Morgenstern

Зима понемногу начинала сдавать свои позиции, и с каждым днём становилось всё теплее и теплее, однако ледяной ветер, пробирающийся под одежду, напоминал, что весна не скоро ещё вступит в свои права. Особенно сильно ощущалось его холодное дыхание на огромном пустынном закованном в бетон взлётом поле. Не спасало даже солнце, которое иногда спешило появиться из-за серых туч, чтобы подарить едва ощутимое тепло миру. Единственным укрытием от резких порывов ветра был крохотный, по сравнению со своими собратьями-аэробусами, самолёт, сверкающий белыми лоснящимися боками, на котором группе «Rammstein» предстояло отправиться в очередное турне. Когда были погружены вещи и разрешён вылет, пилот сообщил о небольшой неполадке, и сейчас участникам группы оставалось лишь наблюдать за тем, как механики спешно устраняли поломку, возясь под днищем фюзеляжа у самого шасси. – Так себе начало, – протянул Шнайдер и застегнул куртку до конца, ёжась от холода. – Так себе было бы, если бы пилот вспомнил о неисправности во время полёта, – поправил его неунывающий Пауль. – Зато дальше всё пойдёт гладко. – Твои бы слова… – кинул на него угрюмый взгляд Тилль, – …да Фортуне в задницу, чтобы она повернулась к нам лицом, дабы узнать, кто то пикнул. И только Рихард был рад заминке. Он хотел ещё немного походить по земле, наслаждаясь простым и обыденным занятием. Все знали о его боязни высоты. Фобия стала настоящей визитной карточкой соло-гитариста и встала в один ряд с вечно накрашенными ногтями, залитыми лаками и гелями волосами, курением и умением готовить, конечно же, повиливая задом. Однако и эту его особенность раздули до размеров слона-переростка, и поклонники каждый раз выводили в воображении картины, в которых герр Круспе, находясь в самолёте, вырывал подлокотники, закатывал истерики, залазил на руки к одногруппникам или носился по салону с криками: «Мы все умрём!» И мало кто знал, что с фобией он распрощался очень давно, потому что устал вечно бояться. В одном из полётов Рихард расслабленно откинулся на сиденье, предоставив судьбе либо подтвердить, что он боялся не зря, либо оставить всё, как есть. С тех пор осталось только убеждение, что высота – противоестественный для человека предел. Стихия, в которой одно возможно для людей – падение вниз. Со временем человек смог покорить высоту, но то был обман самих себя, потому что крылья так и не выросли, их просто отлили из железа, которое иногда ломалось. – А когда же к нам присоединится наша утренняя звезда? – между делом задал вопрос Оливер, спокойно следящий за проплывающими по небу облаками. – Ты про Эрику? – уточнил Тилль, перерявкивая вой ветра. Услышав имя ехидной девушки, Рихард едва вздрогнул и перевёл заинтересованный взгляд на фронтмена. Соло-гитарист ничего не слышал о ней с тех самых пор, как Эрика спасалась бегством из владений Круспе, пока он разыгрывал комедию перед Флаке. До сегодняшнего дня он не вспоминал о девушке, погрузившись в работу и восстановление подпорченного полтора месяца назад дракой здоровья. Теперь, когда об этом напоминала лишь пара почти незаметных шрамов на лице, Рихард почему-то почувствовал себя немного неловко. Он даже не знал, как она добралась до дома и что думала по поводу произошедшего. – Она же не участник группы, ей незачем давать интервью и участвовать в автограф-сессиях, – рассказал Тилль. – Прилетит аккурат к концерту, через пару дней, а пока пусть работает. Ей восстановили один контракт. – Откуда информация? – удивился осведомлённости Тилля Шнайдер. – Отрабатывали номера, – чуть смущённо пояснил Тилль. – Она – наш живой реквизит, почему мы должны использовать на одном номере? В испаноязычных странах она будет путаной. – Чего? – не понял Пауль, ошарашенно смотря на Линдеманна. – Сюрприз. – В «Te quiero puta» будет учувствовать, – снисходительно пояснил вокалист. – В России и СНГ в «Moskau», а во Франции в «Frühling in Paris». И ей нескучно, и нам веселей. – Как вы скорешились, – покачал головой Кристоф. – Ты же знаешь, поначалу чужие люди, а потом хорошие друзья, – весомо сказал Тилль. – И почему мы опять не знаем об важных нововведениях? – холодно уточнил Рихард. – Во время исполнения этих песен она будет взаимодействовать не с нами, а со зрителями. От нас ничего не потребуется, – спокойно пояснил Тилль, немного удивлённо глядя на соло-гитариста. – И петь ей никто не даст. Если ты волнуешься, что она перетянет не себя внимание, предназначенное тебе, то зря. – Ничего я не волнуюсь, – раздражённо повёл плечами Круспе. – Тем более, – кивнул головой Линдеманн, давая понять, что ничего страшного не произошло. – Всё, готов ваш монстр, – гаркнул один из механиков, покровительственно хлопнув грязной от смазки и масла рукой по крылу самолёта. – Теперь не упадём? – спросил спокойно Кристиан, предпочитавший до этого молчать. – По нашей вине нет, – хохотнул другой механик, быстро складывая инструменты. – Обнадёживает, – вздохнул Флаке и первым полез внутрь крылатой птицы. За ним потянулись Шнайдер и Оливер. – Не переживай, всё будет хорошо, – подбодрил Тилль нахохлившегося Рихарда, похлопав его по плечу. – Долетим и будем давать хорошие концерты. Надеюсь, и с Эрикой вы всё-таки подружитесь. От слов Линдеманна Круспе захотелось не то засмеяться, не то выложить всю правду вокалисту, нарвавшись на воспитательную беседу или сразу скандал. Однако сзади его стал подталкивать неугомонный Пауль, поэтому Рихарду ничего не оставалось, кроме как последовать за вокалистом по трапу. Прежде чем был поднят трап и задраен люк, ветер успел подхватить и унести ввысь кинутые напоследок слова Ландерса: – Встречай, мир!