Life through Hole

"I had a mind to try to stop you. Let me in, let me in But I've got tar on my feet and I can't see All the birds look down and laugh at me Clumsy crawling out of my skin" (R.E.M. Let Me In) Тишина, смешанная с туманной тьмой наступающей глубокой ночи, окутала Капитолийский Холм. Казалось, это город, где располагался этот район, пережил самый настоящий апокалипсис, но пострадали лишь жители. Жители, в которых теперь мало можно было увидеть света, добра и чести. Когда-нибудь это должно было открыться... Тихие, больше похожие на некие декорации или пряничные строения, домики, с аккуратными газонами и ровными заборами перед ними, стояли недвижимо, затаившись, умерев. Больше похожие на декорации к фильму ужасов. Самому жестокому, беспощадному и нечеловеческому, который наверняка запретили бы во всем мире, если бы он вышел. Но можно ли запретить то, с чем мы сталкиваемся каждый день? Можно ли искоренить эти темные и грязные источники в каждом человеке одним лишь подписанным указом? Тот, самый обыкновенный фильм ужасов, чье действие разворачивается чуть ли не в каждом городе и чуть ли не каждый день. Фильм ужасов, где главными злодеями и мерзавцами становятся самые обыкновенные люди, соседи, друзья, а в противовес им - жертвы, на чью долю выпало дожидаться заката в страхе. И этот ужас проникает глубоко-глубоко, задевая самые низменные инстинкты, заставляя искоренять все, что может не соответствовать представлениям определенного человека. Представлениям этого мира... Он зловонен и бестелесен, как призрак, коего не дано поймать руками, не дано увидеть, но можно в полной мере прочувствовать, пропустить через свое существо, стать им. Но все же, это самый обыкновенный город. Он невелик, ни в смысле размера, ни в смысле величия. В нем нет, того, что ежегодно привлекает миллионы туристов, как Колизей в Риме. И самое главное, как бы ни было это страшно, но именно в таком самом обыкновенном и не примечательном городе произошел самый настоящий, леденящий душу ужас, до сих пор неразгаданный, погрязший в вязком дерьме. Тишина, как ядовитый газ, медленно проникала в дома. Она просачивалась сквозь узкие щели, сквозь небольшие отверстия, открытые для спасения от жары окна. Проникала и усыпляла. Дарила мнимый покой и расслабление. Делала тела людей безвольными, подвластными всему, чему они могли сопротивляться раньше. Дыхание успокаивается, выравнивается, глаза закрываются. Так происходит всегда. И немногим удается этому сопротивляться... В душной комнате, где давно не бывал свежий и чистый воздух, тишина пыталась вступить в свои законные права, овладеть сломанным телом, потухшими мыслями и раздробленной на кровоточащие на осколки душой, которая, если верить словам одного человека, была самой красивой и чистой. В глубокой и вязкой темноте и тишине, что почти создавала вакуум, различались резкие, хриплые и кроткие вдохи. По звуку можно было их сравнить с дыханием смертельно раненного животного, которое доживает свои последние секунды и уже даже не пытается бороться. Эти резкие, клокочущие хрипы доносились из горла лежащего на диване, казалось бы, еще человека. Его тело было сломано, лежало в неестественной позе, но не было никаких ощущений неудобства. Словно поломанная, истерзанная и брошенная на произвол судьбы жестоким ребенком кукла, этот человек не производил никаких движений. В потухших и потускневших темных глазах стояла прозрачная влага, собиравшаяся в уголках и изредка вытекавшая на мертвенно-бледную кожу. Из приоткрытых искусанных и воспаленных губ с тонкими трещинками, в которых слегка виднелся глубокий красный цвет, вырвался очередной хрип, что содрогнул густую тишину. Ощущения после него были такие, что можно сравнить с постепенно распарываемым горлом, из которого во всю свою силу постепенно сочится алая кровь. Человек вдруг захрипел и закашлялся. Его потухшие зеленые глаза стали несколько шире. Наконец откашлявшись, словно выплюнув какую-то невидимую, но очень мешающую вещь из своего разодранного горла, человек откинул голову на примятую подушку, выгнув дугой грудь, пытаясь захватить немного кислорода в изнеможденные легкие. Черные, как смоль, длинные, спутанные и свалявшиеся волосы разметались по бежевой поверхности подушки. Получив небольшую дозу спертого и душного воздуха, человек обессиленно закрыл глаза. Просочившись сквозь слабо сомкнутые веки, пройдя по черным ресницам, по бледной коже, оставив за собой тускло светящуюся дорожку, мокрая капля спустилась с лица к шее с часто бьющейся на ней вене. Человек с трудом повернул голову вбок, слезящимися глазами глядя в никуда. Мыслями он был уже очень далеко, за пределами этого мира, но этого было недостаточно, чтобы избавиться навсегда от этого мерзкого чувства, мучавшего его на протяжении уже двух месяцев. Эта мерзость проникала своими склизкими лапами, обдавая тошнотворным запахом, под его кожу в намерении выудить все самые светлые и сокровенные воспоминания - единственное, что осталось. Пытаясь смешать их с грязью, опошлить, унизить, то, в чем сосредотачивалась вся вера этого человека, пытаясь уничтожить раз и навсегда того, в кого он верил. Бедное убранство комнаты, половина из которого была уже упакована и убрана в картонные коробки, слабо напоминало о тех днях, когда все было иначе. В голове сломанного человека слышался далекий и давно забытый искрящийся радостью смех, тихо перебираемые струны и голоса сливающиеся воедино и разветвляющиеся вновь, тот странный запах диких трав и ушедшее теперь за тучи солнце. Всего пару недель назад, вспоминая все это, человек не смог бы сдержать дикого и отчаянного вопля, наполненного болью и скорбью. Но не сейчас... Только расширившиеся зрачки, заполнившие всю тускло-зеленую оболочку своей черной и непроглядной дырой, слегка дергались, перемещаясь кроткими рывками с одного предмета на другой. Как жить, когда ты потерял свет, оставшись в полной темноте? Когда твоя путеводная звезда исчезла, поглощенная темными тучами, а ты, словно ослеп, и совершенно не знаешь куда податься. Когда ты чувствуешь себя погребенным заживо... Человек со сломанным телом, потухшими мыслями и раздробленной на кровавые осколки, когда-то такой красивой и чистой, душой собравшись с последними силами, приподнял тонкие, мертвенно бледные руки ладонями вверх, будто пытаясь выломать ту крышку дубового гроба, в котором он был похоронен будучи еще живым... или не совсем. Спертый, душный воздух затуманивал рассудок, не позволял дать отпор. Человека, будто придавила тяжелая толща земли, ломая все позвонки, а самое главное волю. Темнота в маленькой комнатке не давала разглядеть то, что было так необходимо, делая человека совершенно беспомощным, слепым. Дыхание смешанное с резкими хрипами начало учащаться. Глаза с застывшими в них слезами в ужасе расширились, увидев перед собой крышку дубового гроба. Из последних сил пытаясь сдвинуть ее, человек продолжает толкаться вперед, но вскоре затихает, понимая, что из этого гроба собственного сознания ему не выбраться никогда, как бы не старался он - все напрасно... И оставался лишь один единственный выход... В самом крупном городе штата Вашингтон - Сиэтле - время перевалило за полночь. Так наступил новый день - 16 июня 1994 года... "Why does the sun go on shining? Why does the sea rush to shore? Don't they know it's the end of the world, It ended when you said goodbye..." (End of the World - Skeeter Davis)