Fall is here, hear the yell. Back to school, ring the bell. Brand new shoes, walking blues. Climb the fence, books and pens. I can tell that we're going to be friends.
Новое утро — новая боль. Он не забывает о своей верной спутнице даже ночью. Боль пробирается в его ночные кошмары, стискивает страхом сердце, оплетает тело и впивается кровожадными зубами в поврежденную ногу. Он просыпается в холодном поту, стирает влагу со лба. Года отточенным движением протягивает руку над кроватью, нашаривает на тумбочке оранжевый пузырек. Пусть, сразу две таблетки. Иначе — невыносимо. Иначе он свернется беспомощным комком мышц на кровать и будет стонать от рвущей внутренности боли. Проходит бесчисленное количество минут, прежде чем он снова забывается в полудреме. А через час противным писком разражается будильник. Он снова просыпается и он раздражен. Хотя, он раздражен половину своей жизни. Боль притупилась, но не настолько, чтобы вздохнуть свободно. Двери поликлиники распахиваются, Хаус стоит на пороге. Трость, рюкзак, пальто — как обычно. Кадди разговаривает с медсестрой, на лбу виднеется морщинка — что-то идет не так, как ей хотелось бы. — Что, у нас опять какая-то проверка? — С чего ты взял? — Ну, ты ведь не каждый день надеваешь блузку с таким вырезом и лифчик с косточками? Женщина закатывает глаза, сует ему в руки стопку каких-то отчетов, которые, она знает, он выкинет в первую попавшуюся мусорку или отдаст Кэмерон. Смотрит на Хауса странным взглядом, по которому сложно определить, взбесил ее Грегори, или насмешил. Врач улыбается, наигранно заглядывает в вырез блузки и удаляется, постукивая резиновым наконечником трости об пол.Walk with me, Suzy Lee. Through the park and by the tree, We will rest upon the ground. And look at all the bugs we found. Then safely walk to school, Without a sound.
Уилсон взял отгул на день, ему не у кого воровать с тарелки еду. Он пристает к Кадди. Они сидят за столиком на улице. Весна, безветренно, и так хорошо. Ее темные кудри блестят на солнце, он неосознанно любуется этими переливами, она только посмеивается. Он тянет руку, хочет утянуть с ее тарелки кусок мяса, она шлепает его по руке. Смеются. Все повторяется каждый день. Ночные боли. Дрянное утро. Мотоцикл-дорога-вход в больницу. Она почти каждое утро раздает указания медсестрам, и почти каждое утро он натыкается на нее. Ему не нравятся дни, когда у нее есть дела поважнее, чем встречать его с порога. — Отличный костюм, доктор Кадди. Он как бы говорит: «Я профессионал, но все еще женщина». Вообще-то он прямо выкрикивает вторую часть. — Твоя большая трость тоже довольно заметна.Well here we are, no one else. We walked to school all by ourselves. There's dirt on our uniforms. From chasing all the ants and worms. We clean up and now its time to learn.
У нее был плохой день. Взбешенное начальство, Хаус устроил истерику из-за запрещенной биопсии, необходимость оставаться на работе допоздна из-за бумажной волокиты. В такие дни она больше всего мечтает о ком-то, на кого можно было бы опереться. В такие дни она чаще всего думает о том, что Хаус — не такой уж и плохой мужчина. Она слишком одинока, чтобы запрещать себе такие мысли. Перед глазами уже рябит от бесконечных цифр, отчетов, бланков, когда острый слух улавливает постукивание резины об пол. Значит, еще пара секунд, и дверь распахнется, а в щель просунется ехидная физиономия Хауса. За много лет она изучила его привычки досконально. Он не меняется. Он подходит к ее столу, хмурым взглядом окидывает кипу бумаг на ее столе. Зачем пришел? Чего хотел? Он уже в пальто, а на плече висит потрепанный рюкзак, с которым он не расставался ровно столько, сколько Кадди себя помнила в Принстон-Плейнсборо. В пальцах брелок с ключами от мотоцикла. Определенно, шел к выходу, и зачем-то свернул в кабинет начальницы. — Решил попрощаться? Она поднимается с места с кипой бумаг, которую нужно поставить на полку. Он вытягивает трость и подцепляет нижнюю папку резким движением, она только вздыхает, глядя на на рассыпавшиеся у ее ног документы. Наклоняется, собирая все в кучу. — Да. Попрощаться. С твоей задницей. Правый уголок рта изгибается, искривляя губы в ухмылке. Она уже даже не злится. Только смотрит на него, склонив голову к плечу, как бы оценивая, он совсем идиот, или еще нет? Хотя, это же Хаус. Они стоят друг против друга. Слишком близко. Хаус никогда не вспомнит, что тогда на него нашло, но он тянет женщину свободной от трости рукой на себя, прижимая, и касается губами губ. Легко, оставляя ей право выбора. Так не похоже на Хауса. И как будто напряжение, повисшее в комнате, разом пропадает. Лиза под его руками судорожно выдыхает, целуя мужчину откровеннее. Жесткая рука зарывается в ее волосы на затылке, ее тонкие руки обвиваются вокруг его шеи, пальцы касаются щетины на скулах. Звук упавшей, потерявшей поддержку трости их отрезвляет, заставляя оторваться друг от друга, загнанно дыша, столкнувшись лбами и глядя друг другу в глаза.Numbers, letters, learn to spell. Nouns, and books, and show and tell. At playtime we will throw the ball. Back to class, through the hall. Teacher marks our height. Against the wall.
Ничего более безумного, чем поездка на заднем сиденье мотоцикла в юбке и на каблуках, Кадди придумать не могла. Но так ли это было важно, когда под руками ткань его пальто, и чувствуется его колотящееся сердце? Они едут к нему, и это не обсуждалось и никак не обозначалось. Он тормозит у дома, ставит байк на подставку и оборачивается. Он будто спрашивает: это точно то, чего ты хочешь? Она стаскивает с головы шлем, широко улыбается и тянет его за собой. Они вваливаются в дом, и как в старой викодиновой фантазии, он с порога стаскивает с нее пиджак. Он обращается с ней, как с фарфоровой куклой. Как с силуэтом из дымки, который может вдруг раствориться и исчезнуть в темноте дома. Он циник и для него давно нет ничего смущающего в сексе, но каждый сантиметр оголенной кожи этой женщины вызывает странное благоговение, какого он не испытывал в церкви. Эта женщина. Она захватывает его сознание, кружит голову. Ее гибкое тело и теплая кожа, ее тихие стоны. горячие пальцы, касающиеся шрама на ноге. Ему страшно. Он ненавидит себя. Он знает, что урод. Она вдруг касается кожи возле поврежденной мышцы губами. Он вздрагивает, поднимает ее за плечи и целует как-то совершенно особенно. Он, что, плачет? Эта женщина. Послание Бога? Вроде, эй, парень, смотри, я есть. Если бы не я, этой женщины у тебя бы не было. Она нависает сверху, целуя его. Ему никогда не было так хорошо. Ее худые плечи под пальцами подрагивают, когда она опускается. Движение в унисон. Жарко. Почти душно. Она — все, что нужно, чтобы продолжать двигаться вперед, как бы банально это ни звучало. Она и загадки.And we don't notice any time pass We don't notice anything We sit side by side in every class Teacher thinks that I sound funny But she likes the way you sing
Проходит время, прежде чем все привыкают ко вдруг подобревшему Хаусу и счастливой Кадди. Они все так же ссорятся по поводу зубных щеток и просмотра вечерних шоу. Они живут вместе — это случилось почти сразу. Они взрослые люди, они не хотят терять время. Они нужны друг другу. Уилсон приходит по вечерам. Они разговаривают втроем, пьют пиво и смотрят матчи. Кадди не похожа на знакомых Уилсону жен. Она как-то особенно относится к Хаусу. Смотрит с ним бои грузовиков и болеет за Биг Фута. Уилсону легко с ними, и он не чувствует себя пятым колесом. Они так естественны в своей любви. Команда Хауса с удивлением наблюдает за спорящими посреди коридора Грегори и Кадди. — Если ты вскроешь пациенту череп, неделю будешь спать на диване! — Сама же первая ко мне на диван приползешь! И они идут вскрывать череп и спасать пациенту жизнь. Кадди дуется до конца дня, Грегори добросовестно укладывается на диване, и она, действительно, приходит к нему ночью. Укладывается к нему под бок, привычно стараясь не потревожить больную ногу. С Хаусом тяжело. Тяжело безумно, особенно, когда наблюдаешь, как он глотает викодин. Без Хауса еще сложнее. И лучше так, чем никак. Мужчина улыбается, проснувшись от того, что диван прогнулся, а через секунду шею защекотали мягкие кудри Лизы. Он чувствует себя странно счастливым. Последнее время он почти перестал просыпаться среди ночи от кошмаров, и стал меньше глотать викодин. С Кадди ему почти удавалось забывать про боль. Иногда.Tonight I'll dream while in my bed, When silly thoughts go through my head. About the bugs and alphabet, And when I wake tomorrow I'll bet That you and I will walk together again. Cause I can tell that we're going to be friends.
Одним из тех теплых и уютных вечеров они сидят в гостиной вдвоем. Кадди, с книгой, устроилась на ковре. Она совсем домашняя сейчас в мягких брюках и футболке, босая, и так идеально вписавшаяся в обстановку его дома. Он сидит на диване, позволяет ей упираться затылком в его колено, и перебирает струны гитары. Бесцельно, не пытаясь сыграть что-то определенное. Вдруг касается струн иначе, вырисовывая до боли знакомую Кадди мелодию. Она запрокидывает голову, желая взглянуть Хаусу в лицо и широко улыбается. Легкий перебор струн, и она поет. Тихо-тихо. Песня такая простая и светлая, и от нее почему-то безумно хочется жить. Это их песня. Хаус заканчивает хриплым голосом: — Cause I can tell that we're going to be friends, — последний раз касается струн и откладывает гитару. Подхватывает Кадди за плечи и тянет к себе, на диван. Она легко целует его и утыкается лбом в твердое плечо.Использована композиция: The White Stripes — We're going to be friends. Эта же композиция является саундтреком к самому сериалу.