***
Сидя на подоконнике во время перерыва, я листал в Димином телефоне сообщения из папки «черновики». Телефон, кстати, почти не пострадал, только экран треснул, а в уголке вообще откололся. Дима столько всего не отправил, наверное, не было денег на счету или просто в последний момент нажимал кнопку «отмена». «Купи мне жвачку по дороге, я знаю, ты опоздаешь на урок», – не отправил он Денису. «Ней, пошли в кино?», – а это уже для меня. Всё-таки для меня сообщений было больше всего, и все примерно одного и того же содержания. Наверное, его что-то останавливало или смущало, и он не никак решался отправить их. – Приветик! – сказал кто-то слащавым высоким голоском возле меня. – Чего сидим? Я посмотрел на говорившую, а за её спиной на ещё таких же куриц, как и она. Меня чуть не передёрнуло от их вида: туфли на высоком каблуке, да ещё и на платформе, короткие юбки, у одной даже чёрные колготки в сеточку. У говорившей цвет лица сильно отличался от шеи, похоже, причина была в тональном креме - он был намного темнее ее кожи, из-за этого девушка казалась какой-то оранжевой. Две блондинки чуть ли мне в лицо не лезли, а брюнетка, стоявшая чуть позади них, накручивала свой локон волос на наманикюренный палец. Меня чуть не передёрнуло от длины её ногтя и перекачанных ботоксом губ. Я сразу представил, как она готовит такими руками, ковыряется в салате... Чуть не стошнило. Отметив про себя, что у всей троицы дорогие вещи, я поморщился. Неужели при наличии денег нельзя ухаживать за собой лучше? – Порхайте отсюда, – грубо произнёс я, вновь утыкаясь в телефон Димы. – А чего это ты с разбитой мобилкой? Купи себе новую, – сказала брюнетка, а у меня чуть глаз не дёрнулся. Женщины-куропатки во всех странах одинаковые, давалки, что с них взять. Я решил их проигнорировать и просто надел наушники и включил музыку на полную громкость. В последнее время я стал слушать то, что было в плейлисте Димы в социальных сетях и на телефоне. Песни он любил странные, почти все на русском языке, но если были на английском, то самые неожиданные даже для меня - американца: Jason Mraz, Meiko, Cee Lo Green. Но иногда встречались и такие исполнители, которых обычно не слушали в этой части планеты: Kris Allen, Kina Grannis, Agnes Obel. У него был самый странный музыкальный вкус. В его телефоне можно было найти даже пару песен Синатры. Я невольно улыбнулся, случайно попав на песню «Walk the Moon» – Anna Sun. Закрыв глаза, я стал тихо подпевать, при этом абсолютно забыв о курицах, которые, оказывается, всё ещё стояли рядом. Кто-то из них растолкал меня и небрежно выдернул наушник из моего уха, и наваждение, будто рядом со мной подпевает Дима – исчезло. – У тебя такой красивый голос, – щебетала «оранжевая», – может, сходим в караоке? Я бы очень хотела послушать… – Меня не волнует, чего ты хочешь, – отчеканил я. – Не трогай меня и вали отсюда. Я никогда не был груб с девушками, но в последнее время они меня безумно раздражали. Да меня вообще всё раздражало, кроме некоторых людей, которые не стремились залезть в мою душу и хорошенько там поковыряться. Девушки возмущённо надулись, я успел надеть наушник обратно, не было желания слышать от этих размалёванных рож ещё и маты. Продолжив наслаждаться музыкой, я даже не заметил, как опоздал на пару минут на пятнадцать. Зайдя в аудиторию, тихо прошел к своему ряду и сел возле Даши; наверное, она одна из немногих девушек в моей группе, которые ходят в университет, чтобы учиться. Иногда она давала мне свой конспект (не всегда удавалось поспеть записать всё в тетрадь с моей скоростью письма на русском), а я взамен давал ей свой, где лекции приходилось записывать на английском. У нас была взаимовыручка, при этом друзьями мы точно не были. Даша не любила общаться с другими, в принципе, как и я. – Дашь потом списать? – спросил я у неё, она лишь кивнула. Записывать лекцию, пропустив начало, – бессмысленно, поэтому всю пару я копался в документах, которые мне дал Виктор Олегович – дед Дениса – для перевода на английский. Мне повезло, что в Штатах у меня был углублённый испанский и французский языки. Дедушка Дениса говорил, что я ценный работник, он хочет устроить меня в своей компании на полный рабочий день после того, как я закончу университет. Пока я так далеко заглядывать не смел, мне было страшно думать о будущем, в котором, возможно, не будет Димы. – Нейл, – позвала меня Даша, когда все начали уже собираться. А я ведь даже не заметил, что пара закончилась. Тоненькая девушка в серой кофте, с собранными в хвост волосами, протягивала мне исписанную тетрадь, я был ей благодарен хотя бы за то, что в её глазах не было обожания, которое мне до тошноты надоело. – Верни до понедельника. – Ладно, – кивнул я, забирая тетрадь и собирая свои вещи в сумку. – Спасибо. – Потом покажешь мне свой доклад об отношениях между иноязычными партнёрами? Я бы хотела посмотреть на твой английский текст и сравнить со своим. – Без проблем, – ответил я, поднимаясь с места. – Вечером скину тебе в ВК. Даша на прощание кивнула и вышла из аудитории. Вот такая у меня была соседка по парте – странная, необщительная и серьёзная. Она разговаривала только по делу, но никогда не отказывала мне в помощи, а я поначалу нуждался в ней очень сильно. Даше приходилось почти каждый день одалживать мне конспекты, чтобы я мог списывать всё то, что не успевал или не понимал. Хотя бы теперь наша взаимопомощь стала равноценной. Я забрал свою куртку в гардеробе, надел капюшон толстовки на голову, а потом уже надел пуховик. Даже невооруженным взглядом было видно, что я отличался от всех студентов университета – одеждой, поведением, внешностью. Не скажу, что они одевались плохо, просто все словно копировали друг друга, особенно девушки. В России мне некогда было ходить по магазинам, покупать себе новые тряпки, я просто носил то, что осталось, тем более сестра мне частенько что-нибудь отправляла, поэтому я мало представлял, что продаётся в местных бутиках. Хотя чем я мог отличаться от них? Я носил те же кеды, те же джинсы, но чаще всего в моём гардеробе были слаксы, рубашки и футболки с треугольным вырезом. Пока я был студентом и внештатным работником у Виктора Олеговича, то мог позволить себе носить кеды, толстовки, клетчатые рубашки и зелёные слаксы, даже ходить небритым. И я наслаждался этим. Не хотелось тратить свободные минуты на всякую чушь, когда можно было побыть рядом с Димой. На выходе из университета стояла довольно внушительная толпа студентов. Стоя на первой ступеньке, я покрутил плейлист и снова поставил песню, которую только что слушал. Боковым зрением заметил, как кто-то указал на меня пальцем, как многие стали смотреть в мою сторону. Я обернулся и натолкнулся на взгляды студентов из толпы, там были и те девчонки, которые приставали ко мне на перерыве. Устало закатив глаза, я стал неторопливо спускаться по лестнице. Наручные часы показывали чуть больше трёх часов дня, нужно было ещё успеть забежать в офис перед больницей. Внезапно меня грубо толкнули, но не настолько, чтобы я упал. Вынув наушники из ушей, я недоумённо посмотрел на высокого парня-блондина, почти одного со мной роста, за спиной которого ехидно посматривала та самая – «лицо-апельсин». Не успел опомниться, как меня уже окружила довольно внушительная толпа, в которой присутствовали и парни и девушки. Блондин снова толкнул меня, что-то яростно бормоча. Я хотел уйти, но он грубо схватил за плечо, остановив меня. – Ты как с дамами разговариваешь? – послышалось в этом балагане. – Или у вас в Америке все такие?.. – Поправка: с дамами я разговариваю вежливо, – медленно произнёс я, стряхивая с себя назойливую руку. Парень был на дюйм ниже меня, но при этом был какой-то большой, от него веяло деревенщиной, как от ребят с Техаса. Викки бы убила меня за такое сравнение. – А вот со шлюхами я церемониться не обязан, – уже более грубо добавил я. – Ты о моей девушке сейчас говоришь! – озверел блондин, толпа его поддержала выкриками о нерадивых «америкосах». – Тогда держи её поближе к своему члену, а то она уже на чужие бросается. – Ах ты, сука! – прошипел он, замахиваясь для удара, но я перехватил руку и перебросил его через себя. О парне можно было забыть, сразу вспомнилось любимое выражение Димы: «Чем больше шкаф, тем громче падает». А блондин действительно хлопнулся с приличным звуком, Дима бы оценил. Зато дружки этого Ромео напали, как стадо буйволов, словно желая смести меня, а не побить. Я усмехнулся, отбиваясь. Пару раз пришлось дать по носам, чтобы больше не лезли, я не уверен, что хруста не было. Скорее всего, им придётся потом обратиться к врачу. Но всё продолжалось недолго, прибежал охранник и замдиректор, который только-только собирался уезжать домой. Виновников, не успевших сбежать, провели в кабинет декана. Мне нечего было бояться, я сам пошел, сел на стул и просто молчал, пока эти идиоты рассказывали о том, как я напал на целую толпу беззащитных бедняг. И только блондин сидел возле меня, потирая ушибленный бок и иногда поглядывая в мою сторону. Наконец-то все замолчали, когда декан попросил видеозапись с камеры наружного наблюдения. А когда он увидел, что происходило на самом деле, то в кабинете стало так тихо, что тикающие часы оказались очень громким шумом. – И как вы это объясните? – с наигранным спокойствием спросил мужчина в солидном костюме, сидя за столом, заваленном множеством бумаг и папок. Его взгляд ничего хорошего не сулил провинившимся. – Нейл – гражданин другого государства! Если он заявит на вас, то вам во век не просраться, мать вашу! Моя бровь изумлённо выгнулась. Да что там, я дар речи потерял, чуть не уронив челюсть на пол. Спектр моих эмоций не так велик, со стороны, наверное, я вообще выглядел невозмутимым. Но, чёрт возьми, этот человек использовал такие словарные эпитеты в разговоре со своими студентами?! Черти адовы, да я был просто в шоке! Убедив всех в том, что никуда заявлять не буду, я, наконец, смог покинуть университет. Меня мало заботила судьба «приматов», решивших показать «америкосу» как правильно себя вести. Вновь надев наушники, я поспешил в офис, чтобы сдать выполненную работу, а после планировал переночевать в больнице. Иногда медсестры прикатывали мне свободную койку, но зачастую я от неё отказывался. Мне частенько приходилось работать ночами, поэтому я под светом лампы сидел, склонившись над бумагами, и с ними же засыпал в обнимку. В этой стране деньги творят чудеса. Если бы мне вздумалось станцевать канкан в палате, то думаю, мне бы позволили. Однако тревожить Диму я бы ни за что не стал. Сначала он лежал в отделении интенсивной терапии, мало кого пускали к нему, а потом перевели в обычную палату. Хотя, я бы не назвал её обычной: мини-холодильник, два дивана, стол, стулья, жидкокристаллический экран на стене и отдельная ванная комната. Когда я всё это увидел впервые, то мой внутренний голос иронично заметил, что для пациентов тут все условия, вот только Диме это всё не нужно. Это явно была не самая обычная больница, уж точно не для простых людей. День прошел как всегда – привычно серо. Знаете, я внезапно вспомнил дороги Аризоны, которым нет конца и края, но зато какой вид! Свобода, палённая жарким солнцем земля, Гранд каньон и всё, чем может покорить природа своей неподвластной красотой. Но в какой-то момент приходит осознание, что это – чёртова пустыня, и из неё нужно выбираться, а потом ты идёшь по серой дороге, пытаясь натолкнуться хоть на какой-нибудь городок. Вот так я себя чувствовал. Сначала безудержное счастье от того, что несмотря ни на что – Дима жив, что я могу быть рядом с ним, но когда он не просыпался месяц, второй, третий… Я надеялся. Я ждал. Словно пеший путник, идущий вдоль дороги, обжигающей стопы, когда вокруг одна пустота, которой всё равно – насколько сильно ты устал. Я верил в выздоровление Димы, верил как никогда, но оно никак не наступало. И треклятая кома всё не отпускала его, словно сама смерть держала за руку, не пуская ко мне. Меня одолевала неконтролируемая злость, приправленная усталостью и обидой. Богу, наверное, нравится постоянно что-то отнимать у меня.***
Человек я немногословный, порой бываю даже грубым и со стороны кажусь бесчувственным. Отчасти это так. И поссорившись с Валей, не чувствовал себя виноватым – я сказал то, что думал. Он хотел казаться непричастным к произошедшему. Возможно, это так, но моё сердце не могло этого принять. Никто не знает, насколько это больно: смотреть на некогда весёлого парня на больничной койке… Смотреть на человека, которой по-настоящему дорог тебе, смотреть, как его время медленно утекает, словно вода. Оставшись на ночь в больнице, я долго не мог уснуть: работал, слушал музыку, просто лежал, раскинувшись на диване. Я наблюдал за умиротворённым лицом Димы, представлял, как он откроет глаза и посмотрит на меня. Мне так этого хотелось! И когда я думал об этом, моё сердце сжималось до такой степени, что становилось тяжело дышать. Посмотрев на настенные часы, я поскрёб пальцами довольно густую щетину на щеках. Полночь на дворе, лунный свет проникал в палату сквозь прозрачные шторы. Я, посмотрев еще раз на Диму, закрыл глаза, чтобы хоть немного отдохнуть. Усталость навалилась на меня неподъёмным грузом, я не смог её побороть и просто заснул. Мне снился Дима. В университете у меня было всего две пары, поэтому я поспешил забрать его из школы, но ноги каким-то образом привели меня к больнице. Сделав пару шагов, я оказался у белой двери, а толкнув её, увидел, как исхудавший Дима сидит на кровати, повернув голову в сторону окна. Солнечный свет был таким ярким, что мне еле удавалось разглядеть его силуэт, но сердцем я чувствовал – это он. Дима сжимал в руках фоторамку, но я так и не смог увидеть фотографию, она словно расплывалась. – Дим, я пришел за тобой, – говорил я. Почему-то в палату мне никак не получалось зайти, словно мои ноги приросли к полу. Дима на меня не смотрел, он лишь на секунду повернулся в профиль, а потом снова уставился в яркое окно. – Ты прогулял пару? – насмешливо спросил он, а у меня в сердце всё застыло. Его голос был весёлый и живой, но обстановка мрачная, и он сам казался мне мрачным. – Нельзя пропускать занятия. – А я и не пропускал, – честно ответил я. – Всего две пары было, я хотел с тобой погулять. Вот пришел, чтобы забрать тебя отсюда. – Я пока не могу… – тихо сказал он, снова повернувшись в профиль. Лучи мягко обрамляли его силуэт, иногда затапливая своим светом, словно делая его тоньше и невидимее. – Надо к бабушке зайти, потом за своими присмотреть. – Разве твоя бабушка не умерла? – недоумённо спросил я. – Слушай, а принеси мне мороженое, я хочу чего-нибудь сладкого, – Дима проигнорировал мой вопрос, а я тут же о нём забыл. Мне безумно захотелось плакать, на сердце стало так гадко и одиноко. Я чувствовал, как мои глаза наполняются влагой, отчаяние охватило меня с головой, и я горько ответил: – Я тебя не оставлю… Не оставлю! Мы уйдём вместе или я останусь тут, к чертям собачьим! – Дима повернулся ко мне лицом, я не видел его глаз, зато увидел его широкую добрую улыбку. Он поднялся со своей кровати и, подбежав ко мне, крепко обнял и поцеловал в скулу. И мне сразу же стало легче, словно с моего сердца сняли кусок застывшего бетона. Подскочив, я посмотрел на часы, было шесть утра. Сердце в груди бешено стучало. На негнущихся ногах мне удалось добраться до кровати Димы, я опустился на колени и взял его руку в свои. – Просыпайся поскорее, – шепотом произнёс я. После этого Дима снился мне ещё пару раз. Мы гуляли по парку, ходили в кафе. Это было скорее воспоминаниями, чем снами, но каждый раз, проснувшись, я готов был плакать и кричать от разрывающей сердце боли. Он был таким реальным, что порой я действительно верил этим снам, а потом, проснувшись, ощущал лишь всепоглощающую пустоту. Это было моим личным адом, испытанием, приносящим мне немыслимую боль.***
Однажды, придя из университета, я застал Жанну в палате. Не сказал бы, что мы много общались, просто обстоятельства объединили нас. Она сидела возле кровати, а когда я, поздоровавшись, подошел, то она как-то нервно замялась, словно хотела мне что-то сказать, но никак не могла подобрать слова. Пусть я буду выглядеть не самым лучшим на свете парнем, но скажу прямо: я знал, что нравлюсь ей. Это было заметно по жестам, по взглядам, которые она бросала на меня. Однако я не считал себя вправе говорить на эту тему, поэтому игнорировал все эти намёки. Возможно, она не знала о наших с Димой отношениях, но это не меняло того факта, что я автоматически приравнивал её к тем девицам, которые пытались меня соблазнить. Сказать по правде, мне было очень неприятно. – Как дела? – спросила она, робко глядя на меня. – Хорошо, – на автомате ответил я. Это вошло в привычку – отвечать «хорошо» на этот вопрос даже тогда, когда всё плохо. – Ней… может... сходим перекусить?.. – тихо спросила Жанна. – Ты обедал? Мне стало так мерзко, что я не сдержался и поморщился. Так называл меня только Дима, из уст чужого человека это звучало так неправильно и неестественно. Я посмотрел на неё, не зная, как выразить те чувства, которые испытывал в тот момент. Жанну я не хотел обижать, но гнев так и бурлил где-то в районе груди, отдавая в висках пульсацией. Дима неподвижно лежал на кровати, а всего в шаге от него девушка прозрачно намекала на свидание. «Предательство», – стучало в голове. Меня снова охватило чувство, словно все вокруг говорят: «Иди, он всё равно не проснётся больше». – У меня есть с кем обедать, Жанна, – произнёс я, закрывая глаза и считая про себя до десяти. – Сходить с тобой будет плевком в сторону этого человека, а я… – А ты его очень любишь, – догадалась она. – Да, – просто ответил я, открыв глаза. Она вздохнула, а затем поднялась со стула, мягко улыбнувшись. – Прости. Теперь всё в порядке, – невпопад прошептала она. – Пока. Ещё увидимся! Я не чувствовал вины или стыда перед ней, ведь я сказал правду. Вся моя жизнь состоит из моментов, которые наполнены образами любимых мне людей, и мне незачем ломать весь этот выстроенный пазл ради самообмана. Я знаю где моё место, оно здесь – рядом с Димой. Так зачем идти куда-то ещё?***
В четверг занятия закончились рано, я успел съездить в офис, а к трем часам дня я уже был в больнице. Домой ехать не хотелось, мне хватало того, что Валя крутился на кухне по утрам больше обычного, лишь только для того, чтобы иметь возможность со мной помириться. Но мы ведь не из-за игрушки поссорились, чтобы взять и просто помириться. Многие люди в таких ситуациях вспоминают прошлое, то, ради чего, по их мнению, стоит простить человека или же укрепить свою позицию в споре. Мне эти флешбеки ни к чему, я бы смог простить только Лил или Диму, но ни один из них не поступил бы так, как это сделал Валя. Всё просто – он эгоист, который всегда считал себя жертвой судьбы. Все виноваты, все должны его простить, ведь он такой хороший, красивый и умный. Я как всегда прилёг на диван, чтобы немного отвлечься от конспектов. Скоро намечался семинар, мне стоило подготовиться. Но стоило мне немного расслабиться, как я просто-напросто отключился, заснул с тетрадью на груди. Меня разбудил изменившийся ритм попискивания приборов. За прошедшее время я так к ним привык, что даже не замечал, а тут они стали звучать громче и чаще. Открыв глаза, я натолкнулся на усталый Димин взгляд, он приоткрыл рот, но не смог издать ни звука. Я резко поднялся с дивана и в два шага преодолел расстояние до его койки. – Дима? – взволнованно произнёс я, хватая его за руку. – Господи… Боже… Подожди, я позову врачей. Я не помню, как выбежал в коридор, как что-то кричал. Перед глазами было лишь усталое и измученное лицо Димы, желание спешить, и страх, что я не успею, и он снова впадёт в кому. Вскоре палату заполнили врачи и медсёстры. Они что-то проверяли, говорили, но по очереди, словно боялись спугнуть Диму суетой. – Дмитрий, – позвал его один из них. – Вы узнаете этого человека? Если да, то просто моргните. Мужчина в белом халате указал на меня, а я затаил дыхание от переживаний: в голове не было ни единой мысли. Дима медленно моргнул, а затем снова посмотрел на меня. Даже этот жест давался ему с большим трудом. В моём горле пересохло, это словно получить самую желанную на свете вещь; это словно внезапно вынырнуть из утягивающей тебя трясины и ухватиться за протянутую руку. Дима устало смотрел на меня, а мне хотелось упасть перед ним на колени и благодарить бога за то, что он не забрал его. В карих глазах Димы я видел усталость и… нежность. Я так долго этого ждал, что потерял дар речи и никак не мог поверить в происходящее. Затем Дима снова уснул, но теперь я был спокоен: он просто спит, чтобы набраться сил и снова проснуться. Я дрожащими от волнения руками набрал номер Дениса, даже не подумав, что тот может спать. В последнее время мы действительно сдружились, я решил, что он должен узнать об этом первым. Сообщив ему новость, я позвонил родителям Димы. Его мама плакала, говорила что-то и снова плакала. На заднем фоне визжали дети, кто-то кричал: «Димка будет жить!», что вызвало у меня улыбку и мимолётное желание последовать этому примеру. До самого утра я сидел на диване, работая над переводами с глупой улыбкой на лице.