Обратный отсчет

      Увы! Ожидания Антиплаща не оправдались, до Центральной Аллеи они не дошли: вскоре Боб указал пленнику на какой-то неприметный пролом в заборе, и, выбравшись из парка, они остановились возле припаркованного у тротуара старенького неухоженного «бьюика» с проржавевшим днищем и полустертыми нечитаемыми номерами. Тут же подоспел и Нос, почему-то весь в земле и грязи (носом землю рыл?), и, вытерев руки краем замасленной тряпки, гостеприимно распахнул перед пассажирами заднюю дверцу игрушечного своего доходяги-автомобильчика.        — Полезай, — буркнул Бобби Антиплащу. — Высадишь нас на углу возле банкомата, Нос.        — У банкомата? А почему не на месте? Я могу и…        — Босс велел тебе проверить почту на «запасных путях», забыл? Так что дальше я сам… Лады?       Нос не стал спорить и, втиснувшись за руль, поворотом ключа запустил моторы на полную мощность. Колымага задребезжала и затряслась, и, вопреки ожиданиям Антиплаща, дернувшись, тронулась; пленник сидел смирно — в тесном салоне, под дулом пистолета, приставленного к виску, особо не развернешься… Через пару минут, покрутив туда-сюда по тихим окраинным улочкам, Нос остановил машину возле выкрашенного бодрой зеленой краской новенького банкомата, высадил пассажиров, и, махнув Бобу рукой на прощание, вновь дал по газам — поехал, надо полагать, проверять неведомую "почту"… Боб его не задерживал, даже, показалось Антиплащу, был доволен его отсутствием: чем-то гнусавый назойливый Нос был ему неугоден, чем-то откровенно мешал — но чем именно и в чём, Анти пока не разобрался…       Глазам его предстала грязноватая улочка-подворотня — сестра-близняшка той, какую он видел накануне: с такими же заляпанными непонятными потеками, разрисованными похабщиной стенами, с такой же анемичной мерцающей лампочкой над головой, распространяющей вокруг себя ореол тухлого мертвенного света, с такими же обшарпанными мусорными баками у противоположной стены. И даже облезлый кот, роющийся в отбросах, был, казалось, того же серийного производства: ободранный и тощий, дымчато-полосатый, неопределенной помойной породы. Гулкое ущелье подворотни впадало в закатанный асфальтом квадратный дворик с крошечным могильным холмиком умирающей клумбы обочь; не доходя до выхода из подворотни нескольких шагов, Бобби остановился в глубине каменной кишки, напротив мусорных баков, под мутной лампочкой, которая не светила — светилась, самодовольная, не столько тщась разогнать окружающую полутьму, сколько любуясь собственным отражением в натекшей внизу вонючей луже.        — Стой. — Бобби дернул пленника наручником, заставляя остановиться. — Повернись спиной.        — Никаких уколов! — мрачно, сквозь зубы, предупредил Антиплащ. — У меня слабое сердце… Откину копыта раньше времени — как будешь оправдываться перед своим облапошенным боссом?        — Не ссы. Никто тебе откинуть копыта без приказа не позволит, пока не выпотрошат тебя дочиста, как свежепойманную рыбешку… уклеечка ты увертливая моя. Не акула даже, не щука — вонючая плотвичка, блин! Завяжу тебе глаза, как в прошлый раз, понял? — В левой руке Бобби держал пистолет; в правой, закованной в наручник, появилась вынутая из кармана плотная черная повязка. — Заведи руки за голову, ну?       Антиплащ молча, безропотно повиновался (а что еще ему оставалось?), и Боб, прикованный к нему наручником, тоже поднял руку, чтобы затянуть повязку у пленника на глазах. Всем его вниманием завладела эта сложная операция, и пистолет, небрежно сжатый в левой руке, остался, надо полагать, на несколько секунд без присмотра… Антиплащ слегка подался вперед; выждав момент, когда, по его расчетам, Бобби оказался за его плечом на наименьшей дистанции, он резко, изо всех сил откинул голову назад, метя затылком в небритую, по-бульдожьи выдающуюся вперед боббикову челюсть.       Раздался едва слышный, но отчетливый хруст — и отчаянный, сдавленный, исполненный ужаса и страдания, звериный какой-то вопль… Ну, еще бы! Боль от разбитого подбородка, плюс боль от прокушенного языка, плюс боль от выбитых зубов равняется… От неожиданности Боб нажал на курок, и пуля с грохотом канула куда-то в мусорные баки, заставив их загреметь и залязгать, точно колонна попавших под минометный огонь тяжелых танков; перепуганный котяра с истошным мявом кинулся наутек. Отшатнувшись, оглушенный болью и внезапностью нападения, Боб, скорчившись, неуклюже завалился навзничь, захлебываясь кровью, увлекая за собой пленника; но на этот раз Антиплащ, как и следовало ожидать, оказался сверху.        — Что, роли поменялись, удильщик? — злобно прохрипел он — и, прежде, чем поверженный противник успел прийти в себя, ребром ладони выбил оружие из его ослабевшей руки: пистолет с дребезгом, по затейливой траектории ускользил куда-то в темную глубину подворотни. — Кто теперь кого будет потрошить, а? Меня не так-то просто поймать, подсечь и бросить в садок — так и можешь передать своему скрипучему маразматичному боссу, понял?        — Придурок! — Брызжа кровью и слюной, избитый и полуоглушенный, Бобби тем не менее сдаваться явно не собирался. — По-твоему, я работаю на этого старого плешивого сморчка, а?       Метким пинком в живот он заставил Антиплаща согнуться в баранку; куда больше, нежели стальной цепью злосчастных наручников, спаянные взаимной ненавистью и жаждой крови, противники покатились по влажному заплеванному асфальту, ломая друг друга, раздирая ногтями и зубами, барахтаясь в грязи, трудно, судорожно дыша. Все же Бобби явно был тяжелее и сильнее, нежели его поджарый пленник, к тому же пребывал в отличной физической форме — и вскоре, несмотря на кровотечение и боль в разбитой челюсти, вновь начал одолевать, подминая противника под себя, прижимая коленом к земле, стремясь придушить; вот-вот, казалось Антиплащу, он изловчится и дотянется до какого-нибудь увесистого обломка кирпича, в изобилии валяющихся вокруг — и тогда короткая и бездарная песенка пленника будет спета… Неожиданно выручил браслет: тяжелый, не менее двух фунтов удельной массы, к тому же помноженной на ускорение, приданное ему Антиплащом, он обладал пробивной силой пушечного ядра — и удар, направленный Бобу в висок, таки довершил начатое: издав короткий, тусклый, какой-то до крайности удивленный хрип, Бобби наконец выпустил противника из разжавшихся пальцев, грузно осел на асфальт и, закатив глаза, отказался принимать дальнейшее участие в представлении… Кое-как, основательно помятый и измочаленный, Антиплащ, пошатываясь, поднялся на ноги и оттащил его дальше, в глубину подворотни, за мусорные баки.        — На какую же, любопытно, вонючую конуру ты все-таки «работаешь», вшивый ты, упертый в тупой угол кабыздох Бобби? Видать, не одному только Войту проклятые герениты не дают спокойно спать…       Обшарив карманы своего поверженного противника, Антиплащ нащупал в глубине одного из них крохотный ключик — и, сняв с себя наручник, пристегнул его к креплению ближайшей водосточной трубы: теперь, даже если неунывающий Бобби придет в себя, ему, видимо, придется подождать слесаря с ножовкой, тем более что ключик Антиплащ зашвырнул в самый дальний и грязный мусорный бак. В другом кармане Боба он обнаружил выключенную рацию — ту самую, посредством которой верный (верный ли?) беспрекословный исполнитель Бобби получал указания из Центра Управления Полетами, гы. Теперь, по хорошему, следовало бы сматываться и искать Мегса с глушилкой — но Антиплащ медлил… Искушение довести начатое дело до конца, и сейчас, немедленно покончить с мучительным ожиданием неминуемой развязки (через 85 часов и 28 минут, ага) было слишком велико.       Чем больше Антиплащ размышлял обо всем этом деле, тем больше приходил к выводу, что пресловутая Тайная Организация на самом-то деле состоит сугубо из самого Войта и двух-трех его подручных, уж больно бестолковы, топорны и доморощенны методы их работы. По-видимому, Войт действует в одиночку, на свои страх и риск, и герениты понадобились либо ему лично — для неких неудобопонятных физических экспериментов, — либо для того, чтобы банальнейшим образом перепродать их ВАОН, с которой, вероятно, ушлый доктор каким-либо боком соприкасался в недавнем прошлом (не на эту ли, кстати, действительно могущественную организацию и «работает» наш напористый миляга Бобби?). А раз так… что ж. «Штаб-квартира» старикашки Войта где-то здесь, совсем рядом, вот в этих унылых, старой постройки кирпичных домах — и, если старый хорек сейчас один, без своего бессменного, отправленного в краткосрочный отпуск телохранителя, есть смысл нанести ему визит… потолковать с ним по душам, вырвать, вытрясти, выцарапать у него проклятый «ключ», если он вообще существует — или, если уж не сам «ключ», то хотя бы кое-какую полезную о нем информацию. Сунуть бы, короче, старого мухомора носом в багажник и отвезти к Мегсу на маяк — а уж там можно бы и развернуться… Увы! Ни багажника, ни средства передвижения у Антиплаща под рукой не было, да и времени терять не следовало, пока пройдоха Войт не призвал себе на подмогу прочих своих прихвостней; движимый всеми этими соображениями, Антиплащ отыскал возле кучи осыпавшейся штукатурки пистолет Бобби и свою помятую, сорванную в драке горемычную куртку и, оглядевшись, вышел из полутьмы подворотни в скупо освещенный предвечерними сумерками квадратный двор.       Интересно, стал ли кто-нибудь свидетелем их с Бобби краткого, но бурного выяснения отношений? Грохот выстрела и дребезг этих проклятых баков, усиленный причудливой акустикой гулкой подворотни, невозможно было не услышать — но крохотный дворик оказался пуст. Окна, смотревшие на унылый пятачок асфальта со всех четырех сторон, были слепы и безжизненны: наглухо задернутые плотными шторами, ко всему безучастные, ничего не видящие, слепые, будто бельма. Войту, приникшему к экрану пеленгатора, конечно, уже известно о приближении Антиплаща, но ничего не ведомо о том, что Бобби, который, согласно плану, должен был конвоировать пленного на дотошный допрос с особым цинизмом, временно отошел от дел — значит, никаких «решительных мер» старый хрыч покамест предпринимать не будет… Наверное. Антиплащ осмотрелся.       Так-так. Будем исходить из того, что нужное ему помещение находится где-то здесь, рядом, совсем неподалеку, иначе Бобби не притащил бы его сюда, тем более что дворик — глухой, и иного выхода не имеет. Ага… Антиплащ постарался вернуться воспоминаниями во вчерашний день: ну-ка, ну-ка, что там еще было? Короткая лестница, специфический, щекочущий ноздри запах лекарств… да, серые невзрачные жалюзи на окнах! Причём в верхнем углу этих жалюзи не хватало нескольких планок — и, приглядевшись внимательнее, Антиплащ вскоре обнаружил искомый опознавательный знак в окне второго этажа соседнего углового дома. Ну-ну. Обшарпанная железная дверь подъезда, три лестничных пролета (нижний — самый короткий, всего четыре ступени), и вот уже грабитель, держа наготове пистолет, стоит перед нужной ему дверью — массивной, сейфового типа, ничем не обшитой, но ничуть не стесняющейся выставлять напоказ откровенную свою, суровую железную наготу. Несомненно, Бобби сообщал о своем приходе каким-то условным звонком — но почему бы, в конце концов, в условиях, так сказать, чрезвычайных обстоятельств он не мог об этом неукоснительном правиле и позабыть? В крайнем случае Антиплащ был готов использовать и отмычки, лежавшие во внутреннем кармане куртки и не заинтересовавшие въедливого Носа, — но, позвонив раз, другой, и не дождавшись ответа, внезапно обнаружил, что дверь-то, собственно, вовсе и не заперта…       В небольшую темную щель тянуло едва ощутимым сквозняком — и это было странно... Даже весьма. Что это — приглашение войти? Войт — с его-то патологической паучьей осторожностью! — уже знает о том, что Бобби выбыл из игры, и предлагает Антиплащу закончить дело полюбовно, мировым соглашением, тет-а-тет? Не понимая, чем ему это может грозить? Вряд ли. Что-то здесь, пожалуй, не так, да… Или Войт — не один? Или… Антиплащ заколебался. Может быть, это — ловушка? Настороженный капкан? Или всего лишь досужий плод его больного воображения? Кто знает, не будет ли он последним остолопом, если, испугавшись неведомой призрачной угрозы, повернется и уйдет сейчас, оставив «ключ» здесь, в двух шагах за открытой дверью, когда остается только переступить порог и протянуть к нему руку?.. Ну уж нет! Не таковский он салабон, чтобы вот так просто свернуть на полпути и тем более пойти на попятный, и не в таких переделках ему, тертому-перетертому калачу, приходилось бывать; осторожно взведя курок пистолета, он слегка приоткрыл не оказывающую сопротивления железную створу и бесшумно, как кот, просочился в темный, безмолвный, уходящий в недобрую неизвестность коридор.       Тишина. Темнота. Волна омерзительного лекарственного амбре. Впереди — длинная прихожая, слева — крохотная кухонька, справа — запертая дверь в неосвещенную комнату. В дальнем конце коридора — еще одна дверь, чуть приоткрытая; из-под нее просачивается полоска света, и в небольшую щель между створой и косяком можно увидеть краешек знакомого Антиплащу "зубоврачебного кресла"… Здесь.       Прокравшись по коридору, прижавшись к стене, незваный гость не без опаски заглянул в щель, готовый ко всему — к засаде, к ловушке, к любой неожиданности, вплоть до удара тупым предметом по голове. Но в помещении по-прежнему не улавливалось никакого движения — ни вздоха, ни шороха, ни скрипа половиц... и тогда Антиплащ решился осторожно приоткрыть дверь чуть шире. Отскочил к стене, держа наготове пистолет, заглянул в комнату. И… остолбенел, пораженный представшим его глазам зрелищем, буквально оглушенный им, сраженный наповал, будто ударом пыльным мешком из-за угла.       Комната была ему знакома — «зубоврачебное кресло», застекленные шкафчики вдоль стен, вырезанные из журналов и запаянные под стекло фотографии в дешевых рамках… Доктор Войт сидел в кресле возле письменного стола, и перед ним, как и следовало ожидать, мерцал экран пеленгатора с трепещущей зеленой искоркой в самом центре — но хитрый и осторожный главарь Тайной Организации на него не смотрел. Отсутствующий его, стекленеющий взгляд был устремлен куда-то в подпространство, нескладная фигура распласталась безвольно, длинные руки безжизненно свешивались с кресла, голова была вывернута под нелепым углом, и на лбу, испещренном коричневыми проплешинами старческих пятен, зияла отвратительная, рваная, еще кровящаяся рана, в которой мокли клочья тонких и бесцветных, свалявшихся в неопрятное мочало волос…       Доктор Бенджамин Войт был безнадежно мертв.