Любовь и дальние страны

Накануне вечером Лира сказалась больной и не пришла в замок. Дени послала за ней Солу, но тогда пропала уже она. Сначала Дейнерис всерьез собиралась отправиться на улицу Пекарей в одиночестве, но потом вспомнила, что хозяин конюшен ни разу не видел ее и считал, что его посещает некая знатная дама. Обратиться к нему напрямую означало разрушить эту тайну раз и навсегда. Ей пришлось остаться в Красном Замке и уповать на то, что Джорах не слишком на нее рассердится. Хотя с самого утра Дени ничего не ела, в желудке стоял ком, словно она проглотила камень. Предчувствие беды стало почти осязаемым, когда Тирион пришел к ней в спальню с недвусмысленными намеками. Потом, ворочаясь в постели без сна, она корила себя, что не легла с ним — ее отказ только подогрел его подозрения. В том, что они есть, она не сомневалась, но надеялась, что Тирион, проводивший так много времени в комнатах принцессы Арианны, не станет ревновать. Всю ночь она так и не сомкнула глаз, мыкаясь в холодной постели. Покрывала на кровати в комнате на постоялом дворе тоже были шелковыми, но там Дени всегда было жарко. «Рядом с ним, — думала она, — мне было хорошо. Всегда». Это было не совсем правдой, но сейчас ей не хотелось вспоминать ничего плохого про Джораха, чтобы не накликать беды. Но мысли ее не слушались — она вспомнила пророчество базарной колдуньи и задрожала еще сильнее. «Нет, нет, — уговаривала она себя, — ничего с ним не случится, ведь я дала ему медальон — серебряный, как мои волосы, аметистовый, как мои глаза, подарок моего мужа Тириона на рождение Дункана». Отчаявшись уснуть, она встала, оделась, вышла на галерею, тихо прошла мимо дремавших часовых и спустилась в Богорощу. Она не верила в Старых богов, не очень-то почитала Семерых и была равнодушна к Рглору, который после гибели драконов перестал являть миру чудеса и оживлять умерших. Дени не знала, кого просить о милости к любовнику, связь с которым осудили бы приверженцы любой веры. Ночь была прохладной, но белевшие в мраке стволы чардрев грели озябшие пальцы, словно отдавая тепло, скопленное за день. Дени присела у одного из деревьев и прислонилась влажным лбом к шершавой коре. «Пусть минуют его беды», — попросила она у дерева, не слишком сильно надеясь на ответ. Может быть, в чардревах, несмотря ни на что, сохранились остатки магии, а может быть, тоска настолько утомила ее, что перед самым рассветом Дени заснула, свернувшись калачиком прямо на мокрой от росы траве. Утро, вставшее над Королевской гаванью, было самым обычным — почти летним, теплым и таким же солнечным, как и вчерашнее, но Дейенерис, открыв глаза, не увидела света. Пробуждение было ужасным. Её разбудила служанка, сказав, что ее разыскивает их величество. Дени спросила о Лире. Ни девушка, ни Сола в замке не появлялась. Ноги за ночь затекли так, что Дени поднималась на галерею, ведшую в твердыню Мэйгора, слишком медленно и страшный звук, разливавшийся по внутреннему двору, достиг ее слуха и сознания не сразу. Но едва она его услышала, она поняла по тому, как мгновенно заледенело сердце, как подкосились ноги, как руки упали вдоль тела, словно пораженные параличом, что боги, какими бы они не были, не услышали ее просьб и на этот раз. Не обращая внимания на растрепавшиеся волосы, в которых застрял красный, словно капля крови, лист чардрева, и испачканное в земле и травяном соке платье, она бросилась сначала в комнаты сына. Дункан уже не спал. Увидев мать, он оттолкнул няньку, которая уговаривала его одеться, и жалобно попросил Дени: — Мамочка, пусть они перестанут. Окна детской выходили во двор, и стоны, доносившиеся снаружи, здесь были слышны особенно громко. Дени обняла сына, но удержалась от слез, закусив губу. Потом она помогла ему одеться, велела няньке взять поднос с завтраком и покормить принца в Богороще, а потом оставаться там, ждать её и не подчиняться ничьим больше приказам. Дени осталась в комнате одна. Она заставила себя подойти к окну. Для этого ей пришлось до крови укусить себя за палец — боль всегда придавала ей сил. Тем не менее, когда глухой, словно сдавленный, стон раздался снова, она поняла, что задыхается. Хотелось спрятаться от страшного в темном углу, выть от бессилия, но она все-таки сумела добрести до своих комнат. Бледные лица служанок выводили из себя. Передали, что Император ожидает ее внизу, в малом зале. Дени кивнула, ее совсем не удивило, что Тирион не пришел в ее комнаты. Она приказала подать алое парадное платье, расшитое черным жемчугом и дорогим мирийским кружевом. Волосы она приказала стянуть в тугие южные косы, не жалея гребня. Когда косы укладывали вверху, по щеке Дени скатилась слеза, и служанка рассыпалась в извинениях за то, что слишком сильно дернула прядь волос или уколола королеву шпилькой. Дени ничего не отвечала, просто утерлась ладонью, а потом приказала подать ее ларец с драгоценностями. Почти без колебаний она выбрала тяжелое ожерелье из крупного квартийского жемчуга и такие же серьги. Наконец, она почти не глядя в зеркало, припудрила лицо и капнула в вырез платья душистого розового масла. Пока она проделывала все это крик, доносившийся со двора, становился глуше, переходил в хрип и затихал. Дени холодела, но потом страшные звуки становились слышны снова, и она осторожно выдыхала воздух, ставший внутри нее кислым, словно она была бочкой уксуса. Внутри замка, на лестницах, было тихо, и она спустилась в малый королевский зал почти бегом. Едва увидев мужа, ожидавшего ее у высокого витражного окна, сейчас распахнутого настежь, она произнесла заготовленные заранее слова голосом, в котором гнев был слышен сильнее боли: — Прекрати это немедленно! Тирион скривил рот, но быстро справился с собой: — Сию же секунду, дорогая. В ту же секунду, как ты расскажешь мне вот про это. Он вытянул вперед ладонь с безделушкой, которую вертел в руках, пока она шла к нему по залитому солнцем и стонами залу. Это был ее серебряный медальон с аметистами. *** От боли сознание Джораха путалось. Ему давали отдышаться, задавали вопросы, ответов на которые он, конечно, не давал и снова вздергивали на дыбу. В минуты передышки он не видел лиц дознавателей — они словно тонули в тумане. Вместо этого перед ним вставали светло-голубые глаза маленького септона. «Кто ты теперь?» — спрашивал септон и улыбался. Или вдруг он вспоминал длинную черную морду бродячего пса, у которого не было имени. Пес скулил и тыкался в колени мокрым носом. Джорах цеплялся за эти видения, словно они могли дать ему силу или избавление. Но едва ноги отрывались от пола и суставы выходили из положенных мест, как всех незадачливых помощников смывало черной пеленой. Рот высыхал от крика, рвущегося из горла против воли. Его спускали и давали глоток воды из железного ковша, отчего слюна становилась похожей по вкусу на кровь. Потом его вдруг оставили в покое, развязали руки, толкнули в угол на брошенную там одежду. Он пролежал один достаточно долго, так что отдышался и захотел прикрыться своим плащом, но вывороченные из плеч руки не слушались. Тогда он сел, неловко привалившись к стене. И тогда увидел Дейенерис. Она была худой и безволосой, а губы ее были покрыты корками от постоянной жажды и сухого ветра Красной пустыни. Её наготу прикрывала только шкура огромного белого льва, убитого для нее кхалом. Но глаза… глаза смотрели на него с любовью — так как смотрели по ночам в их комнате на постоялом дворе. Дейнерис опустилась перед ним на колени, вытерла испарину со лба и поднесла к губам чашу, полную родниковой воды — чистой и прохладной даже на вид. — Нет, моя королева, — сказал он, — выпейте ее сами, я не стану отбирать у вас воду в таком гиблом месте. Но Дейнерис не убрала ковш, и драгоценная влага потекла по его лицу. — Да пей же ты, черт клейменый. Водой из ковша его поил конюх. Он толкал ковш ему в рот с такой силой, что грозил выбить зубы. — Быстрее давай, черт, не хватало из-за тебя еще нагоняй получать. Джорах напился. Вода все так же отдавала железом и кровью. Но все-таки она привела его в чувство. Он огляделся. Теперь солнце светило в щели заколоченных окон с другой стороны — видно, что перевалило далеко за полдень. Стол с бумагами все так же стоял в стороне, но дознавателя не было. Как и рыцаря с бабочками на панцире. Вместо него у открытой настежь двери презрительно кривя губы, стоял Гарольд Дейн, а на стуле рядом с дверным проемом сидел Император. Под его короткие ноги была подставлена скамеечка, поэтому Джорах его и узнал — лицо скрывалось в тени. Конюх отбросил опустевший ковш, подхватил Джораха под мышки и подтащил из темного угла ближе к свету. — Достаточно, — скомандовал Дейн, когда до Императора оставалось несколько шагов. Конюх оставил свою ношу и с поклонами удалился. Джораху стоило труда удержаться на ногах. Плечи ломило, но теперь эта боль казалась уже привычной, и ее можно было терпеть. — Джорах Мормонт, ты обвиняешься в государственной измене, преступной связи… — начал Дейн. В его голосе шипели змеи. — Я отрицаю все обвинения, — перебил Джорах, глядя не на Дейна, а на прячущегося в тени Беса. — Большей чуши я в жизни никогда не слышал. Дейн все-таки договорил, и прибавил: — Упорство тебя не спасет, Мормонт. Есть доказательства. Матрос Дейвон Трехпалый видел, как ты целовал королеву на «Сперантосе». — Я показывал ее величеству устройство руля. — ответил Джорах. — Ваш свидетель придумал поцелуй. — Ты говорил ей о своей любви еще до турнира. Не смей отрицать, я это слышал собственными ушами. Джорах перевел взгляд на Дейна. Глаза лорда-командующего были темны, словно колодцы со студеной водой. — Говорил. Я любил Дейенерис с того самого момента, как встретил впервые в Пентосе. Это не такой уж секрет. И она… её величество никогда не отвечала на мои чувства. — Приведите того парня, — сказал Тирион со своего места. Проем двери на мгновение закрыли человеческие фигуры, которых из-за света трудно было рассмотреть. Но потом вперед вытолкнули брата Тумуса. Его рыжеватые волосы были всклокочены, а к небритой щеке прилипли перышки, словно он ночевал в курятнике. Черный плащ дозорного тоже был не в лучшем состоянии. Сам Тумус выглядел испуганным, но маленькие глазки смотрели на мир внимательнее, чем раньше. Ясно было, что жизнь излечила брата Колченога от восторженности. — Тумус Колченог, брат Ночного Дозора, — начал Дейн. — Знаешь ли ты этого человека? — Как не знать, ваша милость, — ответил тот. — Джорах Мормонт это, вербовщик Ночного Дозора. Только пощипали вы его, конечно, ничего не скажешь. — Отвечай на вопросы, — оборвал его Дейн. — Скажи, что тебе известно о связи Мормонта с королевой Дейенерис? Колченог замялся. Переступал на кривых ногах, мял в руках край плаща… — Говори давай, — поторопил его Дейн. — А я чего… я видел-то немного, ваша милость, — ответил Тумус. — Девушка к нему приходила, да. Из потайной дверцы выскакивала, как из шкатулки, и прямо в постель сигала. — Что за девушка? — Это… ну… откуда мне знать ваша милость? Он мне не докладывался. Чернявая такая лицом, это я видел. Дейн раздраженно заглянул в бумаги, лежавшие на столе. — Ранее ты рассказывал, что видел в комнате Мормонта служанку королевы, которая выходила и дежурила у дверей, пока королева предавалась разврату. — Я это… — Тумус наконец осмелился поднять глаза на Мормонта. — Только не правильно это — самому на корабль, а меня на Стену обратно. Я может не хуже на корабле-то сгожусь… Джорах смотрел на него и пытался сдержать гнев. Будь его воля, он задушил бы предателя собственными руками. И в то же время, он сетовал на себя — как можно было быть таким слепым, не видеть, что этому рыжему одичалому нельзя доверять. Как можно было так легкомысленно доверять секреты Дейенерис такому человеку! — Продался за дальние страны? — Джорах сделал вид, что плюнул себе под ноги — для настоящего плевка у него не хватило слюны. Гарольд Дейн коротко размахнулся и ударил Джорах по лицу рукой в латной перчатке. — Молчать. Удар вышел не слишком сильный, но и его хватило. Джорах упал на колени, тяжело дыша. — Я это…- сказал Тумус тихо. — Кажись перепутал чего… Соврал по злобе. — Как соврал? — Дейн повернулся к нему и уже занес руку для удара, когда молчавший до того Император остановил его. — Хватит, сир Гарольд. Довольно. Заплатите брату Тумусу за беспокойство и отпустите его с миром — Джон Сноу не простит нам, если мы лишим его обоих вербовщиков. Кто-то должен доставить обоз с новобранцами на Стену. Дейн увел совершенно подавленного Колченога, а Тирион соскочил на пол и подошел к Мормонту. Их глаза оказались почти на одном уровне. — Ты зря упорствуешь, — сказал Тирион, — моя леди-жена едва не задушила меня собственными руками, ох видел бы ты ее, но все-таки призналась, что приходила к тебе на постоялый двор. Кстати, ты знал, что когда-то там был бордель и я, будучи десницей моего наипрекраснейшего племянника Джоффри пользовался как раз этим тайным путем, чтобы посещать женщину, которую любил? Она была шлюхой, и я едва не женился на ней. Какая ирония! Когда я женился на Дейенерис Таргариен, я не думал, что снова взял в жены шлюху. — Не смей так говорить о ней… — Ну ты бы хотя бы для приличия промолчал, медведь, — Тирион зло рассмеялся. — Мог бы проявить немного почтения, ведь от меня зависит твоя жизнь и смерть. Знаешь, как в старину, еще до Таргариенов, в Вестеросе короли расправлялись с любовниками своих жен? Я специально почитал на этот счет кое-какие пыльные фолианты. Сейчас я тебе расскажу, это интересно. Тирион вернулся в темный угол и подтащил оттуда скамеечку, на которую ставил ноги. Установил ее перед Мормонтом и уселся, слегка поёрзав, делая вид, что устраивается поудобнее. — Итак, Селестрин Беспамятный повествует, что примерно за сто лет до Эйгона Завоевателя, супруга владыки Простора полюбила кататься верхом в поля в компании статного конюшего. Потом его вывели на площадь в Хайгардене и отдали палачу. Тот был умелец! Сначала он отсек конюшему мужское естество и сжег на жаровне на глазах бедняги. Потом того подвесили вверх ногами и, рассеча живот, вытащили кишки и скормили собакам. Последним вырезали сердце. Селестрин считает, что несчастный видел, как оно сделало последний удар в руках палача. Про судьбу супруги короля ничего не известно. А вот на Севере, тебе это должно быть ближе, свои причуды. Может быть ты знаешь про Харлона Старка и двухлетнюю осаду Дредфорда? Так вот, Болтоны восстали не просто так, а потому, что один из них возжелал молодую жену своего короля. Встречались они с прекрасной дамой или нет, я не знаю, но думаю, что могучий Харлон рассвирепел неспроста. Он поймал молодого парнишку, то ли племянника, то ли младшего сына лорда Дредфорда, раздел его, связал и посадил голым задом в огромный муравейник. Его воины стояли вокруг и глумились, пока несчастного мальчика облепили насекомые. Они выели ему глаза и губы, но он все еще был жив и испытывал страшные муки. Тогда Харлон пустил его в поле, а следом, может быть часа через два, спустил собак. Думаешь, за два часа слепой может убежать слишком далеко? А вот еще: не король, а всего лишь лорд Тарбек однажды застал свою леди-жену с шутом в супружеской постели. Он поступил справедливо — их обоих прямо в чем были вывели во двор, облили горячей смолой и вываляли в перьях из той же перины, на которой они грешили. Как ты считаешь, медведь хорошо будет смотреться в перьях? Джорах молчал. Еще когда Император рассказывал про Болтонов, вернулся Гарольд Дейн и почтительно встал в дверях. Теперь он решил вступить в разговор: — Если с медведя предварительно содрать шкуру, ваше величество, то перья ему будут в самый раз. Но Император, казалось, совсем не обрадовался поддержке. Он зло оскалился на Дейна: — Выйдите вон, сир Гарольд. Встаньте снаружи у дверей и не смейте тревожить нас, пока мы не закончим наш урок истории! Дейн повиновался, коротко поклонившись, а Тирион снова обернулся к Джораху. — Вернемся в наши дни, Мормонт. — сказал он вполголоса. — Я женился на Дейенерис прекрасно зная, что она не любит и, возможно, никогда не полюбит меня. Мы заключили своего рода сделку, обязуясь быть друг с другом откровенными, как настоящие супруги и, даже больше — как друзья, Мормонт. Дени родила… мальчика, которого я до самого последнего времени считал своим сыном. О, я глупец, возможно, ибо какая женщина захочет рожать от карлика! Смотри-ка, одну из исторических хроник супружеских измен я принес тебе прямо на бумаге. Тирион достал из кармана измятый лист, разгладил его на колене и протянул Джораху. Тот не пошевелился. — Ах, да, руки… — догадался Тирион и поднес бумагу поближе к глазам Мормонта. Это был тот самый протокол допроса старика-проповедника, копию которого Джораху показывал Бурый Бен. — Это грязный навет, ложь, которую про королеву придумали ее враги, — сказал Джорах. Язык ворочался во рту с трудом — так пересохло горло. — Ты знаешь это и сам, Бес. Тирион не обратил внимание на прозвище, только усмехнулся. — Не стоит оправдывать ее, Мормонт. Она признала, что спала с тобой, так что теперь нет никакой нужды допытываться чьего именно ублюдка она выдает за моего сына. Когда с тебя сдерут кожу и вываляют в перьях, Дейенерис вступит в орден Молчаливых сестер, а мальчишку, уж так и быть, я пощажу. Отправлю его на Медвежий остров. Твой племянник, должно быть, будет рад еще одному родственнику мужского пола… — Воля твоя, — сказал Джорах, — только тысяча братьев Черного Замка и сам командующий Джон Сноу свидетели тому, что я не встречался с Дейенерис пять лет. Принцу три года и раньше ты не сомневался в своем отцовстве… Гарольд Дейн, уходя, прикрыл за собой дверь, как ему было приказано. Свет больше не бил Джораху в глаза и он видел, как кривится лицо Беса. «Словно бы это ему вывернули руки из суставов». Не кстати вспомнилось, как когда-то он, Джорах Мормонт, заковал будущего Императора в цепи, да так, что кандалы стерли его запястья в кровь… — Почему я верил моей супруге раньше, ты хочешь спросить? Потому что она была холодна ко всякому мужчине, который проявлял к ней интерес. Ты помнишь, как Эурон Грейджой хотел взять ее в жены при помощи колдовства и своего полоумного братца? Вот с тех самых пор она никого не любила, словно он выжег в ней всю страсть. Она могла бы найти мужчину для удовлетворения плоти — я не стал бы препятствовать, если бы она не лгала мне. Постельные утехи простительны, если они не ставят под угрозу наш договор — никакой лжи, никаких тайн, никаких бастардов. Оказалось, что она лжет мне — значит лгала и раньше, тем более, что мальчик совершенно… — Отправь его в Кастерли Рок. — Что? — Когда вываляешь меня в перьях, разрушишь свой брак и, возможно, свою Империю, отправь мальчика в Кастерли Рок и поставь перед зеркалом рядом со своим одноруким братом. Может быть тогда ты и увидишь, как он похож на него. И на тебя, Бес, как если бы ты родился не уродливым карликом, а нормальным человеком.