Morgenstern

      Берлин встретил совсем не по-дружески. После такого же морозного, но всё же солнечного Нью-Йорка столица Германии встретила Рихадра противным мелким холодным дождём и ветром. Хотелось только одного: натянуть шапку на самые глаза и не видеть происходящего. Настроение могла бы улучшить сигарета, но в цивилизованной Европе покурить, где захочешь, было нельзя, и поэтому приходилось почти стоически терпеть и изображать смиренного гражданина.       Перехватив поудобнее кофр с гитарой, мужчина отправился ловить такси, всем сердцем желая поскорее оказаться подальше от здания аэропорта.       Туда-сюда, туда-сюда. Вот так мог бы охарактеризовать свою жизнь Рихард. Скажи он это Паулю, тот бы непременно пошутил на тему излишней любвеобильности известного музыканта. На деле даже в этой шутке была бы доля грустной правды: он всё чаще ловил себя на мысли, что где-то уже читал о таком несчастном и без зазрения совести сравнивал свою личную жизнь — и жизнь вообще — с биографией великого Чарли Чаплина. Туда-сюда, туда-сюда. От одного увлечения к другому. Из одной страны в другую. И нигде не найти покоя; лишь азарт от музыки, дым от сигарет и похмелье от алкоголя, который подчистую стирал все кратковременные интрижки.       «Да ладно, Ричи, тебе это нравится, — добродушно проговорил внутренний голос, уже сидящему в такси гитаристу, который собирался немного вздремнуть в пути. — Что наша жизнь? Игра. Оттого и ты всегда такой вылощенный. Не нравилось бы тебе это — ты бы давно громко хлопнул дверью. И внимание ты любишь, не отрицай. Перестань нагонять на самого себя тоску».       Угрюмо кивнув собственным мыслям, Рихард, расплатившись с таксистом, вышел у здания, в котором должно было состояться совещание с продюсером и режиссёром по поводу нового альбома. Музыка музыкой, но даже за ней громоздилась куча бумаг, договоров, переговоров и обсуждений. Звучало это совсем не романтично, а на деле было ещё мучительней. С другой стороны, герр Круспе давно не видел друзей и готов был вытерпеть пытку накладными и отчётностями.       Оказавшись на нужном этаже стильно обставленного офиса, Рихард тут же чуть не был сбит с ног своим заклятым другом и коллегой — Паулем.       — Добра тебе, Болтун, — поприветствовал приятеля Круспе, сдержанно улыбнувшись. Нельзя было давать ритм-гитаристу больше поводов для разговоров, а чересчур радостная улыбка тоже легко могла бы им стать.       — А-а-а, Лис, сколько лет, сколько зим, — счастливо протянул Пауль, обняв соло-гитариста вместе с гитарой.       — Пара месяцев.       — Не занудствуй, — продолжал Ландерс, волоча Рихарда в переговорную. — Почти все в сборе. Только Олли с Тиллем нет. Я должен рассказать тебе про поездку на Мадагаскар. Я видел их! Лемуров!       — Твоя очередь его слушать, — предупредил Шнайдер, развалившийся в одном из кресел, и протянул Круспе руку для «дай пять». — Про огромную моль и алкоголь мы уже всё знаем.       Лоренц, залезший в один из углов большой залы, лишь согласно закивал и с наслаждением открыл книгу, которую всеми силами пытался начать читать.       — Только слово о лемурах, — угрожающе выставив указательный палец перед самым носом Пауля, протянул Рихард и плюхнулся в ближайшее кресло, аккуратно отложив гитару.       — Перелёт был дерьмовым, — догадался Ландерс, присев рядом после минутной паузы. — И не только перелёт. Рассказывай. Как Марго и Максим?       — Отлично. Кажется, у Марго стал портиться характер. Три дня радостей и счастья, полтора месяца склок и разборок по любому поводу, — Рихард наконец дорвался до сигарет, сделал глубокую затяжку и расслабленно откинулся на спинку кресла.       — И что ты собираешься делать? — спросил Пауль, с сочувствием глядя на друга.       — Ничего. Альбом писать будем, — пожал плечами Круспе.       — Правильно мыслишь, друг мой, — раздался вдруг голос Якоба, который стоял в дверях переговорной. За ним теснились Оливер, Тилль и Зоран.       Продюсер одарил всех приязненной улыбкой, прошёл к центру залы и, облокотившись на массивный длинный стол, который стоял посередине комнаты, обратился ко всем присутствующим.       — Господа, пора сдуть пыль с инструментов, забыть про пышногрудых красавиц и незаконных детей и тряхнуть стариной, пока она не отвалилась. Поэтому новый альбом предлагаю наполнить славным прошлым и прекрасным будущим. До перерыва была высказана идея снять один клип по старой песне. Вы выбрали «Morgenstern». У Зорана есть идеи и сюжет, — Якоб кивнул Бихачу, который вместе с Тиллем и Оливером уже занял одно из кресел. — Начинаем мозговой штурм. Как только закончите, ко мне в кабинет, возится с нудными бумагами, — закончил продюсер под общий протяжный мученический вздох.       Теперь настала очередь Бихача говорить. Он не спеша поднялся со своего места, поклонился участникам группы и начал:       — Ну что, плохиши мои, готовы снова поиграть в серьёзных дяденек и отбросы общества?       — Да, — хором крикнули Пауль, Шнайдер и Оливер, остальные же одобрительно закивали.       — Якоб уже сказал, что у меня есть идея клипа, но если кто-то из вас имеет свои мысли по этому поводу, то я их приму к сведению, вы знаете.       — Там точно будет девушка, — пошутил Тилль, скромно улыбнувшись. — У тебя всегда есть девушка.       — Даже если эта девушка — Шнайдер, — поддакнул сам Дум, гордо вздёрнув подбородок.       — Или муравьи, — поправил Флаке.       — А давайте снимать лемуров! — вдруг предложил Пауль.       Шесть пар глаз непонимающе уставились на ритм-гитариста.       — Ладно, после документов расскажешь мне про лемуров, — вздохнул Рихард, проверяя количество сигарет в пачке и доставая очередную. — Только не предлагай больше такого.       — Ещё идеи? — спросил всё ещё шокированный режиссёр. Такого он точно не ожидал.       — Мы тебе доверяем, Зоран, — проговорил Тилль, — выкладывай.       — Тогда приготовьтесь стать смертными грехами, плохиши, — заговорщицки подмигнул Бихач, обводя всех немного безумным взглядом.       — Но смертных грехов же семь, — удивился Рихард. Зоран всегда любил головоломки.       — Гномов тоже было семь, — почти весело ответил режиссёр. — Там всё было компенсировано шикарной леди и красивым визуальным рядом. Так и я вам не брехню предлагаю. А теперь время сказки.       Зоран глубоко вздохнул и начал повествование:       — Давным-давно жила прекрасная девушка. Она знала о своей красоте и гордилась ей, становясь всё высокомерней и высокомерней. Однажды ей предложил руку и сердце богатый господин, но дева отказалась, ожидая лучшей партии для прекрасной себя и смеясь над невзрачностью господина. Разозлённый и униженный, он убил девушку, всадив нож ей в самое сердце. Тень мёртвой побрела в иной мир, где должна была решиться её судьба: ад или рай? Идя по тёмному коридору, девушка стала встречать демонов-грехов: Уныние, Алчность, Чревоугодие, Гнев, Зависть, Похоть. Все они пытались утянуть её за собой, но дева сумела от них отбиться, ибо не была наделена этими пороками, однако не было конца тёмным лабиринтам, и девушка стала понимать, что никогда не встретит демона Гордости, ибо она сама излишне горделива и высокомерна. Осознав это, дева в раскаянии пала на колени и горько заплакала. В тот же миг темноту прорезали лучи света. Урок был усвоен, душа была чиста, её ждал рай. Что скажете?       Режиссёр обвёл взглядом заслушавшихся музыкантов. Эффект был достигнут. Пауль и Флаке сидели с открытыми ртами и ловили каждое слово. Тилль со Шнайдером мечтательно задумались о чём-то своём. И только Оливер с Рихардом уставились перед собой пустыми взглядами.       — И как это упихнуть в клип? — скептически проговорил Оливер.       — А представь: девушка мечется в тёмных коридорах, встречает вас. Во время припева она слышит: «Hässlich, du bist hässlich. Du, du bist hässlich». Она не понимает, чем же она ужасна. А во время раскаяния она видит свет, и слышаться последние слова: «Sie ist wunderschön». Это придаёт песне не только буквальный, но и метафорический смысл внутреннего уродства и красоты человека.       — Красиво, — задумчиво сказал Тилль. — Это хорошая идея.       — Превосходно, Зоран. Как всегда, интересная задумка, — похвалил режиссёра Рихард.       — Тогда вам домашнее задание, сорванцы: распределите роли и придумайте, что должны делать в кадре. О реквизите я позабочусь. Завтра пройдёт кастинг на роль вашей жертвы, — принялся по-деловому распоряжения давать режиссёр, — съёмки через три дня. Доброго дня.       На этом роль Зорана была пока выполнена. Повторно откланявшись, он покинул переговорную.       Участники группы обменялись решительными взглядами. Рихард знал, что сейчас начнётся «мясорубка» за роли. Каждый будет пытаться заполучить что-нибудь повкуснее.       — Так, я Гнев. Здесь даже не обсуждается. Кто будет спорить, получит доказательства моей профпригодности на данную роль, — убедительно сказал Тилль и сложил мощные руки на не менее мощной груди.       — Без вопросов, — опасливо покосился на него Шнайдер. — Я могу взять Алчность или Уныние.       — Нет уж, я Уныние, — упёрся Кристиан. — Кто будет спорить, получит доказательства профпригодности Тилля на роль Гнева.       — Ладно, я Алчность, — сдался Дум, понурив голову.       — А Похоть у нас Рихард, здесь и обсуждать нечего, — проронил Пауль, хитро щурясь.       — А ты вечная Зависть, Болтун, — съязвил Круспе. — Началось с игры на гитаре, продолжается количеством девок, пытающихся залезь в койку.       — Сплю и вижу, — обиженно протянул ритм-гитарист.       — Отлично, выходит, что я Обжорство, — сказал Оливер, осматривая своё тощее жилистое тело.       Все посмотрели на дистрофичного Риделя и засмеялись.       — Не переживай, Олли, Зоран это прекрасно обыграет, — подбодрил друга Тилль. — Что-то сегодня гладко вышло.       — Теперь за документы, — подвёл черту Пауль, хлопнув себя по коленям. — А потом ко мне в гости, Цвен. Ты обещал выслушать про лемуров.       Рихард вздохнул. Обычно одними разговорами «ни о чём» посиделки не заканчивались. Слово за слово, тема за темой, потом надо было обязательно посмотреть новости, ещё могли прийти в голову парочка мотивов для песен, которые тут же воспроизводились, а после в ход шла выпивка. В итоге, друзья просыпались под утро с жутким похмельем.       — Я тоже хочу послушать про лемуров, — сказал заинтересовавшийся Тилль.       — Замётано, милости просим, — пропел, вставая, Пауль.