, прижавшись друг к другу. Со временем ветер становиться холоднее, и я начинаю понемногу шевелиться. - Ладно, Юнхо, а ну-ка марш в здание! Подхватишь простуду, я тебя убью! Историк только закатывает глаза, целует меня в макушку, но все же слушается и тянет меня за руку внутрь. Ведь мы оба знаем, что мои страхи вовсе не напрасны. Это еще одно неприятное последствие моей глупой экспериментальной операции. Еще один камень на моей совести. Любая простуда отныне переносится Юнхо весьма сложно. Это не говоря уже о бронхите или, не приведи кто там сверху, воспалении. Со временем, я, конечно же, усовершенствовал свой метод оперирования, и от раза к разу результат все больше радует меня. Но за весь этот успех я расплачиваюсь перед Вселенной болью Юно, от которой он страдает из-за моей слепой самоуверенности. Такова цена нашей любви. Боль и страдания стали неотъемлемой частью наших отношений, так же и как смерть - частью моей профессии. Но все же, чем выше цена, тем выше качество. И в этом случае я совершенно согласен с этим. Я заслужил свое счастье и продолжаю заслуживать его каждый день. Я не знаю, что будет завтра или же через год. Сейчас у меня есть смысл этой чертовой жизни, и только ради него одного я буду жить и трудиться. Ведь я все же верю, что был просто обречен на такой исход. Обречен выполнить обещание, данное в начале карьеры, влюбиться в пациента, всю жизнь от них отстраняясь... Я был обречен на боль и на любовь, что все же, как ни крути, а сильнее дамы с косой. Когда-нибудь эта седовласая стерва нас таки догонит, и мы оба получим сполна. Но лети оно все к чертям, однажды я уже вытащил свою любовь из ее цепких лап! Вытащу и еще столько раз, насколько хватит сил и наглости. А уж этого качества, в примеси с упорством, мне не занимать!