Айтишники

Итачи так и лежал не шевелясь, чувствуя, как голову наполняют не то мысли, не то шумы с улицы. В любом случае, хотелось избавиться от этой какофонии. Рассказать то, что частицами рассказывал зверю. Сейчас даже закрывать глаза не нужно, чтобы представить полное одиночество: в окружившей их темноте фактически не было посторонних лиц. - Мы с Саске не родные братья, - сложив руки на животе в потолок проговорил Итачи. Почему-то хотелось расставить все по местам. И говорить это вслух, заменяя бесконечный треп ранее работающего телевизора своим же голосом. - У нас одна мать, но разные отцы. Пожалуй это было вступлением. И все, что хотел Итачи, так чтобы Наруто не скрипел и не старался перебить скрипом. Лучше думать, что не услышан, чем оборван и отвергнут, равнодушным разворотом спины. - Наша мать душевнобольная. И этот ген, к сожалению, не рецессивный. Он достался и мне, и брату. Микото красивая женщина, и когда не было истерик - была отличной матерью... Итачи замолчал, словно не зная, как продолжить. Зрачок скользил по смазанным теням, разросшимся по потолку и подсказывал сотни выходов. Но ни один не казался единственным верным. Наруто замер, врастая в покрывало всем телом и до боли сжимая в пальцах телефон. Глаза удивленно расширились, невидяще разглядывая пейзаж за окном. Откровение Итачи снова разрушило привычную картину мира, добавляя в условия новые данные. Их и так было слишком много, и как справиться со вскрывающимися день за днем подробностями, Наруто уже не знал. Он повернулся лицом к Итачи, и медленно сел на постели, подобравшись поближе и во все глаза уставившись на Учиху. Пусть рассказывает, давно пора было знать правду, от которой малодушно ограждал себя сам и ограждали другие. Итачи повернул голову в сторону шевеления. Темный образ обрисовался мягкой световой кистью. Выдохнув он закрыл глаза и вновь уставился в потолок, словно воспроизводил ее образ на обратном стороне века, возвращая себе привычную обстановку. - Мой отец никогда не интересовался моей судьбой. Я никогда не задумывался о том, что кто он такой, пока не увидел медицинскую карту Микото. Два года до моего рождения она находилась в стационаре. В лучшем случае, я сын санитара и сумасшедшей, - слова давались легко, словно он рассказывал чью-то судьбу, о которой вычитал в утренней газете. Только все это отзывалось внутри сердца каким-то странным резонансом, давящим на позвоночник и лишающим возможности дышать. - Когда появился Саске Микото была счастлива. Фугаку, отец Саске, хотел было жениться на ней, но перед свадьбой узнал, что она не нормальная... Она не смогла принять это и винила в этом меня. Называла выродком и умоляла меня исчезнуть. Тихий смешок и несколько не к месту исказившиеся в улыбке губы обозначили паузу. - Ни оценки, ни похвала учителей не смогли убедить ее в том, что я не являюсь причиной ее бед. Микото забывала о Саске и устраивала истерики несмотря на спящего ребенка. Иногда казалось, что не будь меня, ее жизнь и правда бы сложилась... Фугаку приезжал к Саске и тогда они выглядели как обычные семьи, которыми хвастались мои одноклассники. Но когда он уезжал, мать снова впадала в истерику. Итачи сделал передышку. Зверь знал все это, только все никогда не выстраивалось в целую историю. Обрывки связанные общей мыслью и образующие единое целое. - Я слишком любил Саске, чтобы мучить его слезами матери. Но я совершил одну ошибку - брат смог открыть дверь в ванную, когда... - здесь он замолчал, чувствуя что не может выговорить это слово. Слишком глупо звучало даже из собственных уст. - Он не понимал что случилось и подобрал с пола оброненный нож. Тогда я и понял, что моя цель - защищать Саске. Я сам себе вызвал скорую и согласился на обследование. Учиха замолк. Скорее всего это было последним что он мог сказать. Это не конец истории, всего лишь начало. С каждым словом Наруто плотнее зажмуривал глаза и ниже опускал голову, чувствуя, как проваливается в омут чужих тайн. Саске ни за что бы не рассказал, а его брат отчего-то делится своими переживаниями вопреки гордости и желанию показаться обычным успешным человеком без проблем и забот. Только сейчас Наруто начал понимать суть изнанки всех происходящих вокруг вещей. Жизнь обоих братьев в один миг оказалась раскрашенной широкими черными линиями, продираясь сквозь которые, они и стали такими. Нельзя винить человека за слабость, ни один из Учих не заслуживал того, что получил. Подобной гордости и желания у Итачи никогда и не было. Было лишь то, что казалось ему сугубо личным. И однажды сказанное приветливому врачу "я хотел, чтобы Саске был счастлив" в возрасте наивных восьми лет, получив понимающую улыбку, сыграло злую шутку. Все это было использовано как доказательство его искаженной логики, обезображенной терминологией взрослых. - Тогда я и понял то, что боль приносит избавление...физическая плата за место в семье, в которой тебя не должно было быть, - впервые сформулировал словами Итачи то, что никогда не пытался объяснить. Просто выходило так, что от боли становилось легче. Словно камень ответственности медленно падал с плеч. Что происходило и до сих пор. - Микото боялась, что я заберу у нее Саске, поэтому лучшим решением было отдать его в воскресную школу, чтобы он не видел, как я пытаюсь отвоевать его у матери. И это вышло, ее признали невменяемой, когда она попыталась в очередной раз устроить сцену. Все дошло до того, что она обещала уйти из жизни сама и забрать с собой Саске. После этого ее и забрали в больницу. Я старался заменить себя ею... Именно поэтому после школы пошел на детскую психологию. Но все вышло не так...как я планировал. Саске возненавидел меня. Последние годы получились скомканными до безобразия. Итачи не понимал где допустил промашку. Он и правда считал, что ошибка была именно там, где он решил оставить себе жизнь. Теперь же он всячески старался поддержать Саске, который отвергал любую помощь. Наруто казалось, что на него вылили ушат кипятка. Расползающееся внутри чувство сжигало кожу и внутренности, отдаваясь в ушах тихим звоном. Самое страшное, когда виновных по-настоящему нет. Когда мстить и ненавидеть Саске за его поступки значило бы отказаться принять так давно желаемую правду. К душевнобольным во все времена принято проявлять снисхождение за то, что не ведают, что творят, за невозможность контролировать себя, за вынужденную неполноценность, от которой невозможно избавиться. Правила требовали великодушно простить, приняв все те вызывающие подозрения странности как должное, но два проведенных вместе года не выкинешь из памяти. Два года говорили о другом, и деть эту лишнюю, ненужную теперь память было просто некуда. Наруто не мог простить, а ненавидеть за случившееся уже было нельзя. Он закрыл рукой глаза, до боли прикусывая и терзая зубами губы. Учиха молчал, но глаза все-таки открыл, смотря на склонившуюся фигуру на фоне темного окна. Сказанное вслух вдруг обернулось кучей ненужного шума, который по сути все так же не интересен. - Наверно тебе надо было сразу сказать, с кем ты живешь. Под веками жгло чем-то незнакомо горячим, совсем как тогда, в темном кабинете офиса, отчего Наруто только плотнее прижимал к лицу руку, словно боясь, что Учиха увидит и почувствует его срыв. Он молча кривил губы в гримасе-улыбке, царапая ногтями кожу у виска, где бился быстрый пульс, и уже почти не слыша последней обращенной к нему фразы. Все оказалось до ненормальности простым, в какой-то мере каждый из них жертва обстоятельств, только Наруто единственный, кто не хочет перекладывать свою боль на других, замкнув эту цепь на себе. А что делать с другими и как принять все случившееся, он не знал, и рядом не было никого, кто бы подсказал верный путь. Итачи чувствовал, как воздух не разрывался беззвучном крике. Как голос застревал где-то в горле, так и не вырвавшись наружу. Он привстал и осторожно, словно в любой момент мог развалиться, положил руку на спину, едва притянул. Это почти материнское движение привилось ему еще в детстве когда он пытался так же обнимать Саске. Наруто не поддался, упершись здоровой рукой в плечо, обхватывая дрожащими пальцами, как единственную точку опоры. Жалость от тех, кто и сам достаточно настрадался – как несправедливо. Он крепче впился зубами в губу. Молчать во что бы то ни стало, нельзя поддаваться слабостям, как бы ни хотелось верить, что все наладится, что дав волю слезам, почувствуешь себя легче. - Вот как... - отозвался Итачи. Голос был отстраненным, а фраза весьма запоздалой. В миг все распинание перед ним показалось театром одного актера. Жалкой пародией до которой было по большому счету все равно. Отцепив пальцы от плеча он поднялся с кровати и направился к двери комнаты. Коридор манил своей темнотой и идти куда-то на кухню не хотелось. Желание побыть одному - сейчас казалось нестерпимым. Что заставило рассказать Наруто всю историю - осталось тайной, которую не хотелось открывать. Пожалуй... это и правда был секундный порыв, за который лучше заплатить. Пустота возле себя обожгла сильнее прикосновения. Наруто потерянно уронил руку на кровать, не зная, как справиться со всем, в чем признавался сейчас Итачи. Жизнь в неведении была проще и понятнее – в ней не надо сопоставлять две разные правды, складывая не сходящимися пазухами между собой, не надо выбирать и лавировать между. Не расскажи Учиха об этом, он бы и дальше жил в неведении, точно зная, как надо. А как теперь, когда жизнь опять перевернулась с ног на голову, Узумаки не знал. Тихий всхлип вырвался сквозь сжатые губы, и он поспешно захлопнул рот рукой, отчаянно заталкивая обратно рвущиеся наружу звуки. Итачи посмотрел в сторону вырвавшегося всхлипа. Пожалуй, все снова пошло неправильно. Он стянул с крючка куртку и все-таки сделал пару шагов в комнату, которая стала вмиг чужой и начала отдавать чужими еще свежими воспоминаниями. - Я к Пейну, позвонишь, если понадобиться помощь, - тихо сказал Итачи и потянулся к лежащему на тумбочке телефону. Пальцы были искусаны почти до крови. Наруто вцеплялся в них, прихватывая и сжимая кожу, лишь бы не издать не звука, и только пригибаясь ниже к кровати, так что почти лежал на ней. Итачи снова уходит. В чем смысл сделанных откровений, если после них опять хочется убежать, словно нарочно подкидывая пищу для размышлений. А может, так и есть и просто учит его справляться с трудностями самому. Сказать что-либо не получилось бы сейчас даже без вчерашнего происшествия. Горло душили слезы, застывая в нем рыхлым трепещущимся комом, но оставлять все вот так тоже не было сил. Наруто схватил телефон, не глядя набирая новый текст. Око за око, а откровение за откровение. И раз Учиха сам сделал этот шаг, наверное, и ему, Наруто, пора переставать закрыться напускной радостью, особенно, когда как сейчас кусаешь губы, не зная, как спрятаться, от накрывающих чувств. Он протянул телефон Итачи, и на экране высветились всего два слова: «Саске вчера». Итачи принял это жест за обычное желание отгородиться: разложить косынку или накормить электронную змейку до рекордных размеров. Но высветившиеся слова заставили его остановиться. Он ждал, пока появится продолжение. Что было вчера? "Саске вчера"... Умер? Ушел? Избил меня? Мозг работал на пределе подбирая самые странные предположения и не давая точного ответа. - Вчера что?.. - не выдержал напряжения Итачи. Телефон вернулся к хозяину, но тот не спешил объяснять смысл слов. Итачи и так слишком много видел и знает, каждая новая деталь все глубже вбивала в грязь собственного унижения. Как рассказать о том, что испытал, не получив в ответ долю жалости пополам с презрением. Так обычно смотрят на нищих в переходах метро, откупаясь от них милостыней. Так будут смотреть и на него. Пальцы надавили на кнопки, набирая гложущую душу мысль: «Я не знал что он такой». Взгляд пробежался по знакомым буквам, складывая слоги в слова. Итачи не знал, что сказать. Он опустился на край кровати и теперь смотрел куда-то в прострацию, не зная что делать. Вряд ли он жалел: скорее всего он просто не понимал ситуации. Факты не складывались в общую картину, создавая лишь общий запутанный клубок. В тишине не слышалось больше новых вопросов. Телефон снова лег на покрывало, освещая сумерки ярким светом дисплея, а потом погас вовсе. Наруто по-прежнему потерянно сидел на кровати, давя никуда не девшиеся слезы. Они застыли под веками горячими каплями, но показать их значило бы в очередной раз расписаться в собственной никчемной слабости. Наконец-то поступкам Саске нашлось верное объяснение, но разве стало от этого легче? То, что должно было оправдать его, зависло теперь между ними массивной гранитной глыбой, сквозь которую не докричаться туда, на другую сторону. Тишину разрушил тихий глухой звук - именно с ним упала на ламинатный пол куртка, которая до этого была в руках. Ладони прикрыли глаза, но спина не содрогалась от всхлипов. Хуже всего может быть неведение. Итачи не мог позвонить Саске или расспросить Наруто. Поэтому приходилось подбирать возможные варианты молча. А разум как всегда предлагал самые худшие. Рука снова нащупала телефон, неуверенно открывая сообщение. Молчание и бездействие убивало похуже громких скандалов и криков. Но…это же Итачи. Его интерес на грани безразличия заканчивался где-то здесь, после первых подробностей, продолжение к которым наверняка додумает сам. Наруто смотрел на чуть расплывающийся перед глазами телефон, не зная, что хочет, что должен сказать. Что постарается забыть о поступке Саске – но это было бы неправдой. Что сейчас ему как никогда жаль Итачи, с детства попавшего в водоворот совсем не детских проблем и потому ставшего таким – но он не потерпит жалости к себе. И что самому ему хотелось уснуть на долгие дни, чтобы, проснувшись, не помнить ни вчерашнего дня, ни разговора, начав жизнь заново – и это бегство вызывало сожаление у самого себя же. «Что мне теперь делать?» - наконец появились на экране слова. Впервые Наруто признавал за кем-то право давать советы, готовый беспрекословно подчиниться чужой мудрости и опыту. Итачи пробежался глазами по строкам и замер. Его просят совета, но предыдущие решения приводили только к тому, что решения были неверными. Вторым желанием было обнять Наруто, но тот уже оттолкнул его и повторить эту ошибку было бы слишком даже для него. - Я не знаю, - наверно это были три слова, которых Наруто бы не хотел услышать, но Итачи не знал ничего более верного. - Я угробил свою жизнь, и не хочу, чтобы свою угробил ты. Ему отказали даже в совете. Наруто никогда не просил ни у кого помощи, считая лишним навязываться и требовать что-то лично для себя, но когда несколько слов дали бы надежду на лучшее, просто на то, что он справится с собой, с обстоятельствами, с ненавистью Саске, отказали даже в этом. Он не просил принимать решения за себя, не просил делать выбор – просто немного уверенности, что сил еще хватит сражаться, и в этом тоже ему отказали. Короткий всхлип разорвал тишину, а сразу за ним еще и еще, и в голове что-то тяжело стучало, перемешивая мысли в один сплошной спутанный клубок. Итачи смотрел на Наруто так, как словно не знал, что с ним делать. Хотя по сути, так оно и было. Он второй раз положил ладонь на спину, а другой притянул голову Наруто к своему плечу. Наверно, так и ему было легче. Если он снова не вырвется. - Ты не виноват. Наруто уткнулся лбом в теплое плечо, напряженно сжимаясь и давясь этими дурацкими рыданиями, которые были слишком хорошо различимы в тишине оставшейся без света квартиры. Не виноват. Теперь уже никто не виноват, и будь Саске нормальным, он ни за что не сделал бы этого. Вырасти Итачи в обычной семье, он бы не занимался тем, что делает сейчас. Окажись Наруто чуть умнее и проницательнее, он бы понял все заранее, не играя на чужих чувствах и эмоциях. Итачи сам не заметил, как сжался прижимаясь к мальчишке. Он чувствовал и свою вину, и эти всхлипы как доказательство того, что ему все-таки поверили. Ладонь тихо поглаживала по смятой ткани, а собственное лицо уткнулось в висок Наруто. И снова какая-то полуматеринская позиция, которую занял Итачи имела какие-то угловатые резкие черты, присущие мужскому полу, а не женскому. Поэтому и эффект был непонятный. Презирать себя за слабость уже было поздно. Подобные чувства съежились, оставшись за какой-то невидимой чертой, переступив которую, невозможно стать прежним. И если когда-нибудь потом Наруто снова будет много смеяться и болтать о пустяках, заметно шумный и неугомонный, что-то все равно будет держать здесь, в этом дне, в котором в очередной раз познал силу несправедливости законов жизни. Слезы промочили футболку Итачи – их невозможно было не заметить, и Наруто пытался незаметно утереть их ладонью, понимая, что Учиха все равно все чувствует и знает. Пальцы приглаживали жесткие волосы на затылке. Это успокаивало, хотя новая информация накладывалась на старую и теперь состояние ухудшалось. Тело била мелкая дрожь. - Наруто… - едва слышно позвал Итачи. - Наруто...можно поцеловать тебя? Внутри словно что-то оборвалось от этого вопроса. Все, что они делали до этого имело объяснения – простые и бытовые, в своей логичности не несшие ни капли настоящего чувства друг к другу, делая обоих жертвами обстоятельств и лишь чуть-чуть, самую малость – собственного выбора. Наруто приподнял голову. В подступающей темноте глаза с трудом разглядели черты лица Итачи. Он немного нервно облизнул губы, приоткрывая их для ответа, но слова по-прежнему не давались, лишая его такой простой и обыденной возможности говорить. Уловить эмоции скользнувшие на лице было невозможно. Поэтому Итачи приходилось делать выбор за двоих. Так он привык…находить утешение в чужих прикосновениях, более интимных, чем дружеские. И сейчас под руку попадался Наруто. Наверняка не стоило этого делать, но... Едва склонившись, Итачи чуть прихватил раскрытые губы Наруто и отпустил, ожидая реакции. А потом сделал еще раз, понимая, насколько эгоистично сейчас поступает. Наруто зажмурился, обхватывая рукой плечи Итачи, неосознанно притягивая его к себе ближе. В осторожном поцелуе чувствовалось что-то особенное, затаенно-печальное, будто Учиха не то утешает его, не то пытается объяснить нечто важное этими мягкими прикосновениями к губам. Дрожь не прошла, но теперь к ней прибавилось еще и громко стучащее сердце. Наруто приоткрыл рот, позволяя Итачи вести эту странную игру в симпатию самому, и только перебирал рукой собранные в хвост волосы, пропуская пряди между пальцами. Итачи не пытался подчинить или сломать. Не пытался добраться до сути, как это делал Саске, засовывая язык как можно глубже. Итачи вовсе не использовал его, сминая губами губы. Неторопливо. С некой отчаянностью. Не закрывал глаза, следя за изменениями, чтобы вовремя остановиться. Жесткая хватка за плечо не давала однозначных ответов. Зато пропускаемые через пальцы волосы создавали некую призрачную надежду, что выбор сделан правильный. Наруто плотнее прижимался к Итачи, не отпуская его от себя. Разбитые губы болели от каждого движения, но он терпел, не обращая внимания на боль. Было что-то неправильное в том, чтобы вот так целоваться с Учихой в поглощенной темнотой комнате, чтобы замирать от ощущения тепла на своих губах и обреченно тянуться к нему снова, самому пробуя на вкус чужую ласку. Она немыслимым образом успокаивала, отвлекая от всего, услышанного ранее, от Саске, от голоса совести, требующего прекратить все это и не обманывать ни себя, ни других. - М…а! – боль в синяках на разбитом лице вынудила разорвать поцелуй. Наруто прижал к губам пальцы, слово проверяя, на месте ли они, а потом коснулся пальцами губ Итачи, этим странным жестом объясняя причину, по которой он отстранился. Итачи не стал настаивать на продолжении, чувствуя холодные подушечки пальцев на губах. Странное...ощущение. Взгляд упал на заклеенные пластырем щеки. Парню наверняка больно. - Принести обезболивающего? - в свою очередь спросил Итачи, находя это решением очередной возникшей проблемы. Наруто отрицательно помотал головой, по-прежнему не убирая пальцев от лица Учихи. Пусть лучше останется здесь, чем снова сидеть в холодном одиночестве, позволяя мыслям захлестывать себя с головой. Иллюзия покоя вновь оказалась слишком желанной, чтобы добровольно отказываться от нее ради минутного физического комфорта. Ту боль можно вытерпеть, свыкнуться с ней, приняв, как часть себя, а что делать с вплетающейся в вены безысходностью, Наруто не знал. И Итачи остался. Пальцы осторожно сжали чужое запястье, не перетянутое бинтами, отводя руку от лица. Он осторожно приложил ее к собственной щеке, словно желая почувствовать некое утешение, и прикрыл глаза, думая о том, насколько его действия повлияют на дальнейшее. - Ты потом возненавидишь меня... - с некой неопределенностью в голосе усмехнулся Итачи. Услышанное оказалось странным. Итачи вообще весь, сам по себе от рассыпающихся по спине волос до любви к тихому одиночеству вдвоем был странным, заставляя либо принять и смирится, либо уйти насовсем, если предложенные правила оказывались слишком запутанны. Теперь понятно, почему постоянно взрывался такой нечеловеческой ненавистью Саске: слишком мало терпения, чтобы разобраться во всем этом и по ниточкам распутать узел чужих сомнений. Наруто покачал головой, отрицая последние слова Учихи, по сути даже не понимая их. Ненавидеть? За что? Он уже получал и обман, и предательство, и достаточно закален, чтобы принять подобное. Узумаки погладил Итачи по щеке, осторожно закидывая поврежденную руку за шею, и, склонив голову набок, сам осторожно потянулся к его губам, невзирая на боль. Итачи мог бы улыбнуться, но он был другим человеком, держащим свои эмоции на замке. Матрац кровати едва скрипнул, когда сменяя центр тяжести, Учиха принял поцелуй. Казалось, что времени действительно было достаточно. Итачи не привык торопиться, тем более когда губы с привкусом крови и лечебной мази сами тянулись к нему. Ладонь скользнула по предплечью и мягко легла на плечо, словно успокаивая: "я здесь", "я рядом". Наверное, это было чем-то вроде награды за услышанное. Когда сгибался пополам, давя рыдания и слезы, лишь бы сохранить остатки гордости, когда открывающаяся по каплям чужая правда переставала быть секретом для всех, допуская к себе одного лишнего, когда задавал глупый и детский вопрос «Что мне делать?», втайне надеясь услышать простой и логичный ответ, которого так и не дождался. Губы аккуратно приоткрывали губы Итачи, проходясь по самому краешку языком и тут же настороженно отдергивая его обратно. В движениях не было ни капли страсти, никакого желания показать, на что способен, как тогда, у Саске. Тихая болезненная ласка казалась скорее проявлением заботы, чем привычным удовольствием. Мимолетное прикосновение языка не осталось незамеченным и Итачи повторил это, проведя своим по чужим губам. Наверно, это было предательством, когда поцелуй сместился вбок, едва касаясь щеки. Настолько, чтобы ссадины не щипали, а само касание нельзя было счесть за случайное. Наруто поморщился – чисто инстинктивно, ожидая новых неприятных ощущений, но они не почувствовались, заменяемые другими, почти по-братски заботливыми, и только чуть-чуть, совсем немного, вкрадчиво-тянущими, за которыми слышалось теплое размеренное дыхание на покрытой синяками коже. Этот поцелуй оказался даже интимнее и глубже прежних, выводя все происходящее между двумя на другой уровень понимания, смысла которого Наруто не мог разобрать. Он ткнулся лбом в лоб Итачи, настороженно ожидая продолжения. Пальцы снова прошлись по щеке, поднимаясь к виску и гладя длинные гладкие пряди волос. Учиха проследил взглядом за пальцами, проводящими по волосам. Это было странно. Итачи слышал дыхание в пустой квартире, из которой с позором было изгнано даже электричество. Легкий поцелуй вновь чиркнул по губам, и сам Итачи согнулся, опускаясь вбок и ниже. Пальцы едва отодвинули воротник футболки, утыкаясь в шею. Наруто уже успел заметить непонятную любовь Итачи к ласкам и поцелуям в шею и потому немного напрягся, на всякий случай перехватывая его пальцы больной рукой и удерживая на месте. Сейчас не хотелось ничего, вышедшего бы за рамки простого утешения друг друга, эмоций и сил едва хватало на это, и Узумаки лишь мягко погладил Учиху по голове, вздыхая и глядя на него сверху вниз. Итачи чувствовал сухие холодные пальцы и еще раз прихватил губами еще пахнущую мылом кожу. Следующий поцелуй пришелся выше, а третий и вовсе почти по дружески был заключен в щеку. Отстранившись, Итачи как-то слабо улыбнулся. - Я принесу чаю, пока чайник еще теплый. Чаю не хотелось. Наруто крепче сжал его пальцы, не отпуская от себя и глядя немного в сторону, как будто извиняясь за слабость. Тяжелый и непонятный день плавно перетек в непривычно спокойный, по-домашнему размеренный вечер. Принятие правды болталось где-то внутри не до конца понятыми фактами и открытиями, но, пожалуй, Узумаки был благодарен Учихе за те слова. За то, что не ушел, оставшись в этой комнате до конца, за прикосновения, мягкие и аккуратные, от которых боль сворачивалась внутрь себя, не принимаемая больше во внимание. Итачи почувствовал это и остался сидеть, хотя во рту начало медленно пересыхать. - Можешь остаться здесь на ночь, - тихо сказал Итачи. И в этих словах не было подсмысла. В конце концов, он не собирался насиловать Наруто и не давал на это повода. Наверное. Наруто перевел взгляд на Итачи, хотя в почти сгустившейся темноте оно представало просто темным пятном, внимательно прислушиваясь к его дыханию и себе. Несмотря на Саске он не боялся его брата, никак не сопоставляя их вместе. Брат ведь не в ответе за чужие ошибки, и что-то вроде доверия прочно заняло свое место между ними. А может быть, Узумаки просто не верил в способность Итачи причинить кому-то боль – слишком уж любил он, когда боль причиняли ему. С Саске было всего несколько поцелуев, но Наруто больше не рискнул бы остаться с ним наедине вот так, как сидит в темноте, обнимая его брата. Он немного отстранился, стягивая с себя футболку. Управляться одной рукой было неудобно, и он недовольно заворочался, путаясь в узких складках ткани. Это было ответом. А жест, которым Итачи помог стянуть Наруто футболку, принадлежал к чему-то прошлому. Учиха приподнялся и сам, стаскивая водолазку в которой проходил почти сутки и наощупь достал чистую одежду из комода. - Я дойду до душа, - объяснил Итачи. Несмотря на полную темень, он чувствовал почти физическую необходимость в этом. К тому же, вряд ли он упадет. Наруто кивнул, отпуская его от себя и слезая с кровати вслед за ним. Пока Учиха ходил в душ, он расстелил постель, кое-как сложив покрывало и кинув его на подоконник, расправил одеяло. Было непривычно чувствовать себя беспомощно одноруким, но при любых попытках задействовать поврежденное запястье оно тут же отзывалось острой резкой болью в связках и сухожилиях. Левая рука бессмысленно висела вдоль тела, мешая и отвлекая своей нетрудоспособностью. Когда Итачи вернулся, Наруто тоже отправился в ванную. Зеркало отразило усталые, будто немного размытые черты лица, а область ребер и живота покрывали большие, почти в черноту темные синяки. Узумаки сузил глаза, рассматривая их и поспешно отвинтил кран. Выйдя из душа, он вспомнил про чай и, зайдя на кухню, вылил остатки остывающего кипятка в кружку Итачи, отнеся в комнату и молча ставя на тумбочку. Вся обстановка казалась искаженной через кривую призму чужой боли. Словно все должно было быть не так. Словно вывернутый наизнанку Наруто переступал через себя, стараясь пойти на поводу только ему придуманных правил. Итачи всматривался в темноту, думая, что она скрыла куда больше недоговоренностей, и при свете все могло оказаться лишь жалостью Узумаки к психически нездоровым людям. "Я не знал, что Саске такой"… Так он написал в телефоне? Выходит, это дает какую-то фору, причину прощать и посмотреть как на убогого. Итачи прикрыл глаза, скорее всего так и было. Наруто жалел и этим забивал разбитые частички собственного горя или несчастья. Полного обмена не состоялось была лишь попытка. - Спасибо, - тихо произнес Итачи, сжимая ладонями еще не успевшую полностью нагреться кружку. Наруто кивнул, сел рядом, неестественно прямо держа спину, ожидая, пока чай будет выпит. Он смотрел себе под ноги, зачем-то царапая ногтем коленку, и стирая с нее оставшиеся на коже капли воды. Спать не слишком хотелось, а требующий еды и перешедший на вынужденную голодовку по вине хозяина желудок начинал давать о себе знать, сердито урча. Наруто едва заметно морщился, и, едва чай был допит, вытащил у него из рук кружку, унеся на кухню и вернувшись назад. Он хотел пожелать спокойной ночи, но вместо этого только осторожно погладил Учиху по руке, ложась на другой край кровати. Итачи проследил за нервными неестественными движениями. Все-таки Наруто был под чужим воздействием. И если быть откровенным, то Учиха практически не оставил ему выбора. - Спокойной ночи, - отозвался он и когда тот лег на край кровати, спустя тянущиеся десять минут молчания придвинулся ближе приобнимая Наруто. Ничего нового, так они лежали, когда Наруто болел. Узумаки приоткрыл привыкшие к темноте глаза, рассматривая черты лица лежащего возле Итачи. Это был не страх – просто небольшой дискомфорт от слишком близкого присутствия постороннего, отчего в тот же миг вернулись воспоминания о случившемся. Закрытые, ограничивающие свободу позы вызывали смутное неудобство, заставляя возиться, не зная, куда себя деть, и по-прежнему внимательно следить за Итачи из-под полуприкрытых век. Нет, он, конечно, ничего не сделает, просто полученный опыт требовал перестраховываться. Итачи же не прижимал к себе. Просто чувствовал чужое присутствие в десятке сантиметров и неровно поднимающийся бок. Наверно, так должно быть лучше. Нельзя было оставлять Наруто одного, так казалось Итачи. Поэтому он и лежал смирно, позволяя Узумаки привыкнуть. Наверно, после такого нельзя оставлять одного. Наверно. В конце концов Наруто перевернулся на спину, перекладывая руку Итачи с живота чуть выше, между синяками, и немного отодвинулся в бок, создавая зазор между телами. Появившаяся граница успокаивала, позволяя отвлечься от неприятных мыслей. Он коснулся пальцами порезов на щеках, успевших уже схватиться сухой кровяной коркой, и сразу же убрал пальцы, пока ощущения вскрываемой ножом кожи не вернулись обратно. Наруто больше не возился, стараясь тихо лежать на месте – возможно, Итачи завтра придется уйти прямо с утра, а может быть, телефонный звонок раздастся прямо сейчас, прерывая их уединение. Учихе надо выспаться, а Узумаки придется привыкать к долгим ночам без сна. Наруто оказался на четверть прав. Телефонный вызов отозвался не длинной мелодией, а короткими вибрациями, которые тут же прервала быстро среагировавшая рука. Свет уже дали, об этом намекали мигающие числа на циферблате. Итачи поднялся и достав из шкафа новую одежду ушел в коридор, прикрыв дверь, чтобы одеться и не разбудить Наруто. Когда тот вышел, Узумаки приподнялся на постели, протяжно посмотрев вслед скрывшемуся за закрытой дверью Учихе. Все как обычно, и распорядок жизни не изменится лишь от того, что несколько часов назад обнимали друг друга, целуя медленными боязливыми прикосновениями. Наруто опустился обратно на кровать, раскидывая руки в разные стороны. До утра все свободное место – его, но лучше почему-то не становилось. Когда прошел первый шок от рассказа Итачи, все как будто вернулось на свои места: та же тягучая неприязнь к Саске, то же презрение к себе. Итачи не видел что Наруто встал и закрыл за собой дверь. Куртка так и осталась лежать на полу в комнате, там где она упала, когда Наруто не дал ему уйти. Телефон Наруто вновь засветился, оповещая о принятом смс. "Твои вещи в серверной". Об отправителе и говорить не пришлось. Было ясно лишь одно - кому то тоже не спится. Телефон опасливо хрустнул в руке, едва не сплющенный в лепешку. Первым желанием было просто выкинуть его в окно, чтобы больше никогда не видеть напоминаний об отправителе, но Наруто сдержался, лишь бросив его на кровать, а потом и выключив аппарат совсем. Все. Больше ему никто не дозвонится, пока он сам этого не захочет. Узумаки замотался в одеяло, обнимая покрытыми ссадинами руками подушку и прижимаясь к ней щекой. До утра еще куча времени, которое совершенно не на что тратить. Решение было найдено вскоре – включенный телевизор заговорил голосом диктора из новостей, который и решено было слушать за неимением других развлечений. Саске больше и не пытался написать. Он мучился от безделья и собственной ограниченности. А при проверке оказалось, что единственым человеком, о котором думалось, был Узумаки. Телевизор скрашивал часы одиночества рассказами о биржевых сводках, необычных местах планеты, обрывками недавно шедших в прокате фильмов и прочей ерундой. Слушая его, Наруто в очередной раз удивлялся несовершенству мира: когда он по утрам, сонный и невыспавшийся, тащился на работу, времени на этот сам сон не находилось, даже если ложишься на пару часов раньше обычного; зато теперь при уйме свободного времени его было совсем некуда девать. Он снова уснул ранним утром, когда за окном поднимался тусклый рассвет, а из динамиков по-прежнему неслась чья-то речь. Итачи вернулся к обеду. В коридоре послышался знакомый тихий женский голос. Дверь тихо скрипнула. - Привет, Наруто, - Конан зашла в комнату. Узумаки еще спал, но обостренный слух уловил собственное имя. Он заворочался под одеялом, протирая кулаком глаза и сонно глядя на пришедшую. Девушка вошла в комнату, стукнув каблучками по паркетному полу. Она тут же присела на край кровати, как делали заботливые матери и посмотрела на лежащего рядом парня. - Ты все так же молчишь? Он зевнул, старательно прогоняя от себя сон и вслушиваясь в заданный вопрос, а потом сел на кровати, укрывшись одеялом до пояса. Было немного неудобно сверкать перед Конан синяками, будто еще больше подчеркивая собственную слабость, но она ведь все равно не уйдет, пока не расспросит обо всем. Наруто неопределенно пожал плечами, а потом кивнул, объясняя свое молчание. В конце концов в нем были и свои плюсы: никто не лез в душу с глупыми утешениями и жалостью. Но Конан и не лезла. Только глупый человек мог ворошить прошлое, раз за разом перебирая варианты, которые уже не воплотить в жизнь. Она ни капельки не жалела, что бросила архитектурный, она не жалела, что когда-то встретила Нагато, не жалела, что не разговаривала с родителями уже более семи лет. Потому что это был пройденный этап в ее жизни. Поэтому выбор Наруто молчать должен был остаться только его. В конце концов, ему ведь не отрезали язык. - Приляг, я посмотрю, - сказала она, согревая пальцы в ладонях и решая сразу перейти к поджелудочной. Он опустился обратно на подушку, хотя все эти лишние движения и доставляли много неудобств. Синяки наверняка будут болеть еще около недели, прежде чем Узумаки сможет хотя бы ложиться не морщась от боли в мышцах. Пальцы легли чуть ниже ребер, сначала едва касаясь, а потом уже надавливая. - Как болит? - спросила Конан, следя за выражением лица Наруто и пытаясь почувствовать небольшие полости наполненные кровью. Если они будут, то Наруто только в больницу. Со вчерашнего дня травмы уже перестали беспокоить так сильно. Узумаки немного морщился, но все же заметил, что в этот раз позволяет прикасаться к себе не с такой осторожностью, как раньше. Он переложил руку Конан в центр синяка на животе, самого большого и темного, как бы объясняя: здесь. Конан не стала давить сильно, лишь пытаясь прощупать внутренние органы. За свою жизнь с Нагато ей разве что оперировать не приходилось… И все было на свой страх и риск. Она чувствовала достаточно плотные мышцы, говорившие о некотором напряжении. - Расслабься, - посоветовала она и видя, что прикосновения приносят боль, задала новый вопрос. - Боль острая или глухая? Наруто немного подумал, прислушиваясь к ощущениям. Терпеть их было не так тяжело, как поначалу, и он больше не задыхался при каждом резком повороте или вздохе. Узумаки сложил из пальцев цифру 2, показывая Конан, что боль все-таки глухая. Девушка убрала руки и едва улыбнулась. - Значит, через пару недель ты и вовсе о ней забудешь, - заключила девушка, сложив руки почти по школьному на коленях. Но вставать Конан не спешила, словно помимо обязанностей лекаря, ей просто нравилось сидеть здесь. Наруто не был уверен, что Конан можно доверять в вопросах медицины, но услышанное немного приободрило. Валяться беспомощной кучкой костей и мяса нравилось все меньше, и он усиленно думал о выздоровлении. Беспокоили разве что раны на щеках – как они заживут и когда именно, пока было непонятно. Узумаки снова сел – лежать перед этой девушкой так, будто он при смерти и вот-вот умрет, совсем не нравилось, и он снова ощупал свои синяки, ожидая, когда Конан выйдет и можно будет одеться. Девушка уходить явно не собиралась и только оклик Итачи заставил ее подняться и уйти на кухню. Итачи внимательно слушал будущие прогнозы и едва заметно кивал, когда беспокойство оказалось напрасным. Так же медленно, как и вечером, Наруто заправил постель и одел футболку и брюки. Левую руку приходилось не тревожить – он задумчиво оглядел ее, просовывая пальцы под ослабшие бинты, но тут же отдернул. Стоило, наверное, узнать у Конан насчет этого растяжения, но какая уже разница. Пройдет как–нибудь само. Уроненный во сне телефон оказался завалившимся между тумбочкой и кроватью – пришлось постараться, чтобы выловить его оттуда. Узумаки включил мобильник, присаживаясь на кровать и перебинтовывая запястье. Эластичная ткань никак не хотела ложиться туго и ровно, то собираясь пузырями, то провисая, и он упорно дергал ее зубами, накручивая на руку. За стеной слышались голоса разговаривающих между собой Итачи и Конан, поэтому Наруто не спешил выходить. Минут через десять дверь сама открылась, и Конан уже видевшая к Наруто в более откровенном виде улыбнулась, когда тот оделся. - Пошли, твой чай стынет, - сообщила она. Он помотал головой, делая вид, что все еще занят бинтованием, и перевязывая узел. Сидеть с ними двумя, как будто с хорошим друзьями, не было желания, и если налаживать общение с Итачи понемногу выходило, то с Конан в этом не было необходимости, да и желания. Возникающее к ней чувство можно было бы почти что считать ревностью, но Наруто усиленно открещивался от подобных характеристик. Дело вовсе не в этом, просто эта девушка ассоциировалась с другой, скрытой жизнью Учихи, мнение о которой никак не желало меняться в сторону более лучшего. Конан же настояла на своем. К тому же возня с бинтами заставила ее сделать шаг в комнату и присев протянуть руки. - Давай помогу, - прежде чем коснуться, спросила она. Новое отрицательное качание головы говорило об отказе. Наруто взял лежащий рядом телефон, набрав короткое сообщение «со мной все нормально», и показал его девушке во избежание дальнейших недоразумений. Если она считала его теперь не способным даже обслужить себя инвалидом, то стоило немного прояснить ситуацию. Синяки и порезы не делали из Узумаки какого-то нового, больного человека, который требовал особенного ухода или отношения. - Ты все равно нормально не перевяжешь, - заявила Конан и быстро провела стальным шариком в языке по зубам, словно думая о том что сказать. - Я верю, что ты сделаешь это, но я сделаю это быстрей. Конан так и не решилась прикоснуться к Наруто, но протянутыми руки оставила, словно показывая, что все еще готова помочь. Наруто заинтересованно уставился на увиденный пирсинг, позабыв на миг о причинах разговора. Странная девушка вызывала смешанные чувства, чем-то цепляя и приковывая к себе взгляд. Ее нельзя было назвать красивой в привычном понимании этого слова: несколько жесткие черты лица и тяжелые веки придавали облику что-то настораживающее, но общая эпатажная внешность только выгодно подчеркивала это. Возможно, она бы даже нравилась Наруто, если бы не ее ненормальная связь с Итачи и тем рыжим парнем, перечеркивающая все попытки думать о себе, как об обычной новой знакомой. Молчание Конан приняла как сигнал к действу, поэтому пальцами быстро поддела болтающийся край бинта и подтягивая вспенившиеся "бугры". Хватило всего пары десятков секунд, прежде чем закрепить его на новом месте. - Надеюсь, не туго, - сказала она и быстро встала, словно куда-то торопилась. - Идем. Наруто в очередной раз покрутил головой, не видя особых причин сидеть там, всем вместе, как какие-то друзья или приятели. Если Конан есть о чем поговорить с Итачи, то лишний человек тем более будет только мешать. Он поднялся, доставая из шкафа полотенце и показывая этим, что собирается в ванную. Конан приняла информацию, кивнула и переместила неестественно янтарный взгляд с полотенца, на стоящего перед ней парня. - Итачи.. - начала она и поток тихих размеренных слов продолжал слетать с ее языка, завораживая собеседника. Наруто ошибался, думая, что Итачи и Конан что-то связывает. Она никогда не говорила о "работе", лишь изредка упоминала вслух о чем-то важном, но скорей по просьбе Нагато, нежели сама. Так и сейчас она рассказывала о выставке оригами, происходящей в городе, где ей посчастливилось быть. Она рассказывала о видах бумаги, о едва заметных сгибах бумаги, дающих небывалую игру света. Все это в ее умелых оборотах подводилось под какую-то странную философию, согласно которой каждый человек - словно чистый белый лист, с которым можно сотворить что угодно. Можно сотню раз переделывать, и изломы, оставленные однажды, могут сгладиться, но никуда не исчезнут. Уходить, будто глухому, было бы невежливо, и потом Наруто остался, повесив полотенце на сгиб руки и стоя перед девушкой, слушая ее рассказ. Как ни странно, это заинтересовало, давая новую информацию и пищу для размышлений, и под конец Узумаки слушал уже с настоящим интересом, временами не успевая за ходом мыслей девушки, временами не совсем понимая, к чему она клонит, но это действительно занимало непривычно пустые мысли. Разговоры сближают. В какой-то мере поэтому Наруто и не хотел переводить их отношения за рамки случайных встреч, после чего поневоле начинаешь воспринимать собеседника чуть менее чужим, чем раньше, проникая в открываемый перед тобой мир чужой жизни. Когда Конан замолчала, Узумаки по-прежнему смотрел на нее, не зная, что сказать. Можно было прикрыться ставшим за два дня как родным молчанием, но вместо этого пальцы все же набрали на телефоне «у тебя необычное хобби». Конан улыбнулась, уголками губ, практически не меняя выражения своего лица, прочитав сообщение. - У всех есть хобби, - пояснила девушка, но следующие слова лишь добавляли неясности. - Но не каждый о них знает. Итачи так и молчал, облокотившись плечом о стенку. При дневном свете были видны незажившие ссадины и раны, которые по сравнению с Наруто казались просто смешными, но он и не беспокоился о них. Эта фраза переводила разговор ближе к неприятной теме. Узумаки не стал дожидаться продолжения, боком протиснувшись мимо Итачи в коридор и уходя в ванную. Скорее всего, когда он выйдет, Конан уже не будет в квартире. Присутствие посторонней девушки по-прежнему смущало, заставляя задумываться о привычных вещах, вроде того, чтобы не ходить по квартире полуодетым или искать уединения в комнате. Как будто кроме этого ему больше не о чем было думать. Конан и правда исчезла, едва был допит порядком остывший чай. В конце концов, она ехала сюда ради Наруто по просьбе Итачи, и все что оставила после себя - едва заметный аромат древесных духов и баночку с мазью, без опознавательной этикетки. Итачи же занялся Зверем, который погрыз почти всю бумагу в клетке, страдая от голода. За два дня его поилка опустошилась, а еда закончилась. Наверняка еще пара дней - и тот бы умер из-за нерадивых хозяев. При виде убирающего клетку Итачи, Наруто стало немного стыдно. Животное ведь не обязано страдать из-за чужих, недоступных ему проблем, а пока Узумаки предавался своим собственным тяжелым мыслям, оттягивая все внимание Учихи на себя, хорьку приходилось не сладко. «Извини, я забыл про него», - Наруто показал Итачи телефон, поджимая губы. Итачи помотал головой, последовав примеру Наруто чисто инстинктивно. В конце концов человеком, виновном в этом, был он сам. Ведь именно он доверил Зверя другому человеку, а значит и страдания на его совести. Налитая из графина в блюдце вода уменьшалась по мере того, как животное с небывалом проворством тыкалось мордой и вытаскивало сквозь маленькие острые зубки язык. «Давай, я за едой ему схожу», - поступило новое предложение. Наруто не был уверен, что окончание затворничества получится прервать так легко, да и чувствовал он себя пока еще неважно, но желание как-то загладить вину пересиливало. - Не стоит, - сказал Итачи. Проблема была не в том, что корм закончился, а в том, что у хорька нет возможности взять ее самому. Поэтому и остался он голодным. Пальцы осторожно водили по загривку, то и дело отвлекая Зверя от насыщения водой. Наруто вздохнул, понимая, что сейчас его приоритет и важность снова понижены. Настолько, что отвергаются даже предложения о помощи. Чтобы занять себя чем-то, он отпил из нетронутой чашки теплый чай, явно оставленный для него, и получивший небольшую затравку желудок снова громко возвестил о себе. Пришлось успокаивать его очередной порцией яблок. Обгрызая очередной огрызок, Наруто вспомнил о ночной смс. Вещи в серверной. Нужно приехать и забрать их, пока не в меру пронырливые коллеги не добрались до них. Брать там было особенно нечего, но волновали ключи. Если, конечно, Саске не потребует заезжать конкретно за ними к себе. «Я нашел ключи. Завтра постараюсь забрать», - уведомил Узумаки Итачи. Итачи прочитал сообщение и кивнул. Будь сейчас он занят другим, а не со сжимающимся от тоски и виной перед несмышленым животным сердцем, то обязательно бы спросил где нашел, а съездить лучше вдвоем. Хотя последнее он все-таки озвучил. - Съездим вместе. Наруто негодующе фыркнул. Если Итачи решил сделаться его личным телохранителем, не отпуская ни на шаг одного, то это зря. «Я сам. Тут недалеко», - набрал он в телефоне, сопровождая послание очередным качанием головы. Он же не безрукий инвалид и не запуганный ребенок, за которым нужно следить. - Тогда замажь синяки на лице, - сдался Итачи и вновь вернулся к Зверю, который зачихал, видимо подавился. Большей проблемой было не оградить соседа, а скорей не привлечь к его побоям внимания. Это предложение снова было отклонено. Наруто не видел в синяках ничего уродливого или шокирующего. Немного неприятно смотреть, да, но в городе живет много куда более некрасивых на вид людей, которые тем не менее ничье чувство прекрасного не беспокоит. К тому же выглядывающие из-за пластырей темные пятна были такими большими и яркими, что пришлось бы угробить тонну разного грима, чтобы убрать их полностью. Итачи вздохнул и кивнул. Пусть идет, в конце концов сегодня будни и еще только обеденное время. Вряд ли он попадет в какую-то передрягу. Наруто на всякий случай проверил выключенный на полдня телефон, но никаких новых посланий от Саске не обнаружилось. Оставалось надеяться, что не он будет замещать Узумаки в дни вынужденного отпуска. Рассказ о планах на следующий день предполагал и их выполнение. Наруто ушел в комнату, перебрав весь свой небольшой гардероб в поисках приличной одежды: порванную футболку и джинсы он даже не трогал, испытывая к этим вещам почти осязаемую неприязнь. Они напоминали о слишком личном. Так как у него все еще не было ключей, Наруто не мог уйти из дому, когда Итачи будет в отлучке. Это Саске считал свою квартиру местом временной перекантовки, не особо цепляясь за быт и за вещи, но у нормальных людей оно происходило по-другому. «Во сколько ты уйдешь?» - спросил Наруто у Учихи, снова вернувшись на кухню. - Ближе к вечеру, - сказал Итачи, отвечая на вопрос. Конечно, он не мог знать заранее насколько уйдет. С условием, что Конан ему доложила о том, что Наруто вне опасности. Пейн крайне не любил, когда Итачи неправильно расставлял приоритеты. Ноющая стальная штанга протыкающая сосок была напоминанием. Ее Нагато вставлял медленно наживую, оттягивая кожу и вставляя толстую полую крючкообразную иглу с неким садизмом. Он раз за разом повторял правила, проходя каждый миллиметр ткани. Ладонь невольно легла поверх футболки там, где кровь словно запульсировала рядом с чужеродным металлом. Долго заживало. «Я поеду днем за ключами», - написал Наруто, проследив за движением Итачи. Он вопросительно поглядел на него, чуть склонив голову набок. Легшая на грудь рука вызывала разные мысли. может быть. У него что-то болит. Итачи кивнул и поднял Зверя с колен, который судя по всему напился и теперь начинал осматриваться по сторонам. Обеспокоенного взгляда Наруто он не заметил, встав и убрав кружки с стола. Наруто ушел в свою комнату, забравшись на диван и отползая поближе к стене. Он до сих пор чувствовал себя разбитым, тело утратило привычную гибкость и казалось неприятно слабым. Сбитый за эти дни режим накатывал сонливостью, хотя Наруто совсем недавно спал, и он закрыл глаза, припоминая, что выздоровление лучше всего идет как раз во сне. Итачи еще недолго возился на кухне и лишь после занялся заброшенным проколом, смачивая его перекисью, и чувствуя, как холодные капли скатывались по телу вниз. Раз Наруто ушел, значит сам хотел этого. Он не находил в этом ничего странного…