Илиас

Комната в мансарде оказалась чуть больше вагончика, но зато у них было целых две раскладушки, которые следовало отмыть от пыли, прежде чем пользоваться; настоящая тумбочка, не сколоченная из помоечных остатков; и стол. Да и комнату следовало еще мыть и мыть — в ней давно никто не жил, но вот это Аристина как раз не пугало, тем более что мыть не ему, девчонки пусть и займутся, а ему предстоит первый рабочий день. — Значит так, я Хаген, начальник техперсонала, — представился Аристину высокий, даже выше его самого хмурый парень. — Вас тут трое, посудомойка, помощник по кухне и ты. Твое хозяйство — обеденный зал, туалеты, техническая комната, этажи и лестницы, подметать у входа, помочь что-то донести и разгрузить. Туалеты проверяются раз в полчаса, обеденный зал убирается утром перед открытием. Это в принципе быстро, если руки из того места. Кухню и пищевой склад ты не трогаешь, у тебя медкнижка не того уровня, без обид. В принципе, если моешь чисто и аккуратно, то времени остается и на потупить, но туалеты, лестница и вход должны быть безупречны. Ручка на двери — как у кота яйца, блестеть! Бытовая химия вся в технической, подвигов не надо, все моешь в перчатках, униформу выдам. Ты ее стираешь раз в три дня, на ночь, чтобы не пятнышка. Тут, в технической, машинка, свои шмотки тоже можешь сразу запустить, если надо. Ты уборщиком уже работал? — Работал, в больнице, — ответил Аристин, инструкции ему были более чем понятны, а тут вообще райские условия, в больнице ему перчаток не давали, и от дешевого порошка кожа на пальцах краснела и трескалась. — Ну, значит, про стерильность знаешь. Тут, почти, то же самое. Точка общественного питания! — Хаген важно поднял палец. — Поваров вообще Бриан гоняет раз в месяц к врачам. Тебе на медосмотр завтра. Щас покажу где, что и приступай. Обед в двенадцать. Да, забыл, женский туалет ты не моешь! А то уже бывали умники… — А кто моет? — Посудомойка. Ей платят за это отдельно. Скажу по секрету, мужской — чище. Аристин пожал плечами. Никогда не задумывался о том, какой туалет чище, мужской или женский. Надо же. Униформа висела на нем, пришлось затягивать брюки ремнем, да еще и делать в нем дырку заново. Темно-зеленые плотные брюки и рубашка с фирменной символикой, даже выдали бейджик — «менеджер технического отдела Аристин Илиас». Бейджик сразу же захотелось перевернуть, гордая фамилия Илиас и убогое переиначивание должности уборщика никак не смотрелись рядом. До него убирали неплохо, Аристин оценил и блестящие краны, и чистую керамику туалетов, и непыльные ступеньки лестницы. Однако не совсем: кое-где притаилась ржавчина, кое-где следы, что оставляет водопроводная вода, похожие на известку. Все это он и принялся оттирать. По опыту знал: трудные места следует залить химией, а пока «отмачивается» вымыть другое, то, что легче. Никакой брезгливости. Тогда, в больнице, он видел санитарные узлы и коридоры похуже, а тут никто не стоял над душой, не ждал, пока он доделает свою работу. Все для него было естественно, все люди, все едят, пьют и испражняются. Кому-то платят и кто-то убирает. Только и всего. Обед неожиданно оказался большим, даже для него. Аристин помнил, что после длительного недоедания наедаться сразу нельзя, ни в коем случае и разделил свою порцию на две половины — одна ему, одна сестрам. Большой пакет жареной картошки, две булки с сыром, коробка с крохотными куриными котлетками в соусе и литровый пакет сока. Сок точно весь девочкам, ему хватит булки с сыром, немного картошки и пары котлеток. Если так будут кормить каждый день — он вряд ли растолстеет, не при его сложении, но вот за собой следить придется точно, не хотелось бы потерять те мышцы, которые у него еще были. И за сестренками. — Ари, — Хаген сразу стал его так называть, — ты мороженое будешь? Со вчера остаток. — А есть можно? — засомневался Аристин. Сам себе удивился. Еще половины дня не отработал, а уже еду перебирает. — Нужно. Мы списывать вечером должны, то есть вчера. Списали, теперь едим. У поставщика нормы такие. Торговать нельзя, есть можно. Жратву Бриан куда-то отвозит, а нам то мороженое остается, то хлеб. — Хлеб это хорошо… Я мороженое в стаканчик отложу? — даже пересказать нельзя, как прекрасна настоящая жареная картошка, да еще с сырным соусом. Сразу вспомнились те времена, когда он с одноклассниками посещал такие вот кафе в Далене, где они набирали полные подносы мяса, картошки, мороженого. Тогда они объедались так, что икали от сытости. Мама всегда морщилась, когда Аристин выбирал такие кафе, говорила, что это дешевая дурная пища и что ее очень вредно есть. Но иногда, когда он приносил домой пакетик картошки Уна Илиас, нет-нет да брала дольку и улыбалась. За первый день он все-таки устал. Хаген ровно в восемь проверил его работу, провел пальцами по кранам, по керамике, не поленился проверить перила и ступеньки. — Отлично, давай так и дальше. До завтра. — До завтра. Марта отмыла все на славу. Оказывается, мансарда оклеена фотообоями, а через окошко видно улицу и фасад здания напротив, а еще, из ниши в комнате, можно сделать отдельный уголок для девчонок. Не было постельного белья, подушек, но Аристин отдал сестренкам покрывало, а сам лег на раскладушку, накрыв ее курткой. — Это тебе каждый день на обед давать будут? — Марта, да и кажется Анника, были в восторге, особенно от сока и мороженого. — Да, Хаген сказал, через неделю опротивеет. — Да ну, дурак. Жаль, Риканка не видит, а то говорила, что мы с тобой с голоду сдохнем. Подавится теперь. — Что она еще говорила? Постоянное упоминание сестрой этой неведомой ему Риханы почему-то начинало бесить. Что за малолетняя дура болтливая? — Разное. Но все про Сильву, что ты дурачок, что с ней не гуляешь. Опять та же песня. Все, нужно забыть об этом. — Проехали. Не знаю как вы, а я устал. Спокойной ночи. — И все-таки, — Марта не унималась, — у меня самый лучший брат. — Подлиза… — зевнул Аристин и улыбнулся. Работа нравилась Аристину. Давно ему не было так спокойно и сытно. Не нужно было бояться проверок, потому что у него был лист с регистрацией, и не только у него, но и у сестренок. Не нужно было думать, сколько консервированного мяса оставить на ужин, им вполне хватало еды из кафе, даже можно было выбирать. В конце дня всегда оставались салаты, которые нужно было списать, мороженое, и даже булки с мясом. Аристин старался последних не перебирать и не давать сестренкам излишне жирной пищи, но и ограничивать их было совестно. Они столько голодали. Вообще экономия получалась великолепная, Аристину разрешили мыться не только самому в душе, но и водить туда сестренок, стиральной машиной он пользовался без ограничения, всегда можно было спуститься вниз и погреть чайник. Еще господин Бриан догадался, что теперь фактически есть и ночной охранник и Аристин сделался по ночам почти полновластным хозяином кафе. Сам господин Бриан жил на втором этаже, в отдельной квартире, в которую вел свой вход, и которая не соприкасалась с территорией кафе. Правда пришлось докупать кое-что для обустройства — два набора белья они нашли на распродаже, три чашки, сахарницу и чай. Аристин взял за правило — после работы пить с сестрами чай. Сама работа ему тоже нравилось, он справлялся быстро и Хаген был им доволен. Три недели до первой зарплаты пролетели как сказка. Ровно четыреста пятьдесят. Первая легально и честно заработанная им в Нуве зарплата, зарплата менеджера технического отдела Аристина Илиас. Завтра выходной. Аристин завел специальную бумажку, в которую записывал все расходы и доходы. Пересчитал деньги, сразу вписал двадцать потраченных им на пачку чая. Вздохнул. Завтра выходной. Значит надо делать одно из важных дел. — Марта, завтра мы идем с Анникой в клинику. Нас приписали куда-то далеко, но без разницы. Прием в одиннадцать утра, я уже позвонил. — И что ты там скажешь, — Марта неожиданно строго посмотрела ему прямо в глаза, — когда они спросят, почему она не говорит? — Сколько лет ребенку? — педиатр усадила Аннику на стул, поближе к себе, Аристину пришлось стоять. — Десять. — Так, — записала врач в новую, заведенную книжечку и озаглавленную именем Анники Илиас. — Вы ей кто? — Старший брат, вот же документы, — растерялся Аристин. Он сразу отдал медсестре-ассистентке все документы, подтверждающие их родство. — Вижу я твои документы, не волнуйся, — поставила его на место доктор. — Родители ваши где? Аристин молчал, покосившись на Аннику. Анника же видела, как взорвалась машина, где были мама и папа, слышала и про расстрел дедушки с бабушкой, но еще раз говорить при ней, что родителей нет, было для Аристина хуже всего. — Ну, чего молчишь? Он так и не мог говорить. Врач догадалась сама, позвала ассистентку. — Лена, отведи девочку в лабораторию, пусть возьмут анализы на кровь и остальное. — Ну, рассказывай. — У нас нет родителей, — говорить это вслух все равно было горько. — Мы же из Далена, а вы, может, слышали, что там. Их взорвали у нас на глазах. Мы просто в другой машине были, и наш водитель успел до второй гранаты. Анника все видела. А потом мы жили у тетки, и там нам были не рады. И по телевизору сказали, что бабушку и дедушку расстреляли. Анника и до этого тихая была, она у нас задумчивая, мама говорила. А сейчас она молчит, вообще. — А у тебя тут еще написано — Марта Илиас. Это кто? — Это моя вторая сестра, ей двенадцать, тринадцать скоро. С ней хорошо все. Нам нужно Аннику лечить. — Она у вас сразу замолчала? — Нет. Когда мы удрали, она сначала спрашивала, когда мама и папа вернутся и заберут нас, спрашивала, что горело, а потом все меньше и меньше. Мы ей врали. Наверное, не надо было. — Наверное, — согласилась врач, почти в упор разглядывая Аристина. — И что дальше? — Ничего, — юноша пожал плечами, — жили в разных местах, где спокойно, потом в Нуву перебрались, в миграционный лагерь. Сейчас живем в городе, я работаю. Женщина поправила очки, вздохнула, что-то записала. — То есть, почти два года девочка не говорит? Какие еще расстройства и поподробнее про то, что было раньше, дома. — Дома все было хорошо, — твердо сказал Аристин, — у нас были любящие родители, бабушка с дедушкой папины и мамины, нас баловали и мы ходили в школу. Анника у нас всегда была тихая, мечтательная. Мамина дочка. — Спасибо, — серьезно сказала доктор. — Значит так, если я понимаю, то просто психотерапией мы не обойдемся, случай у вас запущенный, впрочем, это будет видно по тестам. И думаю, тесты надо сдавать и тебе, и другой сестре, но это как вы захотите. А девочку надо лечить, будете и лекарства пить и ходить к психологу и заниматься дома. Если будет совсем трудно, будем думать про больницу, но если я верно понимаю, то вы не привыкли разлучаться. — Да, я бы не хотел. — Тебя никто не спрашивает, чего бы ты хотел, ты пришел лечить сестру? Значит, будем лечить, за вами еще очередь, — почему-то рассердилась врач. — А сейчас ты идешь за дверь, и сидишь там, пока я буду работать с сестрой. Тест, скорее всего, уже закончился. Бесплатная муниципальная клиника для мигрантов. Детское отделение. В кабинет к психологу самая маленькая очередь, как успел рассмотреть Аристин. Зато много людей в хирургию, к травматологу, к ухо-горло-носу. В очередь не только хокдаленцы, их как раз меньше всего, а больше оборотистые южане, их крикливые женщины, у которых на руках по два ребенка и один в животе. Интересно, если он закончит все-таки медицинский университет, он сначала тоже будет работать в такой же поликлинике? Или лучше пойти в больницу? Наверно в больницу, тем более, если закончит со специальностью хирурга. Анника была у врача долго, Аристин успел уже прочитать все плакаты на стенах, предупреждающие о вреде курения, алкоголя, о необходимости соблюдения гигиены, рассматривание пустыря за окном ему тоже надоело и вдруг, ассистентка пригласила его в кабинет. — Значит так, — врач выглядела усталой, но не могла же Анника ее умотать до такой степени, — вот тебе рецепты, купишь лекарства, для вас, приезжих, скидка половинная, если ты приносишь потом в клинику чеки. Строго соблюдай дозировку и ради бога, себе купи тоже седативное. — А мне-то зачем? — растерялся Аристин. — И что все-таки с Анникой? — А ты бы со стороны на себя посмотрел. Тебе же самому к врачу надо. А с Анникой все понятно, шоковое состояние, застывание и так далее, там много терминов. Ходить будете сюда почти на весь день, сначала тесты, потом терапия. И купи ребенку карандаши и альбом. Понадобится. Ладно, иди. — Спасибо, скажите, а если водить Аннику буду не я, а сестра иногда, это можно? — Можно. До свидания, молодой человек. Денег он потратил много, список лекарств оказался внушительным, но Аристин купил все, что велели, кроме успокоительного для себя. На кой черт ему эти таблетки? И в канцелярском магазине тоже пришлось задержаться, но коробка цветных карандашей и альбом для рисования стоили недорого. Аристин держал сестренку за руку и пытался представить себе, что же психологи могли говорить Аннике и какая будет радость, если сестренка поправится. Неужели для Илиас наступит светлая полоса в жизни? С Анникой дело шло медленно, говорить за три недели она так и не начала, но Аристин или Марта постоянно должны были заниматься с сестрой — рисовать, читать книги и как можно больше разговаривать. Этим в основном занималась Марта, так и решилась проблема дневной занятости девочки. Аристин и сам понимал, что двенадцатилетнему подростку невыносимо сидеть с утра до вечера в небольшой комнатке, что нужно гулять, общаться со сверстниками, но куда он мог отпустить Марту? Разрешал гулять на улице, так, чтобы из окна кафе было видно, где она находится, поручал ходить в магазин за мелкими покупками, отводить в поликлинику Аннику. Но этого было мало, он уже не мог дождаться, когда же, наконец, в благотворительной школе объявят набор в следующий класс и можно будет записать Марту, а если дело пойдет на лад с Анникой, то и младшую сестренку. Если сестры пойдут в школу, то это значительно облегчит жизнь Илиас. Это даст надежду на то, что они выберутся рано или поздно из нищеты, смогут быть не только уборщиками и нахлебниками. Но в Хокдален они не вернутся никогда. Аристин слушал на кухне радио, которое повара никогда не выключали и ужасался. От той страны, маленькой монархии, где он провел детство и где стал мужчиной, не осталось ничего. Неужели всё это ради того, чтобы назначенный народный правитель ездил на машине представительского класса и называл стадионы своим именем? Вряд ли, и все те, кто призывал к беспорядкам и убийству членов Десятки теперь стали министрами выдуманной безопасности и командующими несуществующих армий. Теракты, убийства и волнения продолжали терзать Хокдален. А все бывшие крестьяне и лидеры профсоюзов жили в окружении награбленных вещей. Интересно, у кого стоит кремовое пианино, на котором играла мама, или кто пользуется компьютером Аристина, а в чьей детской игрушки Анники? Дорогущие куклы, домики для них, мебель и все то, что нравится девочкам и что покупал дедушка в подарок внучкам? У кого постелен ковер, что украшал гостиную? Кто угодно мог упрекнуть Аристина в мелочности, но вещей ему было жалко, как любого воспоминания о детстве и о доме. Эти вещи — часть его самого, сколько чудесных историй он услышал от отца, когда сидел на черном диване в кабинете? И все-таки, чего плакать о куклах, если никто из выживших Илиас не знает, есть ли хотя бы могила у тех, кто погибли и это, наверное, единственное, ради чего стоит приехать в Хокдален. Больше незачем. Ну, разве только плюнуть около резиденции «новоизбранного». Ничего, он из кожи вылезет, если надо будет — продаст себя хоть на органы, но он станет кем-то большим, чем уборщик, хотя бы для того, чтобы отец на том свете знал, что сын не опозорил чести и не дал погибнуть сестрам, над которыми взял опеку. В школу приняли только Марту и то на два класса ниже, чем хотелось бы Аристину. Даже в этой нищенской школе для детей мигрантов и нувской бедноты оказались весьма жесткие требования. Только в шестой, а должна быть в восьмом. Но она безнадежно отстала, и нагнать программу было почти невозможно, за оставшиеся до школы полтора месяца. Илиас выдали немного учебников, чтобы Марта могла позаниматься, и теперь Аристин вечерами проверял еще и задачки. Нужно было копить деньги на тетрадки, ручки, альбомы и пособия — выдали весьма большой список. Аннику не приняли, из-за болезни, но если Марта будет учиться, то она сможет или найти учебники для Анники или подтянуть ее уровень сама. — Надо мной все будут смеяться, что я иду в шестой класс, — ныла Марта, — там всем по десять, а мне скоро тринадцать. Детский сад. — Нагонишь до восьмого за год, попробуешь перевестись, проскочив седьмой, и в восьмом сразу за девятый. Других вариантов нет, — терпеливо объяснял Аристин. — Я тоже уже год должен учиться в университете, а в этом году мне не светит даже курсов. И, может, я поступлю только тогда, когда мне будет двадцать, а однокурсникам по семнадцать. — Чего ты так в этот медицинский уперся, Ари? Что там интересного? Я вот в театральный поступать потом буду, в актрисы, чтобы в кино. — Так тебя там и ждали! — усмехнулся Аристин. — И подождут! До восемнадцатилетия оставалась неделя, и на этот день Аристин попросил перенести свой единственный выходной, отложил немного денег, которых хватит на скромное угощение сестрам. Они сходят в парк, не в тот парк, где слишком много мужчин, а в тот, где гуляют горожане с детьми, едят мороженое и катаются на аттракционах. А на следующий день после своего второго совершеннолетия, он подаст документы на изменение статуса, чтобы получить официальную миграционную визу, и если все пойдет хорошо, то когда-нибудь у него будет гражданство. Его поздравляли все, начиная от Бриана Евходи, владельца кафе, заканчивая поварами. Надо же, он совсем забыл, что кому-то может быть дело до него и до того, что ему вдруг исполнилось восемнадцать. И даже стало неудобно, что у него не оказалось ничего для коллег, чтобы отметить это событие, он даже не подумал купить бутылки шампанского. Но откуда ему было знать? — Вот, — Бриан протянул ему подарочный пакет, — мы все тут думали, что тебе подарить, совещались. Надеемся, понравится и подойдет. Вообще, могу сказать от всех, что мы рады, что ты работаешь здесь. Таких добросовестных работников я не видел давно. Спасибо, Аристин. Джинсовый костюм! Новый! Восхитительного светло-синего цвета, Аристин даже не думал сам о том, что сможет себе купить что-то подобное, в нормальном магазине, а не на дешевой распродаже и не в сэконд-хэнде. А люди, стоящие вокруг него, улыбались, видя восхищение на лице юноши. — Иди, покажись хоть нам, а то может с размером ошиблись! — подтолкнула его повар, и Аристин быстро скрылся в подсобке. Все по мерке, словно его обмеряли линейкой, прежде чем покупать. Брюки чуть-чуть велики, но это не страшно, он всегда утянет их ремнем. — Вот, совсем другое дело! Заглядение просто, да ты у нас как фотомодель! Переманят еще, — смеялся Хагин. — Я им переманю, — нахмурился Бриан. — Но и вправду хорошо. — Спасибо вам большое! — в горле предательски щипало. Это первый подарок от друзей, который ему подарили с того времени, как ему исполнилось шестнадцать. Было еще утро и в парк было пока идти рано, Аристин наслаждался законным ничегонеделанием, а Марта рассматривала его так, словно за ночь Аристин изменился до неузнаваемости. Надо же, вчера брату было семнадцать, а сегодня уже восемнадцать. Совсем взрослый. Почти шесть лет разницы. И Ари становится все больше и больше похожим на папу, ну разве только более сердитый и глупый. — Ари! Тебе там цветы принесли! Небось, поклонницы? — кто-то деликатно постучал в дверь. — Какие цветы?! — но уже никто не ответил. Что за бред?! Цветы! Может, перепутали? Аристин спускался по своей лестнице, недоумевая. Официантки восхищенно ахали, рассматривая корзину, прикрытую полиэтиленовой оберткой. — Красота какая! Вот мой бы так сделал! Ты на работе и раз, тебе цветы принесли! — В тихом омуте черти водятся! — присвистнул Хагин, расталкивая официанток, очищая Аристину путь к букету. — А ну, пропустите именинника! — Что это?! — Только и спросил Аристин, уставившись на огромную корзину белых роз. — Откуда? — Курьерская доставка. Мы б тоже хотели знать, кто это так тебе расстарался! — рассмеялись девушки. — Держи, там, небось, карточка есть. Карточка была, даже не одна, в белом с золотом конверте, и Аристин, когда читал, искренне надеялся, что никто не смотрит ему через плечо, но недоумение, отразившееся у него на лице было заметно всем. «Самому очаровательному и трудолюбивому менеджеру технического отдела — Аристину Илиас. Восемнадцать лет — это когда всё только начинается и когда можно перешагнуть через то, что было в прошлом. Не забывай себя никогда и помни, кто ты. Надеюсь, мой скромный подарок чуть компенсирует твою потерю». От кого это?! Кто знает его фамилию, возраст и кто может намекать о прошлом? Написано не на далене, на общем, точнее напечатано и размашистая роспись тушью. Как будто он может знать, кто так расписывается. А вторая карточка была сертификатом в книжный магазин, на триста пятьдесят, на имя Аристина Илиас. Согласно карточке, он мог купить на эту сумму книги в самом известном книжном магазине Нувы. В этом магазине Аристин был всего лишь один раз, из любопытства, но ушел тогда расстроенным, книг было много, а денег не было совсем. — Да… Кажется это был сюрприз, — рассеял неловкое молчание Хагин. — Тебе что-то не нравится? — Я просто не ожидал… — нужно было что-то сказать, но Аристин совсем растерялся, — что обо мне вспомнят. — Ну, вспомнили же, вон красота какая! У нас вазы нет, но можно поставить в ведерко или два, цветов много, — засуетились девушки. — Ты к себе хочешь в комнату или куда-нибудь сюда, в зал? Давай на стойку, а? Празднично же! — Ну чего вы у парня цветы рвете! — Хагин вступился за, так и не пришедшего в себя от удивления, Аристина. — Его цветы, пусть ставит, куда хочет. Любовную записку только вынь! Аристин покраснел так, что даже уши стали пунцовыми. — Она не любовная. Это просто записка. А цветы и вправду, лучше в зал, у нас места нет. Теперь догадаться было несложно, но верить в свою догадку Аристин не хотел, ибо она тянула за собой и другие разгадки. Эрлинг Эвер. Значит, именно у него он потерял свой справочник по биологии, обронил в особняке. Но откуда он знает его фамилию и почему намекает на прошлое? Конечно, фамилия Илиас известна была не только в Хокдалене, и господин Эвер видел его «ожерелье», да и не только ожерелье, если честно. Но ведь он не называл фамилии, только имя, и вряд ли его несостоявшийся клиент так хорошо разбирается в даленских татуировках, чтобы сходу назвать, к какому роду Десятки принадлежит Аристин. И Эрлинг Эвер знает, где он работает и какая у него должность? Откуда? Ответ напрашивался только один. Именно он как-то сделал так, что Аристин получил работу в этом кафе. Значит, не было никакого объявления в бесплатной газете? Но его как-то нашли в лагере, устроили на работу, платят зарплату, кормят и дают бесплатное жилье. И еще дарят подарки. Кто такой Эрлинг Эвер и зачем ему это надо? Помогать случайной бестолковой шлюхе, которую снял в парке? И что с него потребуют за эти чудеса? Хотя, что он может дать? Аристин спорил сам с собой. Взять с него нечего, кроме него самого, но Эвер и тогда не стал делать этого, побрезговал наверно. А еще сказал, что как ни крути, а шлюхи из Аристина не выйдет и сделал так, что не вышло. Он должен быть благодарен, за то, что, по сути, ему спасли жизнь, а вместо этого он сидит и взвешивает последствия и причины. Аристина и сестер вытащил из дерьма совершенно чужой человек. Лучше же быть уборщиком в кафе, чем таскать ящики или продавать себя и по правде говоря, в кафе Аристину очень нравилось даже из-за коллектива. К нему все дружелюбны и добры, интересно, а это чья заслуга, Аристина или господина Эвера? И что делать с подарком — карточкой? Ах, как же она вовремя и какие чудесные книги на неё можно купить. Не один маленький справочник, а несколько хороших учебников! Но это дорогой подарок и, наверное, за него Аристин будет чем-то обязан? Хотя, судя по особняку, триста пятьдесят для Эрлинга Эвера небольшие деньги. Ладно, об этом он подумает позже. Они гуляли по парку как настоящие горожане, наслаждались летним теплом и солнцем, Марта и Анника держали в руках по большому куску сахарной ваты, а Аристин пил минеральную воду, что-то крепче, например пива, ему не хотелось никогда. — И все-таки, — допытывалась Марта, в сотый раз, задавая один и тот же вопрос, — кто тебе цветы прислал? Это от какой-то дамы? Она в кафе ходит? — Да не знаю я! — Аристин начинал сердиться. — Карточка не подписана! — А дай посмотреть! Я по почерку скажу! — Что ты скажешь? — Мужчина или женщина! Мало ли! Аристин даже остановился. Сегодня день сюрпризов. — Что значит «или», Марта? Ну-ка, подробней! — Ну, вдруг тебе цветы мужчина прислал? — Я уже запутался! — Аристину уже приходилось играть. — С какой стати мужчинам слать мне цветы! Я что девушка?! — Ну, а вдруг перепутали? — хихикнула сестренка. — У тебя же волосы длинные! — Дурочка! Потом они катались на колесе, с которого было видно почти весь город, Аристин правда прижимал к себе Аннику и почти жалел, что поддался уговорам Марты, потому что младшая сестра ощутимо боялась. «Тихо, тихо… Все хорошо, мы скоро будем внизу», — нашептывал он в ушко девочки, уговаривая и успокаивая. — И все-таки ты зря розы в зал поставил! — заявила Марта уже вечером, когда нужно было ложиться спать. — Они твои и здесь бы неплохо стояли! — Какая тебе разница? Пусть там стоят, — Аристину действительно было все равно, ему еще никто никогда не дарил цветов, и равнодушным он, конечно, не остался, но почему бы действительно, не украсить зал? Это кафе и так стало им домом. Он рассматривал фотографии, недавно поставленные в простые деревянные рамочки. Эти четыре фотографии ему дороже любых документов. На двух из них мама с папой, кажется это снято, когда они ездили на море, на третьей мама с трехлетней Анникой на руках, а на четвертой только отец, в мундире начальника управления безопасности. Самая опасная и самая любимая фотография. Дитер Илиас смотрел строго и одновременно насмешливо, как будто знал про того, кто держит фотографию в руках, всё-всё — все тайны. Да так оно и было. Как же ему не хватает отца. Мама иногда смеялась, считая связь между отцом и сыном уж чересчур тесной, но Аристину так никогда не казалось, и от отца у него не было секретов. А теперь были, и он бы, наверное, никогда не решился рассказать даже отцовскому портрету о том, что пытался торговать собой, да и о том, что убил человека, наверное, тоже, а вот о тетке Ингрид рассказал бы и о Самире, и тетке Викки. О многом бы рассказал, если отец был бы жив. Наверное, могло показаться, что с матерью у Аристина были более прохладные отношения, но и это было бы неверным. Но мама для Аристина всегда была теплом и радостью, самой любимой для него женщиной на его те шестнадцать лет. Про маму помнилось больше всего, как она любила расчесывать ему волосы после мытья, она причесывала и девочек и занималась отцовской косой, но именно Аристиновы кудрявые волосы ей нравилось больше всего заплетать. «Ари достались самые и густые и мягкие волосы, девушки обзавидуются потом и вообще, у нас чудесный мальчик», — так иногда говорила она, разбирая влажные прядки сына. А отец с ней соглашался и шутил, что Аристину так и не придется заплетать волосы самому, сначала это делает мама, а потом будут девушки, а затем жена. Восемнадцать лет назад Уна и Дитер Илиас дали ему жизнь. Дали и ушли, нежданно и негаданно, едва вырастив сына, оставив на него родовую честь, имя и сестер. Он сохранит все. Он — Илиас. Эрлинг Эвер курил кальян, что делал крайне редко, и перебирал все, что докладывали об Аристине Илиас за последний месяц. Он оказался прав, он действительно нашел сокровище, бриллиант, и не уступит его никому. Осталось лишь приступить к огранке.