Мой отчим - Михаэль Драу!

Рассуждения – страшная вещь, особенно если вспомнить их тему. Жан пытался меня отвлечь, заставить переключиться на что-то другое, но я всё время возвращался к словам Майкла. Переспать с ним? Это же и безумие, и измена, причём и первое, и второе - в чистом виде, без всяких примесей! Я не терплю предательства, которым считаю измену, и не прощаю такое. Сам же не изменяю просто потому, что я уважаю свой выбор, а пойти “налево” из-за того, что человек мне просто надоел, и я хочу чего-то нового, не в моих правилах. Я сразу же скажу, что разлюбил - лучше сделать больно один раз, чем медленно убивать на протяжении неопределённого промежутка времени. Да и вообще, что такое измена? Для кого-то это даже мысли о другом, некоторые стерпят секс, а кому-то хватит и банального поцелуя. Проще говоря, измена для каждого относительна. Я никогда не думал, что обванилюсь настолько, что буду просто бояться подумать об интиме с Валентайном. Хотя тут я немножко лукавлю: я категорически против такого варианта развития событий! И дело не только в Михаэле (хотя и он тоже очень важен), но и в уязвлённом чувстве собственного достоинства: я прекрасно понимал, что, во-первых, Майкл решил все-таки любой ценой добиться меня и получить если не душу, то хотя бы тело; а во-вторых, даже если я и соглашусь просто ради того, чтобы стать полноценным учеником школы, то кто может дать мне гарантию, что это только на один раз? За первым разом обычно следует второй, а за ним - третий. Далее следует превращение в любимую игрушку Валентайна, а потом, когда надоем, «повышение» до одной из подстилок, которых используют абсолютно все. Это, конечно, заманчиво, но всё же я хотел для себя немножечко другого. Так что я снова и снова возвращался к тому, с чего начинал: шлюха или изгой? Я не общался ни с кем, кроме Жана, поэтому перспектива стать игнорируемым всеми меня ничуть не пугала. Всё дело было в том, что я прекрасно осознавал, что Майкл не остановится и не отступится так легко. Более того, я был просто уверен, что он найдёт тысячу и один способ превратить мою жизнь в ад, не побрезговав никакими методами. Меняя школу, я бы просто бежал, признавая тем самым, что ему удалось победить, что было также неприемлемо, как и измена. Вмешивать папу, который легко бы нашёл способ усмирить строптивого сынишку владельца сетей отелей, я тоже не собирался, это опять было бы признанием поражения и собственной беспомощности. Сейчас я ждал только концерта, до которого оставалось меньше недели. Меня и Родена без проблем отпускали из школы на два дня. Я не совсем понимал, почему Жан решил ехать со мной, он же ни одной песни Otto Dix не знает! Сам парень утверждал, что просто хочет посмотреть на того, в кого я так влюблён, но я-то видел, что причина кроется в другом, просто, наверное, мне знать её не следует, бывают же разные ситуации и мотивы. Вещей нам на два дня нужно было немного, но я выпендрился и взял с собой форму, которую не одевал уже очень и очень давно. Почему-то мне казалось, что Михаэль оценит то, что я одет именно в ту одежду, которая была на мне в день нашего знакомства. Фу… как по-женски звучит, не правда ли? Концерт выпадал на воскресенье. Мы заранее забронировали и, уже прибыв на место, выкупили самые дорогие билеты, допускавшие нас не только на первый ряд в зале, но и за кулисы (этих билетов было только пять, прямо золотые, как у Вилли Вонки). Заезжать домой смысла не было, поэтому мы сразу после школы поехали сначала за билетами, а потом - в гостиницу, номер в которой нам забронировали родители. В наше распоряжение попали две комнаты, одна из которых была спальней с королевской двуспальной кроватью, а вторая гостиной, в которой кроме кресел, столика, книжной полки и парочки стульев со столом мебели-то и не было. Сразу стал вопрос: кому достанется кровать? Спать вместе нам как-то не хотелось, да и Жан наотрез отказался ложиться со мной в одну постель, зная о моей ориентации. Вечер субботы прошёл за приведением в порядок моей любимой формы и просмотром ужастиков. С самого утра воскресенья я не знал, куда себя деть. Ходил кругами по номеру, боялся, что что-то сорвётся, и я не смогу попасть на концерт и увидеть того, о ком я в последний месяц мог только думать. Жан иногда отпускал какие-то колкие шуточки в мой адрес, но я просто не реагировал, чем немало злил его - неприятно, когда ты пытаешься выбесить кого-то, а он не обращает на это внимания. За четыре часа до концерта я уже был готов сорваться с места и мчаться к залу, где и должна была состояться моя встреча с Михаэлем. Странно, я даже немножко отвык от его имени. Сейчас оно даже в мыслях звучит как-то иначе, не так терпко, как в самом начале, и не настолько мягко и нежно, как в те пару недель, что мы были вместе. Это имя стало отдавать какой-то горечью, но приятной горечью, подчёркивающей его необычность. Боже… снова ваниль… может, это из-за того, что мне просто катастрофически не хватает взаимной любви в последнее время? Мы с трудом пробились через толпу девочек-фанаточек, хотя до концерта было ещё три часа. В зал, конечно, никого не запускали, все стояли на улице и мокли под холодным косым дожём. Хм… когда я в последний раз вымок под дождём, я решил узнать, как же ко мне действительно относится мой любимый отчим, и вот теперь я стою и пожинаю плоды своего труда. А ведь мне кажется, что если бы я не влюбился тогда в Драу заново, то сейчас я бы либо был дома и сидел в своей комнате, слушая музыку, либо нежился перед камином в общем зале школы. Я бы в жизни не поехал на этот концерт! Когда двери наконец-то распахнулись, мне показалось, что все, кто не забежит в здание, просто исчезнут, поглощённые какой-то невидимой силой – с такой скоростью девушки бросились внутрь. У нас оставалось где-то полчаса, за которые Роден успел накупить себе вещей, связанных с группой, а ещё найти пару книг Михаэля на английском, существование которых в переводе меня просто поразило. Мы с трудом прорвались к своим местам, согнали с них каких-то наглых малолеток, пытавшихся утверждать, что у них куплены сюда билеты. Свет во всём зале погас, тишина изредка прерывалась какими-то разговорами. Тихая мелодия, льющаяся из-под рук пианиста. Музыка не набирала мощи, оставалась такой же трагичной и нежной. К фортепиано добавилась скрипка. Переплетаясь, два инструмента создавали мотив, знакомый любому фанату. «Сколько стихов, не тебе посвящённых, рвал я в кровавые клочья руками…» Толпа на секунду заглушила голос Михаэля. Он сам ещё не появился, на сцене до сих пор царил мрак. Был виден силуэт Слипа, стоящего за синтезатором, и Петра, обосновавшегося на противоположном от Мари конце сцены. Михаэля не было. Песня набирала мощь, а когда она подошла к своему пику в самом конце второго припева, неожиданно включилась красная подсветка сцены, и всем нам явился Драу собственной персоной. Снова вой фанатов, Михаэль улыбнулся и сдержанно кивнул, глядя в зал, словно искал кого-то. Хотелось подскочить, заорать, махая руками, привлечь его внимание, но я прекрасно понимал, что меня моментально удалят из зала и потом обратно не допустят, и рыдало моё свидание с Драу кровавыми слезами, накрывшись медным тазом. Песни лились одна за другой, пару раз он делал лирические отступление, разговаривал с нами, чтобы дать музыкантам возможность немного отдохнуть. Шоу как всегда было выше всяких похвал. Все они выкладывались на сто процентов. Михаэль поражал не только своим голосом, но и хореографией, все мы знаем, что он превращает свои концерты в маленькое театральное представление. …Сначала я не узнал её, но потом память услужливо подсунула празднование моего шестнадцатилетия. Студия, звукорежиссёр, жёсткий стул, странный текст, микрофон, дурацкая интонация. Они играли ту самую песню, участие в записи которой принимал я! Что же он сделает сейчас? Поставит фонограмму с моим голосом или поднимет кого-то из зала, чтобы произнести текст, ведь самые преданные фанаты уже наверняка слышали её и знают слова наизусть. Самое обидное было то, что Драу за весь концерт ни разу не посмотрел на то место, где я сидел. Пару раз его взгляд проскальзывал по нашей вип-ложе, но по тем местам, на которых сидели какие-то незнакомые мне снобы, один раз он взглянул на Родена, но меня словно не видел. Звук стал тише, как раз подошло время тех слов, что когда-то произносил я. Немногие из зала смогли повторить те фразы, но я был единственным, кому удалось расставить правильно все логические ударения и соблюсти интонацию. Он услышал. Посмотрел туда, откуда шёл единственный правильный голос и счастливо улыбнулся. Многие заметили это, подумав, что улыбка адресована именно им, даже не увидев, куда смотрит Михаэль. Я улыбнулся ему в ответ и показал пропуск за кулисы, он кивнул и вернулся к концерту. Оставшаяся половина часа казалась мне вечностью. Я просто не знал, куда себя деть, ежеминутно доставал телефон и смотрел, сколько времени осталось, ёрзал в кресле, комментировал происходящее на сцене и в зале. Когда прозвучали финальные аккорды «Эго» и Михаэль вместе с группой вежливо поклонился, я просто бегом бросился на сцену, к нему, к самому любимому во всём мире. Он покачал головой, показывая, что не стоит проявлять свои чувства перед всем залом, а потом кивнул в сторону Мари и Петра, уходящих со сцены, показывая, что нужно следовать за ними. Сам же Драу оставался с фанатами. Я попрощался с Жаном, попросил его возвращаться в отель без меня и юркнул вслед за клавишником и скрипачом. Как только моё присутствие было обнаружено, Слип попытался обматерить меня, но потом всё-таки вспомнил, что я тот самый парень, которого он видел дома у Михаэля. Потом было краткое рассуждение на тему «А стоит ли его пускать», на что Пётр ему резонно ответил, что раз Михаэль послал меня за ними, то в гримёрку мне доступ открыт. Замок двери, обтянутой кожзамом, щёлкнул, запуская меня в недра концертной жизни Михаэля. Я уселся на крутящийся стул, стоящий перед зеркалом, и стал ждать.