Как пройти к Тёмному Властелину

«В тот час явилась Лютиэн и, встав на мосту, что вёл на остров Саурона, запела песнь, которой не могли сдержать каменные стены…» (Сильмариллион). Да-да, так оно всё и было. Первыми не выдержали стёкла. Многократно отражая гневное личико эльфийки, грязный – кажется, еще прошлогодний – снег, окна сперва задрожали в бесплодной ярости, а затем с облегчённым звоном посыпались. Ветер, несущий на своём плаще дыхание ещё живой земли, ворвался в тёмную-тёмную башню и нагло встрепал гладко расчёсанные волосы очень недовольного Саурона. Во-первых, песни он искренне ненавидел с того, последнего случая. Во-вторых, за окна тоже отвечать придётся. Кому? – такой вопрос был даже риторическим. А потом сдались стены, не имея ладоней, чтобы зажать уши, которые, согласно известной поговорке, всё-таки существовали. И каменная кладка, горестно затрещав, разъехалась в неком подобии искажённой ухмылки, а затем с укоряющим грохотом рухнула. Саурон придавил невесть откуда взявшимся кирпичом разлетающиеся бумаги: эпохальный (и содержанием, и длительностью работы над ним) труд, посвящённый искажению тела как первому шагу к искажению души, всей своей тёмной бумажной сущностью рвался наружу. В конце концов, ветер – это не более чем любимое развлечение весьма отдалённого братца Моргота. Стёкла посыпались – и что с того? В конце концов, когда пришли феаноринги требовать «свои» Камни, там не только стёкла трескались. Солдаты, к примеру, ещё лет пять осторожно при Сауроне и очень развязно, когда военачальника не было, матерились новыми звонкими словами на дивном языке квенья. Поёт кто-то? Лебединую песнь, не иначе. Маэдрос и не так пел. Легионами приходили слушать. «Но Лютиэн услыхала его [Берена] голос и пропела песню ещё большей силы. Завыли волки, и остров содрогнулся. Саурон стоял в башне, погружённый в свои чёрные думы, но, заслышав голос её, усмехнулся, ибо знал, что это была дочь Мелиан…» (Сильмариллион). Сказать по правде, не знал. Ибо Саурон действительно был погружён в очень и очень чёрные думы. А прозрел и устремился тёмными помыслами к дочери Мелиан он только после того, как твёрдо решил, что запятая в мучившем его предложении была всё-таки не нужна. И тогда – и только тогда – он усмехнулся, но почти сразу же поморщился: у волков, как оказалось, не было никакого музыкального слуха. Пол под ногами ощутимо тряхнуло: башня мелко дрожала, словно стараясь провалиться в уплотнённую землю, лишь бы не слышать оперного ультравысокого голоса Лютиэн. Саурон раздражённо топнул мощной, но весьма изящной ногой. Башня вздрогнула и вытянулась в подобие стойки «смирно». А в глубинах своего зловещего необъятного разума второе по значимости Зло мысленно записало заметку о том, что надо развивать волколаков всесторонне… В то же время в чертогах Дориата от этой песни, несмотря на расстояние, мелко звенела посуда – преимущественно, бронзовая и серебряная, протекали потолки, а менестрели жаловались на головную боль. Сам Тингол после наиболее высокой ноты и длинной рулады обожаемой доченьки скорбно чихнул, разлепил веки, выходя из подобия сна, свойственного эльфам, и грустно подпёр кулаком подбородок. В это мгновение вся печаль, вся скорбь Эа отразилась в его мутных глазах. - Вспоминает кто-то, не иначе, - с сожалением вздохнул он, медленно раскачиваясь всем телом. – Дочь, что ли? …В то же время на острове Лютиэн бойко перечисляла всех своих родственников, а также не забывала время от времени упоминать род Феанора, и у многих светлейших в то время необъяснимо странно тяжелела голова…