Всё было совсем не так

       — А-А-А-А-А-А! — жуткий, нечеловеческий крик на одной ноте заставил подняться дыбом все мои волосы, он будоражил окрестности, и в наш особняк я заскочил почти одновременно с Итачи. Возле кровати, на которой лежал корчащийся в страшных муках и воющий дурным голосом Саске, с совершенно потерянным видом стоял Хаширама. — Что ты сделал с моим братом? — сверкнул Мангекё шаринганом Итачи. Я подскочил к кровати, пытаясь помочь, или успокоить, или сделать хоть что-нибудь для своего лучшего друга. Он вцепился в меня мёртвой хваткой, невидяще уставившись затуманенными болью глазами, и продолжал кричать, судорожно извиваясь. — Я… Он… Саске… смог выделить достаточное количество чакры, — сбивчиво начал объяснять Первый Хокаге. — Он активировал шаринган, сначала с одним томоэ, потом с двумя, потом с тремя, а потом… Кажется, я видел риннеган, — осипшим голосом сказал Хаширама. — А потом… случилось это. Изо рта Саске пошла пена. — Держите его! — воскликнул, словно очнувшийся от шока, наш недоделанный ирьёнин. Я сделал трёх клонов, и мы вшестером стали держать Саске, который хрипел и довольно сильно вырывался, используя свою мощную чакру для каждого рывка. — А-а-а… Убей-те меня… А-А-А-А! …Я х-хочу сдохнуть… А-А-А-А-а-а-а! …Мне больно, больно… дайте мне умереть, — крики стали перемежаться подобными пожеланиями, проклятиями, стонами, даже слезами. Было очень страшно. По мне словно по живому резали ножом, так было больно, сердце сжимало от ужаса и беспомощности. Итачи тоже смотрел на брата и до крови кусал губу, казалось, он умирает вместе с Саске. — Итачи, соберись! — прикрикнул я на старшего Учиха. — Нефиг раскисать. Саске твоя добровольная жертва не поможет. А ты, когда он очнётся, уже розовым фартуком не отделаешься! Хаширама, проверь Саске на внутренние повреждения! — отдал я распоряжения. Делать хоть что-то. Лишь бы не стоять и не смотреть, как закатываются его глаза, как покрывает белый лоб холодная испарина, как красивые черты лица искажаются в жуткой маске боли. — А-а-а… Н-наруто, у-убей меня! А-А-а… друг, сделай одолжение… Мне так больно, так больно, — у Саске снова потекли слёзы. И я почувствовал горячие дорожки и на своих щеках. — Потерпи, потерпи, потерпи, — повторял я, утирая его лицо влажной тряпкой, которую подала мне Мито-сан, которая тоже прибежала на крики. — У него нет физических повреждений, — сказал Хаширама, закончив проверку «мистической рукой», и покачал головой. Саске продолжал кричать и умолять нас убить его, чтобы закончить его страдания. Это было жутко. Я вспомнил о своих ощущениях сенсора, когда бежал к дому, и попросил Кураму подготовиться к слиянию. В этом режиме я могу даже различать мысли и образы «активно думающих», возможно, так мы сможем понять, что происходит с ним. — Я объединюсь с девятихвостым, может быть, это поможет узнать, что с Саске, — сказал я, оказываясь во внутреннем мире. Ева была там вместе с Курамой, без чувств. Её маленькое белое тельце подрагивало, она скулила и перебирала лапками. — Ты готов? — спросил я Кураму, стараясь не смотреть на Еву. Он кивнул, и мы объединили нашу чакру. Я ощутил лёгкое любопытство, беспокойство за Саске и надежду от Хаширамы, страх и боль от Итачи, а от Саске… Это даже сложно передать словами. Переполненный всевозможными чувствами, которые смешались в жуткую какофонию в первую очередь боли. Душевной и физической боли, а может быть, душевная боль превратилась в физическую. Я не понимаю, как он всё ещё жив. Это так… так больно. Я просто смотрю на него, чувствую лишь отголоски того, что чувствует он, и мне хочется сдирать с себя живьём кожу. — Что с ним? — спросил я Кураму, который в данный момент видел всё моими глазами. — Мне кажется, что Саске вернул все свои чувства, — помолчав, предположил биджуу. — Вернул чувства? — переспросил я. — Да. Причём все и сразу. Как-то во время путешествия с Джирайей мы были в одной стране, где применяли смертную казнь, названную «тысяча порезов». Осуждённого за особо тяжкое преступление убивали, потихоньку отрезая небольшие фрагменты тела. В течениe нескольких часов. Мучительная и долгая смерть, полная боли. Сейчас мне казалось, что «тысячу порезов» испытывает Саске. Я прекратил слияние. — Ты понял, что с ним? — с надеждой спросил Итачи. — Да, Саске испытывает боль от чувств, — сказал я, пытаясь справиться с пересохшим горлом. — Он каким-то образом вернул свои чувства, но теперь испытывает их все. Сразу. Боль. Ненависть. Страх. Неуверенность. Злость. Всё сразу, как будто всё, что он не испытывал последние десять лет, вернулось, увеличенное многократно. Если то, что ты говорил про самогендзюцу, — правда. Хаширама от этих слов заволновался. — Похоже, что Саске удалось восстановить свою ментальную оболочку! От этих слов Итачи вздрогнул и отвёл глаза, словно что-то вспоминая. — У него она была повреждена? — удивлённо переспросил я, продолжая держать кричащего друга. — Да, мы пытались это вылечить, но тут могла помочь только такая божественная сила, как риннеган… — Что? — я возмущённо вперился на Хашираму, активизируя свой риннеган. — Почему, чёрт возьми, я впервые об этом слышу?! — Только не говори мне… — удивлённо раскрыл глаза Первый Хокаге, заворожено глядя мне в глаза. — Только не говори мне, что бабуля тебе не сказала… — простонал я. — У тебя риннеган, Наруто? — так же ошарашено посмотрел на меня Итачи. Нет, я понимаю, что это как бы тайна, особенно потому что он не виден, но, чёрт побери, почему даже Итачи об этом не знает?! — Я думал, Саске тебе сказал, — снова простонал я. Саске выгнулся дугой. — Наруто, Наруто, не бросай меня, — забормотал он в бреду, дёргаясь. По его щекам потекли слёзы. Я взял его за руку, и он с силой сжал ладонь. — Итачи, братик… аники, нии-сан, — жалобно всхлипнул Саске. Итачи схватил его за вторую руку. — Я здесь, отото, я с тобой. Мы с Наруто рядом. Мы тебя не бросим, — прошептал его брат. Следующие полтора часа Саске, казалось, поглотила тоска и депрессия, потому что он плакал, причитал и просил не бросать и не убивать его. Потом он смеялся, корчась в истерическом припадке, потом снова была боль, много боли. Хашираму мы попросили уйти, помочь он всё равно не мог ничем. Не хотелось показывать постороннему проблемы Саске. — Я хочу домой, пожалуйста, отпустите меня домой, я хочу к маме и папе, я так устал, — просился Саске в бреду. И мы с Итачи уговаривали его остаться. Что здесь Саске будет лучше, что мы не сможем без него, а он плакал и хотел уйти, потом просил его убить, просил его отпустить обратно в Чистый мир. Это было очень тяжело. В конце восьмого часа, уже ночью, у него снова началась истерика: — Кровь… дайте мне кровь… Итачи, убей всех, я хочу крови, ха-ха-ха… Убей всех, ты же можешь, братик, убей всех ради меня, — на Итачи было страшно взглянуть, кажется, за эти восемь часов он постарел лет на десять. — Я люблю кровь и отрубленные руки… я собираю коллекцию, — продолжал метаться Саске. — Саске, прекрати! — стал тормошить его я. — Успокойся! Итачи больно. — Итачи, братик… люблю… ты такой красивый, Наруто… и Итачи такой красивый… Не уходите от меня, не бросайте. Я не буду… пожалуйста, простите, простите меня… — я успокаивающе обнял его, поглаживая по спине, как в детстве, когда позволял использовать себя вместо плюшевого мишки, и Саске наконец затих, уснув.

* * *

Саске не просыпался после случившегося ещё трое суток. Мы с Итачи дежурили возле его постели по очереди, точнее я заставлял поспать старшего Учиха хотя бы немного и обещал тут же разбудить, когда Саске проснётся. Впрочем, через час моих бдений у кровати Саске Итачи выгонял меня из комнаты своего братца, упорно ожидая, пока тот очнётся. Утром четвёртого дня, после того, как мой друг впал в беспамятство, меня разбудила какая-то возня на животе. Открыв глаза, я встретился с ясным, голубым, как весеннее небо, взглядом Евы. Странным таким взглядом. Умилительным. Она, по-моему, до этого так могла посмотреть только на тентакли, причём, если бы они были у Курамы, который бы держал в одной руке печеньку, а в другой кусок прожаренного кабанчика (это была какая-то странная фишка в последнее время у нашей лисички). Может, у неё тоже случилось что-то вроде эмоционального выброса, как у Саске? — Ах… — глубоко вздохнула лисица, откровенно пялясь на меня. — Ева… — Молчи, — мой рот заткнули мохнатой ладошкой. — Дай я полюбуюсь на тебя. — Но… — Тс-с-с! — голубые глаза продолжали изучать моё лицо. — А… — хотел спросить, очнулся ли Саске, но коварная лиса начала вылизывать мои щёки. Я подхватил её под передние лапы, отрывая от себя. — Ты чего лижешься? — Ты мне нравишься, Наруто, — безапелляционно сообщила многохвостая Саске. — Меня Хината заревнует, — со смешком выдал я. — Она же моя девушка, а не ты. Совершенно для меня неожиданно от моих слов Ева сильно расстроилась, у неё реально потекли слёзы. Не знал, что лисы могут плакать. Да ещё так… навзрыд. Ещё полчаса я её утешал, гладил и обещал раздобыть кабанчика, которого я попрошу Итачи зажарить огненным дзюцу. Только на такого кабанчика Ева в конце концов согласилась и перестала плакать. А ещё пришлось несколько раз поцеловать её в носик. И в глазки. И в мохнатые щёчки. В общем, чтобы прекратить эту истерику, я уже был готов даже под хвосты её поцеловать, но обошлось. Ева ушла в мой внутренний мир, чтобы пообщаться с Курамой, а я с гулко бьющимся сердцем направился к комнате Саске. Оттуда мне навстречу вышли Хаширама с бабулькой Цунаде, которые тихо, шёпотом переговаривались или, скорее, переругивались. — Саске проснулся? Как он? — тоже шёпотом спросил я. Цунаде, чем-то расстроенная, прошла мимо, бросив на деда короткий злой взгляд. — Он проснулся. Но у него эмоциональная буря, — Хаширама посмотрел в спину внучке и ухмыльнулся. — Сейчас Саске переживает острую любовь ко всему живому. Склонившись к моему уху, он прошептал: — Представляешь, он предложил грудям малышки Цуны выйти за него замуж. Полюбовавшись на моё выражение лица, Первый Хокаге хлопнул меня по плечу. — Ну, ты это, иди к другу, расслабься и попытайся получить удовольствие, — хихикнул он. Вот сволочной дед! — А Итачи там? — Нет, Итачи уже получил свою порцию, он вроде на кухне свой чаёк пьёт. Успокаивающий, — жизнерадостно сообщил Хаширама. М-дя… Как-то после таких слов немного страшно.