***
В любом случае, даже если я и попал в несовершенную Программу, я уже должен был вернуться в свою затхлую квартирку штата Иллинойс, сидеть на полу и пытаться привести состояние в порядок. Что не так? Почему я просыпаюсь у той самой маленькой речушки? Когда я открываю глаза, первое, о чем я думаю — это как бы было хорошо вновь ощутить ту прохладу, как в первый Запуск. Глупо. Это действительно глупо, Уильям. Еще немного я пытаюсь понять, что я до сих пор здесь делаю, а главное — почему. По здешним меркам прошло уже около одного дня. Что из этого? Роберт что-то перепутал. Нет, я не готов остаться здесь навсегда. Совершенно не готов. Я сажусь. Передо мной — Элисон, расчесывающая волосы длинными белыми пальцами. Как только я вижу ее, сознание предательски напоминает ее чарующий голос, и в животе невольно разливается приятная, тягучая, как мед, истома. — Уже проснулся? Добрый вечер, — тихо говорит она и притягивает колени к груди. Я долго смотрю на нее, все еще не понимая: это мне до сих пор снится, или я еще не достиг Паузы? Через несколько минут раздумий и бесцельной наблюдательности, я все же останавливаюсь на первом варианте. — Вечер добрый, — киваю я. Окружение все то же, только вот почему-то я уже не на поляне. Шея уже не так сильно болит и, кажется, кровь больше не идет. Рука автоматически тянется к затылку и застывает на том месте, где была рана. Там я обнаруживаю какие-то липкие листья, а поверх них — хлопковую ткань. — Ты... — начал я, но не смог договорить, а просто поднял полные удивления глаза на свою спасительницу. — Да-да, — она заулыбалась. — Знаешь, инфекция и все такое... Я не знаю, как ее отблагодарить, а просто натянуто смеюсь. В воздухе витает запах опилок, сырости и, к тому же, напряжение. Слева от меня что-то громко квакает, и я, обрывая смех, поворачиваю голову. С одного из тех скользких камней, за которые я когда-то держался, большими черными глазами на меня смотрела темно-серая, почти под цвет окружения, лягушка, презрительно открывающая рот и не отрывающая от меня взгляда. Я поежился, а она еще раз громко квакнула, чуть прикрыв блестящие черные бусинки глаз. Элисон внимательно смотрит на нее и, немного подумав, протягивает руки. Лягушка прыгает ей навстречу и пристраивается в ладонях. Я слышу смех. — Ты любишь... живность? — спрашиваю я, странно наблюдая за тем, как девушка проводит кончиками пальцев по скользкой коже. Элисон кивает. — Сколько тебе лет? — К чему вопрос? — она говорит слишком философским тоном, но не смотрит на меня. — По вашим меркам, мне почти шестнадцать. — То есть, тебе пятнадцать, верно? — бормочу я. Девушка кивает. — Но... ты ведь еще ребенок. — Ты не указал возраста в Анкете. Это твоя вина. В голове не укладывается. Мне — тридцать, ей — пятнадцать. Господи, пятнадцать! Я очарован ребенком. Тогда чему я удивляюсь? Дети все хорошенькие. Сейчас главное не возиться с ней, как с собственной дочерью. — Почему ты так реагируешь? Для одного парня, к которому я однажды попала, возраст не имел значения, — Элисон опустила лягушку на землю. Последняя удивленно повернула голову и, громко квакнув на прощание, ускакала прочь в высокий темно-зеленый куст. — Это очень... странно. — Я тоже считаю, что возраст — только число. — Тогда по чему измерять людей? Мой вопрос, видимо, немало удивил Элисон. Она наконец подняла на меня глаза и пару раз моргнула, будто пытаясь убедить себя, что вот он я — перед ней. — По душе, — просто отвечает она. — Я не верю в душу. — Если в вашем мире для меня нет плоти, тогда с кем ты сейчас говоришь? А девушка действительно верно говорит. Но все же я думаю, что разговариваю с какой-нибудь голограммой. А хотя... Почему бы не поверить в то, что она пытается мне втолковать? Я ведь на секунду поверил, что она настоящая.Часть вторая
30 марта 2014 г. в 14:40
Наверное, это открытие привело меня в немой ужас. Наверное.
Элисон выглядела живой. Нет, она была живая. Я мог дотронутся до нее рукой, мог слышать ее дыхание и почти был уверен, что, когда я начинал говорить, она слегка улыбалась.
Когда она молчит, молчит и все вокруг. Будто слушается ее, повинуется только ей, а не мне, и я почему-то начинаю понимать, что жить в этом мире — значит делить его с Элисон. Она владеет тишиной, и она - неотъемлемая часть того мира, в котором я сейчас нахожусь.
Сомнений не было, я попал в сбивчивую Программу, просто напросто сбитую с толку, с основной волны. Почему именно я? Это мой первый раз. Ну, второй, разницы почти нет.
Когда-то я думал, что только Программа может быть идеальной. Теперь же, убедившись в обратном, я понимаю — идеального больше не осталось.
— Скажи, — обращается ко мне Элисон, аккуратно перебирая в руках сорванные цветы. — Я очень похожа на часть Программы?
Мне не хочется ей лгать, но... Если присмотреться, она действительно не слишком-то похожа на выдумку. Я могу ее тронуть. Моя рука покоится на ее плече. Вот она — живая, чуть колеблемая своим же дыханием.
— Нет, — все-таки признаюсь я, хотя в большей степени я склонялся к другому мнению.
Она посмотрела на меня. Тут-то и понимаю, что глаза у нее не совсем карие. Бронзовые. Глаза цвета расплавленной бронзы с легкой примесью серого.
— В предыдущей Программе мне говорили странные вещи, — девушка снова опустила глаза. На этот раз на свои ладони. — Что-то о сбоях, и во всем винили меня. Они хотели удалить меня вместе с Программой, но заблудились в своей же реальности.
Я не знал, зачем она говорит мне все это, но внутри меня загорелось действительно живое любопытство, которое необходимо было удовлетворить.
— В своей же реальности?
— В их представлении была пустыня, — пояснила Элисон, заметив, что во мне проснулся интерес. — Это была какая-то девушка. Избалованная блондинка, знаешь. Она заполнила немало Анкет на таких, как я, и все, как один, томились в той самой пустыне, о которой я говорю. Там было четыре парня и я.
— А... откуда берутся запрограммированные... люди? — выдыхаю я. Действительно, я не знал и не был ознакомлен ни с историей, ни с правилами. Наверное, мне нужно было предусмотреть это.
— Мы живем так же, как и вы, только можем перемещаться по Анкетам. Размножаемся, едим, пьем, умираем, ну и дальше по списку, — она грустно улыбается и ложится на спину, все еще смотря в небо. — Это сложно объяснить. Если говорить вашими, человеческими, словами, то это, — она обвела рукой поляну. — всего лишь параллельный мир. Я слышала, между вами был шепоток насчет этого.
— Но мы выдумали вас. И я выдумал тебя, — не согласился я. — Какого черта это может быть параллельный мир?
— Не чертыхайся, тебя все равно никто не слышит, кроме меня, — Элисон повернула голову ко мне. Волосы свободно рассыпались по обеим сторонам ее лица. — Это действительно не твой мир. Это мой мир. Я здесь живу. Не один ты выдумал это, — она снова кивнула на деревья. — Каждая придуманная вселенная находится рядом с остальными другими, и они разграничены магнитными барьерами. Вряд ли ты сможешь проникнуть из одной локации в другую, но, если подойти совсем близко, можно разглядеть все, что хочешь.
— Может, это и не мой мир. Но ты ведь согласна, что выдумал его я? — я лег рядом с ней и тоже поднял глаза во все то же фиолетово-голубое небо. Я никогда не видел такого глубокого цвета. — И Программа — всего лишь плод чьего-то больного воображения.
— А что, если все наоборот? — спокойно и безобидно спросила Элисон, но этот вопрос выбил меня из колеи. Я почти почувствовал, как расширяются мои глаза.
— Хочешь сказать, реальный мир — выдумка, а этот — нет? Это глупо, Элисон, я попал сюда через компьютер.
— Ну, если подумать, я сама — часть компьютера, поэтому... — она усмехнулась. Нет, мне не показалось, она действительно усмехнулась. — Поэтому мы оба попали сюда через компьютер.
Мы снова молчим, и тишина вторит нам тем же. От земли, на которой мы лежим, веет приятная телу прохлада, отдающая во всех конечностях вязкой истомой.
— Я так и не спросила о твоем имени.
Стоит ли ей говорить оба моих имени? Уильям или Гарри? Стайлс или Эйтсвин? Я теряюсь. А кто есть я настоящий?
— У меня два имени, — я нервно пожимаю плечами.
— Ах вот как. В таком случае, у меня их в десять раз больше. В каждой Программе меня называли по-разному. Да и вообще, мне все равно, как меня будут величать, — она замолчала и оценивающе посмотрела на меня. Я видел не хилый смысл в ее словах, и они немного тронули меня. Легким прикосновением длинных, тонких пальцев. — И все же я считаю нужным, чтобы ты назвался.
— Тогда выбирай сама, как меня зовут, — я резко сел. Трава стала неприятно щекотать кожу на спине и раздражать рваную рану на шее. — Гарри Стайлс или Уильям Эйтсвин. Мне все равно.
— Уильям.
Она улыбается и тоже садится вслед за мной. Ее руки невольно находят мои, и она еще немного времени перебирает мои пальцы, странно всматриваясь в ладони.
— Ты умеешь петь? — спрашивает она и поднимает на меня глаза. Я очутился в омуте бронзового озера и не совсем понял, что со мной произошло, когда девушка, не услышав от меня ответа, тихонько начала что-то напевать себе под нос. Потом — чуть громче, до тех пор, пока мне не становятся слышны слова. Нет, я не знаю этого языка, но ничего красивее я в этой жизни не слышал.
На этот раз тишина уступала ей не только, когда она молчит. Сейчас — все живое будто замерло, прекратило на миг дышать, да и я, признаюсь, почти поверил во все это. Почти.
Здесь время клонилось к вечеру. Но ведь это только здесь. Единственное, что мне нравится в этом мире, — ночи не будет, я ненавижу темноту.
Меня клонит в сон, а Элисон, напротив, ни чуть не выглядела уставшей.
Она перестает петь, а я все еще почти слышу эхо ее голоса со всех сторон и не могу наслушаться. Прежде чем встать, она снова берет мои ладони в свои и пытливо заглядывает глаза. Я вновь теряю голову, а девушка, словно пытась уговорить меня в том, что я и так знаю, сжимает мои пальцы.
— Ты должен запомнить, — она смотрит на меня долго, слишком долго, чтобы это действительно было правдой. — Я — всего лишь часть Программы, — я странно на нее смотрю, но она и не собирается пояснять. — Я — не такая, как ты. Ты... Просто запомни, хорошо?
У нее слишком волшебный голос, чтобы ему противостоять. Не обращая внимания на боль в шее, я все же ложусь на колющую тело траву.
Когда я засыпаю, я все еще слышу тот чарующий голос и внятные, отчетливые слова, в которых я не совсем был уверен.
Я — всего лишь часть Программы.