Антарес

Дома, давно требующие косметического ремонта; немытые автобусы, вечно забитые хамоватыми людьми; монотонные дни за учебниками и такие же скучные лекции в университете; девушки с потока, прожигающие меня своими взглядами. Вот только мне всегда было безразлично то, что лежит на поверхности – оно ведь не показывает нам всю правду, которую мы бы хотели знать. Мне не в чем упрекать судьбу, у меня нет претензий и жалоб. Я человек, который не вписывается в общепринятые стандарты: мне незачем заводить друзей, незачем быть с кем-то милым, я не стремлюсь к тому, чтобы меня понимали. После смерти мамы многое в жизни изменилось, изменился и я. Именно тогда, как мне казалось, я повзрослел и уже смотрел на мир другими глазами. Сейчас же мне кажется, что тогда я не просто повзрослел, а стал кем-то вроде изгоя. И я сам себя «изгнал», отошел от всего мира и стал жить… отдельно от него. Нас всегда было двое – я и Лил. Мы ходили вместе в школу, общались только друг с другом, имели общие интересы. Мы были скорее лучшими друзьями, а не просто братом и сестрой. И я очень дорожил тем, что у меня есть, ведь я знал, как легко можно лишиться родного человека. Родственные узы – самые крепкие. Сестра никогда не предаст, никогда не бросит и всегда поймёт и поддержит. А потом в нашей семье появилась женщина – коллега отца. Они поженились, её сын приехал в наш дом и стал нашим младшим братом. Я готов был смириться с тем, что он нарушает привычный порядок вещей. И я принял его. Валя не казался приставучим или глупым, поэтому он быстро влился в нашу семью, стал одним из нас. И однажды с моей младшей сестрой случилась беда. Весёлая, милая и обаятельная Лили в одно мгновенье стала тенью – серой и унылой тенью. Из-за какого-то парня она вдруг решила, что ей нужно похудеть, стать красивее. Это чуть не убило Лил. В надежде на её выздоровление мы уехали в Россию к бабушке Вали, чтобы сменить обстановку и хоть как-то уберечь её. В первое время я никак не мог привыкнуть к чужому городу, он словно не принимал меня. Поступив в университет, стало только хуже, люди смотрели на меня и говорили: «А он иностранец, из Америки приехал». Словно я был какой-то диковинной зверушкой. В первый день занятий тучный мужчина – преподаватель политологии – отнёсся ко мне очень негативно, он знатно прошёлся по моему имени, не забыв упомянуть, что русский мне не выучить никогда. – Приезжают тут всякие... – говорил он под смешки других студентов. – Нейлы Маттиасы Албертсоны учи их потом, разбирай всё по словам, будто у нас своих русских нет. Теперь ещё возись с иностранцами. – Со мной не нужно возиться, сэр, – ответил я, и в аудитории повисла гробовая тишина. – Если вы чем-то недовольны, мы можем вместе подойти к администрации и обсудить это с деканом. Мужчина побагровел от злости, настроение в аудитории сразу изменилось. Теперь на меня не смотрели с усмешкой, наоборот – с восхищением. У меня никогда не было друзей, кроме Викки и Лили, и тут заводить их я не собирался среди этого сборища шакалов. Я красив, по их мнению, и интересен тем, что родился в другой стране. А что интересного в них? Когда я учился в первом классе, мои одноклассники избегали меня, даже классная руководительница не обращала на меня никакого внимания. Я был щуплым, маленьким мальчиком с холодным взглядом. Мне посчастливилось родиться с такими глазами – пугающе серьёзными и серыми, как грозовое облако. Со мной мало кто разговаривал, все старались вообще не замечать моего существования. Как сейчас помню: я сидел в третьем ряду за второй партой. У меня не было соседа по парте. Никто не хотел быть со мной в паре на физкультуре. Учитель не замечал того, что класс отдалился от меня. Возможно, виной тому послужило то, что я редко улыбался и почти не разговаривал. Девочки из класса называли меня «мрачным типом», откуда они взяли это выражение – остается загадкой. Я почти уверен, что большинство из них даже не знало значения этого слова, а просто повторяли как попугаи за взрослыми. Возможно, я эмоционально дефицитен, а может просто – редкостный дурак. Мне неизвестны все причины моего «изгнания», но я догадывался, что это из-за того, что у меня нет матери. Никто не говорил этого мне прямо в лицо, но иногда вскользь проскальзывало их отношение к моей неполной семье. Потом мы переехали в Вашингтон, и я стёр из памяти всех этих людей. Уже в шестом классе я подрос, моя внешность стала более привлекательной, а когда я перешел в старшие классы, то люди словно с ума сошли: каждый хотел быть моим другом, каждый лез ко мне со своими проблемами, будто у меня своих нет. А когда меня назначили капитаном футбольной команды, я понял: всё, что было раньше – цветочки. За все школьные годы мы с Лили смогли подружиться только с Викки, хотя у сестры и было что-то вроде свиты. Я не воспринимал это всерьёз, женская дружба она такая изменчивая, поэтому я не считал смазливых девочек в коротких юбках подругами Лили. Просто я всегда помнил то пренебрежение, с котором ко мне относились в младших классах, поэтому чрезмерное внимание в старших казалось мне смешным. Однажды летом мы с Лил поехали в родной город, чтобы навестить свою тётю Рейчел, и в парке развлечений я встретил свою одноклассницу из прошлой школы, я её сразу узнал: тёмные длинные волосы, тёмная кожа, присущая индусам. И она меня узнала, да так, что даже растолкала своих подруг, что-то быстро им сказав. Я понял, что и они, скорее всего, мои одноклассники. Вся толпа подскочила ко мне и начала задавать разные вопросы, на которые я не собирался отвечать. Лили ушла покупать содовую, поэтому мне пришлось терпеть этих идиотов, чтобы не разминуться с сестрой. Мне было четырнадцать, но уже тогда я довольно-таки вытянулся и стал более привлекательным. Смотря на удивлённые лица этих людей, их интерес и желание подобраться ко мне поближе, я не смог удержаться и тихо рассмеялся. Внешность – главная действующая сила в достижении целей. Не зря же говорят, что красивые люди более успешны. – Шли бы вы нахер, – спокойно произнёс я, смакуя каждое слово. – От вашей болтовни у меня голова разболелась, заебали уже. Их лица вытянулись, а я широко улыбнулся и помахал этим идиоткам. Они не очень-то прилично выругались, матерящиеся девушки омерзительны. Я поморщился и отвернулся, забыв о них и вновь став спокойным Нейлом. Наверное, это был тот самый момент осознания того, что все люди одинаковы, их отношение измеряется внешностью, и ничем они меня заинтересовать не могут. Я шел домой к бабушке Вали с дополнительных занятий по русскому, обдумывая домашнюю работу и тему доклада, что мне задали в универе. Всё же, хоть я и говорил на русском языке достаточно хорошо, у меня был акцент и некоторые затруднения в грамматике и чтении. Уставший и голодный я всунул ключ в замочную скважину, но он никак не хотел открывать. Я понял, что с другой стороны вставлен ключ в замке, с обречённым вздохом нажал на кнопку звонка и прислонился к ближайшей стене. Послышались чьи-то голоса и быстрый топот, а потом дверь открыл мне совершенно незнакомый парень. Тёмные густые волосы, большие карие глаза и лягушачий рот. Он был странным, с живой и многогранной мимикой. – Ты кто? – выдал парень, а я не смог сдержать ироничной улыбки. – Я здесь живу, а вот кто ты? – сделал я ударение на последнем слове. Парень засмущался, когда я шагнул в квартиру, максимально близко приближаясь к нему. – Значит, ты Нейл? – затараторил парень. – Меня зовут Дима. Он протянул мне руку, немного отойдя, и обезоруживающе улыбнулся. Закрыв дверь, я пожал его руку и кивнул. Настроения вести светские беседы у меня абсолютно не было. Полдня отбивался от любопытных однокурсников, а потом выслушивал от «реальных» пацанов, что негоже заигрывать с какими-то куропатками. Конечно, постоять за себя я мог всегда, не просто так же носил звание капитана в школе. «Надо бы и в спортивную секцию записаться, а то от бицепсов останется только воспоминание», – подумал я. И я совсем не заметил, как из обычного приятеля Дима стал для меня более… близким, намного ближе, чем парень Вали или даже сам Валя. А всё началось с того, что я согласился помочь Диме с английским, а он мне с русским. Сначала это выглядело нелепо, он не поддавался обучению, постоянно пытался увильнуть, а потом Дима стал без стеснения разводить меня на рассказы о моем прошлом в Америке. Конечно же, почти ничего он от меня не узнал, но было довольно забавно следить за его попытками. Мы стали переписываться в социальных сетях, как он объяснил – с целью подтянуть друг другу грамматику: Дима старался писать мне на английском, а я отвечал ему на русском. Я догадывался, что он иногда пользовался онлайн переводчиком. Дима любитель лёгких путей. Иногда Дима встречал меня возле университета, иногда я заходил за ним в школу. Мы встречались втайне от всех тогда, когда это было возможно: ходили в кино или просто сидели в кафе. Он стал мне близок, почти как Лили, и я боялся даже подумать о том, что есть другая жизнь – без его болтовни и смешных сообщений в интернете. Бывало, меня передёргивало от мысли, что в один день всё изменится, перед глазами мелькало воспоминание: мама на больничной койке, худая и лысая от химиотерапии. Её измученная улыбка. А потом – следующим кадром – её расслабленное тело, от которого медсестры отсоединяют аппараты жизнеобеспечения. – Что с тобой? – Ничего, – улыбался я, и Дима сразу же продолжал вновь что-то возбуждённо рассказывать. Мы оба чувствовали «химию» между нами, только не собирались признаваться в этом друг другу. Всё шло своим чередом, мы не торопились. Мне, если честно, плевать на мнение остальных, да и зачем другим знать о том, что я хочу сохранить в своём сердце? Это только между мной и Димой, их это не касается. Как-то раз Дима пришел встретить меня у ворот университета. Девушки поглядывали на него с любопытством, всё-таки он симпатичный парень, но от осознания того, что они бросали на него хищные взгляды, во мне что-то начинало закипать. Он был какой-то грустный, с опущенной головой. Дима даже не заметил, как я подошел, поднял голову только тогда, когда я коснулся его плеча. – Что-то случилось? – спросил я. – Представляешь, – вздохнул он, – немного опоздал в садик за младшими, так родители сразу наорали на меня и назвали безответственным, словно это они каждый день мелких упаковывают, кормят, отводят, а потом ещё и забирают. – Ну не расстраивайся, – ничего лучше придумать я не смог. У меня только Лили, она не настолько младше меня, мы погодки и похожих трудностей в детстве у нас не было. – Обидно, – буркнул Дима. – Мелких много, а я один… Когда я хотел пойти в музыкалку, то родители причитали, что, мол, нахер оно мне сдалось, денег и так нет. А малым – дзюдо, танцы и всякая хрень. Меня как будто родили, чтобы за ними прислуживать. Я тихо рассмеялся, легко обняв Диму за плечи, и повёл в сторону ближайшего кафе. Он как-то сразу притих, а я всё наблюдал за его обиженной мордашкой и грустными глазами. Дима особенный, я никак не мог понять, в чём именно эта особенность заключается. Он болтливый, а я таких терпеть не мог. Он постоянно отлынивал от учёбы, однако к младшим братьям и сёстрам относился очень ответственно. Зря родители так с ним, он ведь очень хороший, старается им помочь, угодить… – Мы сейчас попьём горячего чая, а потом пойдём в боулинг. – Ты купишь мне яблочный пирог? – оживился Дима. – А может – тирамису? – Что попросишь, то и куплю, – кивнул я. – Только не надо вешать нос, хорошо? – Откуда ты знаешь это выражение? – с удивлением и неким восхищением спросил Дима. – Круто быть грустным – ты всегда накормишь и утешишь. – Ага, – фыркнул я, а потом уже тише повторил: – утешу… Дима смутился, пожевал губу, а потом остановился и заглянул мне в лицо. Я видел в его глазах нерешительность и страх, он никак не мог сказать то, что хотел. Мне стало интересно, я в ожидании выгнул бровь и впился взглядом в светло-карие глаза, как сказал Денис – взгляд у Димы как у оленёнка. – Ней… – Кстати, так называл меня только он, даже сестра не осмелилась бы сократить моё имя. Будто собачья кличка, но я готов потерпеть, тем более из уст Димы это звучало даже мило. – Я уже долго не могу избавиться от мысли, что ты… мне нравишься. Давай встречаться? Хотя, если ты сейчас разозлишься, дашь мне в глаз, то я пойму. Может ты и из прогрессивной, в этом плане, Америки, но возможно тебе неприятно… Господи, я слишком много болтаю, да? Ну да, я же всегда много болтаю. Прости, Ней, это было неудачно… Я смотрел на его алеющие щеки и нервно подрагивающие губы и понимал, что ничего прекраснее в этой жизни не видел. Дима был словно ярким пятном среди всей это унылости и серости. Он что-то лепетал, краснел и стеснялся, а я, склонив голову на бок, терпеливо ждал, когда Дима придёт в себя и хоть немного успокоится. Застать его в смущенном или возбуждённом состоянии – дорого обойдётся вашим ушам и вниманию. В его рассказах всегда вырастают три, а то и больше, побочных сюжетов, поэтому иногда требуется вся концентрация и немыслимое терпение. А когда он возбуждён… О, тогда его не останавливает даже набитый битком едой рот. – Я согласен, – ответил я, но, видимо, на меня не обратили внимания. – Чёрт, я гей? Погоди, а у тебя много знакомых геев? Ты же не убиваешь парней, которые засматриваются на твои красивые руки и… – Дима резко остановился на полуслове и с расширенными от удивления глазами уставился на меня. Кажется, он даже дыхание задержал. – Что ты сейчас сказал? – До того как предложил тебе войти в кафе или после? – со смешком переспросил я. В последнее время, я стал замечать, что улыбаюсь гораздо чаще, чем раньше, но только в присутствии одного конкретного лица. – После, – брякнул Дима. Я пожал плечами и ответил: – Сказал, что я согласен с тобой встречаться. Знаете, я никогда не встречал человека с такой живой и искренней мимикой. Дима сначала удивился, а потом впал в ступор, затем широко улыбнулся мне. Глаза его счастливо блестели, словно он видел перед собой любимого героя из комиксов. Он удивительный, я никогда не встречал таких людей как он: искренних, добрых и любопытных. Даже его болтовня была милой и шла в бонус, пусть и не всегда желанный. Правда же, раньше мне очень хотелось заткнуть его или открутить голову, но я терпеливо ждал, когда он перестанет трепаться. Однако его болтовня вскоре стала меня успокаивать и даже расслаблять, что весьма удивительно.

***

– Я хочу, чтобы ты пошел со мной на выпускной, – заявил Дима. – Что мне там делать без тебя? – С ума сошел? – нахмурился я. – Тебе жить надоело? – Расслабься! – вскинул руки Дима. – Я скажу, что ты мой друг, и я просто привёл тебя познакомиться с кем-нибудь. Мы были дома у Вали, смотрели кино и ели чипсы. Бабушка ушла к соседке, а остальные воскресный день решили погулять. Дима отказался от их предложения, сказав, что нужно присмотреть за младшими, а сам почти сразу же приехал ко мне. Не скажу, что я был против этой затеи. Чаще всего мы проводили вместе время вне дома, а очень хотелось побыть наедине, где никто бы нас не увидел. Думаю, Дима тоже разделял моё желание. – До выпускного целый месяц, – со вздохом сказал я, зная, что не смогу ему отказать. – Ты ещё сотню раз изменишь своё решение. Дима присел поближе, обнял меня за шею и посмотрел в глаза своим невозможным «бемби-взглядом». Он знал, что я не смогу ему отказать, когда он смотрит на меня вот так. Я сокрушенно вздохнул, закатив глаза, при этом обнял в ответ этого неугомонного парня. Дима сразу же улыбнулся и коротко поцеловал меня в губы. Из-за того, что в его доме много маленьких детей – от него всегда пахло молоком и мятной свежестью стирального порошка. Иногда его волосы пахли клубничным шампунем, и я с улыбкой вскидывал бровь, а он мне отвечал: «Заткнись, я просто перепутал флаконы в ванной». Он обижался, когда я называл его болтуном, но никогда не оставался в долгу, поэтому в некоторые дни, когда он дулся, я превращался в «сероглазое чудовище». – А если твои одноклассницы примут твои слова к сведению? – насмешливо спросил я. – Подаришь меня, обвязав красным бантом? – Ага, на твоём члене привяжу, – прошипел Дима недовольно. – А ещё лучше – на шее, чтоб сразу!.. Я рассмеялся, а затем поцеловал его в губы, чтобы заткнуть. Это был самый действенный способ заставить Диму замолчать, жаль, что его нельзя использовать постоянно. Он возмущённо замычал, пытаясь что-то сказать, но я углубил поцелуй, чтобы мысли о продолжении разговора вылетели у него из головы со свистом. – Хватит, – чуть ли не хныча попросил он, прижимаясь пахом к моему бедру. У меня чуть челюсть от возбуждения не свело. Он восхитителен, а в таком состоянии перед ним просто не устоять: влажные глаза, припухшие губы, растрёпанный вид. – А если кто-нибудь придёт? – Плевать, – прошептал я, вновь целуя Диму. С одного только взгляда я понял, что он девственник, а когда мы начали встречаться, он стал уж совсем стеснительным и неуверенным в себе. Конечно же, я старался сделать так, чтобы он чувствовал себя как можно комфортнее. Я посмотрел на настенные часы: одиннадцать тридцать. Валя должен был прийти только под вечер, а вот с бабушкой всё было неизвестно. – Идём? Дима понял, куда и что я ему предлагаю, зарделся, но кивнул. Мы отправились в спальню, я был вполне подготовлен и понимал, что однажды это всё-таки произойдёт. А вот Дима ужасно нервничал, кусал губы и смотрел куда угодно, но только не на меня. В спальне, увидев кровать, его, кажется, накрыла самая настоящая паника. Я подошел к нему со спины и обнял, Дима испуганно вздрогнул. – Ты красивый, болтливый правда, но идеальный… – успокаивающе говорил я. – Мне нравится в тебе абсолютно всё, я тебя хочу. Но если ты сомневаешься или ещё что-то, то я не буду настаивать. – Это я тебе предложил, – пробурчал он, прижимая мои руки к своему животу. – Просто я немного трушу, о’кей? Ты весь такой мачо, при виде тебя все девчонки текут, а я… Даже Марина от тебя тащится. – Эй, – недовольно произнёс я, кусая Диму за ухо. – У меня стоит, ты точно хочешь поговорить о своей сестре? Мы с тобой встречаемся, ты мне нравишься, и я хочу секса, как ни странно, именно с тобой. – Я люблю тебя, – прошептал Дима так, словно ему не хватало воздуха. Мы целовались, игриво кусали друг друга. Первый наш секс не был таким уж идеальным, каким любят описывать его девчонки в своих блогах. Диме было больно, когда я его растягивал. Я несколько раз хотел прекратить, но он не позволял мне этого сделать. У нас был медленный секс, я пытался доставить ему как можно больше удовольствия, шептал всякую чушь. Сам же был до безумия счастлив рядом с ним, впервые в жизни почувствовал себя живым и настоящим. Но я так и не ответил, что тоже люблю его. Не знаю почему, может быть, я испугался или не был готов, но уже тогда я любил его, считал своим. Много раз после этого я корил себя, что не произнёс эти три простых слова, чтобы он знал, что я чувствую, когда он улыбается или касается меня. Чтобы он знал, что он особенный и такой единственный у меня. Чтобы чувствовал, что я всегда буду рядом. Но я не сказал…

***

– Я не хочу уезжать, – признался я. На столе уже лежал билет домой на следующий день. Дима убедил меня в том, что два года без меня он потерпит, хоть ему и будет очень тоскливо. – Поезжай, – нахмурился он. – Поступи в нормальный университет, тебе тут непривычно, я же вижу. – А как же ты? – обнял я его. – Твой выпускной? – Ты ведь будешь мне писать, а может, даже и приедешь на каникулы, – утешал меня Дима. – Просто я хочу, чтобы тебе было хорошо. – Мне хорошо, – упрямо заявил я. Упираться было поздно, чемоданы все собраны. Дима сидел на одном из них, обмахиваясь газетой. Погода стояла довольно жаркая, а он просто ненавидел потеть. – Не расстраивай меня, – произнёс он, поднимаясь и отстраняясь от меня. – У меня будет стимул копить на билеты до Америки! Он всегда улыбался открыто, сверкая своими белоснежными ровными зубами. Я не удержался и повалил его на свою кровать, придавив сверху. Плевать, что бабушка Вали в соседней комнате, плевать, что нас может увидеть Лил. Дима возмущённо засопел, но вырываться не спешил. – Поезжай, – спокойно сказал Дима с лёгкой улыбкой, гладя мои скулы пальцами. – Если ты уедешь, я не стану любить тебя меньше. «Словно навсегда прощаемся», – подумал я тогда, глядя в карие глаза. Он смотрел на меня с нежностью. Кто-то такой взгляд может назвать «глупо-влюблённый», однако если ты этого человека любишь, то этот взгляд кажется тебе самым лучшим на свете. Мы решили не прощаться в аэропорту, Дима отправил мне сообщение перед самым отлётом, пожелал лёгкого пути. Уже на регистрации я написал ему: «Как прилечу, сразу напишу тебе. Скучаю». А он ответил мне: «Не скучай :) я же люблю тебя». Снова он признался мне в любви, а я… Но я слукавлю, если скажу, что мне не было безумно приятно. Сжав телефон в ладони, я слегка улыбнулся, что не скрылось от глаз сестры. Она, кажется, сразу поняла, что мы с Димой вместе, но благоразумно молчала. – Светишься как начищенный чайник, – фыркнула она. – А ты не завидуй. – Оставляешь его одного, не боишься, что он тебя забудет? – Нет, – коротко ответил я. Лили лишь кивнула, что-то решив для себя, и больше мы об этом не говорили. День, второй, третий… Дима не отвечал на сообщения, не отвечал на звонки. В социальные сети он тоже не заходил, я начал беспокоиться. Первым делом я позвонил Денису, но и его телефон был отключен. На четвёртый день я не выдержал и позвонил на домашний Димы. Ответила одна из его сестёр, а на вопрос: «Где Дима?» - горько расплакалась. Телефон взял кто-то постарше, я перебрал всех его младших в голове и решил, что это, наверное, Марина. – Нейл, это ты? – спросила девочка. Несколько раз мы с Димой брали её с собой в кафе после уроков танцев, поэтому с ней я более-менее был знаком. – Марина? Что-то с Димой случилось, да? – торопливо спросил я. – Дима в аварию попал, – с дрожью в голосе ответила девочка, и мой мир перевернулся. Я стоял посреди гостиной с телефоном в руках и чуть не рухнул прямо на небольшой журнальный столик. – Ты лучше Жанне позвони… Она всё знает, нам ничего толком не говорят. – Спасибо… – прохрипел я, отключая звонок. – Да… Жанна. Как я мог забыть? Откопал в памяти телефона номер одноклассницы Димы, дрожащими пальцами еле попадая в нужные кнопки. Меня мелко трясло, словно от холода. Слава Богу, никого дома не было, иначе не избежал бы допроса. После недолгого гудка раздался усталый женский голос. – Да? – Жанна, это Нейл. Что с Димой? – быстро проговорил я, срываясь на более высокий тон. – Он… – девушка всхлипнула, будто её кто-то душил. – Он под машину попал, сейчас в коме лежит ни живой ни мёртвый. Приезжай, пожалуйста, если сможешь. Он ещё когда сознание не потерял – всё тебя звал… Все, кому рассказываю, не верят, говорят, что он сразу отключился, но я же слышала! – Успокойся, – не своим голосом произнёс я. – Скоро прилечу, подожди, хорошо? Я тебе ещё позвоню, будь на связи, если что-то… то сразу звони мне, ладно? Всё было словно в тумане и только слова, сказанные Жанной, крутились в голове: «ни живой ни мёртвый», «тебя звал». Меня словно оглушило в тот момент, я почти ничего не помню из-за суеты и беспокойства. Купил билет на ближайший рейс и начал быстрые сборы, отец был очень недоволен. Он ругался со мной, всячески останавливал, потом пытался разузнать, что случилось. И только бабушка Вали сказала: – Что вы пристали к парню? Едет, значит надо! – Я проникся к этой женщине таким уважением, только она и Лили поняли, что мне это необходимо. Усталый, эмоционально выжатый, я сразу же после посадки позвонил Жанне и узнал у неё адрес больницы, в которой лежал Дима. Оказывается, он спасал Дениса, но вышло не очень-то удачно и они оба сейчас лежали на больничной койке. Жанна продолжала рассказывать мне детали происшествия по телефону, а я молился про себя, чтобы у меня хватило сил добраться до больницы, не упав где-нибудь без чувств. Я не спал двое суток и почти не ел, мне еле удавалось понимать, что происходит вокруг, словно я был под водой. Первым я нашел палату Дениса, медперсонал долго не соглашался пропускать меня к Диме, да и на этаж тоже, но нашел способ обойти их. Дэн выглядел ужасно, но я не о внешнем виде, а о том, какое выражение лица у него было. Я спросил у него, где лежит Дима, пообещав, что Вале не скажу ни слова. Когда я увидел бледное лицо с перебинтованной головой, попискивающие аппараты – в голове сразу же всплыл образ умирающей мамы. На ватных ногах я подошёл к кровати и осторожно прикоснулся к руке Димы, которая не была облачена в гипс. Он выглядел таким бледным и умиротворённым, только кислородная маска мешала мне увидеть его тонкие губы. В моих глазах непроизвольно скопились слёзы, я присел на пластиковый стул у кровати и, осторожно подняв бледную руку, поцеловал кончики пальцев Димы. – Я люблю тебя, – шептал я в надежде, что он очнётся, но в этот раз уже он не ответил мне.

***

Было странно сидеть рядом с ним каждый день и не слышать от него привычной болтовни, не чувствовать его прикосновений и поцелуев. А он любил обниматься, коротко целовать, пока никто не видит. Диме нравилось всё это, хотя я раньше никогда не понимал его стремления цепляться ко мне, словно клещ, а теперь я его понимал. – Очнись, я готов носить тебя на руках всю жизнь, – говорил я, но в ответ было только привычное молчание. Сидя возле его кровати, я просто разговаривал с ним, иногда у меня пересыхало в горле из-за этого, но мне так хотелось дать ему понять, что я здесь – рядом с ним. Младшие Димы приходили по выходным – в субботу и воскресенье, а из родителей я встречал только его мать. Отец, как сказала Марина, постоянно на работе. Разве есть что-то важнее собственного сына? Всё равно за лечение полностью платит семья Дениса, так почему же не навестить собственного ребёнка хотя бы больше одного раза в месяц? Я понимаю, что у людей разные материальные достатки, разные ситуации, но родители Димы и до аварии относились к нему, словно он пустое место. Когда он жаловался мне, я не верил, думал, что это обычная детская ревность, а потом и сам понял, что он во всём был прав. Однажды я заехал домой к Диме, чтобы забрать кое-какие его вещи в больницу, потому что родители как всегда были заняты. Дёргать Марину всё время было неудобно. Квартира была относительно большая, но и семья у него была большая, поэтому из-за вещей комнаты казались захламлёнными. Раньше в доме убирался Дима, младшие были у него на побегушках, а после того, как он попал в больницу, видимо, этим теперь занимались очень редко. – Комната Димы? – спросил я у Миши – его младшего брата, который только пришел с занятий. – Э-э-эм, он спит в зале, – ответил он. – Идём, я покажу, где его вещи. Одежда была аккуратно сложена на двух полках в комнате его братьев. Там было довольно уютно: двухъярусные кровати, стол с компьютером и небольшая полка для книг, прибитая к стене. Проходя мимо комнаты девочек, я заметил, что у них почти всё так же, разве что цвета более нежные. – А где другие его вещи: книги, телефон?.. – Дима не читал книг, – ответила Марина, вышедшая из кухни. – Не подумай, что он глупый, просто времени на это у него не было. Миша лишь кивнул, скрывшись за дверью своей комнаты. – Врач предложил читать ему что-нибудь, это может помочь, – пояснил я. Марина пригласила меня в зал жестом и там, в углу, я увидел комод, на котором лежали несколько фотографий Димы, разбитый сотовый телефон с наушниками и его школьные тетради. Я подошел ближе и взял одну из фотографий в руки: на ней мы были втроем, вместе с Денисом, Дима счастливо улыбался мне, пытаясь вытянуть руку с телефоном так, чтобы в кадр влез ещё и Валя, но у него ничего не вышло. Он снял это со своего смартфона, а потом, видимо, решил распечатать. Сердце в груди больно сжалось, я оглядел зал в надежде встретить что-то ещё, но натолкнулся лишь на грустный взгляд его сестры. –У Димы почти ничего нет, поэтому я даже не знаю, что тебе показать или отдать, – сказала она. – Он спит здесь на полу, уроки вообще никогда не делал, потому что негде, да и некогда. – Почему? – глупо спросил я. – Он потерялся среди всех нас, – непонятно объяснила она. – Нас много, а он просто… Ты не подумай, что папа с мамой плохие, так получилось, что они совсем не обращают на него внимания. Это как в фильме «Один дома». Мне стало, откровенно говоря, дурно. Мой отец тоже мало уделял нам с Лил времени, но он никогда про нас не забывал. И тогда я выстроил цепочку в своей голове: Дима очень хотел быть любимым, хотел немного внимания и тепла. – Можно мне взять это? – указал я на телефон и фотографию. – Бери, конечно, – кивнула Марина. – В детстве наша бабушка любила читать нам «Маленького принца», вроде бы Диме нравилось. Даже если ты просто будешь с ним разговаривать, я думаю, он будет очень рад. – Да, Дима любитель почесать языком, – тоскливо улыбнулся я. – Это точно. Он всегда у всех нас спрашивал, что за день произошло, слушал и обсуждал, будто ему действительно интересно. – А потом он это мне пересказывал, – хмыкнул я. – Ну ладно, мне пора идти. – Спасибо, что присматриваешь за ним, – внезапно сказала Марина. Мне ничего не оставалось, как ответить ей коротким кивком. Выйдя из квартиры, мне стало как-то гадко на душе. Я попытался включить телефон, но он оказался разряжен. Вздохнув, я отправился домой, мне нужно было поспать хотя бы часа четыре, иначе в университете не смогу и пары просидеть.