Honey, This Mirror Isn't Big Enough for the Two of Us

Я снова начал ненавидеть себя. Я и не думал, что буду страдать так сильно из-за моей сравнительно небольшой лжи, то есть я изначально не хотел лгать, но у меня не было выбора, вы же в курсе. Ладно-ладно, да, я сам не понимаю, зачем я это сотворил и ради чего мучаюсь уже полночи, пытаясь улечься как-то так, чтобы придавить телом разбушевавшуюся совесть, и с завистью слушая тихое и размеренное дыхание Фрэнки в кресле (о-о-о, нет, я честно пытался заставить его лечь спать в кровати, но разве вы не знаете Фрэнки, он бы ни за что не позволил мне больному спать в каком-то там кресле). И вообще-то я бы не был особо против — ха, о чем я говорю, — я был бы на сто процентов «за» уснуть с ним в одной кровати, но я не решился предложить такой вариант, то есть, клянусь, я хотел, но язык что-то прилип к нёбу. Ну да, несколько часов назад толкнул такую мощную речь перед гигантским стадионом на тему «геи — это не плохо, и вообще я сам гей». Но это можно объяснить тем, что тогда я не принадлежал себе, я играл роль другого человека, и вся ответственность за эти слова лежала на нем, на белобрысом алкоголике, которого мне невыносимо жаль, если честно. Как же, черт возьми, уснуть? Полтретьего! Ладно. Стоит разложить по полочкам мысли, особенно негативные, и обдумать каждую, вытряхнуть их из головы, и дело с концом. Итак, Джерард, что мы имеем? Солгавшего самому прекрасному человеку меня — раз. Мою огромную неуменьшающуюся коллекцию «нет» — два. Ого. Но давайте говорить честно и прямо — по-настоящему меня сейчас волнует только мысль номер один. Господи, да если Фрэнки узнает, что я ему соврал, да ещё и в таком серьезном деле — а ведь он просил меня позвонить, очень сильно просил, — я лишусь своего друга и своего парня. Зачеркните, пожалуйста, последнюю пару слов в своем сознании, как прочтете. Да что я несу, Господи, я обманул его, а он поверил, и он доверяет мне куда больше, чем того заслуживает моя лживая прогнившая душонка. Мне и на метр нельзя подходить к такому восхитительному человеку, а я сейчас вот так занимаю его кровать, пока он лежит в неудобном старом кресле. А с утра он ещё и накормит меня завтраком и наверняка сварит замечательный кофе. Нет. Просто нет. Я не заслуживаю всего этого. А он не заслуживает таких людей, как я, вокруг себя. Пытаясь тихо-тихо встать с кровати, я нечаянно наступил на мирно спящую на ковре Чайку, отчего она, конечно же, взвизгнула, и это — кто бы сомневался, что Фрэнки молниеносно реагирует на всякие такие штуки, связанные с его собачками — разбудило ее хозяина. — Ты чего? — сонно моргая и мило растирая кулаками — я бы хотел сказать «кулачками», но это было бы слишком даже для такой влюбленной девочки, как я, — глаза, спросил Фрэнки. — Я… Я хотел попить воды и случайно наступил на собаку. Да-да, я знаю, я снова лгу. Я снова лгу ему. Снова, снова, снова. Немножко смешно уже. — А-а… Я спать. — Он обратно накрылся одеялом и, скорее всего, сразу же уснул. А я полежал минуты три и уже совершенно аккуратно поднялся с кровати, взял со стула свои вещи — включая порванные джинсы — и вышел в коридор. Да, вы правильно поняли. Я тихо закрыл за собой дверь и, наконец, выпрямился, всматриваясь в темноту подъезда и больно дергая себя за грязные волосы. Наверное, у меня тогда произошло помутнения и так не слишком светлого рассудка, или мозг перегорел, или ещё что, но я вообще не отдавал себе отчета в своих действиях, и с уверенностью спустился на первый этаж, чуть было не свалившись со ступенек и не сломав себе позвоночник, а мне, знаете ли, нельзя ломать позвоночник, потому что нет в мире такого человека, которому я был бы нужен такой, и это не только потому, что я неудачник, а просто вы сами спросите у себя, остались бы рядом с вами те, кого вы называете близким, будь вы калекой? Если да, то вы счастливы, и я искренне рад за вас. Так вот, я вышел на улицу. Да, да, я вышел, я захлопнул за собой дверь с домофоном и больше не имел никакой возможности вернуться обратно. Я просто вышел, не сказав Фрэнки ни слова. И когда он проснется, не обнаружив меня в квартире, и он начнет звонить мне, но я не возьму трубку, он позвонит ещё раз, но я все равно не возьму, а потом я выключу телефон и все. Может быть, он когда-нибудь придет на наше — какие громкие слова я говорю — место в парке, чтобы узнать, почему я ушел вот так, а может и не придет. Да, скорее всего, он только обрадуется, что избавился от такой занозы и с утра удалит мой номер и забудет мое имя через пару дней. А вот я его не забуду, ни через пару дней, ни через всю жизнь. Хорошо, допустим, я избавил его от собственной навязчивой и лживой персоны, и теперь мне действительно полегчало, правда-правда. Осталось только дойти домой и лечь спать. Наверное, сильнее, чем вернуться обратно в квартиру Фрэнка, мне хотелось только спать… *** Когда я поднимался в свою квартиру, я думал, что удивительно, что такого невезучего человека как я не избили какие-нибудь отморозки по дороге сюда, но когда я подошел к своей двери, я уже подумал о другом — лучше бы избили. Тогда бы меня забрали в больницу, и я полежал бы там пару недель, и у меня была бы еда и крыша над головой. Две не очень большие сумки стояли прямо посреди лестничной клетки. Они были незакрыты, они были уже наполовину разворованы. И они были моими. Из-за одного парня со слишком длинным именем я пропустил дату, когда мне нужно было платить по счетам, и результат всего этого я мог лицезреть именно в пять утра и именно тогда, когда у меня не было ни копейки в кармане, чтобы снять новую квартиру. Я просто знаю, что карма, небо, Бог, или судьба — неважно, но кто-то из них отлично пнул меня сейчас под зад за мою ложь самому восхитительному человеку. Что же, я заслужил, я бы и сам себя пнул, но я не настолько гибкий. Ладно. И что мне делать? Я могу остаться жить в этом подъезде, но не могу сказать, чтобы меня сильно любили соседи, — я понятия не имею, по каким причинам, но они меня просто ненавидят. Я могу попроситься жить у Майки, но это будет настолько жалко, и я, к тому же, таким образом признаю свое поражение, а я пока не хочу этого делать, нет-нет. Я могу вернуться к Фрэнку, но даже не заставляйте и не уговаривайте меня (я так говорю, будто нужен кому-то, ха!). И есть ещё один вариант, но чтобы даже просто озвучить его, мне надо набраться невиданной смелости. Но ладно. Итак. В общем… Я могу позвонить Лори. Ну да, а что такого, правда? Мы же общаемся уже целых… Три дня. Думаете, я сам не понимаю, что это будет выглядеть на сто процентов отвратительно, если я сейчас позвоню ей и попрошусь вломиться в её квартиру, и положить себя, неудачника, на её наверняка милый диван? Но у меня нет другого выхода. И я сделаю это. *** Итак, худшей частью всего этого стало то, что она согласилась, с радостью! И она даже, по-моему, была действительно рада. Я не заслуживаю таких людей около себя. И я приехал по указанному адресу, и ещё минут пять стоял перед квартирой, не решаясь постучать. И я, видимо, слишком громко себя вел, раз Лори распахнула дверь передо мной, как если бы она могла читать мысли или что-то вроде этого. Хотя возможно так и есть. — Привет, — робко произнес я, стараясь не смотреть ей в глаза, — спасибо больше тебе, я не знаю, как благодарить, и не волнуйся, утром я уйду… — Боже, парень, тебе срочно надо ложиться спать, ты несешь какой-то бред! — Девушка выглядела, черт возьми, по-настоящему пораженной, и она схватила меня за рукав старой мастерки, втащив в дом. Там меня, не слушая никаких сопротивлений, напоили чаем и уложили на диване, уютном, теплом и зеленом, как я и предполагал, и ещё пожелали спокойной ночи, все ещё не спрашивая, как я пришел к жизни такой. И когда я уже безуспешно, как и у Фрэнка, пытался уснуть, мне стало ещё более стыдно за свою ложь, сильнее, чем час назад. Лучше бы я остался в подъезде и лучше бы соседи с утра облили бы меня водой, пинками выгоняя на улицу — с них станется, они слишком обозлены на свою жизнь, на то, что живут в Бруклине, а не на Манхеттене, например, и они винят в этом весь мир, но не себя, а я бы на их месте просто поменьше пил и нашел работу. Это ненормально — раздавать подобные советы, лежа на чужом диване в чужой квартире, не имея собственных. О, вы видите? Ещё один экземплярчик в мою коллекцию «нет». Что-то она ни хрена не уменьшается, а даже наоборот, вопреки тому, что говорил мне красноволосый Джи. Кстати, где это он? Его не слышно уже так долго, что я начал волноваться. Так вот, не смотря на то, что говорил мне Джерард… Ну вот, я не лучше моих соседей, которые не любят обвинять себя… Что со мной, черт возьми, не так? Я лежал и лежал без сна, а мысли все терзали и мучили, и не передать, как мне было плохо. А потом я вспомнил ещё то, что я так и не услышал, как Фрэнки играет на гитаре, и вот тогда мне захотелось задушить себя большой подушкой, которая находилась у меня под головой. Мне ведь так хотелось послушать его игру, специально для меня, и ещё чтобы он спел, да, я уверен, что он звучит, как бог, и я бы сидел на пушистом ковре в его комнате, возможно, держа в руках горячую чашку с оленем Рудольфом, а Фрэнки сидел бы напротив и играл, и пел, а я бы слушал, восхищаясь этим человеком, и все это было бы так нормально и правильно. А теперь мне кажется, что я никогда его больше не увижу, потому что он не станет даже искать меня, и это хорошо. И на улице было уже светло, когда мне, наконец, удалось уснуть. А когда я проснулся, была осень. Осень моей жизни. Я безумно люблю осень, сильнее, чем лето, вместе со всеми её дождями и холодом, но это не отменяет того, что она — это как закат для природы, это нечто последнее и грустное, это — конец в каком-то смысле, и да, именно осень наступила сейчас в моей жизни, и в этом вина только моя. Потому что не надо было собственными руками рушить начало настоящей жизни, свое только зарождающееся счастье, забирать у себя же все то, что дал и мог бы дать ещё Фрэнки. Только когда уже было поздно, я так хорошо увидел кучу других решений, а над тем, которое принял я, горела огромная красная неоновая надпись «Самое глупое, ни в коем случае не пользоваться!». Я мог бы попытаться исправить все сегодня, но я просто не смогу посмотреть ему в глаза. Я потянулся, сев на диване, от недосыпа все мышцы были не в самом лучшем состоянии, а шея просто адски болела. Наконец я смог нормально осмотреть комнату, в которой спал, и мне сразу стало понятно, что к её дизайну крепко приложила руку Лори: ничего не соответствовало ничему, зеленый диван и красные шторы, светло-голубые красивые обои, желтые пластиковые полки забиты книгами и непонятными статуэтками, на стенах полно картин в стиле импрессионизма. На все это было интересно смотреть. В комнату зашла немного растерянная Лори, и я был запредельно рад её видеть, потому что — о! — у меня все-таки есть один человек, которому я теперь может быть нужен. — Привет, — сказала девушка тихо. — Доброе утро. — Какое ещё утро? Ты в курсе, что на часах половина четвертого? Но это не удивительно, учитывая то, во сколько ты лег. Что вообще произошло? Конечно, я скажу ей правду. — Меня неожиданно выставили из квартиры за неуплату. — Да? Так может одолжить тебе денег? — спросила Лори, и я не увидел ничего такого в этом вопросе, и уже хотел отказаться с благодарностями, или даже согласиться — я ведь все верну — как она сначала в ужасе прижала ко рту руку, а потом начала говорить, быстро-быстро: — Ты не подумай, я не против, чтобы ты пожил у меня, ты можешь это сделать, у нас есть место, но если вдруг ты хочешь, я всегда одолжу тебе денег, чтобы ты смог снять квартиру снова, вот… Последние слова она сказала шепотом, низко наклонив голову, и было видно, что она очень жалеет о тех словах. И я совсем не понимал её, ну это же ясно, что мало кто захочет терпеть у себя дома непонятного левого парня, и логичнее было бы предложить денег, чтобы я смог съехать. И меня это нисколечко не обижало, но, тем не менее, было как-то даже приятно, что Лори заботится о том, чтобы меня не задели её слова — это значит, ей не безразлично мое мнение. И я поспешил заверить её, что все в полном порядке, и она, вроде как, даже заулыбалась, а потом в дверь позвонили, и она пошла открывать, а я снова откинулся на подушки, чтобы затекшая за ночь шея немного передохнула. А потом комнату вошел вы-уже-догадались-кто. И вы, наверное, не удивлены. А я — да. Я никогда не видел его таким, хоть мы и знакомы недолго. Он был злой. Милый парень Фрэнки был в ярости. А я в тот момент полностью состоял из стыда и растерянности, боязни посмотреть в эти его восхитительные глаза, и незнания, что можно сказать в таком случае. Поэтому я сказал: — Привет? — Что я сделал такого плохого, что ты даже не соизволил сказать: «Пока, Фрэнк, ты хреновый чувак, поэтому я ухожу»? Господи, он подумал, что я подумал, что он плохой. Что это он виноват. Кошмар. Э-эй, Фрэнки, ты идеален! Мне все ещё не верилось, что он искал меня, что он видимо как-то нашел номер Лори, что он позвонил ей, и пришел сюда. За мной. — Нет, ты что, все не так. — Мне надо было объясниться, но то, что он стоял прямо над моим диваном, и его разочарованный взгляд скользил по всему моему телу под пледом — это сбивало меня с мыслей, которых и так не было. — А как? — уже спокойнее поинтересовался он. — Что я должен думать, когда я утром просыпаюсь, а тебя нет? И твой телефон отключен? И когда я звоню единственному человеку, которого знаем и ты, и я одновременно — Рэю, он говорит мне, что ты у своей подруги Лори, что ты пришел к ней ночью, как раз после того, как сбежал от меня. Тебе было так некомфортно, неудобно? Почему ты не мог ничего сказать? Я бы понял, я же не самый лучший человек, и ты действительно не должен бояться говорить мне это. Я ненавидел его слова. Я стал причиной таких его мыслей, как будто было мало того, что я солгал ему. Ну хватит, хватит смотреть на меня так, я не выдерживаю, я скажу все сейчас, правда. — Фрэнки, прости меня, прости, я обманул тебя, сказав, что дозвонился родителям, я не хотел тебя растаивать. — Я со страхом наблюдал, как меняются эмоции на его лице, и как он садится на диван рядом со мной. — Я подумал о том, что я не заслуживаю больше такого восхитительного человека рядом, как ты. И что мне лучше уйти. — Зашибись! Это все, что он сказал, перед тем, как обнять меня, так крепко, что я не мог дышать какую-то секунду, но он так же быстро отстранился, и серьезно сказал: — Не делай так больше никогда, ладно? Я кивнул, потому что я действительно не собирался так делать. Фрэнки улыбнулся. — Это все? Ты больше не врал мне? И я для разнообразия решил сказать правду: — Вообще-то да, но это было давно, и я просто не мог тогда тебе рассказать такое. Да-да, зеркало, красноволосый Джерард, его голос в моей голове, сцена, много тысяч фанатов, даже каминг-аут — я хотел рассказать ему обо всем, и я сделаю это, чуть позже. — А сейчас? — Он вопросительно поднял красивые брови. — Сейчас могу, но это долго, может… — Поедем ко мне домой, — закончил он мою мысль. — Собирай вещи, это теперь и твой дом тоже. Что?! — Что?! — Джи, мы с тобой друзья, и я знаю, что у тебя теперь нет квартиры, а друзья всегда помогают друг другу. Я не мог не улыбнуться так, что у меня чуть не вывихнулась челюсть, но это бы стоило того. В комнату вдруг постучались, и зашла Лори с двумя чашками — красной и желтой — в руках. — Всё в порядке? — спросила она и поставила чашки на стол у дивана. — Да, — ответил ей тепло Фрэнки и немного улыбнулся. — Дай нам ещё немного времени, ладно? — Конечно, сколько угодно, — сказала девушка и вышла. Фрэнки взял свою чашку и неожиданно заговорил: — Она хорошая, да? Понимаешь? Не понимаю! — Понимаю. Как я могу понимать, если мне нравишься ты, Фрэнки. Это нормально, если я теперь ревную? Ну а что, Фрэнсис и Фрэнки – они даже по именам идеальная пара. Что за мысли в моей голове… Фрэнк спокойно пил кофе, когда я вдруг осторожно тронул его за руку и невпопад сказал: — Ты мне нравишься, Фрэнки.