Склеивая осколки

Тот, кто слишком легко признаётся в ошибках, редко способен исправиться. Мария фон Эбнер-Эшенбах

      Спустя миг Драко отказывался признавать, что влип.       Из принципа.       И ничуть не сомневался, что лучшая защита — нападение, даже если перед тобой девушка:       — Как ты вошла? — раздирая сухое горло, выдавил он, по инерции оттягивая свободный конец ремня и освобождая язычок.       Пряжка брякнула, и чёрная кожаная лента повисла вдоль тела изогнутой змеёй. Тело ломило, а неприятное ощущение на коже подталкивало в направлении ванной комнаты. Жаль, воспитание не позволяло бросить незваную гостью в гордом одиночестве. Да ещё в спальне!       Но никогда прежде, ни в каких незрело-подростковых мечтах, ни в пошлых фантазиях Драко не приходило в голову, что первой девушкой, переступившей порог этой комнаты, окажется...       — И тебя с Рождеством, — съехидничала Панси, непринуждённо используя антикварный комод вместо стула, и ответила на вопрос: — Я вошла через камин, — её прямые брови изогнулись. — И как-то удивлена, потому что думала, Мэнор куда неприступнее.       Обычно, да...       Конечно, если его хозяин сам не «позаботился» об обратном, взмахом палочки уничтожив магию. Уничтожив и забыв. О чём он думал?! Вчера.       Ах да!..       Он ни о чём не хотел думать вообще, когда раз за разом прикладывался к бутылке, чокаясь донышком с отражением в тусклом зеркале. Он прятался от призраков Мэнора, старых и новых, пока не потерялся в хмельных парах окончательно.       Драко мысленно постучал кулаком по лбу, наказывая себя за оплошность. А теперь вместе с трезвостью возвращалась ещё и память. Не просто возвращалась — обступила сознание плотным кольцом, беспощадно сужаясь с каждым мгновением. Не в силах сдержать давление, Драко сложил из винных паров видение. То самое… где уходила...       Он отогнал сцену, столкнувшись с тревогой и горечью. Но истина стала такой огромной, что голова грозила треснуть пополам.       И хря-ясь! — череп раскроило тем, что...       ...Грейнджер ушла.       И как ушла...       Лишив дара речи своим «Драко», полным притягательной силы. Из-за неё безжизненный Мэнор вдруг наполнился человеческим теплом: обнял, погладил, спрятал от боли. И еле хватило выдержки, замешанной на гордыне, чтобы нащупать палочку и кивком, невербально, вымучить заученную фразу, гася камин и снимая защиту.       Грейнджер не проронила больше ни слова. Зачерпнула дымолётного порошка и смотрела прямо в лицо, пока её не поглотило зелёное пламя. Она не прятала свои треклятые слёзы, которые Драко и спустя много часов ненавидел!       Ох, как же он их ненавидел...       Но не Грейнджер.       А бессмысленный набор букв и цифр, которые она, должно быть, обронила, даже не отпечатался в памяти. Ведь Драко был — о!.. — чрезвычайно занят, застёгивая штаны и боясь впустить в себя...       ...сердце.       — Учитывая недавнее бегство, хорошо, что ты один, — продолжила Панси, монотонно накручивая прядь на палец, поддавшись любимой привычке и, как всегда, не заботясь о том, что это не соответствует статусу. — Станет проще, если я перейду сразу к...       Паркинсон не договорила и принялась разглядывать Драко так внимательно, что ему захотелось щёлкнуть её по носу. Малфой-Мэнор не музей! А его владелец просто немного перепил накануне.       Полузаправленная-полурасстёгнутая рубашка болталась на его плечах измятым балахоном, всё ещё хранящим аромат Грейнджер вперемешку с изысканным вином. Кровавыми каплями оно въелось в белоснежную ткань подлым свидетельством пьяного угара. Брюки чуть сползли на бёдра, и практически светлый мозг подсказывал, что под алкогольными парами он, блин, забыл застегнуть ширинку!       «Не мои проблемы».       Желание сбросить раздражающую одежду никуда не ушло, более того — усилилось: она, будто верёвками, стянула руки, ноги, грудь… вместе с очевидным фактом:       Драко не готов к Панси.       Не готов стать Тёмным Лордом. И к грамотным отмазкам не готов тоже. Но ведь знал, что такое случится... Тогда какого хера забыл и об этом?!       Драко потёр метку прямо через рукав, потому как она колола и жалила своего обладателя, напоминая о долге. Решение пришло мгновенно:       — Нет, — отрезал Драко, разрывая неприятно повисшую тишину.       И осмотрелся: куда он подевал свою палочку?       — Что — «нет»? — переспросила Панси, тут же спускаясь на пол. — Почему нет? Прям так сразу и нет? — лилось из неё дотошно и сумбурно.       Она находилась в покоях Драко уже больше часа, но так и не свыклась с волнением. Может, когда-то она и надеялась оказаться здесь, наедине с детской мечтой, только не по той причине, что заставила явиться без приглашения. И, похоже, Панси вторглась не просто в недосягаемый Мэнор, но и в такой же недосягаемый мир Драко, без налёта таинственной важности и неуязвимости, которую он обычно, будто дорогую одежду, надевал прямо с утра. Вне родовых стен — точно.       — Для особо непонятливых повторяю: нет, Панси. Не в этой жизни, — Драко заранее отмёл все витающие в воздухе уговоры, вроде «А завтра?», «А чуть позже?», «Ну не будь букой...».       Все.       Он и думать не желал о последствиях «да». Панси в спальне — это одно, не трогает ни под каким углом, а Панси в спальне ради метки — совершенно иное. Поставить её — не мелкий проступок... Полный п...привет. Но отчего-то теперь угодить в Азкабан не улыбалось в стократном размере. А если Министерство отслеживает не только Непростительное, но и Морсмордре? С него станется!       Тогда «Здравствуй, Визенгамот...».       И прощай!       Панси — тоже.       Драко перестал шарить глазами в поисках палочки и переключился на блёклые воспоминания: где он её оставил, пьяный дурак?       — Панси, не стой над душой и не дави на сознательность. Бесполезно. Я дал обещание — я забрал. Смирись! И...       Он ненадолго замолчал, отвечая «взаимностью», а именно оглядывая её одеяние с головы до ног: слишком уж скромно, бледно и неправильно для фамильных владений. По словам матери, в семье Паркинсон свои правила этикета. Хогвартс — это одно, но вне его имеют значение только законы рода, а Панси отчего-то осмелилась их нарушить. «Странно…» — но кое-кому уже пора.       — Аудиенция окончена, поэтому прошу вас, милая леди… — чуть склонившись, Драко образцово-вежливо указал на камин.       Но Панси сыграла в нахальное непонимание:       — Ждёшь кого-то? — она запустила пальцы в распущенные волосы и изобразила лохматость.       Ей это совершенно не шло. А с намёком на Грейнджер ещё и раздражало. Только кто ему виноват? Он лгал, спешно меняя тему:       — Собираюсь на приём к Блейзу, — не хватало ещё обсуждать свои отношения с Панси, — шокировать местное общество своим присутствием.       — Как вчера — половину студентов своим заявлением? — Панси постучала палочкой по виску, подразумевая «ты свихнулся». — Смотри однажды не порыжей! А вечерок вышел ещё тот... Закачаешься.       — И это мне говорит танцевальная фея Хогвартса? — Драко ухмыльнулся. — Тебя переплюнул только Поттер. И, надеюсь, ему за это досталось!       По излюбленной им же справедливости.       А нефиг кулаками махать! Мордобой на Рождество — не достижение для Зала славы. Отчислить героя Флитвик не рискнёт, а вот влепить наказание до конца года — вполне.       Со стороны Драко было некрасиво бросать друга разгребать праздничный бардак, но Блейз, видимо, прочёл что-то в его глазах и вытолкал из зала со словами: «Да пошёл ты! Без тебя тошно». И, чёрт рогатый, сумел сказать это так, что не хотелось врезать. Только кивнуть. Неисправимый романтик!       «И за что Поттеру спасибо?» — вчера это выглядело более чем странно.       Странность номер два.       Да и трескотня Уизела в связи с откровениями Грейнджер ничем хорошим не отдавала. «Непростительное заклятье? — вытащило из памяти полностью очнувшееся от вина сознание. И взвыло: — Чтоб их!.. Этих спасителей волшебного мира», — и Грейнджер с её предупреждениями вдогонку.       Плох тот мир, что нуждается в героях.       — Флитвик попробовал прочитать Поттеру лекции, — принялась пересказывать Панси, возможно, отсрочивая расставание, — но Блейз был очень великодушен и заявил, будто сам спровоцировал драку.       «Упс-с…» — Драко знал, что Блейз хорош, но чтоб настолько!.. Что за дерьмо — Поттер и тут в шоколаде?!       А Панси — в ударе:       — Но Флитвик сказал, что Поттера какое-то «спровоцировал» не извиняет, и мыть ему аудитории все каникулы.       Логично.       И радостно для Драко. Панси и правда — фея, только вчерашних новостей:       — Уизли в крик. Что он ему наговорил... Я разобрала лишь два приличных слова: «Гарри» и «мистер Флитвик». Последний, по-моему, позеленел. Сорвал с бедного Уизли значок старосты, вручил его Лонгботтому и пообещал виновным должность уборщицы всея Хогвартс до самых экзаменов. Уизли, кажется, чуть не лопнул от злости.       — Погоди… — попытался переспросить Драко, переваривая диковинные выражения в устах, прежде всего слизеринки, а потом уже подруги.       Которая явно его игнорировала:       — Не представляю, чем бы всё закончилось, только Лонгботтом вместе с Гарри взяли крикуна под руки и мигом заткнули. Траволюб брякнул что-то про огневиски, которое из вредности подмешал в пунш Смит, и предложил наказание помягче: две недели домашнего ареста под личную ответственность, а ещё вызубрить устав Хогвартса от корки до корки. Им повезло, что эти карательные меры поддержала и Макгонагалл. В общем, всех отпустили домой.       — Панси, Панси, Панси... — затараторил Драко. — Стой…. стой… стой! Бе-едный Уи-изли? — протянул он, принимая вид озадаченного студента. — Гарри?       Не «рыжий дебил»? Не «его очкастая подружка»? Или как-то ещё… Вроде бал уже закончился, лицемерие ни к чему, а кто-то до сих пор кружил в танце мира и согласия.       Странность номер три в объёме Вселенной.       — Панси, ты... в порядке? — тупейшая попытка, но как-то назрело.       Она, удивлённая таким вопросом, кивнула:       — Не то чтоб совсем, но…       — В другое время ты бы Поттеру за Блейза глаза выцарапала! — Драко в этом не сомневался.       — В своей ревности Блейз очарователен, правда? — Паркинсон снова стала накручивать прядь на палец, медленно и отрешённо, прикусывая матовые губы.       Когда-то Драко тянуло пригрозить Панси каким-нибудь заклинанием, если она не перестанет вести себя как не обременённая интеллектом школьница, только к концу шестого курса он заметил, что именно такие мелочи делают её настоящей и непосредственной. Даже милой. Кроме того, сейчас её потерянное лицо вносило некоторые коррективы в происходящее: Панси нервничала. От слова — очень. Вот с чего Драко решил, что он такой один?       — И кстати, я пришла не за меткой, — сообщила она. — Мне нужен ты. И твои нечестные приёмы. Так что выключай свои гриффиндорские заскоки, или как там называется твоё приключение с Грейнджер, и помоги мне с Блейзом в качестве рождественского подарка. Ты обещал!       Ещё немного — и ножкой топнет.       Драко опешил. Не метка, так другое... Он не инструмент для ревности, что за манеру взяли?!       — На это тоже «нет»! Я не стану с тобой...       Драко подбирал слова: «Прогуливаться. Зажиматься. Целоваться... Ничего не стану. Вмешиваться тоже».       Панси не дала даже озвучить версии, пропищав:       — Ты решил, что я хочу тебя использовать? — у неё рот приоткрылся. — Ну и маразм у тебя, милый! Размером с Мэнор.       — Милый? — Драко опешил дважды. Последний раз она звала его так, ласково поглаживая белоснежную голову где-то между Хогвартсом и Лондоном. — Ну и чего этому милому ждать? После этого твоего «милый»? — передразнил Драко.       — Ну уж точно не твоего грешного тела, милый! — Панси цокнула и опустила взгляд, нацеливаясь в пах. — Ни целиком, ни по частям. Помоги мне! Или...       Панси опять стала накручивать локон, но нервно и быстро.       — «Или»?.. — Драко хмыкнул и рывком застегнул ширинку. Грешное не грешное, но светить им не стоит. — Что это за «или»? Я как-то не наблюдаю тут горшков для очередного шантажа.       Панси надула губы:       — Припомнил-таки... Но иначе ты бы не согласился! И не ври, что это не так. Попроси я тебя даже как друга, даже со слезами на глазах, взывая к детским чувствам, ты бы хрен уступил! Потому что не настолько плох... как бываю я. Ты и сам это знаешь.       Самокритичней некуда. Странность номер четыре, если не пять.       — Панси... Что ты несёшь?       Кавардак в голове усилился. И подозрения тоже. Драко на секунду подумал, что перед ним кто-то другой... под Оборотным. Панси не склонна к подобным излияниям, но ведь старая привычка выдаёт её с головой. Это она — Панси Паркинсон.       И не она.       — Что слышал! Половина Хогвартса меня не выносит. И да, Драко, я не мисс Я-всё-знаю! — ага... опять намёк на Грейнджер. — И не мисс Всем-даю-кто-заплатит! — а теперь намёк на шлюх. Паркинсон разошлась не на шутку. — Ты никогда не видел во мне девушку. И никогда не целовал. Пока я не стала встречаться с Блейзом...       Она отрешённо коснулась губ.       — И это было не так, как с ним, да... — тихо сболтнула Панси. — Только с тех пор, как ты стал добычей Медеи, я поняла, что живу иллюзией. Ты бы никогда не стал спать с моей сестрой, испытывая ко мне хотя бы влечение. И чтоб ты знал, я за ней не подбираю! Даже «спасибо» готова сказать за этот ледяной душ.       — Ты?.. Ей?.. Спасибо? — Панси не фея новостей, а ведьма нелепостей. — Я думал, ты её еле выносишь, — ненавидишь. Мечтаешь наградить рожками на веки вечные.       «Особенно после того, как она и я...» — додумал Драко. Может, внешне Панси и вела себя так, словно её это не трогало, с показным сочувствием, но ведь дело обстояло далеко не так.       Странность номер какой-то там… шесть?       — Вообще-то должна ненавидеть... Но нет. Хм-м-м, — похоже, Панси удивилась собственной реакции. — Парни любят её смазливую мордашку и испорченную мораль. А после грязных сплетен мне даже стало тебя немного жаль. Такое никому не нравится.       — Мне начхать! — не сдержался Драко, уже не путаясь в странностях — утопая в них с головой.       Слова Грейнджер обретали такие явственные очертания, что не заметил бы только идиот.       — Сейчас — возможно, но тогда — нет, — Драко почувствовал, что у Панси неплохие задатки легилимента: стреляла без промаха. — Я всегда хотела быть единственной — понимаешь, единственной! — а не одной из многих. Так тебе ясно?       — Более чем. Но об этом ты должна говорить не мне, а Блейзу.       «Где ж эта чёртова палочка? Должна быть здесь. Под кроватью?» — неслышно ворчал Драко и немного пригнулся, стараясь разглядеть пропажу.       — Ну так помоги мне!       — В чём? — он никак не мог уловить суть проблемы, а без палочки ещё и странные-странные мысли Паркинсон. — Иди лучше домой, я хочу остаться один.       «Разобраться».       Но Панси упрямилась:       — Во-первых, мать запретила выходить мне из комнаты... такой, — она вытянула чуть вперёд подол короткого платья. — А во-вторых, я не хочу домой, потому что хочу быть здесь! Драко, Блейз возвращает мои записки, даже не распечатывая. Он и не пытается меня выслушать! Запер каминную сеть в своей комнате…       — Войди через парадную, в чём проблема-то? Или аппарируй туда. На время приёма Забини частично снимают защитные чары.       — Ну да... — Панси неприятно сморщила нос. — И столкнуться с его мамашей, осыпающей меня наставлениями и сюсюканием? Нет уж, спасибо! Не до церемоний. И это не считая прочих влиятельных персон, с кем достопочтимое семейство Забини отмечает каждое Рождество — хоть война, хоть драконья оспа!       Панси бежит от важных знакомств? После опалы Паркинсонов? Это что-то… исключительное.       Вот. Хрень.       Драко сдвинул брови. Нужно что-то из ряда вон, чтобы слизеринская натура дала такую трещину. Но какая-то часть сознания ещё отказывалась верить в «сломанную» Паркинсон. Когда это произошло? Когда? Блейз же ходит за ней по пятам.       — Так что ты хочешь от меня? — Драко не мог сосредоточиться. — Ты сама дров наломала. Дай ему время. И всего-то...       — Я не хочу ждать!       В этой фразе сквозило много прежней Панси. Она лихорадочно бегала глазами по комнате. Может, чувства к Блейзу сместили приоритеты?       — Драко, ну, пожалуйста... Ты же можешь вызвать его сюда... не просвещая. Я... я... — Панси запиналась, — спрячусь. И я просто хочу с ним поговорить!       — Он сбежит отсюда, как только тебя увидит. Отовсюду сбежит, если честно.       — Поэтому я и торчу в твоей спальне два часа! Запри нас здесь. Ну что тебе стоит? В Мэноре нельзя аппарировать посторонним, я знаю.       — Панси, — Драко подошёл ближе: — Панси, это не моё дело, пойми. Ты... — но она уже вкладывала его палочку в его же ладонь, гипнотизируя глазами, полными...       Слёз.       «Ох, ты ж чёрт! Блин... Нет… Ну что за фигня?»       Панси никогда не плакала. Нет, возможно, когда-то такое и было. Но очень давно. И не при нём. Вообще ни при ком! Это устав Паркинсонов, которым так любила хвастать её сестра.       Слёзы. Слёзы. Слёзы...       За эти сутки уже целое море слёз. И виновата в том...       «Сколопендра?» — не предположение — почти диагноз. Пока ещё почти, и его можно развеять или подтвердить всего одним взмахом палочки.       Приехали...       Кажется, Драко заразился от Грейнджер. Он должен знать правду. Какой бы невероятной она ни казалась.       — Хорошо, — согласился он.       — Что хорошо? — Панси спешно вытерла слёзы.       — Хорошо, я тебе помогу.       Её зелёные глаза тут же преобразились. Заблестели искренней благодарностью.       — Я доставлю сюда Блейза, — продолжал Драко, — и запру вас в Мэноре хоть до завтрашнего утра. Но при одном условии, Панси, — он старался не мучиться предстоящей моральной дилеммой, ведь так гораздо легче решиться. — Ты… простишь меня, — и это даже не просьба, а потребность: — Простишь за то, что я сейчас сделаю.       Он отступил, крепко сжимая палочку и не давая себе времени передумать.       — Да всё что угодно! — отмахнулась Панси, приглаживая растрёпанные волосы, но, заметив напряжённое лицо Драко, вдруг забеспокоилась: — Я, конечно, прощу тебя, но за что?       — За это, — Драко качнул кончиком палочки, поддел и произнёс заклинание.       А потом начался кошмар.       Драко уже не раз слышал человеческие крики. Жалобные стоны. Видел агонию. Но сейчас, наверно, кричала не одна Панси, а множество... Она обхватила ладонями голову и вопила, вопила, вопила за десятерых, стараясь разорвать барабанные перепонки. Панси сдавливала уши всё сильнее и сильнее, прихватывая скрюченными пальцами волосы.       Она страдала.       Тоже — за десятерых.       Ноги её подогнулись, и Панси осела на пол, протяжно сбавляя пронзительный ор. Драко дёрнулся к ней, чувствуя неимоверный ужас, и застыл, оглушённый: она всё ещё кричала и царапала лицо, растирая невольные слёзы по щекам. Потом сгорбилась, скукожилась, подтянула ноги к груди, обхватила их и, раскачиваясь, перешла на надрывный вой.       Кошмар тянулся и тянулся с садистским постоянством.       Наконец, уткнувшись в колени, Панси стала истерически всхлипывать, и Драко, присев рядом на корточках, осторожно и неуверенно протянул к ней руку.       Несчастная жертва будто учуяла жестокое, чужое тепло, подняла перепуганное лицо и отшатнулась. Потом ринулась отползать назад, тряся головой и бессвязно двигая губами.       Её колотило от одного только вида Драко.       И он, судорожно сглотнув жалость, прошептал нечто похожее на:       — Я не знал... Я не хотел, Панси...       Но она, опять прикрыв ладонями уши, только сильнее сжалась в комочек и простонала:       — Не-е подходи-и ко мне. Больше никогда-а не походи ко мне-е-е, — и со злостью отбрыкнулась, теряя равновесие.       — Сейчас... Подожди, — попытался успокоить её Драко. — Подожди, пожалуйста.       И трансгрессировал.       Блейза не пришлось долго разыскивать. Он сам, заслышав шум и оклик обескураженной матери, влетел в парадную и, поразившись непрезентабельному виду друга, начал с:       — Драко, что слу... — и подавился окончанием, потому что внутренности скрутило. Малфой, вцепившись в плечо друга железной хваткой, потащил его за собой, аппарируя.       — ...случилось? — выдавил-таки он, прижав кулак к животу, как только отпустило.       Но ответ застыл перед глазами измученной, заплаканной Панси, забившейся в угол маленькой беспомощной девочкой.       — Кто? Кто?! — заорал Блейз. — Кто это сделал?       — Не знаю, — крайне раздражённо бросил Драко, заправляя измятую рубашку, накинул пиджак и переложил палочку в левую руку, ближе к метке. — Но узнаю, поверь... Останься с ней!       Приказ, не меньше.       — И-и-и... — виновато добавил он: — ...что бы она ни сказала, учти, я не специально. — Блейз непонимающе пятился к Панси: — Ну, кроме этого...       Драко взмыл через камин и, на лету запечатывая все входы и выходы, пообещал вправить себе мозги. А заодно и Грейнджер.       Продуманная коза.       Одно её извиняло — она оказалась права.

* * *

      Драко полюбил летать, как только его ноги впервые оторвались от пола в Тайной комнате. Несмотря на то, что это здорово выматывало, некое ощущение избранности, предельная концентрация и желание показать Визенгамоту средний палец, паря над Министерством, придавало магических сил.       А сейчас ещё и жажда расплаты.       И не столько Грейнджер за её маленькую ложь, сколько Сколопендре: подлой дряни, посмевшей охотиться за Малфоем. Панси, конечно, по-человечески жаль, но терзаться по поводу того, в чём он виноват лишь косвенно, банально нет времени. Поймать девушкоподобное Нечто казалось более важным.       Драко намеренно не спешил, поэтому отказался от аппарации в Хогсмид и всю дорогу до Хогвартса, рея и отдыхая, он пытался сложить воедино скудные сведения, полученные от Грейнджер, а ещё вспомнить что-то странное и необычное, подозрительное и отдающее Азкабаном.       Теперь ставшая ловушкой записка наталкивала на мысли, далёкие от мести бывшей подружки, и Драко стало легче. Не только оттого, что липовое приглашение — улика против Сколопендры, но и оттого, что Сандра не так плоха, как он однажды подумал. Ещё бы включил романтика и сохранил затёртый клочок бумаги — цены б ему не было! И сегодня всё, за что можно ухватиться в поисках ответов — Обливиэйт.       И мотив.       Долбаный, дурно пахнущий, пугающе тёмный мотив. Правда, отсутствие хоть какого-нибудь предположения указывало на то, что с задачкой не справиться...       Без Реддла.       Но тот явно не горит желанием помочь по доброте душевной. А значит, придётся хитрить.       Весьма отрадное занятие.       На каникулах альма-матер пустела. Переодевшись, Драко вышагивал по безлюдному коридору, чувствуя себя маленьким властителем Хогвартса, где даже плаксивое привидение защищает его от постороннего глаза.       Но сегодня Миртл не пряталась в туалете, и это большой минус, ведь, возможно, она заметила что-то... неправильное. Как говорится, спрос не грех, только с этим не повезло. Видно, призракам не чужды человеческие праздники.       И главное, вокруг практически ни души.       Идеальное время для нападения.       Драко вытащил палочку, невольно оглянулся, избегая удара в спину, и взлетел, отдаваясь любимому чувству свободы. Без остатка. И когда ноги опустились на холодный сырой камень Тайной комнаты, факелы вспыхнули, встречая долгожданного посетителя.       Драко поправил мантию.       Волдеморт, похоже, никогда не спал. Его расколотые ипостаси бодрствовали по очереди, поэтому застать Тёмного Лорда врасплох было невозможно. То, как он расщепил душу и на сколько частей, Драко предпочёл не знать, ему хватало и того, что его собственная оставалась единой. Искушая вчерашнего узника сверхвозможностями, Реддл ошибся: он сам, своим Я служил противоядием от соблазна.       — Чем обязан? — даже эту фразу Волдеморт мог сказать снисходительно, подчёркивая убогость собеседника, едва двигая тонкими, нитевидными губами.       Но Драко решил разбавить превосходство ехидством:       — Соскучился.       — Не фамильярничай, Драко. Что за тон?       Малфой еле сдержал ухмылку:       О, Мерлин... С кем же он сейчас говорит: с призраком отца?       — Какое сегодня число? — Реддл совсем потерял ощущение времени, что жутко раздражало.       Будто он снова бестелесное существо — паразит, шарящийся по углам и не представляющий, как долго это продлится. Реддл ненавидел состояние, лишний раз напоминающее о смерти, ведь только она безвременна.       Драко, разглядывая стену чуть выше лысой головы, старался говорить непринуждённо:       — Рождество. Время подарков, — он сунул руки в карманы мантии, лишь бы перестать постукивать волшебной палочкой по ноге, выдавая напряжение. — И я пришёл поделиться планами по захвату мира.       — А не слишком ли ты возбуждён для захвата ми-ира? — Реддл закончил фразу пафосным тоном.       — Нет, — Драко чуть приподнялся на носках. — Мир слишком велик, и нужно начинать с малого. А именно — медленно и верно подавляя всех, кто попробует мне помешать. Я не собираюсь тихо сидеть и ждать, когда Азкабан уничтожит мою семью.       Драко рассчитывал, что такая правда притупит бдительность Волдеморта, потому что тот прекрасно знал, что значит семья для Малфоев. Знал не душой, но собственной жизнью.       — Тогда начинай, — Реддл царственно вытянул свои длинные костлявые пальцы.       — Захватывать мир? — сыронизировал Драко.       — С властью не шутят, мальчишка! — Реддл наслаждался каждым словом, как дорогим вином: — Любая власть прекрасна. А абсолютная власть — абсолютно прекрасна. Мне даже любопытно, как ты, неспособный убить и маглу, собираешься противостоять...       — Поттеру? — Драко не дал договорить. Он сохранял дистанцию и чувствовал, что ходит по краю, пытаясь допросить Волдеморта: — Да легко!.. Ты ведь знаешь про Обливиэйт больше, чем другие, Том. Не хочешь поделиться этим? Так, ради забавы.       — Если ты до сих пор не научился его накладывать, разве моя в этом вина? Это ге-ены.       Бестолковые.       Реддл ответил нараспев, наполняя слова отвращением, и настенные факелы вспыхнули ярче. Драко безупречно угадывал унизительные ноты и ощутил себя восьмилетним мальчишкой, когда малейшая обида заставляла огонь разгораться. Давненько такого не случалось, но он сам вступил на опасную территорию, заговорив о семье.       Это его первое Рождество без родителей.       И, увы, не последнее.       — А я разве об этом? — хмыкнул Драко. — Я просто хочу гарантий, что ни одна очкастая рожа не сможет его снять. Подкинь пыточное заклинание против Поттера, и я порадую тебя известием, что уничтожил воспоминания о его папочке и мамочке навсегда. И любой, кто прикоснётся к его сознанию, причинит такую боль, что смерть сойдёт за благо!       — Мечтатель ты, Драко. И этим, наверное, в Нарциссу. Идея твоя хороша, если бы не одно «но»...       — Какое? — Драко балансировал между двух врагов: Тёмный Лорд и Сколопендра. И если первого он не боялся (чёрт, правда, уже не боялся!), то второго — тем более.       Голос Реддла тянулся резиновой лентой:       — Какое? Самое очевидное, конечно. Как ты собираешься это сделать, если такого заклинания не существует? В волшебном мире много всего, до чего ты ещё не дорос, и подобная магия не исключение.       Драко пытался отличить ложь от правды, а Волдеморт заговорил тише, будто прислушивался к каплям, разбивающимся о мокрый пол подземелья:       — Да, чужой Обливиэйт для меня не преграда, — иногда он говорил о себе в настоящем, отторгая реальность. — Если глупо стереть воспоминания, а не изменить, это даже не проблема — так, проблемка. И как бы ни был велик маг, наложивший Обливиэйт, достаточно препарировать жертве сознание, и достанешь оттуда даже то, что она сама не помнит. Хотя бы по частям...       — Что-то мне подсказывает, что после этого она вряд ли останется нормальной.       — Сострадание? — Реддл обвёл надбровную дугу пальцами, словно рассуждал о вечном. — Точно, в мамочку! Слушай меня, Драко, слушай, — он приковывал к себе внимание, бродя взад-вперёд, — раз вырос, а так и не уяснил элементарных вещей. Дело в том, что Обливиэйт стирает не воспоминания как таковые, а лишь связующую нить между ними и разумом. Как утверждал Слизнорт, это похоже на испорченный патефон. Есть запись, которую ты когда-то сделал, и есть человек, который хочет её прослушать. Но!.. Существует Обливиэйт, лишающий тебя и всех остальных той самой иглы, превращающей неровные дорожки памяти в музыку. Поэтому, при желании, зная, что за пластинка нужна, можно починить сломанный инструмент. А дальше, наивный ребёнок, всё яснее ясного: либо ты волшебник, либо жалкий магл!       — Я волшебник, — не удержавшись, резко высказался Драко. — Только должен быть способ запечатать память. Должен!..       Драко старался сопоставить то, что видел в Мэноре, и откровения Волдеморта.       — Может быть, — Реддл явно юлил, оглаживая края мантии. — Потому что с изменёнными воспоминаниями давление не работает. Кстати, в этом умении Слизнорту нет равных. И обычно лишь создатель подобной лжи способен услышать истину. Только сможет ли?.. Это вопрос мастерства. Вот так мы плавно перешли ко второму «но»...       — Что за второе «но»?       Реддл перестал ходить туда-сюда, как маятник:       — Оно ещё проще — враньё! — змеиные ноздри раздулись. — И сострадание, — раздавшееся шипение напомнило брезгливую речь. — Когда ты уже изживёшь в себе эту грязь?! Милосердие уместно лишь по отношению к равным. И великим, — Волдеморт задрал несуществующий нос: — А не полукровкам вроде Поттера! Зачем ты выдумал всю эту чушь? Бездарь. Полный бездарь!       Глаза Тома превратились в щёлочки и помутнели.       — Но хитрец, что приятно, — признал он. — Жаль, что такой мелкий! Давай теперь спрошу я: зачем тебе понадобилось обманывать Тёмного Лорда?       Драко выругался: попался на мелочи. На какой-то дурацкой мелочи! Потому что заговорила совесть, скрытая за гневом и тонким расчётом. Но пока не достиг желаемого, нет повода отступать:       — Ты хочешь остаться здесь или нет? — Драко обвёл взглядом сырое подземелье.       — Нет, нет, нет, — Реддл оскалился, демонстрируя хищные зубы. — Эту карту мы уже разыграли. Ты хотел летать, я — Тайную комнату.       — И что с того? Я изменил условие, имею право. Я твой хозяин, — и Драко на парселтанге прошипел единственно знакомое слово.       Он рассчитывал задеть Тёмного Лорда, тыкая в личную зависимость, но тот всего-навсего сменил тошнотворную улыбку на циничную:       — Право ты, может, и имеешь, но не имеешь возможности. Я за милю чую, что ты здесь не ради средненького заклинания вроде Обливиэйт. Тебе нужна информация. Интересно, какая!.. А ты не пробовал умолять? Вдруг я услышу...       Реддл засмеялся, чуть высовывая кончик языка и выбрасывая желчь урывками.       — Я уничтожу тебя, если ты мне не ответишь, — Драко перешёл к угрозам и выставил палочку.       А смех усилился. Стал громче и гиеноподобнее.       — Я ведь нужен тебе, — вставил Реддл между нечленораздельными звуками. — Ради мира или чего-то там ещё... То, ради чего ты мне лжёшь. Так что хватит угрожать, бесполезный придаток чистокровного рода! Хотя от него скоро и чистоты не останется.       «Это почему?» — Драко перевёл дыхание. Тёмный Лорд не может ему угрожать! Потому что...       ...не может!       — А что, если я нашёл иного союзника? — Драко подошёл вплотную к Реддлу, водя кончиком палочки у отсутствующего носа.       — Да неужели? И кого? Гойла? — Волдеморт расхохотался, сотрясая древние стены.       Эхо било Драко по ушам, перемалывая нутро, но он нашёл в себе силы переорать Тёмного Лорда:       — Того, кто ворует человеческие эмоции!       Смех тут же стих.       Волдеморт на пару мгновений погрузился в себя, и снова на мраморном лице отразилась брезгливость. Но потом глаза загорелись неестественно алым, а голос стал таким язвительным, что огни факелов, подчиняясь эмоциям Драко, задрожали:       — Может, познакомишь меня с ним? Или дашь взглянуть? Тупой мальчишка! Безмозглый, бездарный, слюнявый младенец! Он не ищет союзников, только не он! Никогда.       — Он? — переспросил Драко, от шока опустив палочку. «Грейнджер есть Грейнджер. Энциклопедия глупостей».       Малфой считал так ровно секунду до того, как последовало продолжение:       — Она. Он. Это несущественно. Только то, что ты опять мне лжёшь! Твой якобы союзник не рассказывает подобное всяким юнцам. Вообще — никому! Он защищает эту информацию даже от жертв.       Реддл растянулся в новой улыбке, по-видимому, разобравшись, что к чему.       — Почти от всех, — теперь в его улыбке сквозило удивление, а в голосе — уверенность: — Значит, ему нужен ты. Твои эмоции.       Он сосредоточился, словно выискивал в лице Малфоя ответы на свои вопросы.       — Поскольку ты вроде как ты-ы... — протянул Реддл. — Он не достиг цели и всё ещё охотится за тобой. Так что случилось? Он решил немного поиграть? Или ему помешали?       Лорд просиял и намеренно замолчал.       — Говори! — Драко опять наставил палочку. Тайная комната будто заново открылась, слепя зачарованным зелёным пламенем. — Говори, или наша история подошла к концу!       — Нет, — Реддл даже не шелохнулся. — Я твой единственный шанс спастись, и ты не сделаешь этого.       — Единственный? — теперь засмеялся Драко. — Не надо меня недооценивать, Том. Уж поверь...       — Допустим, верю. Но решения своего не изменю, — и как плевок: — Не хочу! Папочке и мамочке, лет так через пять, достанется полубезумное и жестокое существо, а не их чудный сынок! — второй плевок. — Это в лучшем случае. Хотя тут как повезёт, — он развёл костлявыми руками. — Кто знает, может, они спишут на это твои прошлые грешки и простят половые слабости. Если поверят, конечно!       Реддл осознал, что ляпнул лишнее. Не иначе, в нём ненадолго затих Тёмный Лорд и проснулся подросток.       — Ты мстишь мне, — догадался Драко. — Даже теперь. Я так много значил для тебя в прошлой жизни, Том? — он усмехнулся. — Неужели? Ты мстишь мне за то, что ты есть? Не-е-т. Ты мстишь мне за свою смерть!       Драко впервые увидел, как Реддл побледнел, даже пожелтел в изумрудных отблесках. Истина проступила довольно чётко:       — Теперь я знаю, почему ты дал мне антидот, — здравствуй, озарение: — Потому что тогда я не лгал. Ты хотел, чтобы я... чтобы моя семья... Чёрт!.. Ты уверен, что она отвернётся от меня.       — Проклянёт, если быть точнее. А что может быть слаще такой мести, Драко? Не знаешь? Так я тебе помогу: только то, что скоро ты станешь ничтожным подобием себя! Я надеюсь, твой, кхм-м, союзник вытянет из тебя всё. И липкую, мерзкую... — Реддл поморщился: — ...похоть к грязнокровке тоже! — он осклабился: — Из сострадания.       Рука Драко сжала палочку, а молчание сковало связки.       Во мраке расколотой души Тёмного Лорда опасность казалась ещё губительней:       — Его я готов преподнести и сам, — вещал он. — К Рождеству. Хочешь? — самое важное было пронизано притворным пониманием: — Запомни, я подарю тебе бесценную информацию... за одну ма-аленькую вещицу...       И тут как очередной плевок:       — Жизнь грязнокровки.       А затем Реддл беспечно качнул рукой:       — Только и всего.       Драко, кажется, перестал дышать и, собираясь что-то сказать, запнулся на первом же звуке.       Старый мучительный сон облепил сознание и присосался намертво, рисуя безжизненную Грейнджер. И опять стихнувший хохот Беллатрисы жалил изнутри, где он, стоя на коленях, шептал навечно умолкнувшему видению бесполезные слова. Его трясло, трясло не от холода и страха — он будто терял часть себя. Невосполнимо.       А призрак тётушки сменился призраком Реддла:       — Что скажешь? Решай проблему, пока ещё не поздно. Решай, как истинный Малфой — кровью. И выбирай ею: никчёмную любовь или твоё будущее…       Драко освободился ото сна, услышав слово «любовь». Что за нелепица?! Он не любит Грейнджер. Не любит её гриффиндорскую натуру настолько, насколько вообще её можно не любить! Умом и духом.       Драко её... не ненавидит.       Всё. Всё! Он не хочет любить Грейнджер. И не полюбит её. С этим вполне можно жить. И даже бороться. Главное, он не любит Грейнджер. Не может не думать о ней сейчас. И просто вдруг не хочет отпускать...       А не много ли отрицаний для одной головы? Плевать!..       И тут, вслед за ночным кошмаром, в мысли вкрадчиво вполз Тёмный Лорд:       — Выбери семью...       Какой, на хрен, выбор? Здесь нечего выбирать!       — Я справлюсь, — заключил Драко громко и чётко. Для себя и Реддла.       — Ах, да... Ты же теперь так много знаешь про О-обливи-иэйт, — Волдеморт саркастично глумился над будущей жертвой. — Думаешь, это тебя спасёт? — он закачал головой. — Или кто-то?       Намёк непрозрачен, как и издёвка.       — Ты узкоголоб, как и твой папаша! — шипел Реддл. — Я лучше доверюсь судьбе. А ещё лучше — ему... Уж он-то не ошибётся. Никогда раньше не ошибался. Я знаю наверняка, потому что слышал эту адскую музыку, — Реддл обожал иносказания. — Однажды. И наслаждался её красотой. Как и чернотой её обладателя. Поэтому ты безнадёжен, Драко. И прежде чем брякнуть скоропостижное «нет», проникнись смыслом выражения: никогда.       — Придётся мне стать исключением. И я говорю: нет.       Волдеморт отвернулся, бросив подачкой:       — Ты передумаешь, Драко...       — Прощай, Том! — высказался тот напоследок и взмыл.       Было б кого ловить... А способ — найдётся.

* * *

      Драко не особо удивился, когда каминная сеть на Гриммо сработала. Всё же Поттер — идиот ещё тот!.. Что прежний, что новый: доверчивая очкастая образина. Но сейчас подобное играло на руку. Лететь до Лондона не хотелось — силы ещё понадобятся, а палочку пришлось припрятать поглубже, подальше от соблазна. Нарушать министерские запреты, конечно, приятно, но вдвойне приятнее оставаться на свободе.       Уизел и его сверхмногочисленное семейство вызывали отторжение одной своей фамилией, поэтому именно Поттер был избран единственно возможным связующим звеном между ним и Грейнджер.       Такой неприступной и такой нужной...       Его Грейнджер.       Да и наглая выходка того стоила!       Удивлённые застывшие морды местных обитателей при его появлении — картина маслом. В гостиной Слизерина смотрелась бы отлично! Драко вступил в малознакомую комнату с ощущением маленького триумфа, пересчитывая жертв малфоевского «обаяния»:       Окосевший Уизел, неуклюжий Поттер, его рыжий и смазливый Джинни-хвостик и ещё более неуклюжий... Лонгботтом.       Ботаник-любитель, обнявшись с облезлым кустом, сидел на ковре у камина в компании не менее облезлого экс-старосты, а скромный хозяин владений скрючился на диване, натягивая на себя что-то похожее на свитер раболепными руками подружки. Но самое главное: Грейнджер на горизонте не наблюдалось.       «Чёрт!.. Вот это поворот! — вместе с мыслью под рёбра неприятно кольнуло. — Правила меняются. Где её носит?! Может, вышла из комнаты?»       Драко обвёл молчаливых зрителей взглядом:       «И сколько ж вас здесь набежало...» — полуармия Дамблдора из полуразумных волшебников. Против одной Сколопендры.       Не обхохочешься.       Драко почувствовал небольшой приступ паники: значит, девка ещё опаснее, чем казалось минуту назад. Блин, это злило!.. Только хрен ей, а не Малфоя!       И Реддлу то же самое.       — Чтоб я сдох! — вытянулся Уизел, отрывая свои неповоротливые конечности от пола.       Это как пожелаешь.       — Я чего-то не понимаю, — буркнул Лонгботтом, отцепляя от свитера колючие побеги неизвестного вредного растения, схожего с кактусом. — Разве Малфой?.. Что происходит?       Лёгкий тычок в Уизела был, вероятно, способом получить ответ.       — Просто этот худосочный коз-зёл вконец оборзел! — пояснил последний, лихорадочно роясь в кармане.       Поттер к тому времени выкарабкался из вязаного плена, поправил сползшие набок очки и почти (но почти!) опередил Драко:       — За глупость — выше ожидаемого, за гостеприимство — тролль, — тем самым он подвёл черту для желающих высказаться и прибавил без долгих вступлений: — Надо поговорить.       Драко старался игнорировать невербальные потуги Уизела, вроде «какого дракла ты тут забыл?». Хотя так и тянуло бросить прямо в возмущённую физиономию: «Да, да, болван! Имею право», — и пусть переваривает вместе с сестрёнкой, которая, кажется, приняла стойку вратаря.       «Расслабься, мамочка».       — Отойдём? — кивнув сынку-Поттеру. На что Уизел фыркнул, как скаковая лошадь.       — Нет, — Гарри беспокойно вытянулся, ни на дюйм не тронувшись с места. — У меня от друзей секретов нет, — конечно же, это не совсем так, но не делать же поблажки Малфою. Гарри пока не понимал, почему тот здесь.       — Так это твои друзья. Не мои, — Драко чуть не показал рыжему парнокопытному средний палец, чтобы позлить. Руки так и чесались. И упорно ждал, когда Поттер сделает первый шаг: посторонние уши раздражали.       — Или так, или никак, Малфой, — Гарри в упрямстве не уступал. А надежда, что Гермиона — его незаменимая и близкая Гермиона — до сих пор присматривает за приманкой, рухнула.       Если Гарри что и понимал в этих странных отношениях, так только одно: они есть. Поэтому у Малфоя хватило мозгов во всеуслышание это признать.       Слизеринцы, наверное, прохода не дадут, Монтегю от такой новости даже язык прокусил. Хотя Гарри подозревал чью-то тайную выходку, лишь бы помалкивал.       — Где Гермиона? — Джинни озвучила тревогу первой, выдав всеобщую озабоченность.       Уже час, как они не наблюдали совы или чего-то похожего. Как и саму Гермиону, впрочем. А ведь условились ещё на балу! Сначала Малфой исчез вместе с ней в неизвестном направлении, а теперь решил ещё и в гости наведаться? Сюрприз за сюрпризом.       — Я не справочное бюро, — съехидничал Драко и напрягся.       С каждой минутой легче не становилось: так Грейнджер ударилась в бега? Или в подвиги? А что — она может! В висках застучали миллионы крошечных «Где ты?», вытряхивая из головы остатки гордыни. Столько раз сталкивался с Грейнджер, когда нафиг не надо!.. Но теперь удача, видимо, отвернулась от него. И не просто отвернулась — загнала в угол.       Бр-р-р-р...       Драко еле-еле тряхнул плечами, стремясь сбросить убеждение, что всё и всегда должно следовать его плану.       В разговор с опозданием вмешался Лонгботтом:       — И откуда ты знаешь, где жи... — он замялся, уклонившись от ярко-жёлтой струи горючей жижи, которую куст запустил в траволюба.       Пол в гостиной задымился, и запахло палёным.       Джинни тут же выстрелила в пятно охлаждающими чарами:       — Убери Кентервильскую моль подальше, Невилл, пока она не подожгла гостиную! — если бы не ценный своей свежестью корень, ни за что бы не позволила принести опасное растение в дом.       Невилл потянулся за палочкой, заботливо опустил ботаническую заразу на пол и набросил защитное заклинание. Растение накрыло гранитным куполом.       — Послушай её, Лонгботтом, — поморщившись, сказал Драко. «Носится со своими вениками будто баба!» — И уясни, что только ленивый не в курсе, где теперь обитает герой волшебного мира. Паломники не достают, Поттер?       — Вот как раз один такой наклёвывается! — проскрипел зубами Рон. И сразу же получил шлепок в плечо от сестры:       — Помолчи. Где Гермиона? — спросила она ещё громче. Всё же персоны вроде Малфоя не заявляются просто так, ради удовольствия. И не озираются по сторонам тоже.       — А я почём знаю! — огрызнулся Драко и стал гипнотизировать Поттера, предпочитая думать, что они тут одни, без кучи любопытных глаз и неудобных вопросов. — Вообще-то, у меня к ней разговор. Найди её.       — Я тебе не эльф, Малфой, — непринуждённо выдал Гарри и переглянулся с Джинни. — Ищи сам.       Ситуация с Гермионой осложнилась. Где её искать? Где?!       — Тогда так, — сегодня все решения сваливались на голову Драко сами. — Насколько я понимаю, я вам нужен. Посмели же вы использовать меня как наживку! — он снова злился и торопился уйти из геройского царства. — Поэтому через час, Поттер, Грейнджер должна быть у меня, в Косом переулке, дом...       — Что ты несёшь? — перебил Рон. — С крыши, что ли, рухнул? — лицо его покрылось бесформенными красными пятнами. — Катись отсюда! — в кулаке хрустнул пузырёк, и на пол закапали изумрудные капли зелья. — Если только узнаю, что твоя тощая задница посмела...       — Рон, погоди, — Гарри вцепился в его руку, избегая несвоевременных разборок. Было что-то более важное в словах Малфоя: — Так Гермиона рассказала тебе, — не вопрос, а утверждение. Значит, были свои причины. — Когда она ушла? Куда?       Драко, как плетью, полоснуло это «ушла», оставляя после себя едкое жжение, поднимающееся от груди к голове. Оно с трудом дало разобрать финальное «куда». И сразу же снизошло самое очевидное: туда, где не станут искать. Наверное... Особенно — он.       Именно — он.       Наплевав на свидетелей, Драко вытащил руку из кармана и потёр пальцами веки, упорно стирая с них недавнее прощание.       И себя.       Без Грейнджер.       А Рон уже не фыркал, а клокотал:       — Если ты, белобрысая пиявка...       Ещё немного — и Драко всё-таки врежет Уизелу. Может, тогда мозг на место встанет:       — Блин, Поттер, заткни своего спаниеля! И найди Грейнджер. Имей в виду, что ни с кем другим сделки заключать я не стану, — Драко давил как умел: — Тебе нужна назад твоя жизнь или как? Предпочтёшь палату в Мунго?       Гарри вдруг ощутил, что надменный визитёр настаивает на поисках Гермионы не из собственной значимости: он тоже беспокоится за неё. Внешне — едва заметно, внутренне — ровно настолько, насколько сам себе позволяет. Что там у них произошло?       Но сути сей факт не менял, и Гарри подошёл ближе:       — Не заговаривай мне зубы, потому что тебе тоже нужна твоя жизнь. И сознание. Иначе окажешься в больничной палате быстрее, чем я. А значит, место выбираем мы. И время, — самому ставить условия — обязательное правило в переговорах с Малфоями.       — «Дырявый котёл», — деловито вклинился Невилл. — Я там каждую щель знаю, а Ханна ещё и занозу. Пусть снимет номер, не обеднеет. Согласен, Гарри?       Тот, недолго подумав, кивнул:       — Через два часа. И оставь открытым камин.       Не говоря ни слова, Драко трангсрессировал. Хоть эта роскошь ему ещё доступна.       Но ожидание он ненавидел.

* * *

      Гермиона опаздывала на Гриммо. Похоже, в последнее время она везде опаздывала: с Макгонагалл, с Панси, с Блейзом, на праздник к родителям, на встречу с друзьями...       Всех промахов и не счесть.       Но она никак не могла справиться с собой. А если уж быть совсем честной, со своими эмоциями. Медленно сходить с ума — и без того занятие не из приятных... А за последние часы любовь смешалась с ненавистью, радость с горечью, совесть с усталостью — адский коктейль для одной полуразумной головы. И хотя Гермиона догадывалась, что буря вызвана расставанием, болезненная дрожь вытряхивала из тела силы, а из сознания — ясность. Иногда казалось, что превращаешься в ледяную фигуру, ведь кожа покрывалась мурашками даже под двумя одеялами.       После горячей ванны и некой расслабленности, двух часов у котла, пузырька с согревающим зельем и горячего шоколада озноб отступил. Другое дело, что он сменился сильной головной болью. Однако с ней — вполне человеческой проблемой — Гермиона уже не чувствовала себя сумасшедшей и бесполезной. Проторчав битый час на кухне, с лета забитой всякой всячиной из курса Зельеварения, она приготовила Обезболивающее и опрокинула в себя пару флакончиков. (Ну, может, три...) В какой-то момент она даже схватилась за Эйфорийное, но уверенная, что Гарри оно куда нужнее, положила зелье в карман и только потом взглянула на часы:       «Вот блин!..»       Беда в том, что меньше всего хотелось, чтобы её увидели разбитой и подавленной. А хуже всего — заплаканной.       Гермиона ощущала себя выжатой. Истончённой донельзя этими сложными отношениями. И хотя любовь рвалась наружу солёными слезами, пришлось признать, что так, вдали друг от друга, будет лучше.       Банально. Так. Надо.       Попрощаться с Драко и вернуться к Малфою.       Приказав себе держаться, Гермиона поцеловала родителей на прощание и, искренне благодаря их за понимание и минимум вопросов, пообещала вернуться, как только сможет. И хотя видела на родных лицах нескрываемое беспокойство, не жалела, что сказать им правду так и не решилась.       Ложь во спасение — это всегда ложь во спасение.       — Г...Гермиона, — Гарри кинулся через всю гостиную, заметив её в камине, споткнулся о ковёр и помянул какого-то чёрта. Красочный эпитет потерялся в возгласе Джинни:       — Где ты была? Гарри решил...       — Дома, — безжизненным тоном перебила Гермиона, пресекая список предположений и присаживаясь на диван. Голова гудела. — Извините, я вчера очень устала, — она не замечала ни сложенных горкой подарков от Молли Уизли, ни обращённых на неё встревоженных глаз, блуждая в собственных мыслях. — И проспала.       Опять ложь во спасение.       — Да неужели? — усомнилась Джинни. — Не зачиталась? Не задумалась? Не пряталась от кое-кого, нет?       «Лгунья!» — удержал Рон и с силой пнул резной пуфик, выпуская гнев. Что он действительно сейчас ненавидел в Гермионе, так это враньё. Долгое, подлое, отвратительное враньё! А про шашни с Малфоем — особенно.       Гарри готов был поклясться, что Гермиона почти не спала: потухший взгляд, бледная кожа, натужная сосредоточенность. Похоже, став жертвами Сколопендры, они сблизились ещё больше, чувствуя эмоции друг друга инстинктивно.       — И сова её, Джинни, — Рон нервно тряс ногой, — тоже проспала. А у совы у этой имя со-о-овсем не птичье! Если только бледный плешивый пархатый Сыч!       Так, кажется, Малфоя ещё не называли.       Гермиона ненадолго перевела взгляд на Рона: вполне закономерная реакция. Не бросится же он её поздравлять!       — А это сейчас так важно? — возмутилась Джинни, пригрозив заклятием Прилипшего языка. — Это всё ты виноват! — она шлёпнула Гарри по ноге: — Ты и твоя паранойя. Зачем накрутил? — и скривила голос, передразнивая: — «Малфой что-то задумал, она попала в беду, сошла с ума»... Поймаем Сколопендру, помогу Рону её распять!       Тот насуплено покосился на сестру, утвердительно выставил большой палец, но угрозы, похоже, действие не возымели:       — Джинни, лучше спроси у Гермионы, какого лешего она втуляла нам накануне, будто родителям лучше не показываться. Такой. Видите ли, они могут понять, что она это не она... Забеспокоятся, упаси Мерлин... Испугаются её потерять... Всё вспомнил? — ехидничал Рон. — Наверное, она мечтала проспать встречу с друзьями вместе с совой!       Верх бесцеремонности.       — Не говори так, будто меня здесь нет! — вспылила Гермиона, вскочив с дивана. — Я хотела увидеть родителей. Захотела! Пока сама себя не потеряла! Пока ещё помню, кто они. Пока ещё помню, кто есть вы! И пока... — она стихла.       «...способна любить», — Гермиона заморгала, удерживая слёзы, и прикрыла лицо руками.       — Заткнись! — Джинни запустила в брата диванной подушкой. — А лучше оттащи в подвал Кентервильскую моль и дуй в «Дырявый котёл», составь компанию Невиллу. Выпей там чего-нибудь покрепче и отрубись. Только заткнись!       — Невилл справится и без меня! — огрызнулся Рон, перехватив «снаряд» и перекинув его Гарри. — Я с ним и тут надерусь при желании, когда он вернётся. Спущу сначала кое-кого с лестницы и надерусь! Когда эта белобрысая образина ещё раз заявится... Если заявится.       — Кто? — уточнила Гермиона, будто послышалось. — Кто заявится ещё раз?       — Малфой, — ответил Гарри, наблюдая, как лучшая подруга, словно маленькая симпатичная сова, округлила глаза. — Он приходил недавно. Думаю, как обычно, испугался и решил обзавестись телохранителями.       — Угу... И теперь мы спешим на всех парах, — крысился Рон, — аж спотыкаемся! Угу два раза, если приплатит. Лично я предлагаю обратить его в ночной горшок! И желательно до конца каникул. В таком виде Сколопендра его и по запаху не учует. Ну, если только по дер...       — Рональд Уизли! — прикрикнула Джинни в материнской манере и выставила палочку: — Ещё одно слово в таком духе, и я наколдую тебе мыло вместо языка.       — Обязательно было рассказывать ему про ловушку? — спросил Гарри, обращаясь к Гермионе.       — Спроси, про что она ему ещё напела! — Рон зарычал и взлохматил волосы. — Просто чтоб мы были в курсе! И что там у Малфоя за волшебная палочка, от которой секреты так и прут, так и прут...       Гермиона перешла в наступление, переключившись на взаимные претензии:       — А кто просветил Невилла? Или он ни с того ни с сего в гости зашёл? — она, видимо, попала в яблочко, метая словесные молнии в Рона, потому как тот открыто сконфузился. — Как много ты ему рассказал? Я же объясняла, отчего про Сколопендру лучше молчать! А если он сболтнёт Ханне про её нелёгкое будущее, ты будешь отвечать? После сердечного приступа она слишком слаба. Рон, да что с тобой?!       Теперь Гермиона всерьёз забеспокоилась: он с такой силой ударил о стену кулаком, что разбил костяшки в кровь. Взвыл, обхватив ушибленную руку, и заорал. А потом закусил губу, наверно, сдерживая нечто запредельное и рвущееся с языка.       — Он принимал зелье? — Гермиона требовательно посмотрела на Гарри: — Когда он принимал его в последний раз?       — После того, как Рон узнал, — зашептала Джинни, — ну, про вас... Зелье почти не помогает, он еле держится после ухода Малфоя.       — Ты сейчас скажешь, что это глупость, — вставил Гарри, — но вчера Сандра предложила попробовать огневиски. Сказала, что пьяным он вполне сдержан.       — Почему глупость? — Гермиона покопалась в памяти. — Если порассуждать, алкоголь затуманивает сознание. Иногда расслабляет. И это магловское средство, магия бессильна что-то изменить, — возникло подозрение, что подобное наблюдение Сандра почерпнула на примере собственной матери. — Увлекаться, конечно, не стоит, но выиграть время это позволит.       Гермиона вернулась на диван, к Гарри, поближе к его дружескому теплу.       — Так зачем здесь Невилл? — выспрашивала она, избегая новых сюрпризов. — Он знает про Ханну?       — Нет! — очередной гневный вой Рона как пилой прошёлся. — Нам что, помешают лишние палочки? Ты совсем ослепла? Я скоро чокнусь! Я б ещё и Луну позвал, если бы та из-за папаши не стала похожа на тень. Сандра пригрозила ей лазаретом, если она будет зацикливаться. О-о-ох, дракл мне в хвост, что ж так трясёт-то! — он поёжился: — Гоните выпить, блин!       — Поищи что-нибудь на кухне, Рон, пока Невилл не вернулся, — не выдержал Гарри. — Гермиона, он вызвался помочь с поимкой Сколопендры, не спрашивая подробностей. Про Обливиэйт мы ему не говорили, — от греха подальше. — И честно, если бы не он, торчать бы мне все каникулы в Хогвартсе на пару с Роном. И ещё... Невилл сказал, — Гарри указал на гранитный купол, — что в случае посттравматической амнезии свежий корень намного эффективнее. Но какое-то объяснение надо было дать, кроме «что-то однажды произошло, только я ничего не помню!».       — И кстати, Невилл — новый Староста, — прибавила Джинни. — Опять же Рон расстарался! Но все подробности потом. Малфой будет ждать тебя в «Дырявом котле». Но мне не хочется, чтобы ты туда ходила, не сердись... В конце концов, Гарри, — она извиняюще погладила его руку, — могу попробовать и я. Ведь Малфой напуган, сам сказал. И ему нужна защита.       Гарри, вероятно, прикидывал в уме и такой вариант развития событий, уставившись в одну точку.       — А тебе, Гермиона, отдых не помешает, — заметила Джинни. — Ты уж не сердись, но выглядишь ты...       — Малфой упрям, — мотала она головой. — Упрям до невозможности. И он не появился бы здесь без уважительной причины. Нам нужно поймать Сколопендру как можно скорее, — и с невероятным упорством: — Нам нужно! И если для этого придётся заключить договор с Малфоем, Пивзом, призраком Реддла, я на это пойду!       Учитывая состояние Рона, оттягивать поимку Сколопендры опасно, и сделка с Малфоем пришлась очень кстати.       Тут не поспоришь.       Камин вспыхнул, и почти сразу в комнату ступил Лонгботтом:       — Держи, Рон, — он вручил ему бутылку. — Запасы «Дырявого котла» в твоём полном распоряжении. Привет, Гермиона, — Невилл излучал спокойствие. Свежая, не истерзанная месяцами переживаний струя вносила свой вклад. — С Рождеством тебя!       Гермиона невольно улыбнулась и переглянулась с друзьями. С этими заговорами уже и обычные радости потерялись.       — Том проводит Малфоя в седьмой номер, — сообщил Невилл, — как только тот появится. Между прочим, число счастливое! — нумеролог в нём пел. — Мы с Ханной будем дежурить по очереди, так что ты с Малфоем сможешь спокойно...       Лонгботтом не договорил, потому что Рон, уронив спасительный огневиски, ринулся на него и с хрипом схватил за свитер:       — «Спокойно» — что? Что «спокойно»? — разумности в Роне становилось всё меньше и меньше.       Очевидно, «Гермиона» и «Малфой» в одной реплике уничтожили и без того шаткое самообладание. Ситуацию, не церемонясь, разрулила Джинни, опутав сорвавшегося Рона верёвками. Он рухнул на пол и смачно выругался.       Положение хуже некуда.       Хоть вливай огневиски литрами.       — Ничего, ничего, — успокаивал всех Невилл, поправляя одежду и косясь на горячительное плюс успокоительное, пятном растекающееся по полу. — Я принесу ещё. Ну что, какой план?       — Пока самый примитивный, — сообщила Гермиона. — Я много думала и считаю, что нам нужен совет того, кто умеет держать язык за зубами. И если на чистоту, давно пора было это сделать. Оставим Рона с Сандрой, а ты, Гарри, возьми Джинни и отправляйтесь в Хогвартс. Как я поняла, Невилл с Ханной прикроют меня в «Дырявом котле».       Лонгботтом кивнул и бросился развязывать Рона, который рычал что-то вроде «я в порядке, в порядке».       — Зачем мне возвращаться в Хогвартс? — Гарри, может, и чувствовал Гермиону, но за ходом её рассуждений, по обыкновению, не поспевал.       — Поговорить со Снейпом.       — С кем? — переспросила Джинни. — Почему с ним? Почему не с Дамблдором?       — Да, почему? — поинтересовался Гарри.       — Можешь и с ним, — Гермиона стала рыться в карманах. — Но лучше со Снейпом, он всегда защищал тебя. Расскажи ему всё. У вас монет не найдётся?       Она переглянулась с друзьями.       — Всё? Но почему ему? — Гарри протянул пару сиклей.       Гермиона потянулась за палочкой и понизила голос до шёпота:       — Потому что тебя лишили радости не просто так. А Снейп считал, что не только Патронус способен защитить от дементора, а значит, он знал больше, чем говорил. И потом, он был правой рукой Тома Реддла и, скорее всего, присутствовал при их договоре. В общем, вдруг повезёт... А ты самый везучий из нас. Книги — это, конечно, прекрасно, но в поисках Сколопендры знания Снейпа не помешают. Так во сколько у меня встреча с Малфоем? — поинтересовалась она.       — Не поддавайся ему там! — без всякого подтекста вставил Невилл, имея в виду только условия, и тем самым совершил ошибку.       Гермиона покосилась на него и Рона с волнением.       Эти двое уже катались по полу.       И что удивляло: Невилл в схватке выигрывал.

* * *

      «Надо было отложить разговор до утра», — подумала Гермиона, как только зачерпнула дымолётного порошка. Поздние визиты к Малфою — и вообще, любые визиты — даже не соблазн, а преступление против собственной природы. Если закончила финальную главу этой истории, то и перечитывать книгу не стоит.       Ясный ум дороже.       Головная боль мешала сосредоточиться, сколько бы пузырьков с зельем ни выпила Гермиона, стремясь заглушить её. Но не способность мыслить, чувствовать и...       Любить.       Камины в «Дырявом котле» не отличались чистотой и простором, поэтому Гермиона хорошенько пригнулась, переступая через решётку, и магией очистилась от сажи, посыпавшейся из дымохода. Похвально, что Аббот освоила дезаппарационные заклинания, но и бытовые не помешало бы!       Малфой расположился на обшарпанном стуле, швыряя бумажные шарики в корзину, а его палочка красовалась на круглом столе, рядом с чернильницей, пока хозяин номера бесцельно развлекался.       Мальчишка!       Странно, но это показалось милым. Вполне человеческим, что ли...       При появлении Гермионы он даже не оторвался от бестолкового занятия:       — Ты опоздала.       Она вскинула бровь, нащупав сикль в кармане джинсов, и мысленно брякнула:       «Ну и что? Сделаешь мне выговор?» — оправданий не жди. Порадовало то, что за искренним возмущением головная боль тускнела.       — Зачем ты хотел меня видеть? — Гермиона водила взглядом по комнате, лишь бы не встречаться им с Малфоем: маленькая, скромная, полутёмная.       Владелица заведения совсем не гналась за роскошью; внутри лишь самое необходимое: шкаф и вешалка у входа, кровать и тумбочка, стол и пара стульев, запачканное сажей кресло...       — А Поттер не сказал? — Малфой метко забросил последний шарик и, удовлетворённый, поднялся.       Безусловно, внезапная сделка взялась не с потолка, но Гермиона не любила гадать:       — И что же такого произошло, отчего ты мне поверил?       Она ловила себя на том, что хочет сбежать от вынужденной близости. Скорей бы выяснить условия соглашения и снова забыться в горячей ванне в попытке отогреться душой и телом.       А Малфой... Драко... вёл себя так, будто ничего не случилось, жестом приглашая присесть. И откуда такие условности между чужими?       Гермиона отказалась.       — Можно ближе к делу?       Драко с грохотом придвинул стул к столу и с раздражением ответил:       — Одно слово, Грейнджер: Панси.       — Так ты?.. — она верила с трудом. Обливиэйт, значит, не умеет, а контрзаклятье рискнул? — Ты же говорил...       Но не успела Гермиона продолжить, как поток негодования обрушился на её голову:       — Ты должна была сказать мне об этом! Должна! Смысл этого слова тебе вообще знаком? — Драко барабанил кулаком по столу: — Чем тебе так насолила Панси? Тем, что невзлюбила с первого взгляда?!       Гермиона не сомневалась: Малфою не понравилось увиденное. Далеко-о не понравилось. Значит, никакой ошибки. И опять загвоздка: почему Паркинсон стала мишенью? Потому что староста?       — Но я же предупредила, — Гермиона не заметила, как шагнула навстречу Драко. Обороняясь, она шла в наступление: — Не вешай всех собак на меня!       — «Будет больно» — это, ты считаешь, предупредила?! Адски больно, ужасно больно, чудовищно больно — эти слова ты забыла? Ты намеренно утаила важное. Ну и кто из нас слизеринец? Блин, Грейнджер, я зол на тебя! Я чертовски зол!       Драко пнул ногой стул, выпуская эмоции. Тот рухнул на пол, и деревянная спинка отвалилась. Видно, настойчивая медитация с шариками не помогла.       Гермиона на автомате взмахнула палочкой, спасая сломанную мебель, и выплеснула:       — Спасибо!       А что ещё можно сказать? Спасибо, что, наконец, поверил. Спасибо, что злишься. Что затащил сюда на ночь глядя! Что не любишь меня! Что...       Гермиона сдержала слёзы и истину: «...дал мне уйти».       Драко выхватил палочку из её рук и бросил рядом со своей:       — Хватит добрых дел на сегодня! Если Блейз меня не прибьёт, я тебе это ещё припомню.       — И что ты хочешь теперь? Отомстить?       Гермиона присела прямо на стол, косясь на потерю.       — Разве я похож на защитника угнетённых? — Драко хмыкнул. — Нет, я просто хочу привить Сколопендре хорошие манеры! — охотиться на Малфоев — моветон. — И с чего ты решила, что это девушка? — слова Реддла основательно запали в сознание.       — Есть повод, — и, опережая Малфоя: — Весьма убедительный!       — Железные аргументы! Между прочим, не исключено, что Сколопендра знала о нас ещё до бала. И попыталась выдать себя за тебя.       Вот и дошарились по углам.       Драко не удержался от маленькой провокации:       — Ночные свидания с незнакомками, конечно, заманчивы, но уж слишком много сложностей для первого раза. Я про оранжерею. И, по крайней мере, Сколопендра не Фоссет, ведь у неё было с десяток шансов застать меня, так сказать, совсем безоружным.       И зачем напоминать о Сандре? Гермиона отогнала новый приступ головной боли. Ревность до сих пор находила лазейки в обороне, выплёскиваясь раздражением:       — Надеюсь, ты понимаешь, что причина её одержимости, скорее всего, в мести? Ты стал мишенью не из каприза. Покопайся в памяти и выдай что-нибудь посущественнее! — она старательно подавляла чудище с зелёными глазами.*       И влюблённое сердце.       — Что, например? — Драко видел отстранённую, измотанную чем-то Грейнджер и хотел стереть бледность с её лица. — Может, моё любимое «ты ошиблась»? Обливиэйт здесь ни при чём, это не он.       У Грейнджер заблестели глаза, и она подскочила, тряхнув копной непокорных волос. Оказывается, и этот огонь Драко с лёгкостью способен разжечь — всего парой фраз.       — Откуда ты знаешь? С чего? Ты знаешь, что это?! Что это, по-твоему? Ведь я... — Гермиона спешно поправилась: — Ведь Гарри практически ничего...       — Вопросы ты выдаёшь быстрее, чем можешь их закончить. Просто поверь. Или ты способен накладывать Обливиэйт, или нет. И нельзя защититься от контрзаклятья, потому что схема та же: или ты им владеешь, или ты криворукий Филч. При неумелом подходе можно что-то перепутать, при умелом — вскрыть, но не более. И чтобы уже закрыть эту тему: Обливиэйт на себе мне даётся небезупречно.       Интересная оговорка... Гермиона поняла, откуда ноги растут: пока не отточишь заклинание на себе, с другими гарантий немного. Что же Малфой хотел забыть?       — Но где ты это прочитал? — с подозрением спросила она. — Что за источник?       Вот именно эту натуру не любил Драко — сверхлюбопытную и занудную. Настолько не любил, что хотел. Похоже, его либидо настроилось на её несносность.       — Я, — ответ в стиле Малфоя. — Включи мозг и найди иное объяснение, это же Тёмная магия! Отключи сострадание, Грейнджер. Побудь злюкой. Всё гораздо-гораздо проще: воспоминания не стирали. Не изменяли. Их...       Драко смолк и дал Грейнджер догадаться:       — Вырвали. Вместе с эмоциями, — её щёки приобрели прежний румянец. — Сколопендра сожрала воспоминания вместе с ними.       Её карие глаза заискрились.       Злость Драко рассеялась в них: слишком красивыми они показались. И он вдруг поймал себя на том, что абсолютно не представляет, насколько те красивы, когда Она наслаждается.       «Вот... чё-ёр-рт!» И чума. Но члену не прикажешь — он реагировал на распутные мысли.       Терпи.       — Вот поэтому я и говорю с тобой, Грейнджер! Именно с тобой. Как ни противно это признавать, но мозги у тебя варят за вас троих. Да, о том, что случилось, помнит только Сколопендра.       — И Гарри тоже, — Гарри, как обычно, не укладывался ни в какие схемы. — То есть совсем чуть-чуть, но помнит.       Драко ненадолго задумался:       — Сказывается героическое прошлое? — предположил он. — «Чуть-чуть» — это сколько? Ты что-то не договариваешь!       — Как и ты! — парировала Гермиона.       За всеми этими открытиями головная боль угасала, уступая место счастливым эмоциям. Гарри помнит о поцелуе, потому что Волдеморт слишком долго жил в нём, а тёмное всегда оставляет следы. Наверно, магия Сколопендры приняла сознание Гарри за своего... Какой-то частью. И мелкими обрывками раскидала воспоминания. Ведь иногда нет смысла тратить силы на злых людей. Кто таким поверит?       «Гарри помнит больше, чем думает!» — не только поцелуй, но и исчезнувший шёпот. Травмы нередко выпадают из сознания, правда, обычно не пытают без причины:       — Тогда откуда взялась боль? — озвучила Гермиона собственные мысли.       — Если я сломаю тебе руку, будет приятно ударить меня ею в ответ? — жестокая аналогия, но понятная. — У Панси вырвали кусок воспоминаний. Учти, не прочли без спроса, не она сама отдала их по доброй воле, их выдрали из сознания! Контрзаклятье прикасается к открытой ране, Грейнджер. И чем она свежее, тем сильнее боль. Неужели не ясно?       — Это ты понял... сам?       Она удивилась тому, что у Малфоя есть мозги?!       «Господи... — кажется, она любит его ещё больше. — Беги отсюда. Быстро! Сделай то, зачем пришла, и беги».       — Нет, Тёмный Лорд нашептал, — Драко чуть склонился вперёд, придавая ситуации насмешку.       — Язвишь? — положение всё хуже и хуже: Гермионе это понравилось. А головная боль незаметно превратилась в призрак.       «Беги, тебе говорю!»       Но каблук ботильонов застрял в одной из расщелин. Дыры здесь вековые, на то он и «Дырявый котёл». Проклятый номер никак не хотел отпускать! Гермиона недовольно скривилась, рывком высвободилась из ловушки и с облегчением выдохнула, сдувая с лица непослушные пряди.       «Девчонка!» — Драко с трудом сдержал улыбку:       — Кто бы ни была эта тварь, — начал он, — о ней в книгах не пишут. И пока вы не придумаете новый план, мне нужна защита. Только я хочу быть уверен, что во второй раз вы трое не облажаетесь! Если и делать из меня приманку, то на моих условиях. Сделка есть сделка.       Наконец-то, добрались до главного.       Гермиона обернулась на камин — тот манил и звал в свои объятья. Когда вернётся Гарри, будет что обсудить, включая идею Невилла с экспериментальным зельем.       — Вот, — она протянула волшебный сикль. Вложила его в ладонь Малфоя, стараясь не обращать внимание на тепло, ласкающее кожу, — он заколдован. Я тут подумала, что даже Макгонагалл палочка не спасла. И если вдруг что-то пойдёт не так, и ты лишишься её... просто потри монету. Сигнальная надпись появится сама собой.       — Протеевы чары? Тогда тебе следует знать, что из-за отца я ограничен в магии вне Мэнора, Хогвартса и его окрестностей.       Драко разглядывал зачарованную монету: очень умно. Именно эта сторона Грейнджер сейчас откровенно возбуждала.       — Поэтому, если я посчитаю, что по какой-то причине мне нужна ты... — непримиримо продолжал он. — Никаких споров. Проволочек. И отговорок. Камин Мэнора будет открыт, — монета исчезла в кармане. — Аппарировать в Мэнор могут только Малфои, и это не моя прихоть.       Не первое поколение чистокровного рода знало об этом с рождения. И даже Тёмный Лорд когда-то не смог этого изменить: защитные чары — неотъемлемая часть замка.**       — С этим прекрасно справится Гарри, — не поддавалась она. — Я собиралась зачаровать ещё одну мо...       — Я не хочу, чтобы меня охранял псих, — перебил Драко. — И тем более обменивался со мной психованными сообщениями. Ни Поттер, ни, упаси Мерлин, Уизел! Только ты. Два мозга лучше, чем один.       Эх, знал бы Малфой всю правду...       Он заговорил нараспев:       — Кроме того, я не уверен, что Поттер...       Драко приблизился к ней:       — Как бы это сказать... в моём вкусе.       Гермиона занервничала и принялась изучать оттенки неидеального пола: Малфой намекает на... Что эта за игра такая, где можно терзать друг друга изо дня в день?       В миллион первый раз «стоп»!       И его незлому, бархатному, всесильному голосу тоже:       — Если уж придётся проводить ночи в не самой приятной компании, то я выберу девушку.       Она еле-еле сглотнула беззвучный протест, прежде чем Малфой уточнил:       — Тебя, Гермиона...       «За. Что?» — собственное имя впервые жестоко ранило. Так сильно, что захотелось стереть его даже из подсознания.       Она подняла глаза:       — Не смей.       Не вздумай! Нет.       Малфой молчал. Лишь глаза выдавали мысли: лихорадочные и жаркие. Но впустить их в себя, укрыться ими, ждать... бесконечно ждать новых...       ...самоубийство.       Он не имеет права тянуть её назад! Малфой лишился этого права вчера. Или он об этом забыл? Только всё внутри подсказывало обратное.       Гад.       — Не смей называть меня Гермионой, — не теперь. — Не смей!       Она безотчётно шагнула ближе, но всё так же сохраняя дистанцию.       Его выпад стал вызовом. И каплей нежнейшего яда:       — Гермиона.       И она ударила Малфоя. Резко. Больно. Как недавно он её — оттолкнув.       — Сука! — в расчёте.       Он поймал её взгляд своим: стальным и горящим. Это невидимое пламя скоро сожжёт их, оставив одни головешки. В этот раз Драко не простил. Не тогда, когда он открывается перед ней, даже если она, дура, этого не видит.       Гермиона сжала в кулак пылающую оскорблением ладонь, а в серой тьме прочла:       Никогда. Больше.       Больше. Никогда!       Гермиона не успела разозлиться ещё сильнее. И не смогла. Они ранили друг друга бездумно.       — Ты не должен... — её душа ныла и металась. — Не можешь...       Переворачивать всё и вся. Гнать и притягивать, изводя смертельно раненное сердце.       — Малфой, так нельзя!       — Скажи, что не хочешь меня.       Он почти погладил пальцами каштановые локоны, следующие за своей хозяйкой — в сторону и назад, неприятно дальше и дальше от него. «Да стой же ты!..» — Драко схватил Гермиону за запястье и притянул, стараясь не сорваться на крик:       — Скажи...       — Я уже это сделала. Вчера. Я устала.       Её веки сомкнулись, удерживая слёзы и прячась от любимого лица. Но не от дыхания, что топит в своей теплоте. Заполняет лёгкие. Каждую пору.       — Я вычеркнула тебя. Всё.       — Тогда что это? — Драко стянул тонкий джемпер с хрупкого плеча. — Почему это всё ещё здесь? — глаза наслаждались лиловыми отметинами. Кое-кто был совершенно уверен, что Грейнджер не свела их. — У тебя Малфой по всему телу!       Он прижал большим пальцем один отпечаток, напоминая о недавней близости болью.       — Даже внутри... — прошептал Драко. — Я у тебя внутри. И ты не можешь взять и прекратить это.... Вот так.       Гермиона вырвала плечо из тисков:       — Нет, — сухо и чёрство. — Я могу.       Она отследила отрицающий взгляд. Прямо на неё и за спину. Туда, где старая изношенная кровать.       — Нет, Малфой, я же сказала! — и вдруг: — Пожалуйста, нет...       Потому что близко. Потому что касается. И смотрит-смотрит-смотрит, обволакивая серым туманом.       — Пусти! — выдохнула она.       Но разве Малфой когда-нибудь слушал её? Слышал. Хоть когда-нибудь? Месяц назад, неделю, вчера...       Она потеряла равновесие, столкнувшись с его губами; и руками, скользящими по телу. Она потеряла слабое «Драко...», почувствовав прохладное покрывало.       И его. На себе.       Он целовал её. Пытался. А она отворачивала лицо и спорила:       — Ты обидел меня.       И что?       — А ты меня опоила.       Но в ответ громче некуда:       — Ты обидел меня! — и хватит меряться проступками.       — Я знаю, — тихо и ласково. — Знаю.       — Ты... обидел меня, — слабее, чем когда-либо прежде, пропитываясь его жаром и возбуждением. — Я не могу...       — Как Малфой я тебя слышу. Но как Драко... не верю, — рука оттянула ворот, обнажая тело.       — Перестань цепляться к словам. Хватит!       — Да пойми ты уже!.. — прикрикнул Драко и запнулся.       Только поцеловал в один из укусов. Мягко. Нежно. Очерчивая пальцами тонкую шею. Целуя там, где задел не только словом.       Всё ниже. И ниже — ближе к обиженному сердцу. Которое стучит так сильно! Так... красиво.       В его Гермионе и это красиво.       Драко целовал её губы, застывшие от упрямства. Но всё равно целовал, срывая его с них. Без отдачи и взаимного голода. Драко всё понимал...       Понимает.       И раздевает её с не меньшим упорством.       Гермиона ещё мечтает сбежать. Освободиться. Поэтому борется, пытается привстать и этим только помогает стянуть до колен тесные джинсы.       И ахает.       Замирает, почувствовав мягкие касания губ на своих бёдрах и огонь дыхания на обнажённой коже.       Нельзя же так!.. Нельзя. А тело слабеет...       Ведь его пальцы обводят напряжённый живот, оглаживают изгибы и тянут-тянут вниз полупрозрачное бельё.       Гермиона ловит момент, когда Драко склоняется и целует её стыдливость. Когда он едва заметно колется, задевая подбородком полусведённые ноги. Она, наверно, умрёт, если подумает ещё раз о...       Голова падает на подушку лишь от предвкушения.       Да будь же ты разумной!       И не разумной.       «Будь со мной», — почти шепчет Драко. Неслышно. Отчаянно. Касаясь Гермионы там, где так давно не касался...       Целые сутки.       Бережно, пальцами, он раскрывает, открывает её для себя — её женственность. Проводит языком. И хочет ещё... Эти губы нежнее нежного. Вкуснее запретного. Это вкус её наслаждения.       Его девочки.       Она, кажется, отпихивает его голову: нерешительно и томно, пытаясь помешать себе сдаться. Но он только прижимается сильнее, ласкает трепетнее. Может, в этом и мало умения, зато много искренности. Как и в её стоне...       Прерываемом его просьбой:       — Тише, тише...       Пусть будет только влажный шелест и мягкое скольжение, её чувства и его жажда, что толкает за грань...       ...нелюбви к Грейнджер.       И пусть.       Главное, Драко касается её желания, тающего на языке. И оно дрожит. Тянется. Подставляет себя под ласку. Молчит и вспыхивает собственным пульсом под шёлковыми движениями. Порочными лишь на самую малость.       Раздаётся треск ткани — это Гермиона разрывает застиранное покрывало цепкими пальцами.       Рви.       Рви всё.       Только не отталкивай. Пока он пробует самое сокровенное... Первым. Нескромно. Жадно. Но сначала...       «Кто-нибудь делал это для тебя?»       Что-то невинное. Банальное. Чувственное.       Драко выпрямляется, оглаживая стройную голень. Чуть приподнимает ногу и, нащупав молнию, медленно... молча... заботливо освобождает её от обуви.       Одну за другой.       Без капли сопротивления.       И наблюдает, как Гермиона, закрыв лицо руками, прячется от заботы настырной девчонкой. Вот зачем?!       Драко сдёргивает её джинсы вместе с бельём и отбрасывает в сторону. Разводит ноги и спускается по ним губами, не оставляя выбора.       И возвращая его.       Поэтому, застывая всего в дюйме от цели, смотрит на Гермиону с ожиданием.       И она понимает это. С полувздоха:       — Я хочу тебя, — бессмысленно. В эти минуты. И во все предыдущие тоже.       Слишком хочу. Слишком люблю.       Всё слишком.       И несдерживаемые, наглые ласки — особенно. Её мысли только там, где Он. Удовольствие там, где Он. Вся кровь там, где Он.       Их пальцы переплетаются вслед за желанием, таким интимным и объяснимым. Страсть не рождает запреты, она их рушит. Стон за стоном.       Гермиона чувствует, как Драко чуть приподнимает её за бёдра, лишь бы стать ещё ближе. Раскрыть ярче. Распять глубже. Испить стоны сполна. С каждым новым движением Гермиона теряет способность соображать — только ощущать, как его язык сливается с ней, стирая остатки стыда.       И тишины.       Гермиона разрывает хлипкую ткань, вымаливая:       — Драко... Иди... иди ко мне.       Молчи, гордость.       Он мне нужен.       Здесь и сейчас. Всё остальное подождёт. Пусть его губы заглушат признание — так Гермиона не выдаст себя. Для этого тоже слишком поздно. Для неё. Для него.       Не для них.       — Ну иди же...       — Ты там вся горишь, — шепчет Драко у самых губ, сбиваясь дыханием.       И он целует её. Яростно. Глубоко. Вкусно. Очень долго для него и совсем недолго для неё. Стаскивает через голову рубашку и целует снова, забываясь в родном аромате. Драко целует Гермиону мягче и невесомее, пока она приспускает брюки и притягивает его за плечи, с силой прихватывая кожу.       Наконец-то.       Она.       Вся.       Его.       Драко придаёт члену направление. Очень медленно входит, наблюдая, как от наслаждения Гермиона невольно прикрывает глаза, задерживает дыхание... И стонет-плачет-стонет.       «Не надо, что ты...» — ведь правила кончились. Целую вечность назад.       Драко полурычит:       — Смотри на меня. — «Я так хочу. Слушай меня. Чувствуй». — И не вздумай кусаться.       Она не отвечает, просто кивает, подчиняясь моменту. И смотрит с чистым безумием, выжигая на сердце раны. Но такие правильные, что сдохнуть не страшно. Это не кайф. Это за пределами слов.       Власть прекрасна. Для Драко — естественна. И она так похожа на Грейнджер.       На Гермиону.       Как же это сложно — видеть её глаза. Сложно и просто. Правильно и опасно. Страшно...       И страшно необходимо.       Она вытягивает из него с первым толчком:       — Моя, — телом к телу. — Абсолютно... — глаза в глаза, — ...моя, — до трепета ресниц.       Драко подчиняется и ей тоже. Такой смелой и слабой рядом с ним. Он никогда её не отпустит, даже если оттолкнёт. Даже если потеряет...       Он только не хочет её любить.       А сейчас ещё и останавливаться. Он толкается и, облокотившись, нечаянно прихватывает её разбросанные по подушке локоны. Припадает губами к вискам и втягивает дурманящий аромат. Драко уже не целует, лишь дышит урывками, ловя предвкушение. И влажный, тесный, нежный огонь — всю его глубину и алчность.       О-хре-неть.       Именно так, по слогам, разбросанным, словно мысли. Член не ломит — он пульсирует каждым миллиметром объятий.       Драко на мгновения замирает, сбивая напор. Не думать. Не слышать. Не чувствовать. Не сорваться.       Терпи.       Как?!       Гермиона даже пахнет стонами. Рвущими ожидание в клочья.       Снова толчок — такой же немыслимый. И чувствуешь её не только телом — удовольствием. Острым. Крепким. Самым-самым любимым.       Она целует его плечи, стискивая напряжённые руки. Затихает всё чаще и чаще. Вжимается бёдрами.       — Догоняй меня, — долетает до него еле слышно.       У них свой язык, подстёгивающий в движениях. Быстрее. Точнее. Размашистее.       Драко приподнимается на руках, лишь бы не пропустить...       Когда она, чуть сдвинув брови, задрожит — пока только ногами.       Как сейчас.       Приподнявшись над подушкой, приоткроет зовущие губы. Потом прогнётся, на мгновения втягивая собственный стон. Глубоко-глубоко...       Как сейчас.       Выгнется вся. Вся задрожит — душой и дыханием, стискивая тело ногами. Вспыхнет сдавленным криком, заполняя воздух собой. Раздирая непрочную ткань и пытаясь удержаться в сознании.       Само совершенство.       Драко замедляется, лишь бы продлить созерцание. Пусть наслаждается, сковывая оргазмом член.       Секунда за секундой.       Без счёта.       Гермиона затихает так чувственно, не спеша, жарко. Излучая особую магию, горящую только в ней. Его девочка тянется к его губам, утоляя нестихнувший голод.       И только тогда Драко возобновляет движения. Размеренно и жёстко, торопясь за ударами сердца. Целуя всего раз, он вбирает её красоту и ворует жидкое удовольствие, обволакивая слух бессвязными звуками.       От предчувствия Драко теряется в них. И в ни с чем не сравнимом трении. Он смешивает дыхание и взгляды. И, закрывая глаза, сам закрывается от Гермионы ожидаемо и неосознанно...       Кончая.       И кончая.       Наполняя её собой бережными, неровными толчками — неповторимыми шагами в иную близость.       И снова...       О-хре-неть.       Ведь Драко целует Гермиону с ощущением недосказанности. Целует её припухшие губы, шею и бешеный пульс под тонкой кожей. Утопая всем сущим в беспорядке мягких волос.       Он целует её так долго для них прежних. И так мало для них нынешних.       И пусть.       Пусть...

* * *

      Драко не хотелось вставать. Гермиона создана для того, чтобы он проводил на ней долгое-долгое время. Удобно устроившись между ног. На груди. Лёжа на коленях.       О-па. Это что он сейчас подумал?       Но секс был... Блин, он даже слов таких не знает. А знает он их немало! Включая неприличные. Только всё это совершенно не подходило.       Драко скатился на покрывало, слез с кровати и, натягивая штаны, нечаянно выдал свои далеко не невинные мысли:       — В следующий раз ты будешь голой. И сверху, — кажется, он сказал глупость. Зато это правда.       Он намеренно не смотрел, как Гермиона одевается, пялясь в ночной пейзаж за окном. И сглатывая её призрачный вкус, прислушивался к шороху одежды — тот заглушал предательский пульс.       Гулкий, как и несколько минут назад.       Драко избегал следить за ней, боясь, что Гермиона заметит, как сильно он хочет, чтобы она осталась. Не только на эту ночь. Ему не нужен повод побыть с ней, только — место.       Драко обернулся, лишь когда услышал лёгкий стук каблуков:       — Есть хочешь? — бросил он как бы между прочим, лаская прелестно растрёпанную Гермиону взглядом. Она торопилась, поправляя одежду.       — Я должна идти, — и попыталась пригладить непослушные волосы.       Драко улыбнулся: «Это бесполезно».       Приятная мелочь.       — Никуда твой Поттер не денется, — он напрягся: Гермиона даже не посмотрела на него, а поспешила схватить со стола свою палочку.       — Я хочу уйти, Малфой, — похоже, рубила с плеча.       «Хочу»?..       «Малфой»?..       Прощай, Драко — здравствуй, злость!       — Ты не можешь, — раздражённо настаивал он. — Мы же договорились!       — Я не часть сделки, — отчеканила какая-то иная Гермиона. Уж точно не его. Он потерял над ней власть. Зря они выбрались из постели. Ох, зря...       — Не дури, Грейнджер, — процедил он. — Не будь дурой! — он полыхал и обжигался собственным пламенем, невидимым и невыносимым.       — Я не хочу с тобой спорить, — она опять смотрела в глаза. Осмелела? — Я ухожу. Здесь ты в безопасности. Невилл с Ханной...       — Заткнись! — перебил Драко, опрокинув несчастный стул. — Что ты сейчас делаешь, вот скажи?!       Он дышал так тяжело, что Гермиона на миг решила, что вот-вот последуют принудительные меры.       — Я не могу остаться! — закричала она. — Просто не могу. Я не жалею, но... Малфой, секс — не способ улаживать проблемы. Мириться. Исправлять ошибки. Это не то!       Драко уже забыл про внутренних демонов, но они напомнили о себе с троекратной силой:       — А что — то? Твоя бредовая обида? С которой ты носишься, будто нянька с младенцем! — его голос скрипел. — Я знаю, чего ты хочешь, знаю... — он старался говорить тише: — Чего ты ждёшь... — дурацкие извинения. — Но я не умею этого говорить. Просто не умею. Чёрт тебя подери, Грейнджер, это всего лишь слово! Одно слово!       — Но оно необходимо, — сказала она тише, чем Драко, стремясь донести истину. — И даже без него ты не смотришь на меня после... — новая душевная боль ненадолго приклеила язык к нёбу. — Лишь бы не казаться слабым!       Он по-прежнему прячется от неё. Притягивает. Берёт. Отдаляется.       Гермиона столкнулась с личным боггартом, ведь Малфой будто сам ещё в повязке, особенно когда он…       …не в ней.       — И это всё, что ты сейчас поняла?       Драко отшвырнул свою палочку в дальний угол, за кресло, боясь пустить её в ход. Связать. Заколдовать. Заткнуть Грейнджер! Но только удержать...       Она уже стояла в камине, неприятно чужая, уродливая в своём необъяснимом упрямстве:       — Дело не только в слове, Драко. Даже зная, как мне это нужно, ты и не пытаешься его сказать. Одно слово, всего одно... Ради меня. Я и теперь не важнее твоих желаний.       Он едва успел приоткрыть рот, как Гермиона исчезла из виду изумрудным пятном.       Сбежала.       Как последняя дура!       И пусть.       Он отступал назад, отказываясь впускать боль. Та сначала стучала, а потом колотила в несуществующую дверь и издевалась:       «Я ведь предупреждала, что вернусь... Взгляни и мне в глаза, милый, — елейным воем и ядовитым криком: — Ты же идиот!»       Драко крушил мебель, добивая хлипкий стул подошвой ботинка: переламывая ножки, громя сиденье, отфутболивая спинку — точно над чугунной решёткой, в ускользающий образ беглянки.       От злости почти слезились глаза. От злости, да, от злости! И никак иначе. Потому что боль чёрным облаком просачивалась сквозь щели, проём, сквозь замочную скважину.       Драко беспорядочно искал новую «жертву»: запустил чернильницей в перекошенное кресло и зацепил поломанную кем-то ножку; схватил с каминной полки медную чашу с дымолётным порошком и швырнул в раскрошенные угли, поднимая пыль; вытащил из кармана монету и отрикошетил об стену, грубо матерясь.       Надавил на веки, матерясь снова и снова.       Окутанный злобным облаком, Драко не заметил, как неказистое перепачканное кресло в углу вытянулось. Обрело руки и ноги. Длинные волосы.       Девичье лицо...       Он почувствовал только холод, ударивший в затылок вместе с ледяной хваткой. Стылые пальцы сжали шею, притягивая намертво.       И Драко всё понял. За долю секунды.       Это Авада...       И Сколопендра.       Она затянула его в морозно-каменный плен, сдавливая с головы до ног. Кромешная тьма на мгновение залепила веки, по виску скатилась капля пота, а губы дрогнули вслед за сознанием.       Драко паниковал.       Мерзкий приступ тошноты скрутил горло, и стало тяжело дышать. А затем тень Реддла лишила слуха, заполняя воздух шипением: «Он никогда не ош-ш-шибается». И от этой суровой бесчеловечной правды связки сковало.       «Сделай что-нибудь!» — мелькнуло за шорами страха.       Но ноги не слушались, а руки превратились в изогнутые крючки, покрываясь колючим инеем. Кончик палочки упёрся в рёбра, и её хозяйка ничуть не заботилась о том, как сильно та вонзается в тело.       А потом вонзился ещё и стеклянный голос:       — Бежать бесполезно. Кричать тоже. Я позаботилась об этом, мистер Болван.       И теперь Драко почувствовал себя именно так:       Болван. Тупица. Полная немощь.       «Грёбаный надзор!» — из-за него он не проверил комнату. И из-за бесполезной, недоделанной армии Дамблдора тоже!       Где эта дрянь пряталась? Полузастывший мозг не желал мириться с происходящим, а самосохранение изворачивалось и диктовало свои правила.       Но и Сколопендра — свои. Она открыто развлекалась:       — Не дёргайся, малыш, ничего не выйдет. Если честно, я устала гоняться за тобой. Скользкая ты гадина, Малфой. Да и дружок твой меня подвёл. Неужели ты надеялся спастись? Ха-ха-ха, — цинично и по слогам. — Почему? Чем ты лучше других? Я на шаг впереди армии Поттера и его прихлебателей.       Гомерический смех вызвал вторую волну холода, цепями обернувшую стылую ловушку.       «Что это за магия такая?» — способность мыслить помогала Драко держаться в сознании. Или не помогала, и Сколопендра сама устанавливала планку, не желая потерять неблагодарного слушателя.       От ледяного дыхания защипало кожу.       — Решил со своей супер-подружкой меня переиграть? Весьма похвально, но ведь бесполезно, — палочка ещё сильнее вдавилась в рёбра, словно кол вогнали в тело. — Сама судьба, а значит, и правосудие на моей стороне. Да и ждать дальше было нельзя. Слежка преподнесла настоящий подарок, — шею лизнуло влажным остриём: ядовитая Сколопендра вульгарно прошлась по ней языком, — леденец Берти Боттс со вкусом Малфоя... Вот тебе и презаумная Грейнджер! Потеряв страх, она потеряла ещё и осторожность. Всё-таки я гениальна!       Ш-шара-ах.       Драко не был уверен, что расслышал верно — такой кричащей показалась вся правда. Он не ожидал, что упоминание о Гермионе сбросит тугие оковы:       — Повтори, — прохрипел он. Злость подогревала вены, борясь с холодом. Грейнджер водила его за нос?!       Маленькая лживая стерва.       — Что повторить? Что я гениальна или что ты полный осёл? — стеклянный голос перерос в противный звон. — Ты так аппетитно злишься... Сделай милость, порадуй девушку: р-разозлись сильней!       Он получил резкий пинок и выругался про себя: «Вот гнида!»       — Что, малыш, может, добавить?       Палочка поднялась по телу до самого горла, оставляя на одежде подпалины, а на коже — ожоги. Драко порадовался, что непослушные связки сомкнулись, не пропуская рёв.       — Вместо того, чтобы шляться по барам в поисках шлюх и трахаться с шизанутой спасительницей, прикупил бы совесть. Или выменял бы на собственный член! — огонь палочки погас, а звон в голосе перешёл в скрежет: — Ты должен гнить в тюрьме, Малфой. Год, два, три, десять... Но ты должен-должен-должен заплатить за всё! Твоё место не в Хогвартсе, а рядом с папашей! Он ведь сейчас в психушке, да? Так вот там с ним и встретишься! А там гляди — и сердобольная мамочка подтянется...       Драко передёрнуло даже под магией. Челюсти скрутило. Он не желал делать Сколопендре новых подарков, поэтому сдерживал гнев остатками воли. Но тёмная ловушка, кажется, трещала и лопалась, потому что вернулась способность нормально дышать и плеваться ядом:       — Ты трусливая тварь! — со всем отвращением, что бьётся в сознании. — Предпочитаешь нападать со спины или боишься взглянуть мне в лицо?       Вместо ответа та только ухмыльнулась и, не отпуская шеи, обошла Малфоя горделивой походкой, палочкой очерчивая на горле алую петлю. Вновь подступившее удушье сражалось с жаждой жизни и пока проигрывало.       Но главное — он увидел Её.       Драко застыл бы и без всякой магии:       «Так это... она?» — Грейнджер ему не поверит, когда он свалит на неё правду. Если будет вообще что вываливать!       Но он не хуже Поттера... И если по существу, он намного хуже Поттера! Драко искал хоть какие-то зацепки в объяснениях Реддла, пытаясь спасти собственную память. Но без палочки это отдавало слабоумием.       — Как видишь, я не боюсь. Так или иначе, мне пришлось бы это сделать, — и Сколопендра облизала шершавые губы.       Она с трудом сдерживалась. Беспомощный, нашпигованный ароматными эмоциями, Малфой был как пир в Рождество. Апогей нескольких месяцев охоты и лицемерия. Последняя черта.       Особенная черта.       От которой стынут обрывки милосердия:       — Уизли — это было легко. Грейнджер — приятно. Макгонагалл — забавно. Поттер — вку-усно. Белобрысая коза — весело. Но ты, Малфой, ты...       Палочка обвела шею, рассекла кожу и упёрлась в кадык. Сколопендра пригнулась к почти бесцветным губам и жадно втянула воздух:       Потрясающе.       Так потрясающе, что внутренняя магия крепнет в жилах, струится по иссечённым венам и растекается на языке слоистой патокой. От предвкушения, дребезжа, лопаются сосуды, а свет души меркнет и просится наружу солёной влагой.       — Твой гнев можно черпать ложкой. Не думала, что он пахнет так возбуждающе, — новый вдох вызвал новый голод, и хрустальная слеза, побежавшая по щеке, едва-едва царапнула лицо и полетела на пол. — Хотя сам ты воняешь неимоверно!       Сколопендра снова приблизилась к Малфою и, смакуя, втянула теплившуюся на задворках надежду. Ещё раз облизнула губы, обтёрла окровавленный кончик палочки о его обнажённую грудь и, опустив такой же кровожадный взгляд, насладилась картиной:       «Художественная роспись по нехудожественному телу», — от которой обостряются десятки чувств, запертых то тут, то там бесценным кладом.       Драко, кажется, вспотел, когда Сколопендра уставилась на него розовыми, с красной паутиной белками.       Смерть подкралась неуловимым предчувствием.       Драко ярко ощутил, как колотится в груди его жизнь. Услышал, как та вопит и плачет, выпрашивая у безобразной старухи последние мгновения. Она брыкается, замирает и спорит с неизбежностью, пока...       ...пустые губы Сколопендры не прижимаются к его губам, уничтожая остатки сопротивления. Стирают врождённое тепло и вселенскую тоску, превращая их в прах.       Стирают прежнего Драко...       Но не сознание.       Иссохшиеся губы не двигаются и не отпускают, пальцы душат и душат, а Драко ждёт и ждёт бесконечную боль... Но она не приходит. В голове жутко гудит, путается, извивается... Как и изуродованная метка на левом предплечье. Но каждая секунда реальности крепко держится в памяти.       Сколопендра почти бездушно оторвалась от своей жертвы и обнажила изъеденные лютым холодом губы Драко, оставив на них запёкшиеся трещинки. Чуть откинув назад голову и прикрыв глаза, она застонала и приправила особый момент извращённой фразой:       — Дементор меня возьми... Я чуть не кончила, — и растянулась в дикой улыбке, оценивая свою работу: — Так красиво ещё никогда не получалось. Расту!       — Да ты больная сука! — выплюнул Драко, от брезгливости покрываясь густыми мурашками. Незримые цепи с груди спали, но руки и ноги давно онемели, превратившись в мраморные столбы.       А сердце... Сердце ликовало, что всё ещё стучит.       Но вместе с тем рождалось недоумение: он не лишился воспоминаний. Неужели ничего не вышло? Почему?! Эх, он бы сейчас с удовольствием показал Сколопендре средний палец! Если бы мог. Довольное собой сознание корчилось и чуточку злорадствовало.       «Выкуси, ш...» — Драко не успел закончить мысль, как раздалась фальшивая благодарность:       — За суку — спасибо!       Сколопендра вдруг изменилась в лице. Сменила эйфорию на гнев, и потрескавшиеся губы ещё яростнее прижались к губам Малфоя, вызывая физическую боль и тыкая в мозг тупыми иглами. И, похоже, высасывала из крови весь кислород с каждым тающим ударом сердца. Капля за каплей из сознания через свежую рану просачивалась злость — какие-то жалкие остатки, которые он, бунтующая жертва, изо всех сил пытался удержать.       Сколопендра вновь отстранилась, с растерянным видом тряхнула головой, и Драко, наконец, судорожно втянул воздух. Торопливо сглотнул ускользающую жизнь и закашлялся, усмиряя набежавшие от удушья слёзы.       Сколопендра принюхалась к нему полусытым хищником, и её глаза приобрели прежний оттенок.       — Вот теперь всё, — она отпустила шею, пренебрежительно похлопала Малфоя по щеке и обтёрла рукавом губы, — за небольшим исключением. Что ты за скотинка такая?.. — в замешательстве она ткнула концом палочки в бледный, натуженный лоб. — Почему ты даже не отключился?       Но париться этим — ноль желания.       — Из вредности, малыш! — Драко скривился.       — Глупо, наверное, спрашивать, что я сейчас сделала, — Сколопендра прищурилась, — ты и сам это помнишь.       Потому что не вышло взглянуть на себя со стороны, полюбоваться своим величием и силой, а сейчас ещё и отражением грядущей мести.       — Испорченная ты свинья, Малфой! А теперь ещё и попользованная!       Драко лишь огрызнулся:       — Я вырежу «свинья» у тебя на лбу! Голыми руками, — только вышло мягко. Слабо. Мелко. Скорее по инерции, чем искренне.       Нечто, и отдалённо не напоминающее девушку, вызывало животное отвращение, а теплившаяся вдалеке свобода придавала сил.       — А будет чем? — она с сомнением пожала плечами и с нескрываемым удовольствием собственноручно сломала ему палец.       Драко взвыл и выругался.       — Не ной, Малфой! У тебя ещё целых девять. Справишься. Да, всё пошло немного не по плану, но у меня всегда есть запасной. И кто, как не ты, гадёныш, должен знать, что быть плохой приятно... А очень плохой — очень-очень-очень приятно.       Она магией приманила к себе заколдованный сикль.       — Эх, Грейнджер, ну никакой фантазии... — Сколопендра издевательски помаячила монетой перед носом Драко и перекинула через плечо. — Ой... Уронила.       «Вот дрянь!..» — мысленно процедил он. И опять слабо. Непозволительно ласково для неё.       Она развернула к себе руку Драко и ткнула пальцем в тёмную метку. Очертила её с мёртвыми глазами и, врезаясь ногтями с откровенной жестокостью, разодрала кожу.       В этот раз Драко стерпел боль. Он не узнавал в Сколопендре не столько однокурсницу, сколько безобидную, почти незаметную девушку и уверенную защитницу замка.       Не узнавал совсем.       И не представлял, что его ждёт. Но рассудок подсказывал, что за стойкую память придётся заплатить.       Очень дорого...       Сейчас цена написана у Сколопендры на лице — кровь.       И боль.       Много-много боли.       Понемногу освободившись от ледяного капкана, Малфой рухнул на пол на бесполезных ногах, отгоняя беспамятство.       Злобное нечто наставило палочку, обнажило зубы, и только слепой не заметил бы жажду расправы. Где бы сейчас ни была тётка, перед глазами стояло её подобие. Внутренне — по меньшей мере.       — Я не убивал твою мать, — интуитивно вырвалось у Драко, лежащего на полу деревянной куклой. — Это был не я! — голос невольно сорвался.       Драко пытался спасти себя, но он явно надавил на больное, и торжествующее лицо Сколопендры сменилось мученической маской:       — Говорят, твои дружки здорово поиздевались над ней, прежде чем убить.       — Это неправда! — бросил он в попытке выиграть время и обрести контроль над собственным телом.       — А ты там был? Бы-ыл? — ожесточённые губы дрогнули, а глаза сверкнули такой темнотой, что в самой глубине зрачков Драко почудилась неестественно чёрная тень. — А ты понимал, что вина моей матери только в том, что она дала жизнь волшебнице? Понимал?!       — Меня не было там. Меня там не было! — отчаянно оправдывался он.       — Но кто-то должен мне ответить за её смерть. За многие-многие смерти, Малфой, — палочка нацелилась в его лицо. Ни минуты колебаний, ни капли сомнений, и зверь внутри уже выпустил клыки. — Каждый из вас мне ответит! И пока ты не сдох, запомни — каждый!       — Тебя ждёт Азкабан. И дементоры.       Жизнь трепетала в груди раненой птицей. Драко не мог сказать «дементоры» без опустошительного страха. И уже казалось, грязный балахон витал в радужке смотрящих на него глаз.       Неожиданно Сколопендра истерически захохотала, раздирая металлическим скрипом слух:       — Ты считаешь, я их боюсь? Да эта дерьмовая комната противнее Азкабана! И не угрожай мне, мерзавец! Плачь. Проси. Ной. Что ты там ещё умеешь? И, может, тогда я буду благосклонной!       — Катись к чёрту, шлюха! — единственное оскорбление, что пришло в голову под прицелом волшебной палочки.       Сколопендра отступила назад и засучила рукава:       — Посмотрим, как долго продержишься ты, — и грянула зелёная вспышка.       «Только бы не кричать», — последнее, что подумал Драко, прежде чем боль вытеснила...       ...всё.       Но не сознание.

* * *

      Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог пошевелиться.       Хотя бы просто сморгнуть боль.       Древний, местами облупленный потолок проел дыру в мозгу каждой своей уродливой трещиной. Конечности отказывались слушаться. Они стали похожи на бесполезные обрубки, растущие от тела. Колени и ступни весили, должно быть, тысячи фунтов, а руки превратились в отмороженные сучки.       Драко не мог сказать ни слова, сглатывая собственную кровь. Он и без того непомерно долго боролся за жизнь и, сдерживая крики, кажется, разучился говорить.       Неужели он сдохнет на этом грязном полу в полном одиночестве?       Зачарованный сикль валялся совсем рядом, у самого лица, дразня своей недоступностью. Скрюченные пальцы сжимали какой-то кусок пергамента, который паршивка сунула будто подачку, скалясь противно ровными зубами.       Значит, это важно.       И искупать его, вслед за собой, в луже чистой крови — потерять шанс сделать хоть что-то...       Небесполезное.       Драко с трудом пошевелил головой, повернул её и сплюнул вязкую багровую пену.       Раз эта подлая тварь не убила его, Драко тоже не собирается делать ей подарки. Он ведь не лишился сознания. И желания распять мерзкую тварь тоже!       Не лишился памяти.       Он знает Имя.       Он выгрызет его на полу из ненависти!       Если не сдохнет раньше.       Силы покидали Драко. Веки становились свинцовыми. Он уже не чувствовал сердца: оно не пульсировало ни в ранах, ни в висках. Он даже заплакать не мог, не причиняя себе ещё большую боль. Его слёзы расползались по полу драгоценной влагой, смешанной с чистой кровью.       Страшно. Дико страшно... умереть. Вот так.       Одно усилие. Только одно. Последнее.       Драко опять повернул голову, чуть приподнял непослушные плечи и, вытянув шею, кончиком носа потёр волшебную монету, надеясь, что это сработает.       Должно!..       Он не услышал хлопка. Или чего-то ещё... Совсем. И едва-едва разглядел туманный силуэт на фоне серо-жёлтого потолка.       Но почувствовал её аромат.       Так пахла только его Гермиона.       — Драко... Господи, Драко... — он не видел, но слышал — она плакала. И даже не мог сказать, как он ненавидит её треклятые слёзы! — Всё будет хорошо. Я помогу...       Как? Аппарировать с ним сейчас — это всё равно что убить. И солёный запах, витающий в воздухе, давал ясно понять, как много крови он потерял.       Скоро он и себя потеряет.       Драко не знал, почему его губы вдруг задвигались, но услышал собственный голос:       — П-прос-ти, — за слабость и за ошибку.       За боль.       — Не говори ничего. Потерпи. Я помогу... — хотя палочка дрожала даже в умелых руках.       Заклинание не помогало, и Гермиона перебирала в памяти труды по колдомедицине. Она пыталась докричаться до него:       — Не смей! Не смей бросать меня сейчас, Драко Малфой! Я... я...       Гермиона, почти растеряв голос, не удержала:       — ...люблю тебя.       Но он её уже не слышал. Его глаза закрылись, и грудь почти перестала вздыматься. Пальцы выронили какой-то кусок пергамента...       И Гермиона подхватила его. Не собираясь открывать, она застонала:       — Помогите... Кто-нибудь, — водя дрожащими пальцами по обездвиженному телу, она старалась запечатать раны любящими прикосновениями.       Целуя ещё тёплые губы.       Она поняла, что боль накрывает её, словно железным покрывалом, до того, как закричала.       Истошно. Нечеловечески. Воя.       Больно. Больно. Больно.       __________________________       * ...пусть Бог Вас сохранит от ревности, оно чудовище с зелёными глазами, с насмешкой ядовитою над тем, что пищею ей служит. У. Шекспир       ** Автор читал «Гарри Поттер и Дары смерти» и помнит: Гарри ждал, что Волдеморт вот-вот трансгрессирует, но мне нравится мысль о неком заблуждении, и не всё было доступно Тёмному Лорду, при этом защита касалась аппарации в замок, но не на прилегающую территорию. Поэтому и Снейп, и маловоспитанные егеря аппарировали поблизости, а Добби — исключение, чем особенно ценен. Поскольку из-за видений о Реддле чёткой картинки бегства из Мэнора в книге нет, я придерживаюсь варианта из фильма, где не только Гарри, но и Рон с Гермионой ухватились за Добби, что и определило удачное приземление. И это исключительно моя фантазия.