Кровь не вода

Море зовет. Мелоди слышит это каждую ночь — сквозь дрему, сонно поворачивая голову к открытому окну, ясным днем, каждый раз бросая взгляд на синее, слишком морское небо; слышит, идя по гулким мраморным коридорам, в которых гуляет глухое эхо прибоя, слышит в хлопающих за давящей стеной парусах кораблей. Слишком часто ей снится, что она плывет сквозь сапфировый полумрак, а вода не вливается в нос, позволяя дышать легко и свободно. Слишком часто она тайком сжимает в руке ребристые раковины, в кармане и под подушкой: плевать на осторожность, отговорка всегда найдется, лишь бы это позволяло отвлечься от затягивающей рутины — и Мелоди сжимает раковину до врезающихся в кожу отпечатков, жмуря глаза и представляя на коже воду. Музыка волн увлекает следом всякий раз, стоит ей выйти на улицу — и она отвлекается зачарованно, блуждает взглядом по серой высоте, тщась проникнуть взглядом сквозь камень. Но небо сверкает глубокой синевой, и падать остается лишь в этот океан, что раскинулся над ее головой. Мелоди знает, что, если продержаться чуть дольше, она сумеет ответить на зов несмотря ни на что.

***

Море зовет. Море зовет ее уже тринадцать лет и с каждым днем становится все настойчивее; зовет ее с четвертого дня человеческой жизни, запечатанное глубоко внутри сияющим светом трезубца вместе с любовью отца. Когда-то это было терпимо, когда-то это было естественно. Но теперь, когда Ариэль прожила человеком почти столько же, сколько и в прошлом (истинном, шепчет в ушах гул крови и прибоя) обличье, это начинает пугать. Море, не получив отклика, начинает вползать во сны. По пробуждении она помнит мало, совсем чуть-чуть: лишь сапфировый полумрак вокруг да то, как же в нем свободно и легко дышится. Потом перед глазами разгорается белизна, будто она плывет к поверхности… а затем Ариэль просыпается, щурясь от бьющего в окна солнца, выныривает из видений… и волны зовут опять. Она знает, что это пытка, мучительно-сладкая боль: вот, выйди наружу, коснись воды, позови отца, обними его, погрузись в эту текучую, летяще-свободную глубину, утоли тоску в своих же глазах, смотрящих с лица любимого мужа — но камень, тяжелый и давящий камень земли и страха погребает эту мысль под собой. Эрик смотрит сочувствующе, гладит по ладони, сжимает в теплых искренних объятиях, желая вытеснить из нее эту боль… и у него получается ненадолго. Иногда Ариэль просыпается среди ночи, почувствовав, как он пальцем стирает ее слезы со щек. На губах — соль. Запечатанное море пробивается наружу, откликаясь на ее собственный отчаянный зов.