Учебное пособие

Гермиона открыла глаза, и её поразила внезапная мысль: она ослепла! Несложно было поддаться этому страху — тьма кругом была непроницаемая. Она попыталась поднести к лицу руку, но не смогла. Тело было слабым, как будто лишенным всех мышц. Никогда еще Гермионе не приходилось ощущать себя беспомощной тряпичной куклой, и от этого ей снова стало страшно. До тошноты. Она с трудом повернула голову, несколько раз моргнула, одновременно с этим шевеля пальцами. Наконец глаза начали различать движение, а ещё через пару секунд она смогла подтянуть непослушную руку к груди и сжать грубую ткань, которой была укрыта. Так, Гермиона, успокойся. Вспомни, где ты. Сосредоточься и вспомни. Мысли оказались такими же безвольными, как и тело. Они нехотя заворочались в голове — Гермиона почти слышала скрип, с которым это происходило. Она не понимала, почему ей так сложно вспомнить, где она и, что ещё важнее, почему она в таком беспомощном состоянии? Гермиона никогда не страдала провалами в памяти, поэтому сейчас чувствовала, как её душит паника. Она сделала несколько судорожных вдохов и поскребла ногтями по коже, туго обтягивающей ключицы. Эта слабая боль эхом отдалась во всем теле, а указательный палец задел свежий саднящий порез на шее. Горло вновь сдавила невидимая сила, а в мозгу, разгоняя все прочие, вспыхнули две мысли: «Гарри! Рон!» Забыв о сковывающей её секунду назад слабости, Гермиона рывком поднялась, однако почти тут же рухнула обратно на своё удивительно мягкое ложе. В глазах опять потемнело, пришлось потратить несколько драгоценных мгновений на то, чтобы прийти в себя. И всё это время в голове безостановочно стучало: «Гарри! Рон! Гарри! Рон! Гаррирон!» Воспоминания блеклыми картинками нехотя возвращались к ней: промозглый тёмный лес, грубые чужие руки, до хруста сжимающие её плечи, смрадный запах крови и пота, окутавший Гермиону, — кажется, она ощущала его на себе и сейчас — и, наконец, перемещение в особняк Малфоев. Гермиона опустила горячие веки, оживляя в памяти то, что происходило потом: к ней вновь вернулся тот ужас, который захватил её, когда егеря, а затем и семья Малфоев узнали их, узнали Гарри! Нет, только не это, НЕТ! Её мелко затрясло, руку, комкающую ворот какой-то незнакомой одежды, свело судорогой. Она вспомнила перекошенное злобой безумное лицо Беллатрисы, почувствовала боль, которая раздирала её тело раз за разом... Беллатриса хотела узнать, откуда у них меч Гриффиндора... Она была в ярости, боль от её Круциатуса была нестерпимой... Гермиона боялась, что не выдержит, боялась, что пытки заставят её рассказать всё, и в этот критический момент её разум предпочел отключиться — никак иначе этот провал в памяти не объяснить. И вот она лежит в кромешной темноте, укрытая каким-то жёстким покрывалом, слабая, беспомощная, горячая, а её друзья... Мерлин всемогущий, где они?! Где Рон и Гарри, что с ними?! Отгоняя новый приступ паники, Гермиона попыталась подняться, на этот раз медленно, опираясь на трясущиеся локти. Привыкшие к темноте глаза с трудом различали неясные темные силуэты — кажется, это были какие-то предметы мебели. Краем глаза заметив движение, она резко повернула голову, так, что виски сдавило почти невыносимо! Проморгавшись, Гермиона поняла, что увидела лишь собственное неясное отражение в зеркале. Что это, какая-то комната? И она, судя по всему, лежит на не самой шикарной, но всё же кровати. Это никак не состыковывалось с тем, что происходило с Гермионой до того, как она отключилась. Не могла ведь Беллатриса, вдоволь насладившись пытками, бережно уложить свою пленницу в постель? От этой безумной мысли у Гермионы вырвался истерический смешок — первый и единственный пока звук, прорезавший гнетущую тишину тёмной комнаты. От него стало не по себе, будто этот нервный визг издал кто-то другой, незримо присутствующий в комнате. И это накрыло её очередной волной неприятного липкого страха, забивающегося в каждую пору. Гермиона закрыла глаза и глубоко вдохнула, так, что от прохладного воздуха защипало в носу. Ей необходимо было успокоиться. Успокоиться и выбираться отсюда... где бы она ни находилась! Гермиона напрягла слух, но до её ушей долетал лишь тихий шелест собственного дыхания. Подобная неприятная, обезоруживающая тишина иногда настигала их с Гарри в лесу. В какой-то момент всё живое умолкало, даже ветер прекращал шуршать листвой, и тогда Гермионе бывало трудно отделаться от чувства, что вот-вот произойдет что-то непоправимо-ужасное. Сейчас чувство было иное. Как будто что-то непоправимо-ужасное уже произошло. И от этого хотелось кричать, выть, от этого чувства хотелось убежать и зарыться поглубже. Гермиона гнала от себя плохие мысли, но они, словно отвратительные насекомые, лезли обратно, заполняя её голову своими скользскими вертлявыми телами. Нет, нет, нет! С Гарри и Роном ничего не случилось, они где-то здесь, возможно, за стеной! Успокаивая себя, Гермиона села, спустила ступни с постели и почти тут же отдернула: ледяной пол обжег нежную кожу. Рассмотреть себя у Гермионы не было возможности, поэтому она на ощупь определила, что на ней какая-то жесткая не то рубашка, не то роба, доходящая до середины бедра. Её собственная одежда и обувь пропали. Вскочив на ноги и на этот раз проигнорировав неприятное ощущение, она резко ощупала себя и, немного помешкав, запустила руку под непонятное одеяние, опустившееся в положении стоя почти до колен. Нащупав трусы, Гермиона с облегчением выдохнула: похоже, тот, кто её раздевал, не зашел слишком далеко. С минуту она стояла на месте, поджимая замерзшие ноги и растерянно озиралась. Как будто ждала, что кто-то бросится на неё из темноты. Однако комната оставалась всё такой же безучастной к судьбе своей гостьи. Гермиона прочистила горло. — Эй! Как же жалко, как испуганно звучал её голос! Даже этого короткого выкрика хватило на то, чтобы услышать в нем обреченность, окунуться в неё с головой. Гермиона обхватила себя руками, зажмурилась и закусила губы — лишь бы не расплакаться от накатившей на нее беспомощности! Ей просто нужно выбраться отсюда. Любыми способами. Она сделала пару шагов от кровати, силясь рассмотреть перед собой дверь, однако вокруг было слишком темно. Еще пара шагов с вытянутыми перед собой руками — и вот пальцы нащупали шершавую каменную кладку. Гермиона осторожно двинулась вдоль стены, едва касаясь её, и очень скоро — комната явно была небольшой — нашла дверь. Отыскав ручку, Гермиона без особой надежды попыталась её повернуть: заперто. Она заперта. Неизвестно где, неизвестно как долго. Разве что личности её тюремщиков — не загадка. Горло сдавило от мысли о Малфоях и Беллатрисе Лестрендж. — Сволочи, — прошептала Гермиона, утыкаясь лбом в прохладную гладкую дверь и сглатывая подступившие слезы. Как ни хотелось ей сохранить самообладание, она чувствовала, что близка к тому, чтобы сползти на пол, подтянуть к себе колени и разреветься. — Нет, — едва слышно, но твердо произнесла она. А потом резко ударила кулаком в дверь. — Нет, я не сломаюсь, вы поняли? — она почти кричала, надеясь, что в голосе не слышна окутывающая её всё плотнее паника. В этот момент у неё за спиной раздался громкий треск, будто кто-то резко разодрал плотную материю. Гермиона вздрогнула и прижалась спиной к двери. В нескольких шагах перед ней стоял домовик с небольшим огарком свечи, слабо освещающим пространство вокруг. Вторая рука существа была занята небольшим подносом. Приглядевшись, Гермиона поняла, что на нем какая-то еда и стакан с водой. Пока она раздумывала, что сказать внезапному пришельцу, он деловито обошел кровать и поставил поднос на небольшую тумбу, которая обнаружилась справа. В темноте было довольно сложно определить, какого домовик пола, поэтому Гермиона просто громко откашлялась в попытке привлечь к себе внимание. Безрезультатно. Тогда она медленно шагнула к домовику, водружавшему свечу рядом с едой, словно боялась его спугнуть. — Простите... Умоляю, скажите, где я? Домовик боязливо глянул на неё и тут же отвернулся. Гермиона передернула плечами, на миг ощутив себя прокаженной, однако решила предпринять еще одну попытку наладить диалог. — Прошу вас, не молчите! Мне нужно знать, где я. Это Малфой-мэнор? Домовик отшатнулся от приближавшейся к нему Гермионы, будто от неё смердело. Это её покоробило. — Вам приказали не разговаривать со мной, верно? — спросила она, стараясь скрыть раздражение. — Вы можете хотя бы кивнуть? Домовик втянул голову в плечи, старательно отводя глаза. Гермиона чуть не топнула ногой от досады. В голову пришла неуместная мысль о том, что она когда-то собиралась освобождать этих несчастных существ. Впрочем, это помогло ей немного успокоиться, раздражение сменилось острой неприятной жалостью. — Умоляю вас, кивните! Это особняк Малфоев? Огромные выпученные глаза, в которых дрожало неровное пламя свечи, смотрели на неё с неподдельным ужасом. Гермиона подумала, что домовик, должно быть, напуган примерно так же, как и она. Одна лишь разница: он живет в этом страхе всю свою жизнь. Поэтому Гермиона постаралась смягчить выражение лица и даже выдавила некое подобие улыбки, опускаясь перед домовиком на колени. — Пожалуйста! Не говорите со мной, только кивните, если это действительно Малфой-мэнор. Кивок был настолько незначительным, что его легко было не заметить в таком слабо освещенном пространстве. Но Гермиона намертво впилась в лицо домовика глазами, поэтому от неё не ускользнуло это едва уловимое движение головы. — Спасибо, — прошептала она, ощущая, что её снова начинают душить слезы. Она робко протянула руку к стоящему перед ней существу, но в этот миг домовик исчез с таким же резким треском, с каким появился несколько минут назад. Гермиона же осталась сидеть на коленях, комкая грубый подол своей робы. В глазах нестерпимо щипало от невыплаканных слез, но она боялась, что, если выпустить на волю хотя бы одну каплю, уже не сможет остановиться. С глубоким вздохом поднявшись с пола, она проковыляла к тумбе и без особого интереса рассмотрела то, что принес домовик. Классический набор узника: кусок хлеба, какая-то непонятная похлебка и вода. Есть Гермионе не хотелось, её ощутимо подташнивало, однако, немного помедлив, она все же попила воды. Вряд ли ее могли отравить: если бы захотели убить, давно сделали бы это. В голове мелькнула мысль о веритасеруме, но она отмела её. Трудно было поверить в то, что её переодели и уложили в какой-то комнате для того, чтобы после передышки продолжить допрос о мече Гриффиндора. Гермиона с горечью подумала, что Беллатриса наверняка нашла иной способ узнать правду. Сейчас стоило думать о другом: как выбраться из этой комнаты. Внезапно её пронзила мысль, заставившая съежиться: домовик, который принес еду, наверняка доложит своим хозяевам, что их пленница уже очнулась! Это внушало почти неконтролируемый страх, и Гермиона усилием воли заставила себя выпрямиться и перестать нервно покусывать губы. Она не боится этих мерзких слизней, жалких прихлебателей Волдеморта! Пусть явятся сюда хоть всей своей отвратительной семейкой в полном составе — она не даст им увидеть свой страх! Старательно внушая себе эти мысли, она опустилась на кровать, все ещё держа спину прямо, слишком прямо, до ломоты в пояснице. В конце концов, она не знала, как ей отсюда выбраться сейчас. Жалкого, умирающего огарка свечи, который принес домовик, вряд ли хватит на то, чтобы исследовать комнату. Поэтому ей оставалось только ждать, когда к ней пожалует кто-то из хозяев дома. И это, к её тщательно скрываемому ужасу, пришлось делать не так уж долго: через пару минут в комнате раздался скрип. Гермиона резко повернулась к двери и уставилась на мужскую фигуру в открывшемся проеме. В следующее мгновение, повинуясь невербальному заклинанию, вспыхнул магический свет на кончике палочки, освещая лицо вошедшего. Это был Люциус Малфой.