Туда собаки приходят дохнуть

– Итак, О Сехун, Вы сегодня остаетесь на дополнительные занятия, – Исин лениво поправляет очки, осматривая своего ученика с ног до головы, задерживая взгляд на его штанах чуть дольше, чем надо. Сехун с долей огорчения вздыхает, прикрывая глаза. Его одноклассники покидают кабинет со скоростью света; ему даже кажется, что после них остаются следы, как от самолетов или ракет. Все до единого ускользают, убираются так быстро, будто в кабинете бомба заложена. Исин листает журнал, что как бы значит «подожди, я тебе назначу время и дам задания». У Сехуна ладони потеют, когда тот перекидывает ногу на ногу, продолжая изредка посматривать на него и крутить между пальцами указку. Дверь хлопает, шаги в коридоре утихают. Сехун снова прикрывает глаза, но когда открывает их снова, учитель оказывается возле него. Крутит в руках свою тонкую указку, а глаза блестят совсем не по-доброму. – Хотя нет, Вы остаетесь прямо сейчас. Сказать, что Сехуну страшно – ничего не сказать. Их школа всегда славилась жестокостью, да и методы, которые использовали преподаватели в качестве «проучить отстающих/провинившихся» были в какой-то степени унижающими. Публичное наказание, внеплановая уборка туалетов и куча домашней работы, а также слухи об изнасиловании. Сехун сам не хотел попадаться. Просто так получилось. Учитель Исин нажимает ему на плечо чересчур сильно, отчего ноги непроизвольно подкашиваются, а глаза распахиваются в удивлении. – Но я правда не успел сделать это, – оправдывается Сехун, пытаясь вырваться из захвата. – Ничего не хочу слушать. Сехун не успевает ничего понять, как его разворачивают к себе спиной, а в следующую секунду впечатывают грудью в учительский стол, да так сильно, что боль отдается по ребрам к позвоночнику. Резонанс. – Итак, отсутствие домашней работы, – Исин замахивается указкой, а через пару секунд и разрезающих воздух звуков она проезжается по напряженной ягодице провинившегося ученика. Сехун задерживает дыхание и топит в себе поступающую к горлу тошноту. – Заваленная контрольная, – еще удар, который приходит на то же место – ни сантиметром в сторону. – И отсутствие ответа на три вопроса. Сехун зажмуривается, так как сознание играет с ним злую шутку, и он буквально ощущает, как тонкая полоска пластмасса проезжается по его ягодице следующие три раза. И он уверен, что это будет еще больнее, чем предыдущие два удара, от чего дергается и судорожно вздыхает, непроизвольно захлебываясь болезненным стоном. – Почему ты ведешь себя не так, как ведут себя другие при наказании? – голос учителя проходит мурашками по всему телу, отчего Сехун дергается второй раз, упираясь ягодицами в его пах. – Нет! Что Вы… – Сехун зажмуривается, так как в следующий момент Исин проводит ладонью по его ушибленной ягодице, будто бы просит прощение или пытается сгладить удары. Не помогает. – Тш-ш, – Исин надавливает пальцем на промежность, с восхищением отмечая, как ткань сминается и легко поддается на таких худых бедрах. – Что тут у нас? Мне кажется или на тебе нет даже трусов? Сехун замолкает, замирает, пытаясь представить, что его тут нет или переместиться силой мысли. Тоже не получается. – Ты не так-то прост, мальчик, – Исин сильнее надавливает пальцами, предположительно, прямо в район плотно сжавшегося кольца мышц. Сехун сам не замечает, как его начинает трясти, пальцы соскальзывают, когда он пытается ухватиться за край стола, а его нагло тянут вверх. Прижимают к стене спиной, упираясь бедром в пах. – Сонсеним… не надо, пожалуйста, – Сехун готов позорно разрыдаться от всей сложившейся ситуации. – Ты не в том положении, чтобы отпираться, – выходит слишком холодно и грозно, в то время как пуговица на брюках расстегивается, а ширинка ползет вниз. Исин скользит по его бедрам ладонью, другой рукой отталкивая руки Сехуна, так как инстинкт самосохранения все еще не покинул его. – Я сказал, не отпирайся, – шипит Исин, вжимая руку в грудь Сехуна – ближе к стене, ближе к сумасшествию. Кожа Сехуна непозволительно гладкая, от чего Исин едва ли закатывает глаза, приближаясь к нему вплотную и касаясь его лба своим. – Нет… нет-нет-нет… – Сехун не бросает попыток оттолкнуть от себя учителя, когда тот пальцами цепляется в одну из его ягодиц (причем ту, которая до сих пор горит от ударов). – Да заткнись ты уже, – Исин зажимает ему рот ладонью, продолжая мять упругую попу и двигаясь пальцами к сфинктеру. Глаза Сехуна расширяются настолько сильно, что непроизвольно начинают слезиться, когда его учитель надавливает пальцем на кольцо мышц, выдыхая ему в шею, а затем и проходясь по ней языком. Исин надавливает пальцем сильнее, погружая его внутрь и засасывая кожу на шее Сехуна. Тот мычит ему в ладонь от боли, которая прошибает всю его нижнюю часть тела, ноги не слушаются и переступают с места на место, а бедра подаются вперед, чтобы избавиться от пальцев внутри себя. – Тш-ш, – продолжает Исин, вынимая палец и толкая его с новой силой. Его глаза закатываются от собственных фантазий, как бы он двигался в нем сам, как его член бы погружался в это тело вместо пальцев. Исину мало, поэтому он добавляет второй палец, совсем не заботясь о том, что все на сухую, что его ученику чертовски больно – ему нравится, как тот дрожит, как зажмуривается и пытается укусить его за ладонь, как цепляется за его руку – сначала за одну, потом за другую. Как по его щеке катится слеза, соскальзывая по тыльной стороне ладони Исина. – Думаю, тебе достаточно на сегодня, – Исин избавляет его от пальцев, шлепая по ягодице и вытаскивая руку из штанов. Сехун едва ли не валится с ног, хватаясь за край доски и пытаясь сфокусировать взгляд на чем-нибудь одном. Трясущимися руками застегивает свои штаны и бежит, бежит так быстро, как только может: подальше от кабинета, подальше от своего учителя, который ему так нравился долгое время.