Non timebo mala

A limine (лат.) — с порога. Мальчик был обдолбанный и очень сладкий. На вид ему было лет шестнадцать, с азиатами никогда не знаешь наверняка. Крис даже не был уверен, что это шлюшка. Однако сейчас они находились в одном из районов, подконтрольных синдикату, так что можно было расслабиться. Крис оторвался от податливых губ и опустился в кресло, заставляя мальчишку стать на колени. Тот «подцепил» его сам — подсел за столик в каком-то баре — он был уже под чем-то и бесхитростно спросил, не хочет ли господин экзотического разнообразия. Крис усмехнулся — являясь полукровкой, так называемым «хафу», он привык к подобным заигрываниям и ответил пригласительным кивком в сторону выхода, где стояла его машина. И теперь, вольготно опустив руку на подлокотник, второй он расстегнул ширинку и приспустил резинку трусов. Посмотрел на мальчика по-звериному пристально и властно взял его за подбородок. Тот понял верно. Хмельно улыбнувшись, высунул язык и быстро подвигал им вверх-вниз, играясь. Крис ухмыльнулся, уже откровенно грубо схватил того за затылок и направил куда положено. Не заботясь о чужом удовольствии, насаживал, как ему хочется, пока мальчишка не подавился и забился, пытаясь вырваться. Крис не дал. За волосы притянул ещё ближе, усаживая себе на колени.  — Хватит. Отработал. На что сучёныш, всё ещё спазменно откашливаясь, кинул вызывающий взгляд из-под ресниц. Крис фыркнул:  — А ты та ещё сучка. Он не целовался с шлюшками и в этот раз не собирался, поэтому просто стянул с мальчонки штаны вместе с трусами, отшвырнув их куда-то на пол. Его палец сразу же проник внутрь без особого сопротивления, и Крис, уверившись в предположении о проституте, чуть отпихнул того от себя, чтобы натянуть резинку. Он хотел долго, с размахом, оторваться и надеялся, что у мальчишки найдётся ещё парочка. А тот, пользуясь моментом, цапнул что-то с валяющегося рюкзака и бросив через плечо «я щас», шмыгнул в ванную. Парень посмотрел вслед и, вскрыв пакетик, медленно раскатал резинку по члену. Чуть облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и решил, что ванна — это не плохая идея. Даже если эта растраханная дырка там себя смазывает, он не против посмотреть. Он подошёл, рывком распахнув дверь и подняв голову на мальца, так и застыл на пороге. На него остро уставились абсолютно трезвые, темные глаза. Мальчишка, голый, сидел на пушистом, белом половике, прислонившись спиной к стенке ванной, и методично вкалывал себе в шею густую, зелёную маслянистую жидкость. Когда он повернулся, жидкость колыхнулась, неумолимо втекая внутрь. Не ожидая подобного, Крис таращился на мальца ещё пару секунд, а потом отлип от двери — двинулся вперёд.  — Воу, детка, мы о таком не договаривались. Детка сощурила глаза, надавливая на шприц чуть сильнее, и ответила хриплым, неожиданно довольно низким голосом:  — Мы вообще ни о чём не договаривались. Всё ещё не решаясь помешать, парень сделал шаг вперёд и присел на корточки:  — Ладно, допустим. Но ты хоть не откинешься в процессе? Наглая ухмылка:  — На твой член откинусь.  — Ну, если так, давай, покажи. Едва вся жидкость оказалась внутри, малец ловко вытащил иглу, бросив шприц на половик, и поднялся, принимая руку любовника. На миг под натянувшейся тканью рубашки мелькнули повязки, и какая-то смутная мысль мелькнула в голове Криса, но он был достаточно пьян, чтобы не обратить на неё внимания. Крепко взял мальчишку за локоть и увёл в спальню, откуда огромные застеклённые окна показывали городской пейзаж так ясно, будто в телевизоре. Яркие огни вывесок квартала Ёсивары — основного скопления улиц развлечений в префектуре, где каждый стремился выделиться, подать себя, быть проданным за деньги или что-либо иное. Ночную муть смирял только коричневый бархат штор. Но как только Крис отпустил локоть, ожидая, что тот сам ляжет на постель, он был мгновенно остановлен:  — Сейчас. Две минуты.  — Ждёшь, чтоб накрыло, — осталось без ответа. Где-то вдалеке раздался выстрел и запищала сигналка — кажется, пуля разбила стекло в машине. Потом маты, снова выстрел и тишина. Саркастический голос мальчишки. Низкий, черт его побрал:  — Поцелуемся, дорогой?  — Я не целуюсь с шлюшками, детка.  — Как хочешь, — ничуть не огорчённо. Он отошел к окну и вернулся через минуту со смазкой из тумбочки.  — Какой предусмотрительный. Мальчишка пожал плечами и без лишних комментариев смазал себя, одновременно глядя снизу вверх и облизывая чужие пальцы. Едва он закончил, Крис резко развернул шлюшку спиной и без долгих предисловий нагнул, до боли сжав за ягодицы. Тот охнул:  — Сшш… — дернулся, вырываясь, но Крис крепко, одной рукой перехватил его поперёк груди, не позволяя лишнего движения. Криса вообще не волновало, получит ли начинающая отъезжать шлюшка свой оргазм или нет. А мальчишка, пусть эрекция и сошла давно на нет, всё равно вырвал свой кусок удовольствия — то, чего он хотел — тёмное, болезненное ощущение, будто его заперли в «железную деву», от которой потеряли ключ. И будущее больше от него не зависело. И прошлое больше не имело значения. В темноте, где заперто его сознание, только скалится, как шальная, шизофрения и зовёт его никогда не выходить обратно. Хлопнул ещё один выстрел, кто-то этажом ниже расхлопнул окно и послал стрелявшего на хер за то, что те дрянные ублюдки снова не дают ему спать. * * * Мики открыл глаза как по щелчку. Рядом с ним сопел парень с необычными светлыми волосами, уткнувшись лицом в подушку. Он не помнил, как они встретились, помнил только минуту просветления, его серо-синие ошалелые глаза в ванной и то, как его снова медленно накрыло. Отпечатки и сперма по всему телу как по написанному говорили о результатах этой встречи. Не в первый раз. Хорошо хоть повязки остались целы. Он осторожно поднялся, свесив ступни на пол. Голова была ясной, но на предплечье красовался огромный синяк, а тело болело всё, до единой кости, точно его долго били чем-то тупым и тяжелым. Рука автоматически поднялась к месту вчерашнего укола. Пора сделать перерыв. Он осмотрелся в поисках одежды. Ноги подкашивались, и как всегда очень хотелось пить. Нужно в душ, но оставаться здесь… Трусы он так и не нашел, надел сразу джинсы, рубашку и, что-то вспомнив, повернулся к спящему. Светлые волосы… где-то Мики его уже видел. Осознав, где, он закусил и так истерзанную губу и трижды проклял свою блядскую натуру. Надо же было именно на него и именно сейчас. Спешно умывшись, Мики задержался в коридоре, натягивая обувку и краем глаза замечая торчащий из брошенной куртки ствол, умыкнул его, засунув в рюкзак. Нет, он, конечно не… но мало ли. Дверь за ним даже не скрипнула. Через несколько часов Крис поднял голову с подушки. Честно, он развёл бы мелкого на утренний раунд, но тот умудрился убраться. Странно. Многие шлюшки запрыгали бы от радости, что подцепили крупную рыбу, и долго буквально не выпускали бы из рук, тряся за разные места. Особенно за карман. Но он основа вспомнил, что ещё необычнее — эта наркота. Просто какая-то жесть — такой цвет, точно это ядерная смесь. Не употребляя, или почти не балуясь наркотой, Крис по специфике… деятельности знал о ней очень много. Но такое… И эти тонкие, худые, как у подростка, запястья, связанные им его же щегольским галстуком, когда Криса окончательно потащило от такой вседозволенности. Мальчик хотел грубо. Мальчику было ровным счётом на себя плевать, как показалось. Может, поэтому Крис, тащясь от истинности роли Сильного — а не просто, как обычно, игры, заставлял мальчишку выть и просить, когда того колотило в муке, хотя первоначально не планировал думать о чужих чувствах. В какой-то момент мелькнула мысль, что если б он сейчас вздумал мальчишку задушить, тот бы слепо покорился ему, как судьбе. Было жарко и зажигательно. Уже привязанный, мелкий содомит с улыбкой Изиды дотянулся языком до соска, обвёл языком, втягивая и прикусывая, одновременно сжимая в себе внутри плоть. Криса перетряхнуло, и он, не сдержавшись, кончил. А это был только второй раунд. Сыто усмехаясь, парень посчитал вечер удачным и поднялся. * * * Через неделю, вальяжно облокотившись на барную стойку, Крис наблюдал, как его подчинённые методично превращают лицо какого-то несчастного в кровавую кашу.  — Говори, где подельники!  — На кого ты работаешь, с-сука?! — болезненный пинок и глухой стон.  — Короче, сам напросился, — один из мужчин в отвращении сплюнул на пол и достал орудие для отрезания пальцев. Увидев это, избиваемый тихо заскулил. Тогда Крис оторвался от стойки и плавным шагом приблизился. Подчинённые вежливо отступили. Он присел на корточки. В помещении без окон жалким рыжим светом освещалась только правая половина его лица. Мягкий, бархатный голос:  — Ну что, дружище, потрепали тебя, да? А мы ведь говорили с тобой ещё две недели назад. Помнишь, ты одолжил мне зажигалку? И я сказал тебе спасибо. А теперь ты, получается, плюнул мне в лицо. И не только мне. Ты очень огорчил нашего кумитё. И теперь отвечаешь. Но мы ведь оба знаем, что ты не сам это придумал, да? Ты для этого слишком тупой. Ты просто шестёрка. Ничтожество. И нам нужно знать, кто подбил тебя это сделать. Так что, будь любезен, расскажи нам, кто заставил тебя как страдать — ты, между прочим, за него сейчас умираешь, а он подставил тебя. Уже подставил — ведь мы тебя поймали, а его — нет. Разве это справедливо? Ты верно служил кумитё, он всегда ценил тебя, отмечал твою преданность, и ему было очень больно услышать о твоём проступке, — Крис за все время этого долгого гипнотического монолога двинул головой. — Он был очень огорчён. И он хочет наказать того, кто заставил тебя сделать плохо. Так кто это был? Мужчина в руках насильников обмяк. Его подбородок безвольно задрожал, и в результате огромного усилия над собой он только покачал головой.  — Уверен? — участливо спросил Крис. Тот скривил губы и снова дернул головой. — Ну, как знаешь, — и уже поднимаясь, равнодушно остальным: — Переломайте всё, что там есть. Нам нужна эта информация, — те кивнули, и он на секунду взглянул холодно снизу вверх, — кроме мизинца. Мизинец он сам себе отрежет. Потом. В наказание. Отвернулся и пошел к двери, не видя, как подчинённые обменялись взглядами полными какого-то смешанного чувства. Они много чего видели, но никак не могли понять, что бон за человек — его тон менялся в секунды, он мог говорить долго, сладко и в одно мгновение бросить потом какую-то жестокую фразу и, как сейчас, развернуться и уйти. Одно было кристально ясно — предавать бона или кумитё — более чем опасно, опаснее, чем во многих других кланах. Они потом, в баре, лениво переговариваясь между собой, согласились, что, если бы та шестёрка была в группе, маловероятно, что она соблазнилась бы на предательство. Крис тем временем поднял взгляд на дверь — его безмолвно ждал Арата. Впрочем, под этим именем он был почти неизвестен — свои и чужие называли его Красавчиком. Женщины — старые и молодые, богатые и бедные, красивые и уродливые велись на него, как на дьявольский нектар — даже те, кто здраво представлял себе последствия. И так же легко они от этого нектара издыхали: Арата, добившись их безусловного расположения, легко подначивал безнадёг на всякие самоубийственные штучки — поджоги, добычу информации, проституцию, особенно с целью втереться в доверие… Чтобы провернуть с отчаянной девицей эту штуку, особенно эффективным он считал сценарий, предполагающий разыгрывание безвыходной ситуации, где он либо добывает желаемое, либо его постигает скоропостижная смерть от рук кумитё. И, конечно, помочь ему могла только Она. Было в нём что-то такое: то ли подёрнутые вниз уголки миндалевидных глаз, то ли как нарочно сотворённая чувственная родинка над губой, то ли обаятельные ямочки при улыбке… но женщинами он крутил как хотел. Он сначала пылко, рьяно добивался или, наоборот, изображал печального всеми отвергнутого принца — женщины покупались на этот образ, едва столкнувшись с выражением печали в серых глазах, потом резко охладевал, а потом вдруг дарил минуту раскаяния или властной нежности, и именно эта нежность, как наркотик, действовала прямо в сердце. Именно ради минуты этой нежности-дозы женщины теряли разум. А Арата играл с этим, как кошка с мышками, в глубине души презирая как умных, так и дурочек. Зная Арату с детства, глядя на его забавы и развлечения, Крис тоже смотрел на женщин отчасти свысока. И не только на женщин, сама пресловутая «любовь» вызывала в нём лишь жалость к «пострадавшему» — сколько он видел парней, сбредивших из-за какой-то дурной сучки, которая, в принципе, игралась с «любившим» по тем же принципам, что и Арата. Страдает тот, кто влюбляется первым — это было предостережение для него, получше любого калёного железа на коже.  — Эй, аники, ты закончил на сегодня? — Арата улыбался до отвращения самодовольно. Крис дернул уголком рта, вроде — отвяжись, и вышел во двор покурить. Но тот не отвязался — увязался и услужливо поджег сигарету своей зажигалкой. Потом закурил сам. И он же первым прервал молчание.  — А я и забыл, каким неожиданно пугающим ты можешь быть. Тот вопросительно поднял брови, слегка поворачивая голову:  — Мы что, с тобой на дело давно не ходили? Арата пожал плечами:  — Уже не помню, когда. Было, но последний раз — ещё когда я в синдикат официально не вошел. Парень кивнул:  — Давненько.  — Не удивительно, работа у нас вообще разная. И действительно, Арата, в основном, девочками и занимался — борделями, порнографией, иногда, с большой охоты — разной финансовой деятельностью, помогая сайко-комон, но едва его пытались заставить заниматься этим серьёзно — уворачивался всеми силами и быстро возвращался в подчинённый ему квартал Есивара, выдавая себя за дурачка. С Крисом было сложнее: как бон — прямой наследник кумитё, он занимался всем и понемногу. Своего напрямую подчинённого отдела у него так и не появилось, но по всей префектуре у него висела информационная сеть и множество разносторонних исполнителей. В лицо знали только пятерых, двое из которых сейчас занимались несчастным в баре, а трое под видом журналистов крутились возле посольства, где назревал какой-то крупный шабаш, куда кумитё почему-то не пригласили. Но, по сути, при необходимости ему должны были подчиняться все, хоть тот же Арата. Так, например, случилось, когда кумитё был на совете синдикатов, а какая-то из шлюшек Араты после того, как она из-за неразделённой любви пошла по рукам, да ещё под видео, так и этак, закрылась в одном из «чайных» домов и угрожала самоподжогом. Она угрожала — а разбирались, конечно, Арата и Крис.  — Меня аж проняло, когда ты ему про верность втирать начал… Крис оскалился:  — Каждому своё. Ты умеешь говорить с девочками, а я — с мальчиками. Тот пфыркнул:  — Твоя правда. Уж кто-кто, а он знал о пристрастиях бона и, к тому же, повидав всяких извращений по специфике рода деятельности, относился ко всему на свете с истинно философской точки зрения. Крис, тем временем, отвёл сигарету от лица и посмотрел неотрывно на Арату, пытаясь что-то вспомнить. Взгляд у него был прямой и острый, не давал отвести глаза. Потом парня осенило. Он хлопнул друга по плечу:  — Слушай, у меня тут одно дельце есть, в твоём квартале. Не поможешь?  — Не вопрос, — мгновенно, даже не зная сути дела. Усмешка:  — Погоди, послушай. Я точно не знаю, но на границе видели, как к вам в квартал пробиралась группа подозрительных типов на легковушках. Учитывая твои последние жалобы, что кто-то впаривает наркоту за бесценок… Сам понимаешь, дилеров надо найти и убрать. Хотя бы «пулей». Арата мрачно кивнул:  — Сделаю.  — По дилеру нужна инфа. У меня есть догадки, но их нужно подтвердить чем-то существенным, так что лучше бы доставить его в штаб живым. Если нужно оружие, я в твоём распоряжении — обо всём договорюсь.  — Не, своего добра хватает, — усмешка, — но спасибо за предложение.  — Так что, сделаешь?  — Фигня вопрос. Они схлопнули руки в крепком пожатии, как бы подтверждая договорённость, и на секунду обнялись.  — Рассчитываю на тебя. И Арата улыбнулся улыбкой «только для своих», которую вряд ли видели хоть десяток его девочек:  — Как всегда. Но с тебя Джек Дэниэлс. Ящик.  — Что за банальности?!  — Тебе жалко?  — Ладно, не вопрос. Докуривая и провожая взглядом спину друга, Крис вдруг подумал, что живи Арата где-нибудь в Саудовской Аравии или Арабских Эмиратах во времена так, Авиценны, он бы сколотил себе состояние — как два пальца. Арата был делец — талантливый и беспощадный. Людей он почитал за инструменты и не стеснялся инструментами пользоваться для достижения своих целей — чего бы ему там ни хотелось. Но, парадоксально, жила в нем и другая сторона — черта, которая всегда сбивала Криса с толку. Несмотря на «талант», Арата был предан синдикату, как пёс. Вернее, не самому синдикату, а лишь четверым людям на его верхушке. Это, конечно же, вакагасире с женой — именно они подобрали на мусорке мальчишку девяти лет отроду, отсасывающему за копейки любому, кто согласится. Жена вакагасиры — одного из военных советников кумитё — Чиёко-онээ-сан — вообще представлялась ему чем-то вроде богородицы, если бы он только верил хоть в какого-нибудь бога. И это тоже было в нём чисто арабское — из всех женщин уважать только мать. Потом, по мере проникновения в жизнь синдиката, усваивая структуру, Арату приучили к уважению к кумитё, а за ним — и к Крису. Познакомились они на каком-то из приёмов, целью которого было сбить побольше денег с предпринимателей и заключить сделки по поводу недвижимости в соседней префектуре. Детей было много, им даже выделили залу, и наверное, они среди всех сошлись потому, что Арата тоже был «хафу». Крису тогда исполнилось восемь, его мать — иностранка — умерла при родах. Отец был настолько безумен, что даже дал Крису чужеземное имя — как она хотела — но, при этом, навсегда выделяя его из толпы ровесников. Арате на тот момент едва стукнуло одиннадцать, его давно отучили снимать штаны на предложение денег, но всё равно оставался какой-то отпечаток — дух искушения и разврата. Они позже сходились много раз, вдвоём переживая кризис того возраста, в котором Крис был склонен к патетическим монологам о собственном уродстве, а Арата больше молчал, но мог в неожиданное время в неожиданном месте начать бить зеркала и вообще любые предметы, содержащие его отражение. То, чего Крис не знал, так это того, что часть этой откровенно собачьей преданности происходило от его полного и естественного принятия прошлого Араты, как нечто само собой разумеющегося. Для него прошлое друга было просто длинной дорогой к синдикату, но для самого Араты — это была приоткрытая крышка Пандоры, заглянувший ему в лицо глаз Диявола. Но это так, лирика. Размышления на досуге, пока не истлела сигарета. После сцены в баре дико хотелось мальчика — да такого, чтоб до утра затрахать его до неузнаваемости. Почему-то вспомнилась та обдолбанная шлюшка — в ванной с иглой в шее, куда медленно втекает жидкость, похожая на подсвечивающийся жидкий мох — как он потом то бешено, то вязко-медленно насаживался, двигал бёдрами волнообразно, как смотрел, завораживающе — и покорно, и вызывающе — так что Крис будто слышал: «Трахни меня, а потом убей». Едва парень кончил, расслабляясь, как почувствовал мокрое прикосновение кончика плоти к своим губам.  — А не охуел ли ты, детка? — но едва бросил вверх взгляд, смолк на секунду — снова это «давай, а потом убей» или даже просто «убей» за то, что дерзнул. И Крис, впечатлённый, впервые задумался об этом. Высунул язык — провёл от ствола к головке. Тошнотворный привкус — так и знал, что будет мерзко. Снова подумал и рывком поменял позицию, впечатав мальчишку в кровать:  — Так и лежи, сучка, мордой в подушку, пока я не приду. Встал и ушел курить. А когда пришел, втрахал мальчишку в постель окончательно, наплевав на его желания вообще. Ему попадались разные мальчики — амбициозные, скучные, пресыщенные, просто развратные, пустоголовые, парочку раз — умные, но куда-то не в ту сторону… Даже самые непонятные и загадочные мальчики в этом мире искали себе хозяина — того, кто приручит их и поймёт. Согреет, обеспечит и так далее по списку. Но в этом… что-то в нём было — поэтому и не отпускало. Попросить Арату поискать? Может, тогда, после второго раза, он разгадает пазл, поймёт, что и этот как все, и уж тогда развеется это полуромантическое безобразие. Зазвонил телефон, Крис ответил мгновенно:  — Да, отец. Пауза.  — Поезжай сюда. Есть дело, и очень срочно. Без лишних слов Крис быстрым шагом направился к машине. * * * Отец сидел за низким столиком, засунув руки в широкие рукава кимоно, и внимательно слушал сайко-комона, первого советника. Хонбутё тоже сидел рядом, в европейском деловом костюме, возможно, только вернувшись с приёма в посольстве, куда отправился по ложному приглашению. Завидев Криса, кумитё чуть высунул руку, приостанавливая доклад:  — С тобой попозже. Садись, тебе полезно будет послушать. Крис, подавляя вздох, покорно кивнул и сел рядом. Их сайко-комон, при всём изяществе мысли, имел нехорошую привычку беседовать беседы, пока не кончится в лёгких воздух, и с особыми душевными отступлениями на абстрактные темы. Но при всём — на деле мужик был толковый, за то и держали. Однако, сегодня доклад был на удивление кратким. Крис некоторое время внимательно разглядывал узорные завитушки на бамбуковой панели и едва не пропустил окончание речи. Он оглядел присутствующих — все трое были мрачны и какое-то время многозначительно молчали. Потом кумитё коротко кивнул подчинённым — они быстро встали и вышли. Кумитё тоже встал. Ему в этом году исполнялось шестьдесят два, но сказать это по его осанке и манерам никто бы не смог. Он был всё так же строг к себе и окружающим и всё с таким же трудом переживал даже малейшие поражения. Крис, сидя, чуть склонил голову в поклоне, когда кумитё махнул рукой:  — Налей себе чего-нибудь, пока говорим. Тот кивнул и, привстав, налил в свободные чашки себе и кумитё что-то из мутновато-прозрачного кувшина. Когда отец повернулся к нему слегка боком, чтобы видна была только правая часть лица, и начал глядеть не на него, а в окно, Крис понял, что сейчас он услышит что-то неприятное. Так всегда было. Отец относился к нему с определённой мягкостью, и когда ему приходилось говорить что-то, упоминать что он не хотел вообще — всегда поворачивался так.  — Скажи, сын, за всё время я много требовал от тебя? Крис насторожился:  — Нет, отец, вы ничего не требовали. Кумитё удовлетворённо кивнул:  — А сейчас я буду… нет, не требовать, просить. Но сначала я бы хотел, чтобы ты был в курсе… Ты знаешь, что последние несколько месяцев мы ведём… полемику с синдикатом Инагава за Ёсивару. Крис кивнул:  — Я сегодня говорил с Аратой. В Ёсиваре недавно появились дилеры, которые торгуют чем-то вроде кислоты. Может, это и отдельные дельцы, но может… Кумитё, наконец, повернулся. Сел напротив на подушку за столик.  — Теперь, когда ты сказал, я почти уверен, что это их рук дело. Хотя… теперь это не так важно. На сегодняшнем совете кланов решили, что нам следует бескровно отдать Ёсивара Инагаве.  — Какого черта! — он не сдержался и вскочил. Заходил по комнате, представляя себе последствия, и взглянул на отца: — Разве они не соображают, что это наш основной источник дохода?! — и когда отец не ответил, мрачно заключил: — Они дразнят тигра. Кумитё опёрся локтем на стол и поднёс ко рту чашку. Выпил.  — Думаю, ты сам понимаешь, что Инагава дали им на лапу. Плюс, кому-то очень выгодно это побоище. Если мы столкнёмся в открытую, это ослабит оба синдиката, и остальным легко будет захапать себе обе территории.  — Но разве Инагава это не понимают?  — Ты что, не помнишь ублюдка, который у них за главного. Мозгов, я тебе скажу, у него за последние пять лет не прибавилось. Всё, что он хочет, — больше власти, денег и территорий. Бон заставил себя сесть.  — Решение уже утверждено? Кумитё покачал головой:  — Следующее заседание через три недели, но именно поэтому нужно торопиться.  — С чем? Кумитё помолчал, подбирая слова, и снова повернулся правой стороной лица.  — Какое-то время назад на границе Ёсивары наши люди задержали поставку непонятного штампа. Он не был похож ни на один из известных нам наркотиков. Тогда мы ещё были в хороших отношениях с главой, и я решил поделиться с ним. Результат наших экспериментов был внушителен, — он кинул взгляд на преемника и, видимо, решил, что и так рассказал слишком много. — Я заключил сделку с одним человеком, у которого есть партия этого штампа. Ты должен съездить туда и забрать наркотик. Снова молчание. Но Крис ценил и молчание — кумитё не привык объяснять, делать отступления, выражать намерения, мотивы. Он привык приказывать, а если и разговаривать толково,  то только с равными.  — Он спросил — а оплата?  — Я уже перечислил деньги на его счёт. Тебе нужно только съездить и забрать. Загвоздка только в том, что тебе нужно ехать в Неподконтрольную Зону. Всё уже организовано, в поезде тебя будет ждать посредник и проводник. Они проведут тебя по зоне. И насчёт посредника… поаккуратней с ней, зная твоё отношение к женщинам. Крис невольно усмехнулся и в ответ получил точную копию улыбки отца. Тот сделал над собой усилие:  — Ты обязательно должен его доставить. Этот штамп — он особенный. Он может вернуть голоса совета на нашу сторону. Парень кивнул:  — Я понимаю. Я следую всё возможное, отец. Потом встал и церемониально поклонился. Однако, уже у дверей не выдержал и обернулся. Отец был всё в том же положении, а с другой стороны, приоткрыв сёдзи, служанка подавала ему обед на деревянном подносе.  — Отец, можно вопрос? — дождался поднятия головы и кивка. — Скажи, то, что происходит, это то, что глава совета имел в виду под «расплатой»? По лицу кумитё можно было подумать, что он промолчит. Однако мужчина посмотрел и сумрачно ответил:  — Я полагаю, да. Но не думаю, что этого ему будет достаточно. Уходил он с непонятной тяжестью, близкой к дурному предчувствию.