Drabble Trouble

В Круге Магов у всех учеников кровати были одинаковые: крепко сколоченные из плохо отполированных досок, узкие, скрипучие, неудобные. У всех были одинаковые тощие матрасы и колючие шерстяные одеяла, а в полых столбиках изголовий у всех были одинаковые тайники. У Андерса в секретном месте были спрятаны чёрные блестящие перья – те, что нашёл для него Дайлен; подаренная Солоной золотистая лента для мантии и несколько сушеных абрикосов, которые они с Нэрией стащили на кухне и которые он собирался взять с собой в следующий побег. Когда забравшийся в его тайник воришка не только уничтожил продовольственные запасы, но и стащил к тому же ленту и растрепал и изодрал все чудесные перья, Андерс начал ненавидеть свою кровать в комнатах учеников ещё немножко больше. В Башне Бдения у всех стражей кровати тоже были одинаковые: старые и прочные, с простынями, запах сырости и затхлости из которых невозможно было выбить ни щетками, ни порошками, ни магией. А жуткие жёсткие матрасы давали ответ на вопрос, почему серые стражи всегда такие суровые и непримиримые. Но потом, «комфорт в проживании» никогда не было частью девиза ордена серых, так что крепость подходила им идеально. Неудивительно, думалось тогда Андерсу, что башня когда-то носила название Тысячи Неспящих — заснуть на тех кроватях было невозможно. Не то чтобы спать в башне ему приходилось так уж часто, впрочем. Гораздо больше времени Андерс проводил в разведке на глубинных тропах и в дурацких походах, которыми измучил всех Страж-Командор, а во время кратких передышек он предпочитал коротать ночи в постелях хорошеньких служанок и пираток, и стражников — за кого глаз зацепится в таверне или во дворе. Зато тем хуже было возвращаться потом в «свою» комнату, холодную, сырую, необжитую, полную шорохов и отзвуков ночных кошмаров — постоянное напоминание о том, что свобода его куплена утренними построениями и непосильным долгом. И глядя на форменное серо-синее одеяло, расправленное безлико и равнодушно и идеально, Андерс ненавидел свою кровать в Башне Бдения ещё немножко больше. В комнате же Хоука кровать неповторимая: выполненная на заказ, ручной работы, удобная, широкая, шикарная. Резное изголовье её выполнено искусно, но просто; балдахин винно-красного цвета сделан из бархата, а на горе подушек с удовольствием бы растянулся знающий цену комфорту ленивый домашний кот. За неимением кота валяться среди валиков и думочек приходится Андерсу. Это идиллия, но длится она только до тех пор, пока вскочивший ни свет ни заря Гаррет не решает, что пришла пора раздвинуть занавески, настежь распахнуть окна и впустить в комнату золотистые лучи полуденного солнца. – Совести у тебя нет. – Андерс ныряет под невесомое пушистое одеяло, цепляясь за остатки сонного полумрака. Идеальный матрас идеальной кровати не слишком твёрдый и не излишне мягкий, и поддерживает позвоночник целителя, прекрасно помнящий койку в клинике, точно в тех местах, где надо. Его поясница, измученная бессонными ночами за рабочим столом, благодарна безмерно и ноет немного меньше, когда он вытягивается вот так вот, и у него нет абсолютно никакого желания двигаться и покидать это ложе благодати и блаженства. – Иногда мне кажется, что ты со мной только из-за моей кровати, – вздыхает Хоук, и голос у него притворно надутый. – Возможно, мне стоит избавиться от моей конкурентки? – Не заставляй меня выбирать, - бормочет Андерс в подушку. – Ты будешь недоволен результатом. Матрас после этого прогибается под дополнительным весом, и вскоре под одеялом их уже двое, и Андерс улыбается, когда сухие горячие губы прижимаются к бьющейся жилке на его шее. Такой контраст с нежной прохладой, скрывающейся под подушкой и ждущей его ладони так же, как ждет его второй ладони мягкая шевелюра Гаррета. Он вдыхает запах свежей травы и солнца, и ленивого утра, впитывает в себя тепло и спокойствие, и время тянется, тянется, как разогретая патока и черничный сироп. Ещё одно, ещё два, ещё три таких пробуждения – вряд ли его план позволит ему больше; и вопреки всему на свете он начинает понемногу ненавидеть эту кровать тоже.