***
Я разложил свои вещи на лавочке и сел рядом, наивно ожидая, что кто-то захочет, чтобы его нарисовал такой неудачник как я. Часы из магазина «Все по три доллара» на моем запястье показывали десять минут седьмого, но ни Фрэнка, ни Лори я все ещё не видел. У меня по-прежнему был озноб, температура никуда не делась, и я чувствовал себя просто омерзительно, но, тем не менее, я знал, что не сдвинусь ни на шаг, пока не увижу сегодня Фрэнка. Я понятия не имел, с чего это стало для меня таким необходимым, скорее всего то, что он проявил ко мне заботу и сострадание, открылся, доверился мне, не минуло бесследно. И когда я уже начал думать, что я перепутал место встречи, в конце аллеи показался этот парень и две маленькие собаки, которых он вел на поводках. Я узнал его так быстро, потому что он был единственным человеком в парке, одетым полностью, так, чтобы видно было минимальное количество участков голой кожи. По мере его приближения ко мне, я начал различать его увешанную значками джинсовку, темно-оранжевую расстегнутую кофту под ней, и футболку с логотипом Black Flag, разорванные на коленях свободные джинсы, на которых также висело пару каких-то значков и все те же потрепанные конверсы. Мне нравилось, как он был одет, и мне стало стыдно за свою старую мастерку и темно-синие штаны. На месте людей, которые были тут, в парке, я бы ни за что не заказал портрет у так плохо и просто выглядящего художника. Когда Фрэнк подошел ко мне, он улыбнулся и сказал: — Почему ты так плохо выглядишь? Я не мог его винить за такое «приветствие», потому что я знал, что выгляжу как больной человек, коим я по сути и являлся. Две собачки, подбежали ко мне и начали обнюхивать, будто знакомясь, а я уже знал, что рыжую зовут Чайка, а черно-белую — Линкольн. Я осторожно погладил их мягкую шерстку. — Да так, простудился, — оказывается, у меня ещё и охрип голос. Фрэнк встрепенулся. — Так почему ты тогда не дома? — Потому что я все равно не знаю, как и чем мне лечиться, у меня нет лекарств и всего такого, так какая разница, где мне быть? — Но болезнь нельзя переносить на ногах, тебе нужно лежать, — не унимался Фрэнк. Я не успел ничего ответить, потому что к нам подошла парочка — блондинистый парень и симпатичная девушка. — Привет, — сказала она, обращаясь к Фрэнку, который вздрогнул и немного отошел от неё, — ты рисуешь портреты? — Нет, он рисует, — хмуро ответил Фрэнк, кивнув на меня. Он явно был не рад тому, что я не пойду сейчас же домой, «переносить болезнь не на ногах». Девушка подозрительно посмотрела на меня, конечно, Фрэнк куда больше похож на художника, а я, очевидно, доверия не вызываю. — Да успокойся, он прекрасно рисует, — Фрэнк решил прийти мне на помощь, хоть и сказал он это несколько грубовато, видимо он действительно не любит людей. И он не обращал никакого внимания на то, как мило улыбается ему эта девушка, и какие убийственные взгляды кидает на него её парень. — Хорошо, — наконец сказала она, все так же глядя на Фрэнка. — Тайлер, заплатишь? — Сколько? — сквозь зубы процедил блондин. И прежде чем я успел что-то ответить, добавил: — Пятьдесят долларов хватит? Минуточку, он сказал пятьдесят долларов? Пять-де-сят долларов? Пятьдесят гребаных долларов за мой рисунок? Это ужасно, безумно, запредельно, слишком много для меня. — Д-да, — прозапинался я, когда ко мне вернулась способность говорить. Я просто из кожи вон вылезу, лишь этот парень понял, что заплатил не зря. Получив деньги — черт возьми, пятьдесят долларов за один портрет, — я повернулся к Фрэнку, который снимал со своих собак поводки, чтобы они могли побегать неподалеку, и к девушке, которая за ним наблюдала. Я сказал ей сесть поудобнее на лавочку, что она и сделала, её парень сел рядом, но так, чтобы не мешать и начал играть на своем айфоне, а Фрэнк пошел следить за собаками, чтобы их никто не накормил отравленным мясом. И я начал работать. У девушки были несложные для срисовки черты лица, и её глаза были не такого странного и необычного цвета, как глаза Фрэнка, потому что ни у кого больше не было, нет и не будет глаз цвета завтра, я уверен, и татуировки мне тоже не нужно было прорисовывать, так что работа шла куда быстрее, чем вчера. К тому же, мне стало намного легче, казалось, что температура прошла, и голова болеть перестала, не знаю почему, хотя догадываюсь, что мне помог Фрэнк одним своим присутствием, но это было бы слишком странно даже для меня: так зависеть эмоционально и даже физически от одного, да ещё и не такого уж и близкого мне пока человека. Пока я рисовал, к нам подходила семья с маленьким мальчиком лет шести, они хотели его потрет, но я не успел обрадовано согласится, чувствуя себя по-настоящему востребованным художником, к нам подбежал Фрэнк, держа в руках собак, он не хотел оставлять их одних и на минуту, и сказал мне тихонько, что я болен, и что у меня ещё будет время заработать эти бумажки, и что как только я справлюсь с портретом девушки, мы пойдем к нему домой меня лечить. Думаю, мне не надо описывать, как сильно я обрадовался тому, что смогу побывать в квартире моего друга, ведь в последний раз я ходил к кому-либо в гости… да никогда не ходил. Когда я уже заканчивал, Фрэнк надел на собак поводки и тоже сел на лавочку, отодвигаясь от парня и девушки как можно дальше: было видно, что он не чувствует себя комфортно в компании чужих людей. Я в который раз удивился и порадовался, что я не вхожу в число тех людей, которых Фрэнк недолюбливает, боится или просто ненавидит, и я понятия не имею, чем заслужил это, но горжусь этим, если честно. Сказать, что девушке понравилось — значит не сказать ничего, я ведь не зря взял эти пятьдесят долларов: глаза нарисовал чуточку больше, губы — капельку пухлее, а скулы немножко выразительнее, но при всем этом схожесть рисунка с оригиналом не терялась абсолютно, так что все остались довольны, включая не слишком доброжелательного парня моей натурщицы. Девушка поблагодарила меня, почему-то Фрэнка, опять улыбаясь ему и не обращая внимания на его вид очень хотящего избавится от надоедливой особы человека, после чего блондин схватил её за руку и поволок куда подальше от моего слишком симпатичного друга. А потому мы с Фрэнком и его собаками пошли к нему домой. Когда нам надо было заходить в метро, Фрэнк попросил взять на руки одну из собачек, но сразу же выяснилось, что эта идея никуда не годится, потому что я никогда не носил на руках собачек и не знал, как это правильно делается. Нет, ну правда, это же как держать ребенка на руках! Неумение носить собачек на руках — пополнение в моей коллекции «нет». Поэтому я все еще нес только мольберт, а Фрэнк, добродушно посмеиваясь, сказал, что научит меня обращаться с Линкольном и Чайкой. Видите? Прямо сейчас я иду в гости к самому замечательному человеку на этой планете, и от этого мое сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки и станцевать ламбаду прямо у нас под ногами, но я не должен допустить этого, потому что в метро его просто растопчет толпа. К слову о замечательных людях, Лори так и не пришла сегодня в парк, и даже не позвонила, и это заставляло меня немного беспокоиться, но с другой стороны, у неё может быть куча других дел, правда? Но все же нужно будет попросить у Фрэнка телефон и позвонить самому. Фрэнк выглядел до чертиков мило с двумя собачками на руках, которые, кстати, сидели очень смирно, как будто приученные к частым поездкам в общественном транспорте, хотя скорее всего так и было. Он часто спрашивал меня, как я себя чувствую, не болит ли голова и даже пару раз потрогал мой лоб, перехватив обеих собак одной рукой, а когда я удивленно посмотрел на него, объяснил, что так определяют, есть ли у человека температура, и, конечно, он не понял моего удивления, и тогда я начал рассказывать, что не болел почти никогда, а Фрэнк сказал, что это бывало прикольно, особенно тем, что не надо было ходить в школу, и оказалось, что его любимым уроком тоже был ТО, на который он попал потому, что умеет играть на гитаре. Я чувствую совершенную легкость в общении с этим человеком. Я чувствую в нем родственную душу. И прямо в этот момент я чувствую счастье. Когда мы вышли из метро, на улице был небольшой дождь, которому Фрэнк обрадовался до такой степени, что попытался его обнять, опустив собак на землю и кружась вокруг своей оси, и размахивая руками, и совершенно не обращая внимания на прохожих, которые смотрели на него с неким презрением. И хоть я и люблю людей, но мне стало немного противно от такого их поведения, и я стоял, улыбаясь, рядом с Фрэнком, надев на голову капюшон — потому что был болен, а не потому что боялся намокнуть — и держал в руках поводки его собак, показывая таким образом причастность к этому странноватому парню, и, несомненно, гордясь этим. Вдруг Фрэнк резко прервал свой «танец дождя» и взволновано сказал: — Черт, я забыл, что тебе нельзя сейчас намокать, быстро побежали! И мы побежали. Дорога от метро к дому Фрэнка была не такой и короткой, а дождь всё усиливался, и вскоре я почувствовал, что в моем капюшоне нет смысла, потому что волосы и так были совсем мокрыми, как, впрочем, и всё мое тело, но я, в общем-то, не жаловался, вода, падающая с неба, была совсем не холодной, и это было действительно весело. Меня удивляло, какие у меня слабые легкие, ведь я уже совсем скоро начал задыхаться, а Фрэнк нет, хотя он и курит по сто сигарет в день, наверное. А потом случилось это. Мы как раз пробегали по небольшому скверу, асфальт в котором явно был выложен слишком давно, чтобы по-прежнему оставаться целым. Собаки со счастливым лаем разбрызгивали небольшие лужи, образовывающиеся в небольших ямках на дороге, а мы с Фрэнком внимательно смотрели под ноги, чтобы не споткнуться, и все было бы нормально, если бы я не решил вдруг поменять руку, в которой я держал поводок Чайки, и так получилось, что все время до того момента я помнил о своих порезах на ладони, а потом — пфф! — и забыл, и когда я поместил поводок в эту самую перевязанную руку, её пронзила резкая и острая боль, и, конечно же, я сразу поднес её к глазам, чтобы посмотреть, что с ней, и потерял из виду большую дыру на мокром асфальте, через которую только-только собирался переступить и через которую, естественно в итоге споткнулся. Неудачник. Ничего нового. Я полетел прямо лицом в землю, успевая только выставить перед собой одну ладонь, да ещё и неудачно согнув при этом пальцы, так что когда через секунду на них навалилось мое не самое легкое в округе тело, я услышал подозрительный хруст откуда-то снизу. А ещё через секунду на меня сверху навалился кто-то, кто, если подумать логически, был Фрэнком, который, как потом оказалось, пытался меня поймать, но запутался в поводках собственных собачек и свалился прямо на меня. Ну, наверное, я должен поблагодарить Бога за то, что послал мне такого небольшого и легкого друга, да? — Джи? Ты больно ударился? — осторожно спросил Фрэнк, медленно поднимаясь на ноги. — Ммм… Я разодрал ладони, кажется… И щеку… С пальцами, вроде, было все в порядке, по крайней мере я мог ими шевелить. И когда я встал, то увидел, что моим стареньким штанам, которые так много пережили вместе со мной, пришел конец, то есть, я вообще-то не против дыр на коленях, у Фрэнка тоже есть такие, но… я хочу сказать, что у меня это выглядит просто очень плохо. К тому же они ещё и заляпаны кровью немного, потому что когда ты падаешь и у тебя рвутся от этого штаны, то колени вряд ли могут остаться целыми. Я не знал, как теперь мне посмотреть в глаза этому парню, что стоял напротив меня и стал свидетелем очередного провала из жизни Джерарда Уэя. Дождь потихоньку прекращался, а собаки все носились вокруг нас, радостно повизгивая и хлюпая лапами по небольшим лужам. — Эй? Ты в порядке? — тихий нерешительный голос вырвал меня из раздумий о своей идиотской карме, и я наконец посмотрел на Фрэнка, пытаясь найти в его больших глазах намек на насмешку, но не смог, потому что её там не было. — Да, — так же тихо произнес я. — Тогда пошли? — и он неожиданно протянул мне свою руку. То есть… Эм. Послушайте, я не хочу сказать, что мне не нужна пара, потому что видит Бог, она мне нужна, но когда парень, пусть и красивый, и милый, и заботливый, но все-таки парень предлагает мне вот так просто взять его за руку… это… Ладно, я просто не знаю, на что это похоже. Нет, у меня не появилось отвращение к Фрэнку или что-то вроде того, я-то и сам не знаю точно, к какой ориентации принадлежу, и может быть, да, я признаю это, мне и нравится Фрэнк, потому что он сам и его отношение конкретно ко мне просто не может не нравиться, но это было очень, слишком, чересчур неожиданно. А потом знаете что? Потом он приподнял свои удивительно изящные брови, задумчиво пожевал нижнюю губу с колечком пирсинга и сказал просто: — Ну? И это «ну» совсем не было похоже на то, как если бы он просил скорее взять его за руку, но это было похоже, будто он просто хотел забрать у меня поводок Чайки, чтобы я снова не свалился из-за него в лужу и не придавил собой ещё и собаку в этот раз. И ко мне пришло осознание того, что тот жест с самого начала был предложением забрать чертов поводок. Господи, я снова облажался, причем во второй раз за эти несколько минут! Наверное, меня стоило убить ещё когда я только родился, чтоб не мучится потом. Но в итоге я отдал поводок и мы, теперь уже спокойно, пошли дальше, молча, но Фрэнка это, казалось, совсем не напрягало, в отличие от меня. Вернее, это молчание не было напряжённым и тяжёлым, нет, но из-за него мне приходилось думать. Боже, мне, кажется, нравится Фрэнк. Парень, с которым я знаком день, и который считает меня другом, не больше. И он мне нравится. Нравится! С ума сошел, да?***
Через какое-то время я, уже избавившись от грязных промокших ботинок, стоял в маленькой прихожей Фрэнка и, пока он снимал с собак поводки, разглядывал в зеркале свою ссадину на всю правую щеку и даже висок, и при этом я не был похож на какого-нибудь отважного парня со шрамами, получившего их в бою за чью-то честь, я был похож на придурка, который по собственной глупости вспахал рожей асфальт. Ладно. Когда Фрэнк разобрался с Чайкой и Линкольном, он сказал мне снять мокрую мастерку и отправил в ванную под теплый душ. Эту небольшую квартиру я мог охарактеризовать одним словом: уютно. Да, она не была очень чистой, на полу в коридоре всюду валялись игрушки собак, несколько каких-то журналов и дисков, но зато на стенах не было никаких обоев, только белая матовая краска, а поверх неё яркие рисунки героев из диснеевских мультиков типа Микки Мауса и Алисы в стране чудес, которые отличались своей угловатостью и явным отсутствием мастерства у их художника, но, так как я имел подозрения, что это дело рук самого Фрэнка, мне понравилось, к тому же было видно, что в них вложена душа. Конечно, такие стены были немного неуместны для квартиры взрослого парня, и если бы я не знал её хозяина, я бы очень удивился, но я уже успел заметить, что этот парень остается ребенком, хоть и умным, рассудительным, но все же ребенком, и это тоже мне безумно нравилось. Мне уже не терпелось посмотреть и другие комнаты, но нужно было идти в ванную, в которой ничего особенно интересного и наблюдалось, кроме разве что двух больших пушистых полотенец с Белоснежной и семью гномами. Этот парень ясно помешан на Диснее. Через десять минут я, немного разомлевший от горячей воды, вышел из душа и тут в дверь постучали. — Джерард, ты все? Я принес тебе сухую одежду, можешь взять полотенце с вешалки. Я обмотался этим самым полотенцем и открыл дверь. — Вот, скорее всего штаны будут тебе малы, но твои мокрые совсем и порваны. — Фрэнк улыбнулся. — Спасибо. — Я вернул ему улыбку, закрыл дверь и оделся в действительно короткие на меня штаны и черную футболку без рисунка. Я вышел из ванной и услышал какой-то грохот из одной из комнат, и я двинулся туда, и это оказалась кухня: похоже, у Фрэнка была однокомнатная квартира, как и моя, но она по крайней мере была его личная, а мне уже завтра должны прийти счета, которые нечем оплачивать. На кухне было все так же уютно и пахло чем-то вкусным, на холодильнике, прикрепленный магнитиками в виде отпечатков собачьих лап, висел плакат с Моррисси, а на столе меня ждали кофе, тосты и Нутелла. В хозяина такой замечательной квартиры можно влюбиться заочно, я серьезно. — Прости, у меня не нашлось лимона, чтобы тебя полечить, но есть таблетки от температуры и чай от простуды, но сначала ты должен поесть. Господи, какой же он замечательный! — Спасибо большое, — я улыбнулся, от чего рана на щеке неприятно растянулась, и я невольно поморщился. — Ой, точно, тебе же нужно обработать ссадины! — воскликнул Фрэнк и достал откуда-то аптечку. И снова я сидел и сходил с ума от такой заботы, а он обрабатывал результаты моей неуклюжести, точно как вчера. Мне кажется, такими темпами ему просто надоест со мной возится. — Спасибо большое, Фрэнк, — опять сказал я, когда он закончил. — Ерунда. И тут я заметил, что он был в одной футболке — и ещё я заметил много красивых татуировок на руках, но не суть, — хотя он говорил, что одежда для него — своеобразная защита от людей, получается, кроме меня. Значит, он доверяет мне больше, чем я думал. Видимо, Фрэнк заметил, как я смотрю на его голые руки, потому что сказал: — Моя квартира — единственное место где я могу снять одежду, тут я чувствую себя комфортно, я, кстати, не впускаю сюда всех подряд, а только тех, с кем я чувствую себя так же комфортно. Я снова улыбнулся, не зная, что ответить. После того, как я поел, в меня впихнули какой-то мерзкий чаек с банановым привкусом и таблетку, а потом мы пошли в святую обитель Фрэнка — его комнату. Что же, она оправдала мои ожидания: все тот же легкий беспорядок кругом, стены завешаны плакатами, вырезками из журналов, рисунками, фотографиями и полками, полными книг, в углу стоит прекрасная с виду белая гитара, рядом сваленные в кучу примочки к ней, в которых я совсем не разбираюсь, на столе компьютер, колонки и огромное количество всяких дисков и тетрадок, шкаф, так же с плакатами, собачьи матрасики на немного потрепанном бежевом ковре и кровать с темно-синим постельным бельем. — Тут неубрано, — сказал Фрэнк, но весь его вид говорил о том, что его это совсем не заботит. — Это самая лучшая квартира в мире. И он посмотрел на меня, и я увидел искреннюю радость, которая плескалась на дне его прекрасных глаз, и я, наконец, полностью осознал то, о чем думал ещё час назад. Мне. Нравится. Фрэнк.