Диктатор

Пока я ждал Хью в своей спальне, я успел протрезветь, но какое-то время продолжал сидеть на кровати в свете ночника с прикроватной тумбочки. Устав сидеть без дела в одиночестве, я, как вражеский шпион, осторожно спустился на первый этаж в кухню, чтобы выпить воды. Поднявшись со стаканом обратно наверх и проходя мимо двери в спальню Хью, я остановился. Я заметил, что в его комнате всё ещё горел свет. Он или ещё не спал, или уснул с включённым светом. Сделав глоток воды, я поставил стакан на пол у стены. Немного поколебавшись, я поднёс руку к двери и постучал. Подождав немного, стукнул ещё пару раз. Решив, что папочка уже спит, я приоткрыл дверь. «В конце-концов, — подумал я, — вся эта история с мальчишкой — абсолютная ерунда, он должен понимать это. Что ничего я в это не вкладывал, и ничего мне от него не нужно, да и вышло случайно, как развлечение, как шампанское». Я увидел Хью сидящим посреди кровати. Перед ним лежала раскрытая книга, а он курил, скидывая пепел в пепельницу, стоящую у него между ног. Рядом стоял пустой стакан, на полу — бутылка с содержимым по цвету напоминающим скотч. Взгляд Хью был устремлён на страницу книги, но он, похоже, не читал, а просто о чём-то думал. Наткнувшись на него неподвижно замершего, с сигаретой между пальцев, с кончика которой поднималась к потолку нитка дыма, я смутился, не зная, что сказать. Внезапно Хью ожил и, не поворачиваясь ко мне, сказал: — Не входи. Я опустил глаза, стиснув ручку двери в пальцах. — Хью… — начал я. — Пожалуйста, — раздражённо, сдерживая себя, попросил Хью. Несмотря на его просьбу, я почему-то поступил прямо противоположно, перешагивая порог и прикрывая дверь за собой. — Мэсс, — процедил Хью сквозь зубы, приходя в тихую ярость. — Я только хотел сказать… — боязливо проговорил я. — Да твою ж…- Хью, сунув сигарету в зубы, сорвался с кровати, подлетая ко мне и с огромным трудом выдыхая, открывая настежь дверь, — Уйди. Пожалуйста, уйди. — Я не… — пробормотал я, понимая, что всё куда хуже, чем я предполагал. Хью ухватил меня за ткань одежды и выставил в коридор. — Я не хотел, — успел сказать я, прежде чем его дверь захлопнулась перед моим носом. «Не хотел… — подумал я, — Неужели, не ерунда? Что ж его могло так вывести из себя? .. Какая глупость, что такого? Понятно же ведь, что просто… Что…» Отчаявшись, найти подходящие слова для разборок с собственной совестью, я поплёлся к своей спальне, но внезапно вспомнил о стакане с водой, который я поставил на пол у комнаты Хью. Я повернулся, чтобы идти обратно, и вдруг неожиданно для меня, дверь спальни диктатора распахнулась вновь, и сам он вылетел в коридор мне навстречу. Не успел я обрадоваться, увидев его, как он с размаху не церемонясь вмазал мне такую крепкую пощёчину, что я едва удержался на ногах, прижимая к разбитой верхней губе запястье. Я не планировал сопротивляться этому, поскольку сразу же понял — это было именно то, что мне было нужно, и на что я нарывался, придя к нему в комнату. Пара таких оплеух — и мне станет легче. Второй удар я словил ухом и, запнувшись о свой стакан, упал, цепляясь за стену. Ещё один удар я получил в живот, и, когда, схватив меня за воротник, Хью замахнулся, чтобы ударить меня в лицо, я закрылся рукой, пытаясь избежать контакта любым способом. Он замер и выдохнул, разжимая кулак. Его гнев схлынул так же быстро, как и возрос. Я проследил всю гамму противоречивых эмоций, отразившихся на его лице: от беспощадной ярости, внезапного ступора до сожаления и ненависти к себе. Придя в себя, Хью моментально удостоверился, что я цел, и, не давая мне выбора, довольно грубо поднял с пола. Я хотел вместе с тем поднять стакан, вода из которого растеклась по ковровому покрытию, но Хью это не понравилось и я оставил его в покое. Диктатор привёл меня в мою же спальню, поставил у кровати, как вещь, и принялся осторожно снимать с меня свитер. Я, заворожённый его вознёй, на автомате попытался протянуть руки к его очаровательному нежному личику, получил раздражённый шлепок по рукам и успокоился, позволяя снять с себя свитер, а после и майку. В шкафу Хью нашёл одну из моих домашних рубашек и надел её на меня. Взяв меня за руку, он отвёл меня в кухню. Он осмотрел мой ушибленный бок, пощупал меня пальцами, после чего усадил на стул и, вооружившись медикаментами, стал обрабатывать мою кровоточащую губу. Мне очень нравилось, как пощипывала ранка, пока он до неё дотрагивался и заклеивал пластырем. Я с трудом мог предположить, что будет после того, как он закончит, поэтому старался наслаждаться каждой секундой спокойствия наедине с ним. Как бы это ни было жестоко, но, зная его вспыльчивый характер, я не исключал и того, что этот наш вечер мог оказаться последним. Меня же как назло охватил очередной, усиленный моим недавним провалом, приступ любви к Хью, и я хотел, чтобы моё лечение продлилось как можно дольше. Несмотря на ноющий от пинка бок, на душе и впрямь стало намного легче. Он взял на себя часть моей вины, и я был ему бесконечно за это благодарен. Теперь виноват был не только я один, а мы оба. Всё стало куда сложнее, и уже нельзя было однозначно утверждать что произошло и кто во всём этом виноват больше. Впрочем, я был настроен решительно. Как бы там ни было, я почему-то так и не почувствовал стыда или неприязни из-за того, что сделал. Я твёрдо был уверен, что в этом не было ничего непростительного, и, приняв на себя гнев своего повелителя, я лишь сильнее уверился в своей правоте. Я знал точно — у меня не было и не могло быть к этому мальчишке никаких чувств, и всё, что я хотел от него ограничивалось одним-единственным поцелуем. Я не чувствовал себя виноватым, как бы всё ни выглядело со стороны. Только Хью был мне настолько близким человеком, чтобы надеяться на мою взаимность и любовь, и я был готов поклясться в этом на библии, если бы потребовалось. Когда Хью разобрался с моими боком и губой, я замер, ожидая, что же будет и вернётся ли он за стол от кухонного шкафа. Он вернулся и сел передо мной. Долгое время он сидел молча, уткнувшись губами в костяшки пальцев, и первое, что он сказал, было: — Тебе нужно лечь спать… Я хотел ответить, но от долгого молчания горло пересохло и мне пришлось сперва прокашляться, после чего ответил: — Нет. Помолчав пару мгновений, я рискнул продолжить: — Можно кофе? .. — спросил я. Конечно, я мог сделать себе кофе сам, но просто очень хотелось, чтобы он как-то проявил себя, сказал, в каком он состоянии, что думает и что будет дальше. — Да, да… — словно опомнившись, проговорил Хью, скрипнув своим стулом, поднялся и принялся готовить мне кофе. Я немного выдохнул — значит ли это, что мы в расчёте? Немного успокоившись, я обрёл способность размышлять логически. В конце концов, если подумать, поступок Хью не был для меня таким уж неожиданным. Он и раньше, бывало, замахивался на меня, стоило мне довести его до определённой степени раздражения. Пусть кто угодно считает это неправильным, я был уверен, что это нормально. На мой взгляд, было бы глупо полагать, что человек, мужчина, привыкший быть диким и властным по своей природе, в общении с тем, кого любит, должен волшебным образом преображаться в ласкового и пушистого хомячка, хотя это, в какой-то степени было справедливо, когда речь шла обо мне — в наших отношениях я уж точно не был охотником и защитником (а был ли я ими вообще? Может быть, разве, когда дело касалось моих детей?). Хью же была свойственна некоторая жёсткость. Чувствуя угрозу, он, как ёжик, сворачивался внутрь, выставляя наружу острые иголки; кидался на противника первым, не давая тому шанса на спасение. Без жесткости он бы не добился всего, что имеет. Он не мог быть другим. Если бы Хью был другим, ему бы не было места в моём доме. Если бы он не сказал мне, что я должен быть с ним и это не обсуждается, я бы с ним не был. Если бы он не заставил меня любить его, я бы его не любил. Когда он подошёл к столу с чашкой кофе, я был готов к тому, чтобы говорить с ним. Я взял чашку, но отставил её на стол, и обратился к Хью: — Прости меня, — сказал я. Это не то, что я хотел сказать ему, но мне показалось, что начать я должен именно с этого. Просто для того, чтобы он снова не начал злиться. Услышав просьбу о прощении, Хью хотел отрицательно мотнуть головой, но не дал себе этого сделать и сел на свой стул. — Надеюсь, ты понимаешь, — негромко произнёс он, — что ты сам в этом виноват. Я чуть не улыбнулся, услышав его спокойный тон. — Да, — виновато опуская глаза, согласился я, — Ты меня простишь? .. Он медлил с ответом, делая вид, что размышляет. — Я виноват… — проговорил я, — Мне очень стыдно. Я заигрался, не заметил, как увлёкся и позволил себе лишнее. — Я тебя прощу, но ты виноват не только передо мной, — сказал Хью. — Да, — я покивал, убирая прядь волос за ухо, — Понимаю. Я прошу прощения у тебя, за то, что заставил волноваться. Ему я позвоню потом, позже. Не сейчас. Но я понимаю и обязательно разберусь с этим. Обещаю. Я даже представить не мог, что это так обернётся. Хью с сожалением посмотрел в мою сторону, не поднимая взгляда: кажется, ему тоже было порядком стыдно за своё вспыльчивое поведение, но условия, на которых Хью обвинял меня, не позволяли ему самому просить у меня прощения. Тогда он взял мою руку, лежащую на столе, и немного сжал. Конечно, я тебя тоже прощаю, любимый, — подумал я, смущённо улыбаясь, — Хомячок. — Большой художник решил, — проговорил диктатор, — Что ему теперь можно флиртовать со школьниками. — Не собирался я ни с кем флиртовать, — виновато пробубнил я, — Это всё шампанское. — На алкоголь решил всё свалить? — Нет, не решил, — надеясь, что папочка скоро уймётся с этой темой, ответил я. — Ну… Зато мы точно запомним твою первую выставку, — вздохнул Хью, — Хотя я хотел отметить её другими воспоминаниями. Не знаю, нужно ли тебе это теперь. Или, узнав, какой тварью я могу быть, ты предпочтёшь хорошенько подумать, или вовсе откажешься. Но я всё-таки сделаю это, раз собирался… Он сунул руку в карман, раскрыл мою ладонь и положил мне в руку маленькую синюю коробочку. — Это то… о чём я думаю? .. — обомлел я. Хью развёл руками. — Да. Да, — заикаясь, буркнул я, - Или, постой, это не то… — Открой. — Нет, давай ты, — попросил я, — Давай лучше ты, — и я с трудом выдохнул, переводя дух. Открыв рот, я наблюдал за ним. Хью пристально посмотрел на меня, открыл футляр и вынул кольцо. — Подожди, — ещё более шокированно проговорил я, хотя это было несомненно «то». Я поднялся из-за стола, отшатываясь в центр кухни. — Ты хочешь что ли… — я вернулся к нему, - Хью. — Согласен ли ты, Мэсс Дитманн Миккельсен… — заупокойным голосом начал он. — Подожди! И ты весь вечер… Боже, Хью! Прости меня, Хью! — запричитал я сквозь ладонь, зажимая рукой рот, — Прости! — и пользуясь своим неуравновешенным в виду обстоятельств состоянием, я рухнул на него, обнимая. — Ничего, — поддерживая меня и приобнимая, произнёс он, — Переживём… — Какой же я идиот… Со своей этой выставкой… — Хорошая выставка, перестань. — А ты… — Да, да, не важно. — Прости… — Уже простил, — заверил он, — Ну так и… что же ты мне ответишь? Не сегодня? — Сегодня, Хью, — хлюпая носом, как я привык уже делать в компании диктатора в особо чувствительные моменты нашей истории, сказал я, — Сегодня, да, когда угодно… — я опёрся рукой на крышку стола, качнувшись. — Что такое? — забеспокоился папочка, — Болит что-то? Голова кружится? — Да, немного… — подтвердил я, — Но это не важно… — Мэсси, день был не из лёгких… Мэсс! Стоп! — Хью вскочил на ноги, подхватывая меня и утаскивая к раковине, в которую меня и стошнило, — Маленький мой, это всё из-за меня… — с возрастающим волнением в голосе произнёс Хью. — Не… — смог выговорить я, прежде чем новый приступ тошноты не заставил меня вновь нырнуть к раковине. — Я вызову врача… — Мм, — отрицательно покачал головой, открывая воду и умываясь, — Не надо… Всё в порядке… Хью быстро сбегал за стаканом с чистой водой. — Выпей, — велел он. Когда я распрощался и с водой, которую влил в себя, Хью убедился, что на этом мой внезапный приступ закончился и вытер меня бумажным полотенцем. — Чёрт возьми, прямо в раковину… — вяло сетовал я. — Я уберу, не думай об этом, — уводя меня в спальню, сообщил Хью, — Мне не трудно. Когда мы пришли в спальню, Хью помог мне переодеться и ещё раз выслушал мои протесты по поводу врача, поскольку, по-моему вся проблема была лишь в том, что я ел вечером много острых закусок, запивал их одним шампанским, а в довершение ко всему действительно переволновался. Уложив меня в постель, Хью спустился в кухню, убрал всё, в том числе и кофе, к которому я так и не притронулся, и пришёл пожелать мне спокойной ночи. Я не отпустил его, упросив остаться на ночь в моей постели. Как минимум на случай того, что мне снова может стать плохо — он сдался без боя и, раздевшись, забрался под моё одеяло, устраиваясь рядом. На вопрос о том, где моё кольцо, он дотянулся до своих брюк и, вернувшись в кровать, надел, наконец, заветное украшение на мой палец. Таким образом, я вновь был окольцован. Вернее, я был окольцован кем-то впервые, и мне это неимоверно нравилось. Заснул я у него на груди, каждые пять секунд теребя кольцо и проверяя, на месте ли оно.