Reconstruction

Алан стоял у зеркала и, нахмурившись, сосредоточенно красил волосы. Эта идея пришла к нему совершенно внезапно, но он сразу же реквизировал у жены краску и вот уже минут двадцать крутился перед зеркалом, воплощая в жизнь свой план. Хеп, качая на руках дочку, наблюдала за ним, стоя в дверях. Высунув язык, Алан расчесывался и вертелся, пытаясь разглядеть, все ли покрасил. - Папа у нас будет фиоле-етовый, - глумилась Хеп. – Фиолетовый как сли-ива, - Пэрис звучно зачмокала и протянула к отцу ручонки. Алан пробурчал что-то, ближе наклоняясь к зеркалу. Он уже начинал сомневаться в том, что идея увенчается успехом: краска и правда выглядела скорее как сиреневое мыло, хотя цвет должен был получиться бордовым. Алан уже забеспокоился: а ну как и впрямь станет фиолетовым? - Я что сказать-то хотела... - Хеп опустила дочь на пол и потянулась к шкафчику, чтобы достать перчатки. Пэрис сразу же деловито потопала по своим загадочным, но важным делам. - А ну дай сюда расческу. Я тебе говорила, что Агнесс звала нас в гости? - Нас?.. – усмехнулся Алан, покорно отдавая расческу. Сопротивление было бессмысленно. – С каких пор она стала приглашать «нас»? – Хеп, увлеченно расчесывавшая мужа, вопрос проигнорировала. - Если ты призываешь меня сейчас же запаковать зубную щетку и с песнями побежать греть мотор - вычеркивайте, - Алан поднял руки над головой. – Я сразу пас. - Ах, ну да, как же ты на люди покажешься с фиолетовыми-то волосами, - Хеп скорчила гримасу. – А вот на загривке ты вообще не прокрасил, видишь? Нет, Чарли, в самом деле, поехали завтра? - Она меня ненавидит! – проскулил Алан. - Это хотя бы взаимно, признай, - философски отметила Хеп и продолжила заботливо ворчать. - У тебя волос-то толком нет, а ты уже — сколько? — час тут торчишь. Спалишь всю шевелюру, экспериментатор мой разноцветный, - Алан терпел со смирением Исаака, которого собираются принести в жертву. – Впрочем, если уж ты так уперся, тогда, может, я прихвачу Пэрис и сгоняю на пару дней? Оставлю тебя на хозяйстве. Что скажешь? Уверен, что не умрешь с голоду? *** - Бороду не забудь покрасить, - на прощанье объявила Хеп, захлопнув дверцу машины и уже поправляя зеркало заднего вида. - Если сможешь отрастить, конечно. - Слива, - объявила Пэрис с заднего сиденья. – Папа-слива. - Папа-помидор, - кивнул ей Алан. Впрочем, по его скромному мнению получилось не так уж и плохо, что бы Хеп ни говорила. Пусть руки стали красными, точно обожженные (потому что не надо было забывать о перчатках!), он, по крайней мере, был не фиолетовым, а ядрено-бордовым. На солнце волосы вообще отливали медно-рыжим, так что Алан преисполнялся гордостью за свою искусность. Помощь Хеп он в расчет не брал – она ведь подключилась на завершающей стадии. Не в меньшей степени улучшало его боевой дух и осознание того, что ему не придется видеться с Агнесс. С этой родственницей Хеп (дальность родства он назвать затруднялся) он не поладил с первой же встречи и настолько основательно, что они и пяти минут не могли провести в одной комнате, без того, чтобы перейти на личности. Каждый раз это заканчивалось отвратительными перепалками, после которых Хеп с неделю называла Алана квохчущей клушей, говоря, что он ничуть не лучше всех скандалисток-тетушек и крестных, которых так недолюбливает. Упиваясь домашней тишиной – тем более приятной, если подумать, каким суетным и скучным был бы визит в гости, – Алан обедал, лежа на диване в гостиной и поставив на живот плошку салата с торчащей из нее ложкой (Хеп не позволила бы есть салат таким варварским образом, и Алан намеревался воспользоваться моментом). На журнальном столике перед ним стоял включенный ноутбук, который Уайлдер притащил в гостиную на автопилоте, сам не решив, зачем, а рядом - мобильник. В отдалении бормотал телевизор: - …Шторм получил имя Святой Иуда. Ожидается, что ураган накроет юг Англии в эту пятницу… Жуя салат, Алан косился на телефон, будто тот в любой момент мог обернуться ядовитой змеей. Он хотел позвонить. Снова. *** Темных очков было недостаточно, чтобы защитить глаза от яростного солнца, из-за которого даже коричневый ковер на полу холла гостиницы казался сгоревшим и обугленным. Алан всерьез подумывал о том, чтобы выпросить у осветителей сварочную маску и вытащить из нее защитные стекла – может хоть это избавило бы его от ощущения сгорающих зрачков. В ожидании ключей от своего номера он суетливо мерил шагами холл, злясь все больше на нерасторопных сотрудников гостиницы, из-за которых он не мог, наконец, избавиться от необходимости видеть коллег. Они тоже действовали ему на нервы: мечтательно-сонный Мартин, блаженно улыбающийся Дэйв, отыгрывающий роль уставшего рок-бога на все деньги, и Флетчер – такой абсолютно нормальный, что из глотки рвался крик. Алану мстительно хотелось видеть его огорченным, оскорбленным, несчастным. Хотелось знать, что ему тоже плохо, но Энди выглядел обычным – хмурым, помятым и вялым, как и все они последнее время. Это раздражало больше всего прочего, и Алан был вне себя от нудной, непрекращающейся злости, которая стала фоновым шумом его существования. Он не заметил красивого вида из окна своего номера – только пыль в углах и плохо вымытый слив в душе – а, распахнув дверь балкона, почувствовал запах уличной пыли вместо теплого аромата пожухлой травы. Кашляя в кулак, Алан позвонил, требуя вызвать горничную. Тощая мексиканка – на вид едва ли можно было дать семнадцать – покрываясь красными пятнами от волнения и растерянности, выслушала его гневную тираду, затравленно смотря снизу вверх из-под насупленных бровей и крутя в руках край фартука. - …какого хрена ты вообще здесь делаешь, если не можешь справиться с работой, которая по силу и умственно-отсталому?! – исходя на яд, выплюнул Алан напоследок, без тени смущения вымещая злость на непричастном человеке. – Вали обратно в Мексику свою, пусть мадре научит убираться! В этот момент он явственно услышал скрип – горничная так стиснула зубы, что они клацнули – и почти опешил. Девушка смотрела на него все с тем же тупым выражением испуганного животного, но по обеим сторонам челюстей вздулись желваки, будто она прикусила язык до крови, лишь бы не заорать в ответ. Алан представил, что сейчас из уголков ее рта потекут багровые струйки – и его гнев истаял. Злость сменилась пустотой, которую в ту же секунду заполнила беспредельная растерянность. - Я… мне… нужен новый номер, - промямлил он. Горничная, не разжимая челюстей, кивнула. Захлопнув за ней дверь, Алан вяло опустился на край кровати. Он чувствовал себя вымотанным, словно бежал марафон, и оттого лишь сильнее раздражался. Раздражение заложило уши точно ватой, и Уайлдер не сразу услышал, что в дверь снова стучат. - Держи, - стоя на пороге, Флетчер протянул ему чехол. - Не знаю, откуда в моем чемодане твоя камера, но держи. Первой мыслью Алана было выбить чехол из его рук: - Флетчер, мать твою! Зачем ты ее взял? - Да на кой хер мне? - равнодушно пожал плечами Энди, почти кинув Алану камеру. – На, подавись. У Алана сперло дыхание. Он хотел крикнуть, но горло сдавило. Беззвучно открывая и закрывая рот, чувствуя, как предательски подрагивает левая бровь, Уайлдер отрешенно подумал: пусть Энди, скорее всего, и ненавидит его (да что там, он сам себя ненавидит) – это по-прежнему Энди. От осознания этого простого факта непреходящая злость от усталости, вызывавшая вечную сонливость, но не дававшая уснуть, вспыхнула как порох. Чехол с глухим звуком упал на ковер. Руки двигались сами, Алан не контролировал, что он делал, пытаясь не то ударить, не то стиснуть в объятиях. Флетчер оказался быстрее – резкой болью вспыхнула заломленная рука. Бессознательно спасаясь от боли, Алан согнулся, хватая ртом воздух и беззвучно чертыхаясь. - Если не успокоишься… - Энди осекся. Хватка на запястье чуть ослабла, и Уайлдер, задыхаясь от возмущения, почувствовал, как свободной рукой Энди коснулся его затылка, взъерошил волосы. Собрав в горсть пряди, он чуть потянул на себя, бережно, почти лаская, и Алан вздрогнул, пытаясь вжать голову в плечи, – прикосновения к волосам и так никогда ему не нравились, а сейчас и вовсе вызвали омерзение. Однако сейчас гораздо сильнее напугала Уайлдера реакция собственного тела: жар и дрожащее напряжение, скрутившее живот, как страх высоты, как паника за секунду до падения в пропасть. - Я подам на тебя в суд, - хрипло пообещал он, скалясь. - Ага, конечно, - руки Флетчера резко разжались, и Алан, едва не упав, отпрянул к стене. - Не забудь указать в иске: не дал тебе сломать твои бесценные музыкальные пальцы о свой бестолковый твердокаменный череп. - Ублюдок, - выплюнул Уайлдер и тыльной стороной ладони утер губы. Ему бы взвыть, заорать благим матом или бухнуться – там, прямо там – на колени, послать всё к черту, и… но Энди, перед тем, как уйти, посмотрел на него так разочарованно и тоскливо, что Алан лишь выругался еще раз и заперся в номере, чтобы смотреть на темно-зеленые занавески и чувствовать себя отвратительно. *** Святой Иуда набирал силу постепенно и незаметно, пока Алан не обнаружил, что дневное небо приобрело седой цвет железа, деревья со стонами раскачивались, сорванные с веток листья темными облаками метались по двору, громко ударяя о стекла, а незакрытые окна вихрь захлопывал с такой силой, что по некоторым и вовсе прошли трещины. В городах было еще хуже — были даже новости о том, что в Саффолке ураганом опрокинуло двухэтажный автобус — так что Хеп сообщила Алану, что его холостяцкий отпуск затянется еще на несколько дней, поскольку у нее нет ни малейшего желания вместе с ребенком ехать через шторм и ураганный ветер, рискуя оказаться под поваленным деревом. От окон сильно сквозило, и тем приятнее было сидеть в хорошо отапливаемой студии. Алан был очень доволен своим решением никуда не ехать. Он занимался тем, что переставлял оборудование, мягкой кистью выметал пыль из разъемов и вентиляционных решеток, бережно протирал синтезаторы, переподключал их к сети - словом делал всё, чтобы отсрочить собственно работу. К тому же, это давало своеобразную передышку, чтобы подумать, попытаться уловить те ускользающие идеи, на грани мимолетной грёзы, которые он вынашивал уже не первый день. Слишком смутные, чтобы можно было оформить это во что-то конкретное, слишком назойливые, чтобы можно было отмахнуться от них как от несущественной блажи. Привыкнув решать свои проблемы, работая, он продолжал осуществлять стандартную схему — занять себя, чтобы не думать о том, о чем так хочется. Не закручивать нервы в узел, выматывая себя и доводя до срыва. Не лететь, как тупой мотылек, на свет лампы, чтобы раз за разом ударяться о стекло. Не вести себя так, как регулярно делал Алан-из-прошлого. Игнорируя вой ветра за окнами, он смог сделать более-менее приличное на его взгляд демо, но помимо того, что работа отвлекала, она еще и утомляла, и чем дольше Алан глушил звуковой волной всё то, что не хотел слышать в своей голове, тем сложнее становилось сопротивляться искушению взять трубку, набрать хорошо знакомый номер и задать простой вопрос: «Какие планы на выходные?». Превратиться в глазах Флетчера в одержимого преследователя — последнее, чего Алан хотел. Так, по крайней мере, он думал. Да, он не мог не признать, что его по-дурному завлекала идея такого развития событий: ведь он вполне мог бы превратиться в маньяка, преследователя, призрака, неотступную тень. В того, кто сможет мягкими улыбками и приветливыми, дозированными звонками получить право стать ближе, ближе и наконец занять место рядом. Так драматично, так заманчиво! Однако всё это было недопустимо, если только он надеялся сохранить то, что у него есть сейчас — Энди целых два раза ответил на его звонки и один раз по-настоящему выручил его (последнее, чего Алан ожидал от человека, с которым так нехорошо разошелся). Идея стать одержимым, воображаемые картины того, как он следит, следит и становится всё ближе, прежде чем наконец стать тем же, кем он был для Флетчера когда-то, – это было, чего скрывать, приятно и поэтично. Но только в воображении. В реальности Алана пугало то, что он может и в самом деле свихнуться на своей идее и всё испортить. Впрочем, сдерживала его еще и весьма самокритичная мысль — он не без оснований подозревал, что раз раньше, когда дело касалось Флетчера, ему никогда особенно не удавалось быть тактичным и мягким, ненавязчивым и вежливым, то вряд ли сейчас он будет более аккуратным. *** На том давнем прослушивании, когда он еще не знал, в какую бездну безумия и счастья ввергнет его эта секта выходцев из Бэзилдона, уже тогда Алан должен был почувствовать, что в этой компании надо уметь быть ловким и осторожным как лучший представитель дипкорпуса Её Величества. Почувствовать и впоследствии наловчиться стать именно таким. Но тогда Алан был занят другими мыслями — он попросту слишком нервничал и переживал, что его не возьмут. Сколько бы прослушиваний ни посещал тот Алан-из-прошлого, у которого даже борода толком не начала расти, ему не удавалось справиться с тревогой и бесконтрольной, застилающей глаза завистью ко всем, кто казался ему лучше. Так и сейчас ему аж дыхание спирало от того, как играл парень по имени Оливер. Выглядел тот как выпускник Оксфорда, при этом говорил с дичайшим шотландским акцентом, а играл настолько мастерски, что, если бы речь шла о прослушивании в консерваторию, Алан уже ушел бы, признав безусловное поражение. Однако сейчас Алан ловил себя на ощущении, будто он находится на концерте классической музыки (Оливер проигнорировал все возможности настроек звучания и играл на синтезаторе точно на обычном фортепиано), а такое однозначно не нужно в поп-группе. Это обнадеживало, но в черепе всё равно билась тупая навязчивая мысль «он лучше, он лучше, он лучше». Прислонившись к стене, Флетчер, позевывая и то и дело почесывая зудящую после бритья щеку, наблюдал за продюсером и остальными музыкантами. Студия Blackwing не располагала большими помещениями, поэтому всем кандидатам пришлось толпиться по ту сторону стекла от звукозаписывающей будки, где обычно сидел звукооператор. Классическая музыка вызывала у него усталость. Представить Оливера как сессионного музыканта в их трио было не просто проблематично – невероятно сложно. Он был хорош, - небо свидетель, он был великолепен! - но слишком самодостаточен, слишком рахманичен, слишком моцартен. Взгляд Флетчера невольно соскальзывал на другого кандидата в клавишники, тоже лощеного, тоже с претензией на высший класс, но при этом говорящего на типичном кокни. Тот стоял недалеко от Флетча, комкая в руках свитер, то и дело поправлял галстук – желто-черный, несколько короткий, как будто бы школьный – и с ревнивым беспокойством слушал, как играет Оливер. Этого обладателя желтого свитера Флетч встретил еще по пути в студию, и ему казалось, этот длинноволосый — вроде бы Алан; да, точно, Алан, он же представился минут пятнадцать назад, — этот хлыщ сможет выдать намного более эффектное и менее гладкое выступление, пусть ему и не удастся повторить такие же изысканные пассажи. Утомленный переливами симфоний, Флетч еще раз зевнул и обратился к парню-с-галстуком: - Ты Алан, да? Из Лондона? – тот кивнул почти опасливо, – QPR? Второй дивизион, уделали вчера Кардифф? - Два - ноль, - отозвался поклонник Queens Park Rangers, все так же настороженно косясь на Энди и, очевидно, торопливо пытаясь сообразить, за какую же команду болеет его собеседник. - Мой любимый цвет - синий, – с широкой улыбкой доложил Флетчер, и на лице парня-с-галстуком медленно расцвела догадка. Однако в следующий момент он помрачнел и с брезгливой гордостью потомственного аристократа на лице отвернулся от Энди. Флетчер подавил смешок. Ох уж эти футбольные фанаты. Ну ничего, если они будут работать вместе, Алан очень скоро поймет, какая команда — лучшая в стране. И это уж никак не Queens Park Rangers. *** Никогда те несколько секунд между гудками и приглушенным «Алло?» не длились настолько долго. Алан успел самым искренним образом раскаяться и только неожиданная судорога в пальцах не дала ему сбросить вызов, пока Флетчер еще не успел ответить. Но теперь отступать было некуда и, ошалев от решимости, Алан выпалил свое предложение, надеясь, что голос не выдаст всего его волнения на грани паники. Флетч на приглашение Алана прямо рассмеялся: - Ты предлагаешь мне проехать почти шестьдесят миль, пока ураган на своем пути сметает и роняет все, что можно смести и уронить? Повтори-ка еще раз — ради чего? - Свежий воздух и благоговейная тишина малонаселенной местности исключительно положительно сказываются на нервной системе и общем самочувствии, что особенно полезно в ситуации природных катастроф, - наигранно галантным тоном великосветского кавалера пояснил Уайлдер, и Энди рассмеялся. - Ты хоть понимаешь, как это звучит? – Флетч подождал ответа Алана, но тот молчал. – Это звучит, будто ты решил писать новый сольный альбом. *** Захлопывая дверцу такси, Флетч поежился. Не только потому что он только что сорвался с места и вызвал такси, чтобы в бурю и шторм ехать в глушь западного Суссекса, и только сейчас подумал, как должно быть комично смотрелось это со стороны, — но и потому что попросту было холодно. Солнце нагло обманывало всех — оно, такое же яркое как в начале осени, уже не грело, создавая лишь иллюзию тепла. Так же как не грела деланно бодрая улыбка встречающего его Алана — так улыбаются стоматологу люди, которые до полуобморока его боятся. Флетчер чуть было не развернулся к автомобилю, чтобы попросить увезти его отсюда как можно скорее, но Уайлдер, спохватившись, как будто бы затолкал свой страх куда-то в подвал и уже действительно сердечно поздоровался. - Молодость вспоминаешь? - Энди кивком указал на бордовые волосы Алана, тот фыркнул и протянул руку. - Дни безденежья и покрашеных по причине криворукости ушей? - продолжал Флетчер, твердо пожимая окрашенную в красный ладонь Алана и, к величайшему удивлению последнего, совершенно по-приятельски приобнимая его и хлопая по спине. Алан, так же быстро, так же приятельски обняв Флетча, пожал плечами. Шквальный порыв взметнул пыль, швырнул песок и листья вслед отъезжающему такси. Флетч чуть пошатнулся, не ожидая удара такого сильного ветра в спину, и машинально запахнул куртку на груди. Алан поторопился открыть дверь и посторонился, пропуская Флетча вперед. - А где Иствуд прячется? - снимая куртку, Энди очищал подошвы о коврик у двери, - что он, от тебя заразился дурными манерами и гостей теперь не встречает? - Его усыпили в прошлом месяце. - Черт… - Флетч заметно сконфузился того, что по незнанию поднял эту тему. - Болел сильно. Сказали, уже ничего не сделать. - Жалко… хороший был кошак. - И умный. - Кошки они вообще умные. - Иствуд – особенно. *** - Удивительно, правда? - ухмыльнулся Флетчер, закидывая руки за голову и потягиваясь. - Что именно? - Алан поставил на стол трехлитровый кофейник и чашки. Ему было почти тошно от того, как неестественно выглядит его гостеприимство. Все ведь должно быть совсем иначе, без этих фарфоровых чашечек и тарелки с тремя сортами сыра. Они не должны чинно сидеть в гостиной и беседовать. Куда лучше — студия. Работа. Споры и бессмысленные шутки - Мы несколько лет не разговаривали, а тут – три звонка, и я уже у тебя дома. Совершенно добровольно и, кажется, даже… - Энди усмехнулся, – даже рад видеть тебя, брюзга чертов. - Осторожнее со словами. Я могу подумать, что ты будешь рад видеть меня на регулярной основе. Представь: вернешься ты в студию, а там – я. Мой глумливый смех будет слышен в дальних кварталах восточного Берлина. - Восточного Берлина давно уже нет, - парировал Флетч, и Алан кивнул, признавая поражение. - Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Ты серьезно думал, я всё это время тосковал и мечтал о встрече? - А хоть немного? – насмешливо прищурившись, почти лукаво улыбнулся Уайлдер, но Энди только пожал плечами, и вся лукавость превратилась в кислую досаду. Алана окатило стыдом, он остекленевшим взглядом смотрел на чашки с кофе, не находя в себе сил поднять взгляд, а Флетчер продолжал, спокойно и дружелюбно: - Я не отказываюсь от своих слов: я действительно рад тебя видеть. Но, - в голосе промелькнула обескураживающая растерянность, - но и без тебя я, живу… нормально. И… и все нормально. - Всегда знал, что ты бессовестный черствый сухарь. Флетчер криво усмехнулся: - Если бы у меня была совесть, я бы давно удавился. Хватить читать дамские романы, Чарли, серьезно. Даже я завязал. Алан представил, практически увидел со стороны, как он сейчас медленно поднимет голову и как Флетчер оборвется на полуслове, пораженный всей его стоической, но драматичной натурой, скрывающей бурю страстей за высокомерным фасадом. Представил и одернул себя — такое недопустимо. Так нельзя. Однако в этот момент он почувствовал на себе взгляд и, быстро покосившись на Флетча, ужаснулся тому, как смертельно-серьезно смотрит на него Энди... *** Еще по пути сюда Флетчу следовало догадаться, что принимать приглашение — плохая идея. По ходу разговора легче не становилось. Чем дальше, тем больше он узнавал того, прежнего, своего Алана, и в то же время понимал, что Уайлдер уже давно другой, пусть сам Алан этого и не осознавал и, может быть, никогда полностью не осознает. С тянущей глухой тоской Энди думал, что тот человек изменился и никогда не вернется. Осознавать это было неуютно – ведь и он поучаствовал в том, чтобы Алан стал нынешним собой: с неизменной родинкой возле щетинистого подбородка, с седыми перьями на висках у плохо прокрашенных корней и с виднеющимися на белках уставших глаз нитками сосудов. Будь он действительно совестливее, он, возможно, корил бы себя, упрекал именно себя в том, что из них получились болезненно несовместимые люди, которые упрямо тянулись друг к другу, заранее зная, что ничего не получится, однако подвиги самого Алана по имя возвеличивания себя отрицать было нельзя. *** Взгляд Энди, тяжелый и полный всех тех слов, которые так никогда и не были высказаны, ощущался как удар. Стараясь не смотреть ему в глаза, Алан обернулся к окну — и увидел то, от чего сердце сделало кульбит и застряло где-то под кадыком. Еще весной он прибил к огромному старому тополю возле бассейна кормушку для птиц. Это было мило и пасторально, и дочери нравилось смотреть на синиц и зябликов. А сейчас на этой кормушке сидел толстый енот, чья лапа застряла между рейками. Это было и комично, и нелепо, и жутко — зверь скалился, пытаясь вытащить лапу, пока вокруг метались подхваченные вихрем ветки и листья. Казалось, Алан слышит его паническое верещание даже через стекло. Алан пару раз моргнул, соображая, и изменился в лице. Чашки с кофе тонко звякнули и опрокинулись, когда он, задевая край стола коленом, бросился в холл: - Я сейчас! - Ты свихнулся? - наверное, Энди не мог бы выглядеть более изумленным, даже если бы Алан посреди разговора накинулся на него с кулаками. - Там енот! - крикнул Алан, как будто это все объясняло. - Какой енот, Чарли? Там же ураган… – начал Флетчер, но задержать Алана не успел. Натягивая на ходу куртку, тот выбежал во двор, и буря гулко ударила не плотно закрывшейся дверью. В холл ворвались ветер, ветки, дождь. Стоя в дверях, Флетч видел, как Алан бежит через двор к кормушке, в которой Флетч, хоть убей, не видел никакого енота. - Чарли, ты больной на голову придурок! - крикнул он вслед. - Чего?.. - не расслышав, Уайлдер обернулся, и у Энди вырвался скомканный полузадушенный крик: тополь покачнулся с глухим треском – и рухнул, страшно медленно и необратимо. Оглушенный и в мгновение отупевший, Флетчер бросился к упавшему дереву, заплетаясь в ногах и леденея от мысли, что могло случиться самое худшее — где-то там был Алан. И сейчас его дутой синей куртки не было видно за поваленной массой скрюченных веток. *** Уайлдер, задыхаясь от волнения, лежал на земле, рухнувшее дерево остановилось в нескольких сантиметрах от того, чтобы перебить ему ноги. - Все в порядке! – расхохотался он, даже не пытаясь подняться. – Все в порядке, Флетч! Енот успел сбежать! – он на пару секунд закрыл лицо ладонями, чтобы перевести дух, и снова закричал в полный голос: - А видел, видел, да?! Как оно упало! – Алан взмахнул руками и засмеялся еще громче. От всплеска адреналина шумело в ушах, и тряслись руки. В мозгу было пусто. Даже не страшно – пусто. Энди почувствовал, что его ноги стали ватными. Он смог сделать только еще пару шагов и сам, точно поваленное ураганом дерево, начал крениться и рухнул на колени рядом Аланом. А тот, задыхающийся, бледный и буквально светящийся, нервно смеялся и, ощупывая длинную царапину на щеке, сбивчиво объяснял, что он успел вовремя отскочить в сторону, что тополь оперся верхушкой о крышу студии, что ему очень повезло, «иначе прибило бы нахрен». А вокруг ревел ветер, деревья скрежетали и трещали под его порывами, в воздух взметались тучи палых листьев. Где-то в отдалении грохнула неплотно прикрытая створка окна, и точно по команде в этот момент ливень усилился, закрывая стеной воды всё на расстоянии более четырех метров. Тяжелые капли косо хлестали по лицам, но Алану и Флетчу это было совершенно безразлично. Они не осознавали, что промокли, что ноябрьский холод пробирает до костей, не замечали беснующегося вихря — они ощущали себя на своем месте. И это было… жутко. Непривычно. Потрясающе. Флетч, точно завороженный, протянул ладонь к лицу Алана, скользнул пальцами по скуле. Алан замер, словно не зная, как реагировать. - Там был енот… - пробормотал он, едва разборчиво. Флетчер покачал головой: - Не дури, там никого не было, - поднявшись, он помог Алану встать, - ты просто не хотел продолжать разговор. - Там был енот! - У тебя всегда были такие еноты, чтобы сбежать, - удушающая волна страха отступала, оставляя место нарастающему раздражению. - Чуть что покажется тебе слишком сложным, как ты находишь предлог, Самое Важное Дело, без которого мир закончится — и бежишь. Чтобы никто не забрался к тебе под кожу, даже если ты сам пытаешься освежеваться и вывернуться наизнанку. Ты поехавший! - Алан хотел прервать его, схватив за плечо, но Флетчер увернулся. - Господи, это невозможно. Я уезжаю. Нахер всё это. Почему я вообще решил, что с тобой можно говорить по-человечески?! Уайлдер открывал и закрывал рот, ошарашенный такой острой и такой ребячливой обидой на то, что ему не поверили, его назвали выдумщиком. *** Проводив взглядом такси, Алан громко выругался и ударил кулаком по раме разбитого окна. Бестолковый, беспросветный идиот Флетчер! Как упрется на чем-то своем — его не сдвинуть и танком. Совершенно не изменился! Почему Алан вообще решил, что с ним можно говорить по-человечески? Что они смогут хотя бы немного пообщаться без того, чтобы скатиться в пропасть ненависти и зацементированных обид? И — главное — дался же Флетчеру этот енот! Алан точно знал, что ему не примерещилось, но как доказать… и тут его озарило — камеры! Камеры, которые он еще год назад установил по всему двору. Надо просто включить вчерашнюю запись и показать Флетчу. Какие еще нужны доказательства того, что Алан не спятил и не придумывает енотов, чтобы уйти от разговора? Отматывая запись на предыдущий день, Алан уже набирал телефон Энди. Да, он позвонит Флетчу и скажет, что тот был неправ, называя Алана сумасшедшим. Потому что там был енот. Да, Флетч согласится, ведь это именно то, что люди делают, когда им предъявляют неопровержимые доказательства. Алан снова позовет его приехать, чтобы показать пленки, и Энди извинится, и они нормально поговорят и хорошо проведут время, и уже не будет так страшно неловко или неестественно. Потому что Флетчер, конечно же, поймет, как он ошибался, а Алан, конечно же, найдет все нужные слова, которые должен был сказать. Магия перемотки заставляет Алана снова залезть под поваленное дерево, медленно поднимает и восстанавливает ствол сломанного тополя, а съехавшие от удара ствола черепицы с крыши студии взлетают в воздух, возвращаясь на свои места. Алан уходит от дерева к дому, и казалось бы, именно сейчас у кормушки должен появиться енот. Глупый, толстый, прикормленный на помойках енот, не умеющий обкрадывать птичьи кормушки, который решил, что ураган Святой Иуда — самое подходящее время для прогулки. Но енота всё нет. Алан потряс головой, только сейчас заметив, что в трубке уже идут гудки звонка. Алан сбросил вызов. Енота действительно не было. Тяжело выдыхая, Алан медленно вернул телефон в карман, оперся локтями о стол и замер, спрятав лицо в ладонях. *** Флетчер невольно вздрогнул, когда услышал звонок (пропущенный вызов Алана он видел, но перезванивать не стал; хватит с него приключений). Однако к его облегчению, на этот раз это был Миллер, который, предварительно уточнив всё ли в порядке с родными Энди, не попал ли никто в беду во время урагана, сообщил, что группе предлагают благотворительный концерт. - Не помню, чтобы я когда-нибудь возражал против этого. - Это еще не все. Дама, с которой я говорил, так активно намекала на реюнион хотя бы для одного концерта, что я почти подумал, что у нее нервный тик. - Реюнион, она серьезно? Звать Алана? - Март и Дэйв перевели стрелки на тебя — сказали, что примут любое твое решение. Искушение согласиться было так сильно, что Флетч едва не выпалил, что идея отличная, он безусловно поддерживает. Разум услужливо напоминал всё, ради чего можно было терпеть и перепады настроения, и ослепляющую ревность, и болезненное самолюбие, и гордость, и претензии. В солнечном сплетении приятно вздрогнуло всё то туманное и уже достаточно размытое удовольствие и напряжение, от которого дрожали натянутые как струны нервы, пока марево не разрушилось вдруг от одного воспоминания случая, когда группа снимала клип на One Caress. Режиссера внезапно настиг приступ вдохновения, и он предложил Алану занять место старика, который по первоначальной задумке стоял с протянутой рукой на пристани, однако Уайлдер категорически отказался. - Что тебе не нравится? – то ли лаял, то ли смеялся Дэйв. – Это же понарошку, - Алан недружелюбно оскалился: - Я не буду просить милостыню. Даже понарошку. *** Перед глазами стояло лицо Алана, - того Алана, которого только что едва не пришибло деревом, и того, который кричал, доказывая, что енот был, и того, который никогда не будет просить милостыню, - и Флетч смог только негромко пробормотать: - Это того не стоит… - Чего говоришь? - не расслышал Миллер. Энди беззвучно и невесело рассмеялся от мысли, что чуть было не позволил ввергнуть себя в пучину разрывающей душу драмы в лучших традициях тех самых книг, которые он перестал читать. - Говорю: лучше не надо. Ободранный шквальным ветром ясень под окном слегка покачивал уцелевшими ветвями. Святой Иуда оставлял в покое истерзанную Великобританию, чтобы уйти на континент и там истаять, исчезнуть, выплеснув остатки своей ярости, в тысячах километрах от Суссекса, тополей и толстых енотов.