Склеивая осколки

Принять решение легче, если у вас нет выбора. Нарасимха Рао

      Тик-так. Тик-так. Тик... так...       С этим размеренным звуком иссякало терпение Драко, а вместе с ним и время. Он восседал за столом в кабинете, вытянув ноги, и, откинув голову, старался очистить мозг от всего лишнего. Включая сомнения.       Ждать, ждать, ждать... — по своей природе отдавало бездействием, а ждать армию полудурков — ещё и отчаянием. Смех!..       И грех.       С нотками добродетели.       Потому что для Драко ждать Грейнджер, ждать больше других, с надменным трепетом и надеждой, походило на сердечную слабость. На колкую, волнующую, неустанную уязвимость перед вздорной девушкой с магловским именем.       А такое Малфоям не пристало.       Но эта слабость, если подумать, вполне объяснялась детской завистью, выросшей вместе с ним. Да, он завидовал Грейнджер. Чаще чем следовало. Потому вся боль Драко казалась ему заслуженной, а их близость — законной.       Бесспорно, после Аббот он изменился. Но не во всём. Не настолько. И он, как мальчишка у озера, ждал Грейнджер... Отчего радость смешивалась с грустью в адских пропорциях, в груди что-то повторяло вслед за ходиками, и малфоевские принципы намекали, что пора уже смириться.       Он потёр пальцами веки.       «Скатился...»       С некоторых пор одиночество его тяготило. Вот и сейчас оно першило в горле, ныло в животе и сдавливало виски напоминанием о промозглой тюрьме. Дёргало за поджилки тесными стенами, затхлым воздухом, сальной решёткой, тошнотворным запахом и лязгом цепей, навсегда заразив сознание опустошительным страхом. Там, в пустой и безродной камере, ни одно лишнее слово не долетало до ушей ни днём, ни ночью. Каменная ловушка стала для Драко временным домом, а по сути — унизительной клеткой, где за каждое свидание приходилось платить, иногда — просить о нём, а ещё чаще — выпрашивать.       Драко растирал безымянный палец правой руки: когда-то на нём красовался старинный перстень... Только час, проведённый с отцом, того стоил. Эту жертву легко принять.       Но не потребность в Грейнджер.       Оставить её у себя было ошибкой. Пятой? Двадцать пятой? Драко уже сбился со счёта. Однажды он может привыкнуть к Грейнджер, и та потеряет свою силу, порочность и притягательность. Но рядом с ней приятно забыть об одиночестве. Обладать призрачной властью. Можно не тяготиться ложью, а наслаждаться ей. Рядом с бесстрашной девушкой стыдно бояться...       Драко хмыкнул.       Прошлая ночь, измотавшая в дым... смазанный день, согретый сном Грейнджер... и этот хмурый, полный неизвестности вечер превратили долгие часы в персональное испытание. Где Малфой почти исчезал — оставался только скелет. Определённо, Сколопендра знала, что делала. Отсутствие злости лишило его сладких праведных искр, перевернуло и вывернуло, вызывая неприятную слабость, но и отрезвляло рассудок.       Сейчас — самое то.       Азкабан не потерпит ошибок.       И тут камин вспыхнул.       Драко невольно подался вперёд: Грейнджер вернулась одна. Точнее, явилась одна в изумрудном зареве пламени, украсив отблеском тёмные шторы, и обронила негромкое:       — Гарри нет?       Триумф очевидности.       Как будто на Поттере свет клином сошёлся!       Драко невнятно рыкнул, отогнал очевидный вопрос «Какого хрена?», бросил мимолётный взгляд на часы и откинулся обратно на спинку кресла:       — А ты не видишь?.. Мы с твоим подпевалой в прятки играем, я вожу.       Выпад, сдобренный сарказмом, но не особо-то волновал. Потому как ни Поттера, ни одного рыжего, ни траволюба на горизонте не наблюдалось. Как сговорились!       А Грейнджер всепонимающе молчала.       Драко сцепил пальцы, и костяшки хрустнули.       «Гордишься собой?» — мелькнуло в его башке завистливой вспышкой.       Мисс Я-вижу-тебя-насквозь подчёркнуто не замечала любые наезды на друзей, словно оберегала. Но Драко нравилось думать, что она так спешила вернуться в Мэнор, что предпочла его общество их мышиной возне.       Малфой следил за Грейнджер, с нескрываемым интересом изучающей многочисленные книжные полки. То, как она водила пальцами по корешкам изданий, забавно приподнимала брови, беззвучно, сама не замечая, двигала губами, вчитываясь в названия, действовало как-то успокаивающе. Казалось, она мечтала добраться до древних страниц сильнее, чем о чём-либо на свете. На мгновение Драко даже подумал, что успел соскучиться по её любопытной голове. Она, полная, наверное, сотней мыслей и гриффиндорских тараканов, вносила в предстоящее безумие частицу привычного прошлого.       Нет в этом мире ничего более постоянного, чем Грейнджер и её тяга к знаниям.       То, что, в отличие от своих дружков, мисс Я-очень-хочу-всё-это-прочитать отличалась избранной пунктуальностью, совсем не удивляло. Но время шло, злополучная армия Дамблдора задерживалась, а занятия и прочая ерунда неумолимо маячили на горизонте. Пройдёт сорок восемь часов — и штурмовать Азкабан придётся, воюя ещё и с уставом Хогвартса.       — Они скоро будут, — словно почувствовав недовольство, произнесла Гермиона и, не устояв перед искушением (вот она — страсть в квадрате!), потянула на себя первое издание «Как превзойти Тёмные искусства». Драко еле сдержался, чтобы шутливо не шикнуть за такую бесцеремонность. — Джинни приведёт их, она обещала. А если Джинни что-то обещала... — Гермиона многозначительно повысила тон, — уж будь уверен.       И что это значит?       Неприятное подозрение закралось к Драко, и он, забыв о маленькой провинности, наклонился вперёд, складывая руки на столешницу:       — В каком плане «приведёт»? — он сдвинул брови. — Что, твои олухи отказались?       По спине пробежал отвратительный холодок: «Армия козлов!» С другой стороны, внешнее спокойствие Грейнджер, да и само её присутствие говорили об ином: встреча состоится.       — Я просто их не застала, только Невилла, — пояснила Гермиона, удобно устраиваясь на кушетке с книгой в руках. — Гарри с Роном решили навестить Хагрида.       А что ж не Министра магии?!       — Пару дней они не могли подождать? — елейно-издевательски протянул Драко, опершись ладонями о край стола.       Было же ясно сказано, ему нужны все! Сегодня же. Без разговоров.       Только в их команде нет главных.       Гермиона всячески игнорировала приказные нотки Малфоя:       — Жди, — она бегала глазами по строчкам, успевая и улавливать смысл, и поддерживать беседу: — Я сказала Джинни, что это важно, и, значит, они придут. Обсудим твою нездоровую идею, поищем варианты, набросаем план...       Гермиона осторожно, оберегая столетний текст, перевернула страницу, и сообщила:       — Обдумаем пророчество.       Неприятные открытия продолжались. Драко готов был поклясться, что мысленно укусил Грейнджер — за своенравие.       — Так ты не сказала про Азкабан?       Как же на неё не хватало злости!       — Скажу, — Гермиона даже не оторвалась от чтения. — Но сейчас важнее пророчество.       — Да неужели?!       Драко вскочил с места, с шумом отпихивая кресло. Столь ненавистные симптомы всезнайства вызывали одно желание: проверить её голову. Вдруг уже свихнулась.       — Значит, по мнению мисс Грейнджер, россказни неизвестного пророка важнее логики?       Гермиона подняла глаза:       — Когда как, — она мерно постукивала пальцами по странице. — А мистеру Малфою следует уяснить, что в данном случае логика мисс Грейнджер не имеет никакого значения. Достаточно того, что россказням неизвестного пророка верят дементоры, и только эта вера вынудила их охотиться за Особенными, а не вера мистера Малфоя или кого-либо ещё.       Отчитала как школьника. «Что она себе позволяет!» — его губы скривились.       Гермиона старалась не замечать кислой гримасы: «Господи, почему же с тобой так сложно...» Теперь — вдвойне. Не в состоянии выпустить гнев, Малфой превращался в изъеденное презрением существо, спорить с которым чревато тяжкими последствиями:       — У любой проблемы есть не одно решение, — настаивала Гермиона. — По-моему, стоит поискать альтернативу.       — Какую альтернативу? Книжки почитать? — он подбирал выражение помягче: — Заучка!       Она непринуждённо приподняла брови:       — Твоя, между прочим.       Разоружила за миг.       Драко издал тихий смешок: как она его! Но собственнические аспекты сейчас не обсуждаются.       Он надвигался на Грейнджер с видом профессора Снейпа:       — Забудь о пророчестве, — Драко вырвал из её рук раритетное издание. — Каждой безмозглой курице понятно, что эмоции вернёт лишь тот, кто украл. Каждой! Но не Гре-ейнджер. Тебе, в принципе, нравится со мной спорить, или как?       Гермиона заметила, каким шальным огнём светился серый взгляд при мысли о спасении, только жгучее желание ничего не меняло:       — С этим я не спорю, Аббот почему-то наделена нужной магией, но повторяю: мы должны разобраться с пророчеством. И чем быстрее, тем лучше.       — Тебе мозг не жмёт? — Драко постучал пальцем по виску. — Потому что ты зациклилась на пророчестве. Я не дементор, мне начхать на Особенных! — ненависть к воровке туго сжала его в объятиях. — И пусть Аббот одна из них, пусть её подлая душонка неуязвима, она использовала меня-я!       Это опускало Малфоя до продажной шлюхи. Он не чистокровный маг, он — дешёвый товар, обесцененный тварями в чёрных балахонах.       — Ты здесь не один жертва! — вспылила Гермиона, сбиваясь в предположениях. — Сколопендра выбрала нас, она изменила нас, но я должна разобраться, зачем. Почему Гарри? Почему я? Почему, чёрт возьми, не Невилл?       Тик-так-тик-так...       Время будто капало на мозги, и Драко трясло. Не явно, но вполне ощутимо. Приходилось напрягать челюсти, чтобы не выдать навалившийся страх, отчего голос звучал искусственно:       — Это не главное, Грейнджер. После уплаты семи галлеонов мы ничего не сможем исправить. Слышишь, ничего... — и от этого «ничего» кровь стыла в жилах. — Может, мы уже опоздали!       — Не думаю.       Гермиона искала ответы, отвергала, снова искала и, глядя на Драко, видела лишь одержимость собственной затеей.       — И это твои аргументы? «Не думаю»? — он усмехнулся.       — А иначе всё бессмысленно, — Гермиона вздохнула. — Особенно Азкабан.       Она попыталась взять Малфоя за руку, но тот отбрыкнулся. Обидно, что его не слышат?       Но Гермиона верила в то, что говорила:       — Чем бы ни запугали Аббот, плата предполагает факт, что после этого дементоры оставят её в покое. Надолго ли?..       — Тебе так важно, что будет потом? — Драко разочарованно развёл руками.       — Мне всё важно. Я понимаю, что время работает против нас, но Азкабан не Гринготтс! У нас нет плана тюрьмы, мы не знаем, где держат Аббот, мы уязвимы: Гарри не способен вызвать Патронуса, ты — тоже. Или это не так? — Гермионе откровенно не верилось.       Драко качал головой и почти оправдывался:       — Многие Пожиратели избегали создавать Патронуса. И не потому, что это сложно, — он постукивал ногой по полу, перед тем как выдать некий секрет: — Они боялись.       Как и сам Драко.       — Я знаю, — кивнула Гермиона. — Он может напасть на своего создателя, я читала. Когда тёмный маг Разидиан произнёс заклинание, из его палочки посыпались личинки, облепили его и уничтожили.       — Ты ходячий справочник, Грейнджер, — желчно протянул Драко. — Не надоело так жить?       Гермиона предпочла не отвечать на этот вопрос:       — Но ведь ты больше не Пожиратель! — и никогда им не был, что бы ни утверждал суд. — И раз в Аврорате нет отметок о твоём Патронусе, не хочешь попробовать?       — Нет! — это нарушает все планы. Его планы. — И учти, тебе тоже не стоит прибегать к Патронусу.       — Это ещё почему? — она не в бегах, она ничем не рискует. — Ты знаешь другой способ защититься от дементоров?       Гермиона напряглась. Даже если б Волдеморт знал сотню приёмов, он не открыл бы Малфою и одного.       — Снейп знал, — доложил он. — И умел.       Снейп много чего умел, включая Патронуса. И Гермионе это известно. Только Снейп не трус, он не тёмный маг, и он мёртв.       — Гениально! Берём его с собой, — сыронизировала она. — Он всех нас защитит!       Очаровательная язва.       И не тупая — пользы от этой информации немного. Но чёрта с два Драко сдастся:       — Специально для недальновидных особ сообщаю, что моя тётка владела окклюменцией не хуже Снейпа. При долгом контакте дементоры высасывают из волшебника магию. Всю. До капли. А Белла провела много лет в Азкабане, не потеряв и крупицы магических сил! — рассудок, может быть, но не магию. — И благодаря ей я тоже кое-что умею...       Гермионе определённо нравился его настрой, но:       — Не будь столь самонадеян! Дементоры не люди, это иной уровень окклюменции. Абсолютно иной! Они благосклонны к тёмным магам, если хотят, но не более. Дементоры не просто питаются воспоминаниями, они могут свести этим с ума, вспомни отца! — ткнуть Люциусом жестоко, но необходимо.       — Я не отец, — отчеканил Драко, покрываясь мелкой, рассыпчатой дрожью. — И я не безоружен.       — До какой степени? Чары невидимости от них не спасают, — Гермиона указала на книгу, что так крепко сжимал в руках Малфой, намекая на способ доказать свою правоту, — потому что они способны улавливать человеческий страх, как маяк. И при таком раскладе лететь в Азкабан?       Малфой не сомневался:       — Да.       Страх застыл, Драко это почувствовал. Страх уже не бил о рёбра, а ждал, потому что подумав — решайся, а решившись — не думай.       В остекленевшем взгляде Гермиона уловила самое главное:       — Если ты сейчас скажешь, что не боишься — ты солжёшь.       «Ты не я», — промелькнуло в мыслях само собой.       Зря она так.       Ох, зря...       Она вытащила из норы раненого зверя. Обнажила всё, что металось в груди Драко при упоминании о дементорах. Ткнула его в ахиллесову пяту. Опять.       Вконец осмелела!       Как истинная гриффиндорка, она плавала в своих иллюзиях, теряя из виду очевидные вещи. И это уже надоело!       Драко отбросил книгу на кушетку и упёрся руками в спинку по обе стороны от Грейнджер. Он медленно склонился к её лицу, перейдя на прохладный шёпот:       — Наслаждаешься всем этим, да? — перевёл взгляд от глаз к губам, изучающе и дерзко.       — Что ты?.. — она не договорила. Не смогла. Поймала тёплое обрывочное дыхание и стиснула руками край сиденья, безропотно обронив: — Чем?       — Своим я, — Драко отвёл от её лица непослушные пряди, не касаясь бархатной кожи. — Зрачки не расширены, губы не бледные, сердце колотится, но не дрожит... Нравится быть лучше меня? Лучше всех.       — Я не... — начала Гермиона, но Драко приложил палец к её губам.       Единственное, что всегда подавляет страхи — власть. Власть над той, кто мнит себя сильнее его, отнимает уверенность, убивает фактами ожидания:       — Тссс-с... — его палец скользил по нижней губе едва-едва, снова и снова, заставив рот приоткрыться. — Приятно не бояться того, что я могу сделать с тобой?       Драко оборвал ласку и склонился к уху:       — Приятно ждать того, что я могу с тобой сделать? — он любовался порханием ресниц над карей глубиной и дышал бесстрашной, но слабой, жадной до нового Грейнджер. — Не попросив, — Драко заводило само слово: — Заставив.       Воздух вокруг стал горячим — Гермионе так показалось. Он опалил кожу, видимую и невидимую серым говорящим глазам. Странная, сладкая неизвестность этой стороны Малфоя и собственного я растягивала рамки приличия. Воображение преобразило его голос до сцен чувственной мести.       — Рискни, — с вызовом и надеждой произнесла Гермиона, не представляя, как отзовётся тело на эту игру.       А оно уже таяло, запело, затосковало по принципам, которые рушатся под натиском его губ, требующих:       — Запри камин.       Драко выпрямился и потянулся к брюкам, Гермиона — к палочке, ругая себя за распутные мысли. Ругая и поддаваясь.       Всего секунда — и он застыл, так и не расстегнув пуговицу:       — Не дождёшься, — Драко огладил пояс, поправляя рубашку, и утешительно, совсем ненадолго прижался губами к губам. — Как видишь, твоё превосходство относительно.       Он победил.       «Сукин сын!» — Гермиона не верила, что такое вообще сорвалось, пусть не слышно, но искренне.       Желание схлынуло, разочарование окружило, а досада поглотила оскорбление. Гермиона купилась на блеф наивной девчонкой!       — Там, — Драко ткнул пальцем в её грудь, — достаточно пищи для дементоров.       Он прав.       Прав.       Хотя бы потому, что сексу сейчас не место. Довольный собой, он молча сдерживал ликование. Секунды три:       — И нам придётся лететь в Азкабан, — он решил надавить: — Иначе козлик-Уизлик отправится в Мунго первым же поездом.       — С каких пор ты за него переживаешь?       Гермиона, наконец, успокоила дыхание. Малфой пользовался её нездоровой одержимостью как оружием. Молодец!       И подлец.       — Чем дольше мы ничего не делаем, — убеждал Драко, — тем больше вероятность не успеть. Тюремщики не образец бдительности!       Достаточно вспомнить, что стало с отцом.       — При первой же возможности, — не сомневался Драко, — дементоры вытащат из Аббот что хотели: «галлеоны», радости, душу... Или её как раз и нельзя? Зато эмоции — можно. Они высосут их своей мерзкой дырой... — другой способ представить сложно. — И одному Мерлину известно, что затребуют потом. Они не умеют останавливаться, поэтому мы должны украсть Сколопендру прямо из-под их несуществующего носа!       — Допустим, — согласилась Гермиона, — и что это нам даст?       — Что? — Драко негодовал. — Как минимум удовлетворение!       — Ну притащим мы Аббот в Мэнор, правда, неизвестно как, ну потребуем всё вернуть, если она не заморозит всех до смерти, и что? Сколопендра нас послушается? У тебя есть способ её заставить?       Гермиона напряглась, некрасивые подозрения поползли червоточиной: непростительное?       — Почему нет? — Драко задрал рукав, обнажив руну: — Есть даже повод.       — Плюнешь на Надзор и подвергнешь её Империо? — Гермиона вскочила с рекамье: слишком это опрометчиво для Малфоя. И слишком понятно. — А сработает?.. Вряд ли одно преступление можно исправить другим.       — Я хотя бы попробую.       Сколопендра не могущественнее Реддла.       — Я не дам тебе свою палочку, — словно прочитав мысли, отрезала Гермиона. — И не надейся.       — Ты — да. — Драко ухмыльнулся: — Но не Уизел.       Гермиона внутренне взвыла. Удивительно, как Драко чувствовал состояние Рона: лишённый совести, перегруженный злобой, в нескольких шагах от безумия он мог пойти на многое. Не ради себя — ради друзей. Тем более руками Малфоя.       Осталось достучаться до разума последнего:       — Драко, подумай... Взвесь всё ещё раз. Эти семь галлеонов дементорам не особо-то нужны. Всего соблазнительней для них — радость, а любой вкус можно оценить лишь в сравнении, чувствуя остальные шесть. Человеческий гнев, страх, печаль — что там ещё! — да и мы сами без наших душ уже не приманка. Тусклое дополнение к тому, что манит и кормит. Аббот полна эмоциями сверх всякой меры, но по сути дементоры готовы насладиться лишь её радостью. И радостью Гарри.       «Так вот что не так с героем», — теперь Драко всё понял. И не слишком позавидовал Поттеру — вот кому жизнь кажется полным дерьмом.       А Гермиона задала измучивший её вопрос:       — Разве не странно требовать бесполезный хлам? Зачем?       Затем.       Однако перед угрозой безумия ответы не помешают. Драко сжал руку в кулак, ощущая, как болезненно стягивает кожу пунцовый шрам. «Умна до отвращения», — согласиться с Грейнджер было нелегко, но пришлось.       Драко протянул ей книгу:       — Глава о дементорах — страница сто семьдесят шесть.       — А о Патронусах? — «жадничала» Гермиона. — Твоё издание, по-моему, полнее, — она, вдохновлённая, кинулась перелистывать страницы и не умолкала: — Почему дементоры были так обеспокоены пророчеством, что хотели истребить всех Особенных руками Волдеморта? Неужели их так заботил и заботит факт абсолютного всесилия?       — Там где абсолютная сила, там и абсолютная власть, — для слизеринца это почти аксиома.       — А она им нужна? Дементорам нужна власть, а не пища? — о Мерлин, как много она ещё не знает о волшебном мире!       — Они не так примитивны, как кажется. Не исключено, что они хотят, чтобы мы так думали. Но они ментально общаются, а речь не свойственна низшим созданиям. Они имеют иерархию, то есть лидеров, и собственные стремления, — Драко почему-то вспомнил о Реддле и прибавил: — Без примеси жалости.       Гермиона задумчиво свела брови. Безусловно, есть то, о чём в книгах не пишут, а передают из поколения в поколения, обогащая знаниями свой род и защищая его от дементоров по мере возможностей. А её беспомощность, глупость, недогадливость, снова глупость, одержимость, вновь треклятая глупость и такая же беспомощность могут стоить очень дорого: Рону, Гарри, Луне, Драко... И это персональный боггарт Гермионы Грейнджер, даже если она не способна его воссоздать.       Её демон в драном балахоне.       Она впервые очень ясно почувствовала себя больной: суставы заломило, в глазах раздвоилось, а в затылок ударила нестерпимая, гложущая, бескрайняя жажда жить там, где нет тайн и загадок. Погрузиться в вечное забытьё. Сквозь гул, наводняющий сознание, долетел взволнованный голос Драко:       — Грейнджер, что с тобой?       Она отмахнулась, словно предчувствия и не было:       — Повтори.       Драко прищурился, изучая побледневшее лицо:       — Слепые и глухие, дементоры "видят", кто перед ними, будто их клокотание, отражаясь от лиц, рисует свою картинку. Искаженную, но достаточную. Они не изгои, они — каста, — что-то явно шло не так: — Грейнджер, — та, что откликалась на это имя, кажется, исчезала прямо на глазах.       — Однако и их можно обмануть.       — Ты о чём? — точнее, о ком.       — Нам это всё равно не поможет, забудь. Возможно, дементорам до сих пор везло, — шорох страниц заглушал топот безумия, и Гермиона, пытаясь разобрать абзац за абзацем, ловила проблески рассудка. — Особенные души ни разу не приговаривались к Поцелую, иначе б их стойкость всплыла. Но зачем-то дементорам понадобились эти семь галлеонов. Разгадка в Пророчестве, и я хочу её найти!       — Там ты этого не прочтёшь, — Драко уверенно вырвал Грейнджер из бумажного мира, улавливая в движении её рук, губ, взмахах ресниц подозрительную медлительность. — Ничего, кроме того, что дементоры бездушны. Вечно голодны. Их нельзя уничтожить никакой магией. Дементоры растут и растут, числом и размером, умножая уныние и страх.       Драко не мог двигаться. Страх пронёсся от головы к сердцу и замер у его границ, повторяя биение циничным эхом.       — Но тогда мы бессильны! — воскликнула Гермиона, злясь на свою никчёмность. Финальным рывком захлопнула бесполезный талмуд, а заодно и ясность суждений: — Мы не справимся с Аббот... — миг оборвался, кто-то внутри кричал и дрался, отбиваясь от пустоты. — Если я... — язык заплетался, оттого что поражение обступило её.       Мутная тень в длинном чёрном саване промелькнула в сознании. Ладони вспотели, голова поникла, душа заплакала, а голос сломался, борясь с новым приступом:       — Драко, п...помоги мне, — потому что ей плохо.       Боль стоит на пороге.       А Гермиона одна, готовая встретить её и не готовая принять. Кабинет уже побелел, изогнулся, как в кривом зеркале, наполнился холодной бездной, и траурная тень парила от стены к стене, поглощая свет.       — Драко... — впервые в жизни Гермиона просила его о помощи.       Вообще, Драко впервые кто-то просил о помощи так доверчиво и неотступно. Какой из него спаситель?!       Он не умеет.       — К...как? — запинаясь, выдавил он.       Положил руку ей на плечо. Скомкал пальцами ткань. Соскользнул ослабшей рукой... и рухнул на колени, словно тот же страх толкнул его в спину. Не к Грейнджер — к Гермионе, ближе и ближе.       Драко поймал отсутствующий взгляд и атаковал её рассудок, стараясь найти причину.       Сознание даже не сопротивлялось — то ли ждало вторжения, то ли растеряло остатки сопротивления, придавленное бессвязным бредом. Полумрак, полукрик, полуболь повисли в воздухе, раздвигая меловые стены комнаты. Гермиона, вся в белом от горла до пят, полулёжа, боролась с чёрной фигурой телом и духом. Отбивалась, царапалась, изворачивалась, а хищница с немытыми угольными патлами не отступала: хватала за волосы, за горло, била наотмашь и завывала предсмертным воем.       Что-то непоправимое приближалось в лице вечного врага, но упрямая Гермиона пиналась, как оглашенная.       Тогда немилосердная тварь одним махом сломала ей ноги и с победным кличем насладилась содеянным. Кровь растекалась на светлом полу алым пятном, а жертва дралась и дралась, от агонии не чувствуя боли.       Драко не мог тронуться с места, наблюдая за схваткой безгласым судьёй. Собственное сознание наказывало его, выстроив из паники пятую стену. Выстроив там, где не поможет ни палочка, ни легилименция.       Стена крепла, а Гермиона проигрывала. Она стонала и металась, облепляя лицо нитями волос. Руки её не слушались, они изогнулись, будто мраморные сучки, а уродливые, остервенелые пальцы мучителя уже крепко держали лохматую голову. Бездонный рот издавал утробно-клокочущие звуки, и его смрадное морозное дыхание рассеивалось от истошного вопля Гермионы.       Драко слышал и сознавал, что она кричит, кричит не в воображении — кричит по-настоящему, дробясь на части, а он бесполезным куском дерьма следит, как тщедушное существо прижимается губами к губам.       И Гермиона сникает. Стихает под высасывающим разум поцелуем, отчего потемневшие стены пульсируют всё тише и реже.       «Не-ет!»       Драко не узнал свой жестяной голос, не понял причины — лишь озвучил то, что всколыхнулось в памяти, именно вот так и именно теперь:       — Ханна!.. — фигура замерла, отстранилась, обернулась, приоткрыв свой гнилой рот. — Ханна, отпусти её, — и последняя просьба неравнодушного сердца: — Оставь её... мне.       «Мне» — всего одно слово, но комната вдруг отогрелась, и стены раскалились добела. Аббот затрясло, её утробное сопение отдало скорбным плачем и...       Всё стихло.       Пятая стена рассыпалась; полутьма, а вместе с ней и Сколопендра исчезли, но Гермиона так и осталась лежать, бледная с макушки до пят, бесцельно глядя в потолок сломанной игрушкой.       Драко бросился к ней, видением упал на колени. Запутался в завязках белоснежной мантии, удавкой обвившей шею, и разорвал их, только подумав об этом.       — Ты не умерла, — нервные пальцы, словно пересчитывая пуговицы на блузке, спускались всё ниже и ниже. — Ты не умерла, — невнятно вторили губы, отгоняя личного боггарта, струящегося в крови.       Это не кошмар — игры сознания.       Драко рванул тесный воротник, обнажая грудь, прижался ладонью и замер, ловя слабое движение под тонкой кожей:       — Ты не умерла, — выдохнул он, склонившись к её лицу, пока боль старой подругой гладила его по спине.       Он гипнотизировал красивые, бездонные глаза, горящие живым блеском. Резкий вдох Гермионы, полухрип, её судорожные глотки здорового, тёплого, человеческого дыхания вырвали обоих из небытия.       Иллюзия оборвалась, приступ отступил, а Драко так и стоял на коленях в ногах Гермионы, прижимая ладонь к полуобнажённой груди. На блузе верхних пуговиц не хватало — увлёкся, но он чувствовал тепло её кожи. Стук сердца. Вдох. Выдох. И благодарность, смешанную с неровными всхлипами.       Драко с трудом проглотил реальность. Что-то подсказывало, что Грейнджер знала всё. Может, и не видела, но слышала всё спутанным несдающимся сознанием, поэтому пришлось согласиться:       — Да, — вышептал он, опуская глаза. Глоток воздуха не принёс ему облегчения: — Я боюсь, — он высвободил руку. — Боюсь за тебя.       Признание лучше вранья. И хуже правды. Драко слишком хорошо это знал.       Гермиона обвила его шею, сползла с сиденья, ударившись коленями об пол, вжалась бёдрами и поцеловала. Не горько, не сладко — любяще. Робко. И Драко ответил. Наверное, так же... Легко и искренне.       — Не надо, — он отстранился. О, чёрт, ломается как девчонка!       Гермиона застыла — всем сразу. Почти приняла поражение, как недавно безумие с лицом Аббот, притупила надежду и тогда...       Драко поцеловал её. Не нежно, не властно — отчаянно, вдруг почувствовав неудержимость. Поймал её пульс, её обиду и, вытеснив страх, поцеловал так, как хотел: всем своим трусливым сердцем — оно заговорило за него истомлёнными губами и тёплым языком. Драко обхватил Гермиону за талию, подтянул на кушетку, привстал, дёрнулся за палочкой...       — Кхе, кхе, кхе... — как ледяной душ.       Демонстративное покашливание заставило их опомниться, состряпать невозмутимые лица и повернуться.       — Надеюсь, сверхважное важно — это не то, что вы пытались нам показать, — съехидничала Джинни, пока Гарри делал вид, что разглядывает книжные полки.       Гермиона покраснела: сами виноваты. Пора заклеить им рты! Хотя если не лгать себе, эта спонтанность, эта исчезнувшая грань рождала ещё одно счастливое воспоминание.       И ещё одно сладкое блюдо.       Для дементоров.       Гермиона спрятала его поглубже. Недалеко же она ушла от Рона! Может, и не бросается на людей с кулаками, но здравомыслие держится на честном слове. Хорошего мало. Пора что-то предпринять, пока Драко не понял, насколько всё плохо.       В следующую секунду камин вспыхнул, и в зелёном пламени возникли три силуэта.       Драко уже устраивался за столом и почему-то радовался, что нарисовавшийся Уизел не застал столь пикантную сцену. Фоссет и Лонгботтом не волновали. Поттеру же тянуло сказать «спасибо», впервые заявился вовремя. Было что-то в этой внезапной близости предательски важное. Недопустимое. Постыдное. То, чем Драко откровенно брезговал — чувства.       Будь проклята эта Аббот! Она превратила его в размазню.       А Фоссет должна перестать коситься на него! Краснеть и смущаться. Что бы они ни творили в этом кабинете несколько месяцев назад, всё в прошлом. Хотя рыжий бы удавился!..       Драко стирал оголённые чувства пошлыми картинками, лишь бы спрятаться от истины. Кажется, тогда он не выпил — он слизал с Сандры полбутылки вина: с губ, с шеи, с груди, с бёдер. И трахал её часа три. Сейчас это отрезвляло...       ...от Гермионы.       — Мы летим в Азкабан, — развернувшись, сообщил Поттер. Опять вовремя и по делу.       «Да!..» — блин, Драко почти выкрикнул чёртово «спасибо» и посмотрел на Грейнджер:       — А я что говорил!       Да здравствует Малфой! И Поттер не такой уж кретин.       Гермиона хмыкнула, выпрямилась и уставилась на лучшего друга:       — И давно ты так решил, Гарри?       Сумасшедшие идеи, должно быть, витали в воздухе.       — Мы решили, — уточнил Рон, подпирая спиной каминную полку. — Где-то между второй и третьей стопкой.       — А где вы раньше были? — не унималась Гермиона. Любопытство явным пороком надоедало вопросами. — В смысле, почему я узнаю об этом только сейчас?       — Ты точно хочешь услышать ответ? — оскалился Рон. У всех свои заговоры. — Мы летим в Азкабан, и это главное. А если твой мозгоправ боится... — беглый взгляд на Малфоя, и: — ...так его никто и не просит. Сами справимся, — Рону доставляло крайнее удовольствие совмещать «мозгоправ» и «боится» в одном предложении. — Тем более его шкура под колпаком министерства.       Только Драко не нужна рыже-вшивая забота:       — Надзор не запрещает врезать тебе по заднице, Уизел! — он запустил в обидчика тем, что подвернулось — книгой, но тот уклонился, и брошюра угодила в потухший камин.       Гермиона возмущённо приоткрыла рот: что за пренебрежение к бесценным изданиям?! Про перебранки речь уже не шла... Кислотой не вытравишь. Но хоть в одном вчерашние противники солидарны: Азкабан. Опасное предприятие без козырей на руках. Правда, последнее особенно напрягало. И злило. Но всё безопаснее, чем будить внутреннего боггарта.       — Допустим, мы летим в Азкабан, — скрипя неодобрением, произнесла Гермиона, переводя взгляд с Рона на Гарри и обратно. — Может, у вас и план есть? Если аргументов не нашлось, — ведь про эфемерные шансы с эмоциями известно лишь ей и Малфою.       — Ханна просила меня об этом, — поделился мыслями Гарри, — это сойдёт за аргумент?       Невилл светился, Сандра превратилась в слух, а Гермиона вкупе с Малфоем непонимающе хлопали глазами:       — Просила тебя? — она старательно перебирала в уме варианты: «Гарри успел выторговать у Долиша свидание или что?» — Ты о чём?       Он переглянулся с Джинни, вдохнул любимый аромат, коснулся им воспоминаний, заскучал... Разгадки будто уменьшали дистанцию между ними, возвращая веру в себя:       — Она пыталась предупредить меня о Макгонагалл. Понимаешь, предупредить, а не поиздеваться, — зелье сложило смутно-потерянные звуки в слова. — Ханна назвала мне её имя, когда уходила. И она оставила мне очки как улику в надежде, что я найду их и пойму: что-то случилось. Куча ошибок и столько же фактов, разве это похоже на Сколопендру?       Ей чужда безалаберность.       — Ханна не зло, она Особенная, — защищал Аббот Невилл. — Она разрушала себя, но и страдала от того, что творила. В душе она хотела быть пойманной.       Даже так?..       — Видно, плохо хотела, — не удержался Драко от «ценных» замечаний и потёр изуродованное запястье. — Паршивая из неё страдалица.       «А то ну прям агнец божий!» — шрамы защипало, и он еле сдерживался, чтоб не высказаться похлеще. Значит, Поттер уже растрепал о пророчестве, которое никого не обеляет.       Драко отпустил разумную шпильку:       — Лонгботтом, а если у Аббот тупо крыша поехала?       — Любопытная у неё крыша, — иронично отстаивал свою позицию Невилл. — Съезжает быстро, избирательно, почти гениально, оставляя в дураках даже тебя. Хочу такую же!       Драко плюнул на приличия и показал Лонгботтому средний палец.       — И да, забыл, — Невилл не стал препираться с Малфоем, а выдал решающий довод: — Эта чудо-крыша взяла и наделила её тёмными способностями. Вдруг!..       — Хочу такую же! — заявил Драко, бессовестно желая себе часть этих сил. Тогда бы не пришлось тащиться к Северному морю спасать эту дрянь, торговаться, ломать башку...       Гарри вращал в руке палочку и не реагировал на нападки Малфоя, поскольку они обоснованы часами пыток. Он перетягивал чашу весов:       — Гермиона, Ханна просила меня спасти её, — (от чего?!) — Просила тихо, но не цинично, только я на время забыл об этом.       «Но вот о поцелуйчиках он не забыл», — исходил ядом Драко, наблюдая, как Грейнджер, ошеломлённая, присела на кушетку. Теперь некоторые вещи стали совсем очевидны. И все тут отупели, раз упустили, что важны не только факты, но и точка зрения.       Гермионе захотелось стукнуть себя по голове — за слепоту:       — То есть Ханна выбрала нас не потому, что боялась... Не потому, что мы могли ей помешать в плохом смысле... — всё проще простого: — Она хотела, чтобы ей помешали. Если Ханна боролась с чем-то или кем-то, то Рон, я, ты — её крик о помощи, а Малфой и Паркинсон...       Она смотрела на Гарри, смотрела, извиняясь за недогадливость, смотрела в суть вместе с ним.       — Её поражение, — с лёгкостью закончил тот.       Финальный штрих в исполнении безрадостного дружка. И Драко сейчас стошнит, потому что хренов Поттер не пользовался магией, он лишь дышал с Грейнджер одним воздухом: одинаково верил, одинаково думал. А когда-то одинаково злил Малфоя. Пара сапог на одну ногу!       Догадку подтвердила Сандра:       — Тёмная Ханна почти победила, когда Луна стала первой маленькой местью. Тем самым звоночком, после которого бороться всё труднее.       — И если б ты не оглохла, Фоссет, упростила бы многим жизнь, — ворчал Драко в поисках виноватых.       — Заткнись, урод! — вспылил Рон. — Я пока не оглох и не собираюсь это терпеть! Не ты один чуть не помер.       Блин... Драко об этом как-то забыл, а Фоссет, пропустив упрёк, каялась:       — Мне жаль, что я не заподозрила в Луне жертву. А это тебя бы спасло, Малфой?       Ни «да», ни «нет». Она тоже умеет за себя постоять.       — Мы должны ей всё рассказать! — Сандра дёргала Рона за рукав, видимо, стремясь донести просьбу физически: — Луна сильная, она справится...       Ноль реакции.       Тогда Фоссет ринулась искать одобрения не столько у гриффиндорца, сколько у друга Лавгуд:       — Невилл... Мы должны! — Лонгботтом достал из камина ни в чём не повинную книгу, стряхнул пепел с обложки и пристроил на ближайшую полку. — Невилл? — упрямо окликнула Сандра.       — Луна с нами не полетит, — отрубил он, дозором обходя комнату. — Не за Ханной, — не когда та на краю и исходит ревностью. — И я не один так считаю, — Лонгботтом покосился на Поттера.       — Гарри? — обратилась к нему Гермиона, предчувствуя очередной заговор.       — Луна не полетит, — подтвердил он. — Нет никаких гарантий, что нас не схватят.       Мало ей бед с отцом? Если есть шанс уберечь Луну, он готов.       — Джинни, — её голос тоже значим, — что думаешь? — спросил Гарри.       — Я не знаю, — она колебалась, теребя кончики волос. Сделать выбор между Гарри и справедливостью непросто: — Наверное, я за Луну.       Драко удивился: это что-то новенькое. «Правильно, Поттер — не указ», — Малфой никогда не поймёт их мании решать за других, да и лишние палочки не помешают. Азкабан не курорт.       — Я — за, — вставил Драко, и Сандра с благодарностью улыбнулась ему. Практически незаметно, но он уловил. — Отбросим приставку «наверное», и, значит, три голоса против двух в пользу Лавгуд.       Он скрестил руки на груди и посоветовал Сандре:       — А теперь, Фоссет, посули рыжему небо в алмазах и прочие радости жизни, и мнение Грейнджер уже ничего не изменит, — Гермиона метнула в нахала новую порцию возмущения. — Обещаю, что сам расскажу Лавгуд правду. Так что постарайся, Уизел за тобой, потому что, зная одну особу, скоро будет три голоса против трёх.       Слизеринская логика — хитрая и бесспорная.       Сандра сражалась за Лавгуд так, как может сражаться только подруга:       — Рон, скажи «да», прошу тебя. Пожалуйста... Луна член ОД, она тоже жертва и имеет право лететь. Как и все вы! — щёки бедняжки алели от негодования, а разум взывал к союзникам: — Гермиона?!       Но для неё неожиданно менять мнение — признак глупости, и по части опасных вылазок лучше доверять интуиции. Ведь если следовать логике, лишённая интереса к жизни Луна чересчур апатична для нездоровых затей. И не трусиха — для них же.       — Прости, но я против, — уверенно ответила Гермиона.       Она была непреклонна. Азкабан не игрушки, безумие — тоже, а иногда сила в неведении.       И почему — чёрт и господи боже — Драко не удивлён? Вот лишь бы спорить!.. Он мысленно ущипнул её за вредность, пока Сандра взглядом атаковала Уизела, ища в нём не героя, а друга.       Но друга в Роне искало слишком много глаз:       — Луна с нами не полетит, — отрезал он и отцепил руку Фоссет, безвольно натягивающую рукав. Четыре — три в пользу героев, и вдруг: — Как и ты.       — Но почему? — Сандра на эмоциях хлестнула лжедруга по плечу.       Рон, сунув руки в карманы, прятался от укоризненной синевы:       — Ты ещё Макгонагалл в это втяни! Мы понятия не имеем, чем эта херня кончится, — скорчив гримасу, он стал чем-то похож на Перси.       Невилл одобрительно похлопал Рона по плечу. Фоссет не член ОД, не жертва, и, если верить Луне, она совсем беззащитна перед дементорами.       — Вы сговорились, что ли? — бунтовала Сандра. Уж она-то видела заговорщиков насквозь. — Я совершеннолетняя! — кричала она. — Вы не можете мне указывать.       — Могу, — рычал Рон, сдерживая злобу. — Джинни тоже не полетит, не заскучаете!       Драко приготовился к бесплатному представлению: командовать рыжей под силу лишь Избранным. Да и то сомнительно! Он никогда не испытывал тёплых чувств к Уизелам, но прекрасно сознавал, что маглолюбивое семейство не рохли.       — Это что ещё за заявления? — вспылила Джинни, чувствовала же подвох! — Я полечу. И только попробуй мне запретить, Рон! — связываться с ней себе дороже, и вытянутая тут же палочка прямое тому доказательство.       Гарри взял Джинни за руку:       — Извини, я не могу тобой рисковать.       — А Гермионой можешь?! — взорвалась Джинни, источая боевую решимость.       — Гермиону я не люблю, — спокойно ответил Гарри, чем вызвал ещё большую вспышку гнева и непролитых слёз: хватит бросать любимых перед лицом опасности! — В смысле... Ну ты поняла, Гермиона... В общем... — Она кивнула.       Для Драко представление уже состоялось, а его ревность к Поттеру только что сдохла. Почила с музыкой под циничные аплодисменты, потому как этот высокоморальный лопух не способен на секс без романтических ритуалов.       — Я полечу, Гарри, — Джинни гордо вскинула голову. — Без твоего согласия или с ним — решай.       Он ничего не ответил, но Драко понял: Поттер сдался. Сдулся, как мягкотелый подросток, а рыжая даже похорошела в своём упрямстве. «М-да...» — требовать герой не силён.       Зато не дурак:       — А твоего мнения, Малфой, никто не спрашивает.       Драко только приоткрыл рот, как Уизел не выдержал. Заскрежетал зубами, сжал кулаки и процедил как можно доходчивее:       — Одно слово, козёл, и я сломаю тебе не только нос, но и хребет! И это уже ни за какой магией не спрячешь. Головка не бо-бо, нет?       — Вы подрались? — насторожилась Сандра, всматриваясь в лицо Рона. Что-то подсказывало, что причина ей не понравится. — Когда? Из-за чего?       — Это недоразумение, — поспешила успокоить её Гермиона, а Гарри утвердительно кивнул. — Они друг друга не поняли. Ерунда!..       — Разве? — Рон неприятно хохотнул. — Мы прекрасно друг друга поняли. Да, Малфой?       Драко поднялся. Уизел почти ударил его прилюдно. Чувства к Грейнджер прозрачной рекой растеклись по лицу и, боясь стать заметными, требовали прекратить унижение:       — Кто-то зарится на чужое! — обливаясь невидимой кровью, он ставил хама на место.       Воздух стал гуще, дыхания — чаще. Тишина колотила подобно бою часов, отбивающих полночь, и каждый удар отдавался в ушах напряжением.       Бом-бом-бом...       Перекрикивая звон, Сандра видела только одного союзника:       — Из-за чего вы подрались, Малфой?       — Уизел — болван, из-за чего же ещё! — огрызнулся Драко, и чёрт его дёрнул скрывать правду!       — Ты неверно ставишь вопрос, Кнопка, — злорадствовал Рон, — надо: из-за кого. И тут уж, как говорится, не прикажешь...       Он пожал плечами, будто нечего больше добавить.       Джинни ахнула, а Гермиона виновато прикрыла глаза: «Дурак...»       И Сандре уже не нужен ответ. Ничего ей больше не было нужно в этой комнате...       Кроме любви.       Которой не было. Ни поддержки, ни извинений — ничего...       ...кроме Гермионы Грейнджер.       Бом-м! — в последний раз пробило полночь, и Сандра, сдерживая слёзы, пулей исчезла в зелёном пламени.       — Рон, иди за ней, — с грустью пнула его Джинни. Сердцу, может, и не прикажешь, но оно не каменное.       — Придурок ты, Уизел! — вмешался Драко, с царским видом усаживаясь в кресло. — Теперь ты и Фоссет прошляпил.       — Я сказал, она не полетит, значит, не полетит, — Рон оглядел друзей и недругов. — И вас не касается, как я этого добился. А теперь давайте по существу, иначе в Мунго ко мне ни ногой! — шутливо пригрозил он.       На мгновение Драко даже зауважал увальня. Некрасивый, конечно, метод, но действенный. Сандра боялась войны и боялась дементоров ничуть не меньше, чем сам Малфой. Однако и это некритично, за исключением главного: в случае поимки семья её бросит и не простит. Драко знал это наверняка. И, похоже, Уизел тоже.       — Хорошо, — согласился Гарри и сменил тему: — Хагрид набросал нам примерный план Азкабана, — он подошёл к столу и вытащил из кармана примятый свиток.       Заговорщики обступили Малфоя, вынудив того сдвинуть кресло, и Мэнор, кажется, содрогнулся от подобного зрелища.       Гарри без стеснения прижимал древними книгами края пергамента, демонстрируя всем неровные каракули, и отгонял ненужные сомнения. Испорченная сущность стремилась подчинить его себе, отговорить и накрутить до паранойи, но любой план лучше, чем ничего.       Теоретически.       Рон шмыгнул носом, и Гермиона подумала, что тот переживает из-за ссоры с Сандрой больше, чем хочет показать.       — Отец сказал, что после войны местные порядки не сильно изменились, — докладывал он. — Нам повезло, он снабжает тюремщиков магловскими сигаретами, и один из них за пару пачек становится довольно болтливым. Тем более с будущим главой Аврората.       Рон несерьёзно заважничал, а Гарри смутился, но кивнул:       — Три пачки сверху, — просветил Поттер, — и мы знаем, в каком крыле держат неПожирателей, а значит, и Аббот, — он ткнул пальцем в небрежный рисунок, в дальний от него коридор. — Нижний этаж. Там эти узники меньше страдают от дементоров.       Драко изучал карту, исчерченную какими-то стрелками, точками, цифрами, вопросами, и понимал, что от художеств великана толку мало. Азкабан не создан для посещений. Он как треугольный саркофаг для оступившихся душ, и никакая карикатура не способна этого передать. На каждом этаже несколько камер с тяжёлой дверью и никаких имён, только ржавые номера; подвальные кладовые и кухня помечены крестами с надписью «может, и не то»; комнаты охраны соединены между собой каминной сетью, есть портал для связи с министерством, но неизвестно где. А ещё — дементоры... Пара-тройка внутри и снаружи, по всему периметру. В придачу — Сколопендра, не готовая бежать.       Шансы минимальны. Ничтожны, если не лгать себе.       — Из-за дементоров, — пояснил Гарри, — магической защиты в Азкабане немного. В основном, от маглов, да и ту приходится регулярно обновлять. Один вход и один выход, откуда тюремщики выводят заключённых, так что это нам поможет. То есть мы точно знаем, откуда их ждать.       — Война окончена, а будущий глава Аврората планирует побег, — Драко ухмыльнулся. — Министр за это не похвалит, Поттер!       — За себя говори, — Гарри не удостоил Малфоя даже взглядом.       — Вы молодцы, — похвалила Гермиона. — Это облегчит нам задачу. Напоминаю, что согласно указу министерства, услуги дементоров по охране Азкабана признаны временной мерой, и их число уже уменьшено вдвое. А значит, мы столкнёмся не с целой армией, а лишь с её частью.       — Давно пора выгнать дементоров к дракловой матери, — вставила Джинни.       — Да, в министерстве прям очередь из желающих заниматься грязной работой! — как обычно, съязвил Драко и взмахом палочки развернул карту к себе. — Отец говорил, умом тюремщики не блещут, лишь самомнением, поэтому в Аврорат сразу не бросятся, попробуют справиться сами. Побег и даже попытка его может стоить им работы.       — Значит, немного времени у нас есть, — заключила Гермиона, заправляя волосы за ухо. — Палочки тоже. Будьте осторожны, не зовите друг друга по имени и не паникуйте. Дементоры как стервятники, но они не нападут без приказа, и уж тем более не поцелуют вас. Если верить «Пророку», таков новый договор, и они не станут его нарушать при свидетелях.       — Однако если дела пойдут плохо, не подпускайте дементоров слишком близко, иначе они проникнут к вам в голову, — предостерёг Гарри, воскрешая в памяти противный голос, грозящий медленной смертью. Может, Дадли его и не слышал, но маглов-то среди них нет. — Тебя это больше всех касается, Гермиона. Как бы эти твари ни ориентировались на страх, не надо бесстрашно рваться в бой!       — Как скажешь, — доверилась она другу. Бесстрашие позволяет видеть чужие ошибки, но мешает замечать свои. — И всё же проблема остаётся: чем нам защищаться от дементоров? Особенно тебе, Гарри, без Патронуса ты лёгкая мишень.       И спасибо Сколопендре за это!       Драко вмешался:       — Для нас это хорошо, — пять пар глаз гневно уставились на него. — Эй!.. — он выставил руки: — Остыньте, гриффиндорские сердца! Дело в том, что Патронус Поттера известен всем Пожирателям, и, поверьте, каждый, кто заметит его, с лёгкостью выдаст сей факт не то что тюремщику — последней шестёрке министерства.       — И что же делать? — забеспокоилась Джинни.       — Ничего, — спокойно заключил Гарри, чем вызвал всплеск негодования, но прежде чем успел договорить...       — Разбирайте, — Рон стал вытаскивать из бездонных карманов шоколадные изыски и складывать их прямо на карту, — это для профилактики. И с собой.       — Ты тронулся, что ли? — усмехнулся Драко, разглядывая кондитерское нагромождение. — Не-е-ет, я уж как-нибудь так...       Уизел брезгливо прыснул:       — Мне похрену, Малфой! Я не тебе предлагаю, — он протянул маленькую плитку Гермионе. — Невилл как-то сболтнул, что Ханна поглощает шоколад хлеще Гойла. Учитывая семь галлеонов, её съехавшая крыша явно видела в этом смысл. Но ты, мозгоклюй, доставь мне удовольствие, надейся только на себя!       Придурок знал, чем достать.       Драко прошипел какое-то ругательство и потянулся за ближайшей сладостью.       — Не могу понять, а нужен ли нам вообще Патронус, — рассуждал Гарри, на всякий случай пряча несколько плиток в карман. — Дамблдор утверждал, что дементоры различают больных и здоровых, словно это меткой высечено в наших телах. Сильная хворь делает нас плохой добычей, — а мёртвая аура ещё и неприступной.       — Но всё равно добычей! — настаивала Гермиона, выбирая в шоколадном разнообразии драже и батончики.       — Знаешь, в чём ирония, — задумчиво продолжал Гарри, — я как бы уже привык... Я не просто псих без Патронуса, я лишён радости — единственного, что влечёт и кормит дементоров.       — А надежды? — поинтересовалась посветлевшая лицом Джинни.       Когда любимый не так беззащитен, поневоле начинаешь верить в справедливость.       — Кажется, да... — предположил Гарри.       Впереди Азкабан, а всё, что регулярно лезет в голову: «ничего не выйдет», «ты в заднице», «ты должен». И эти мысли не радуют.       — Но даже почувствовав меня, — заключил он, припоминая прощальный поход в Запретном лесу, — дементорам нечего с меня взять. Как и с идущего на смерть.       «Избранный везучий сукин сын!» — Драко уже завидовал Поттеру. Снова. Завидовал, словно одиннадцатилетний мальчишка! Хоть сдирай со лба мерзкий шрам голыми руками.       Что за хрень?! За что столько привилегий? А гадкая Сколопендра предусмотрела многое... Но не такого Поттера.       Пришло время изложить и свой план:       — Значит так, смельчаки... Мы должны отвлечь охрану Азкабана и дать возможность Избранному, — от этого слова и выворачивало наизнанку, и щипало на языке, — украсть Аббот.       Ясно и доходчиво.       — Не мне, — Гарри указал на того, кто пальцем к шоколаду не притронулся: — Невиллу.       «Мастеру по гербариям?!» — сегодня у Драко вечер открытий. Лонгботтом, конечно, не лопух, даром что гриффиндорец, но надеяться на него...       — Неужели Поттер трусит? — губы Драко невольно растянулись в улыбке, и Рон поспешил разбавить это самодовольное зрелище:       — Гарри, в отличие от некоторых, думает мозгами. Ханна не тронула Невилла. И не тронет. А Сколопендра и пальца его не заморозит, сердце же у неё ещё есть.       Если парни что-то и понимают в любви, так это то, что она существует.       — Ты уверен? — открыто засомневалась Гермиона. — Она ведь смогла его опоить, обмануть... Использовать.       Невилл вздохнул, прежде чем спорить:       — А ещё — прийти к нему в спальню и ревновать, — в своей привязанности он источал столько света, что поневоле освещал им других. — Дементоры что-то сделали с Ханной, я знаю. Они паразиты, они напали на неё стаей, свели с ума, заставили плясать под их дудку... И я не смог это предотвратить!       Он дико злился на себя за то, что упустил самое главное в жизни. Но ещё больше — за то, что перестал верить.       — Ты не виноват, — утешала Джинни, соглашаясь, что его версия более чем достоверна. — После войны всё смешалось: суды, аресты, скорбь... Я не знаю, как долго охотились за Ханной, но ты не мог быть рядом сутками.       Невилл не боялся ни министерства, ни Азкабана:       — Эти семь галлеонов дементоры не получат. Мы обязаны вытащить Ханну. Сегодня же! Она не плохой человек, она всё исправит, — пока есть душа, есть надежда. — Даже если не верите ей — поверьте мне.       Уизли закопошился, Поттер спрятался от тяжёлого взгляда, Гермиона с Джинни, как сговорившись, натянуто улыбнулись Невиллу, а Драко согласился:       — Если выбросить всю эту мишуру с верой, выхода у нас нет.       Светящийся чувствами Лонгботтом — из солидарности — продемонстрировал Малфою порез на руке.       «Пф... Наивный дурак!» — Драко внутренне сплюнул. Ботаник-любитель не воспользовался магией, не залечил рану, ведомый какой-то призрачной дружбой.       Гарри посмотрел на часы, время сейчас на вес золота:       — Если Ханна больна, ей нужен врач, а не надзиратель. Ради безопасности нам стоит разбиться на пары, — прикрыть спину не помешает. — Я полечу с Джинни, — он не оставил ей и секунды на раздумья и тут же пошёл на исключительный шаг, пытаясь разобраться в бывшем Пожирателе смерти:       — А ты, Малфой?       Бац!..       Драко мысленно прибил Поттера. Просто так — без видимой причины. Прибил, чтобы прибить. Раздавил как дотошного таракана собственным ботинком. Потому что Поттер достал его, как противное насекомое, вытащив затаённую слабость на всеобщее обозрение. Словно раздев.       Он буравил план Азкабана взглядом, лишь бы не встречаться им с Грейнджер. Драко знал, чего она хочет. Чего ждёт. На что надеется... Только такая дура, как Грейнджер, может надеяться на Малфоя, когда речь идёт о дементорах. Но надеяться на труса, даже способного на чувства, полная лажа! Это страшная ошибка, от которой мутнеет разум, равно как проступает аутентичность. Какой из Драко защитник? Какой?!..       Он не умеет...       И он знает, кого выберет. Точнее, его боггарт выберет за него:       — Лонгботтом.       «Вот так, милая».       Не дождёшься.       Гарри вскинул брови, но промолчал. Лонгботтом одобрительно кивнул, а Гермиона растерянно заморгала: «Почему Невилл?» Горечь обиды стала почти нестерпимой, от которой отвлекали лишь мысли о Азкабане.       — Прекрасно, — заявил Рон, сворачивая карту, великодушно оставив выбор без комментариев.       Возможно, Драко ещё пожалеет. Он уже жалеет, но слизеринец в нём очень чётко видит выгоду. И угрозу. Малфой слишком опасен для Грейнджер. Увы. И поэтому он бежит...       А заодно и делает финальную попытку отвлечься от страхов:       — Вам не кажется весь план бредовым? — Драко нервно поправил воротник.       — Как и всегда. Летим! — скомандовал Гарри и запахнул мантию. — Остальное обсудим по дороге. Удача любит пьяных и сумасшедших.       — Погодите! — выкрикнула Гермиона, вернувшись к плану. — Мы забыли о самом главном... — все вопросительно уставились на неё. — Никто не должен нас узнать. Это неприемлемо!       — У меня есть решение, — Драко открыл верхний ящик и бросил на стол серебристую маску:       — Этой ночью мы все — Пожиратели.

* * *

      Драко разонравилась метла: не за скорость, не за маневренность, не за магию... И не так, чтобы очень. Полёт по-прежнему отрывал не только от земли, но и от паршивой реальности, просто иметь две свободные руки и не маяться с управлением вносило в процесс своё удовольствие.       А его сейчас — этого удовольствия — книзл наплакал.       Ночь, что вполне предсказуемо, выдалась холодной. Мантия согревала тело, маска скрывала лицо, но пальцы стыли, с трудом сгибаясь и разгибаясь на древке. Драко отказался от перчаток, предпочтя комфорту прямой доступ к палочке. Над морем завывал ветер, накрапывал дождь, и видимость оставляла желать лучшего.       Последней каплей в чашу неангельского терпения послужило то, что приходилось не только скрывать от поттеровской армии свою способность, но и тащиться далеко в хвосте, позади остальных, в компании Лонгботтома — эдакое новое неписаное правило.       Которое сам и провозгласил.       Ну не идиот?.. Ещё какой! Во-первых, за негласное обещание следовать этим правилам. А во-вторых, за какое-никакое доверие капитану-Поттеру, летящему в магическую тюрьму по магловскому компасу.       Драко порядком удивился, когда никто не вякнул по поводу затеи с Пожирателями. Лонгботтом потянулся за маской, Грейнджер замкнулась, Поттер уставился на рыжую, выискивая возражения, а Уизел даже не зарычал, впрочем, возможно, такому проявлению чувств помешал набитый шоколадом рот. Бли-и-ин, заткнуть бы его навсегда... А заодно выколоть мелкие глазёнки, искрящиеся самодовольством и хрен знает чем! Потому что Драко отдал ему Грейнджер...       Сам.       Идиот среди идиотов.       Вряд ли Уизелу хватило мозгов понять причину...       А у неё?       Должно быть, Грейнджер списала выбор на вчерашнюю драку и благородный — она в своём уме?! — порыв: не злить нищеброда перед лицом опасности. Наивно... Аж жуть. Гриффиндорцам маразма не занимать.       Списала — её проблемы. Главное, не на сердце.       Её метла неслась над морем невнятным силуэтом, выделяя Грейнджер среди остальных не фигурой, не маской и не красной лентой на запястье, а манией вырываться вперёд. «Обиделась?» — возненавидела? Разозлилась?.. Ничего, ей полезно. Всё лучше, чем строить воздушные замки и поддаваться отчаянию.       — Не гони так! — громко одёрнул Драко Лонгботтом. — Их должны засечь раньше нас.       «Без тебя знаю», — про себя рявкнул Малфой.       Это же его план! Видно, сам не заметил, что прибавил скорости.       Он отправил Трио на убой: коварно, расчётливо, по-слизерински. Потому что Азкабан требует жертв. Учуяв псевдопожирателей, дементоры «оживятся», насторожатся, изойдут слюной, ожидая приказа, закружат над тюрьмой чёрными птицами... А охранники, как полные болваны, сделают лишь один вывод:       Незваные гости пришли за «своими».       И опять же, как полные болваны, рванут на этажи — защищать опасных узников, а вместе с ними и стену. Несколько балбесов, безусловно, покинут тюрьму, пытаясь отбиться от Поттера и его дружков.       Заключённые зайдутся радостным воплем, приправят радость надеждой, вызывая у дементоров дикую жажду, которую те не любят подавлять, лишь — удовлетворять. Вечно голодные твари станут метаться между старым и новым «блюдом», мечтая плюнуть на магический договор... И если Поттер не баран, он запутает тюремщиков лживыми попытками разнести толстые стены, засыплет их заклинаньями, уйдёт в оборону... Драко неясно представлял, во что это выльется. Наверно, начнётся маленькая война пополам с неразберихой. В какой-то момент охранники запаникуют, прикажут дементорам атаковать, и тогда...       Страшно подумать, что произойдёт тогда. Ведь к тому времени Драко с Лонгботтомом обязаны быть внутри. Нейтрализовать неугодных, заблокировать каминную сеть, схватить Сколопендру...       Мать твою, во что он ввязался!       Явиться за Аббот в образе ненавистных ей Пожирателей — сущее помешательство. Она превратит камеру в промёрзлую конуру, а их — в жалкие сосульки. И прощай, свобода!..       Драко боялся. Боялся так, что озноб сотрясал каждую мышцу, накрывая с головой. И если не собрать мысли в кучу, то наследнику древнего рода прямая дорога в психушку! На радость Реддлу. Который сдох.       А Драко — нет.       Внезапно руки обожгло, а, значит, он миновал сигнальный барьер, благодаря которому охранники знают: кто-то приближается. Оставалось надеяться, что после наглого вторжения и нелицеприятных последствий они проглядят охотников за неприятностями, крадущихся к тюрьме тихой сапой.       Драко сбавил ход — на горизонте показалась крохотная точка, и та становилась всё больше и больше, пока не стала похожей на остров с остроконечной скалой — защитную иллюзию Азкабана.       Безумие началось...       Лонгботтом притормозил, затянул потуже жёлтую ленту на руке и поднялся выше, позволив Драко наложить на обоих дезиллюминационные чары, а он старался не ворчать, сознавая, что сам выбрал в напарники этого неуча. Уловка, конечно, глупая, магии надолго не хватит, но зато какое-то время они смогут оставаться незамеченными. Как минимум для тюремщиков. Может, те и полные болваны, но палочками пользоваться умеют. Главное, не подставиться под случайное заклятье и не столкнуться, как криворучкам, в воздухе! Не сдрейфить. Не облажаться. Не сплоховать. Столько всяких «не», что впору выпускать книгу: «Как не угодить в задницу за один день».       Время бежало, как сумасшедшее, море стонало, дождевые иглы через раз попадали в глаза, а ветер походил на прозрачный ледяной шквал, потому что воздух остывал с каждым вдохом и выдохом — Азкабан приближался. Вместо серого пика воображение рисовало подоблачный гроб, торчащий из каменной гряды, и играло траурный туш. Покойся с миром, слизеринский дурак!       Но прежде запри сознание.       Драко трясло, но он лишь сильнее сжимал древко....       ...и летел.       Летел низко, размеренно, вслушиваясь в бесконечный гул. В пятистах футах от скалы рук словно коснулась тёплая шаль, но остров не исчез, наоборот — среди хаоса и рёва проступила треугольная крепость. Дезиллюминационные чары рассыпались, — а Драко предупреждал! — и лазутчики воочию столкнулись с реальностью.       С грёбано-бредовым планом.       Армия наступала. Заклятья искрили и сталкивались, рассыпались и гасли, разрезая густое небо, а дементоры парили над Азкабаном огромными воронами, издавая клокочущий гром. Этот шаткий, нечеловеческий зов, минуя одежду, проникал под кожу и истязал нерв за нервом. Окклюменция подводила, и эмоции всплывали, словно воздушные пузыри. Тоска давила на рёбра, страх сопел в затылок, а мир тускнел, скукоживался и плакал в этом зачарованном аду.       Драко взвыл.       И приличных слов не нашлось.       Главное, помнить, зачем они здесь. Не медлить. Не трепать языком, пока дементоры пируют на той стороне крепости, не чувствуя подвоха. Природная жадность, должно быть, «ослепила» их...       Но рано радоваться!       Это вообще запрещено.       Лёгкий туман стал почти осязаемым от спутанных криков и мелькающих заклятий. Чуть вдалеке, слева, у главных ворот осиным роем зависли тюремщики, прикрывая вход, а противоположная стена башни, кажется, тряслась от ложной атаки. Разноцветные вспышки освещали ночной воздух чаще и чаще, случайные вопли переросли в проклятья, и Драко мог сказать абсолютно точно: долго Поттер не продержится.       Помрачневший, пьяный от горя Лонгботтом тоже это понял и забегал глазами по решёткам нижнего этажа, надеясь отыскать среди любопытных рож лицо Аббот. Почти сразу снизошла истина:       Номер не пройдёт.       А звать её Пожирателям смерти... Среди всей этой какофонии... бессмысленно и неразумно. Лишний шум — лишние проблемы. Да и та самая камера могла располагаться с внутренней стороны, и, значит, выход один:       Действовать.       Быстро. Чётко. Вдвоём. Как можно ближе к стене. И это опасно. Но необходимо.       Лонгботтом нацелился на ближайшее пустое окно, не боясь задеть узника, и Драко еле успел вытащить палочку. Короткий миг. Длинное заклятье... Раздался чей-то визг, брань... И через секунду лучи слились в дюйме от крепости, ударили прямо под решёткой и разнесли кусок стены к драклам собачьим! Камни плюхнулись о воду, осыпались на железный берег, отлетели свистящими «пулями», но десятки звуков потерялись в очередном грохоте.       Хоть что-то получилось.       Противно признавать, но Поттер умеет блефовать. И драться. И достать. И дружить с Грейнджер. Но не трахать!.. Драко нравилось только последнее, остальное — удручало. Азкабан пробивался сквозь ментальный заслон, тыкая носом в гриффиндорское превосходство. Найди уже чудо-кнопку и захлопни башку!       Тюремщики беспорядочно метались, исчезая из виду, и Драко помчался в арочную брешь. Лонгботтом — за ним. Обратной дороги нет. Для Малфоя многого уже нет...       Кроме спасительной цели.       Но стоило ему очутиться внутри, а ногам коснуться замызганного пола, всё застыло: дыхание, движение, жизнь. Вся радость мира вверглась в небытие, и боль засочилась из приоткрытого рта, разбавляя окружающий мрак своей жестокостью. Страх толстым слоем облепил тело, рука Драко выронила метлу, и мозг, наконец, осознал, что...       В дальнем углу, запрокинув голову, привалившись к покрытой инеем кладке, сидит узник. Его роба липнет к телу, красно-бурые пальцы царапают камни, ноги дёргаются, а над ним нависает скорая «смерть» в драных лохмотьях. Она прижимается своей сосущей дырой к землистому лицу, и тянет-тянет, тянет...       Вдруг целительный свет пронёсся рядом, и призрачный медведь атаковал дементора грозными когтями. Тот вылетел — Мерлин его возьми! Что за хрень?! — в распахнутую дверь камеры и устремился прочь.       — Ты... Ты выдашь нас, идиот, — толком не придя в себя, бормотал Драко. — Пожиратели не используют...       Он всё ещё не шевелился, и Лонгботтом, пропустив упрёк мимо ушей, сдвинул его в сторону, палочкой смахнул маску, отшвырнул метлу и бросился к несчастной жертве:       — Ханна!.. Ханна, посмотри на меня. Посмотри на меня, милая... Он не мог. Не мог. Ты — Особенная. Я знаю... Ханна, скажи, что-нибудь! — Невилл стал трясти её за хрупкие плечи.       Офигеть.       Драко не смог опознать Сколопендру в этом зачуханном, вялом, беззащитном тельце с грязно-спутанными волосами. Тусклый взгляд Аббот блуждал по Лонгботтому, губы что-то шептали, а руки... пытались оттолкнуть спасителя.       Мать твою, им сегодня везёт!       Сначала — с камерой, теперь — с этим. Что сейчас вообще такое было? Казнь?.. Поцелуй дементора выбивал из колеи, рушил логику, всю теорию, загонял мысли в тупик, но в одном оказался безотказен:       Сколопендра прижухла.       — Хватит нюнькаться! — крикнул Драко. — Сажай её на метлу, пока эта тварь не очнулась! — и рванул к двери.       Он выскочил в длинный коридор — никого, свернул направо к комнате охраны и, чуть не споткнувшись обо что-то, громко выругался. Драко опустил взгляд: на полу лежал тюремщик — сухой, седой, серый, как его мантия — и бесплодно пялился в потолок. Бесполезным овощем он преграждал дорогу к заветной комнате и, судя по пустому выражению лица, тоже был пуст.       Абсолютно. Бесповоротно. Навсегда.       Дементор высосал из него душу.       «Зачем?» — Драко невольно обернулся и заметил торчащую в двери связку ключей.       Так это всё из-за Аббот?       Заключённые припали к дверным окошкам, что-то выкрикивали, ныли, звали на помощь, но прямой угрозы на горизонте не наблюдалось. Раз до сих пор не подняли тревогу, не пальнули в лоб, не нацелили палочку — на этаже никого. Времени на раздумья не было, и Драко побежал к деревянной двери в конце коридора — двери без цифр и замков. Толкнул её, влетел в помещение, огляделся — «Успел!» — и направил палочку на камин.       Он сегодня в ударе.       Маленький гадёныш.       Драко спешил вернуться к камере. Зная Лонгботтома, гладко не будет. Головной боли в виде Патронуса более чем достаточно. «Олух!» — что тут скажешь.       Снаружи шла битва добра и зла, только отдалённые крики не сулили ничего хорошего. Драко торопился. Массивные двери мелькали перед глазами, узники вдруг притихли и попрятались, факелы неизбежно гасли, однако, не дойдя до бормотания влюблённого ботаника нескольких футов, он застыл. Чуть ли не примёрз ногами к полу. Не от страха, не от горя, не от растворившегося в тени Патронуса — от слабого, но знакомого голоса:       — Драко.       Мама.       Он не поверил собственным мыслям. Слух обманывал его — так, ради забавы! — лишь бы помучить. Здесь всё способно мучить годами...       Но надежда заставила повернуться, поймать родной взгляд, опять не поверить — всего на миг, разорвать грудь нежностью, сморгнуть солёную пелену и потянуться к ключам.       Драко не думал, он перебирал металлические крючки с номерами, поддаваясь велению сердца. Да, он рехнулся, он всех подставит, он форменный эгоист и меркантильная сволочь, но он прежде всего — сын. Наконец, замок щёлкнул, петли скрипнули, дверь приоткрылась, Драко стащил маску, ринулся в камеру и...       ...осел.       Потому что ноги подкосились, палочка выпала из рук, откатилась, и выцветшая от красок ночь заволокла сознание. Он приложился об пол останками разума, поставив на белоснежную голову пятно Азкабана. Обречённость застучала в висках, тараня кость и рождая скрытые страхи — бесконечные, как сама смерть. Крики Грейнджер, безумие отца, измождённость матери, смех тощей старухи смешались в дьявольский клубок, нанизывая мысли на его нити, как садистские украшения. Камера кружилась, дыхание прорывалось сквозь боль, и силы Драко таяли вслед за надеждой.       — Эспекто Патронум! — заклинание рассеяло скорбь, и он снова услышал своё имя — шёпотом, у самого уха.       — Очнись... — любимый голос вырвал из забытья, заставив глаза открыться.       Белая цапля, расправив крылья, закрыла его собой от дементора.       Это подлое, смрадное существо, почуяв пищу, напало со спины, обрушив на Драко смесь из кошмаров. А хренов мозг — подлый предатель — подвёл его, как подвела окклюменция.       Но сейчас исполинская, теряющая струпья фигура отшатнулась, подалась назад и, прижав гнилые конечности к капюшону, спрятала от света голодный рот. Птица встрепенулась, клюнула дементора в его недолицо и взлетела, прогоняя алчную тварь.       — Мама? — Драко приподнялся на локтях, пока Нарцисса крепко сжимала его палочку. — Мама...       Как много он ещё не знает о ней?       Урождённые Блэк несут в себе скрытую силу, и её не убить Азкабаном, Волдемортом и прочей нечистью волшебного мира. А Драко... наполовину Блэк.       Он сумел подняться, глядя во встревоженное лицо матери, медленно подошёл, медленно сжал её в объятьях, вдыхая родной аромат.       И эти секунды стоили тысячи кошмаров.       — Драко, — мягкой музыкой позвала Нарцисса, чувствуя любимое тепло и изучая свежий шрам на шее. Её мальчик страдал? Кто посмел?! Всё потом... — Зачем ты здесь?       Но как сказать ей правду?       Никак.       Он с трудом отстранился от матери, ловя её полуулыбку:       — Я пришёл за тобой.       Это не ложь — убеждение. Он не оставит мать в этом аду.       — Зачем? — она злится и счастлива: истинно-живая смесь. Она не видела его слишком долго для долгих разговоров. Её мальчик — её солнце в ледяном плену.       — Тебе здесь не место, — Драко гладит исхудавшие плечи и берёт за руку: — Идём.       Лишь пару секунд она светится, крепко сжимает пальцы, почти плачет, почти делает шаг...       — Я... не могу, — она высвобождает ладонь. — Так нельзя, сынок, — нельзя, даже если душа горит. В пекло себя!.. А слёзы просятся горьким ручьём.       Драко знает: мама упряма. Осторожна. Умна. И ласкова. Она приглаживает его волосы, как когда-то в детстве, пытаясь утешить и защитить. Дрожащие ресницы. Руки. Губы. Она поправляет его мантию, возвращает палочку, вторит «я не могу» любящим взглядом...       — Мы уходим, — твердит Драко. Он бережно, пальцами, стирает её слёзы, чистыми дорожками бегущие по лицу.       — Без меня.       Ну что за женщина?!       — Мама.       — Не спорь, — лёгкая улыбка. Строгий взгляд. Последний всхлип. Пока сын не видит её боль, он не посмеет: — Не потащишь же ты меня силой!       Почему нет? Но мама знает: Драко не сможет.       — Нам пора, — раздаётся со спины новый голос: робкий и требовательный.       Грейнджер? Ну, конечно же, Грейнджер. А кто ещё?! Кто ещё сунется в Азкабан в поисках приключений? Как давно она тут шпионит?!       Бесстрашная овца.       Пофиг.       — Дементорам приказано атаковать. Времени больше нет, — её голос как тихий приговор. Гермиона смотрит и сострадает, переживает и мучается, теребя красную ленту на запястье: — Остался ты один...       Лонгботтом уже сбежал? А Аббот?..       Дважды пофиг. На всё. На всех, кроме матери. А Грейнджер капает на мозг:       — Нас схватят.       Тупое напоминание. А-то он не в курсе?! Драко оборачивается:       — Тогда помоги мне.       Но в ответ — тишина, и паршивая маска скрывает честнейшую мину.       «Грейнджер, ты что?..»       У неё совесть есть? Гонор, мозг, палочка — да, а сердце? Бездумное гриффиндорское сердце! Драко смотрит и не смотрит на девичью грудь, выискивая в той не порок — человечность.       — Они всё поймут, — Грейнджер оправдывается, протягивая маску. Драко фыркает. А оно ему надо?!       Ему нужна мама. Очень нужна. Безбожно нужна. Что Драко за сын, если бросит её здесь — теперь?       — Помоги мне, — просит он свою Гермиону, вкладывая в это душу и все блага жизни, что может ей дать. Вкладывая даже большее — надежду: — Ты же умная... Прошу тебя...       Сними...       ...эту ношу.       Но опять — тишина. Только мать заботливо гладит его по плечу, спотыкаясь на каждом слове:       — Спасибо... тебе. Но... уходи.       Драко передёргивает не от ласки — он чувствует Азкабан до самого нутра: всю его тяжесть и мрак, сотни дней и ночей в окружении вестников горя. Миллион стенаний осуждённых душ. И одиночество — размером с вселенную. Такое, что больно жить.       — Пожалуйста, — скулит Драко, гипнотизируя мысли Гермионы. Он никого и никогда так не просил.       И плевать, что выхода нет! Драко молит её о помощи, забывая гордость и честь.       Пофиг. Пофиг. Пофиг.       — Ты немедленно уйдёшь отсюда, — жёстко приказывает мать.       Неужели она поняла, перед кем он унижается?.. Стелется, будто никчёмный дурак. Драко в ступоре смотрит на неё, ненавидя блэковскую кровь.       — Уводите его, мисс. Живо! — мама нашла иной путь.       Но не узнала дочь маглов. Забыла чужой голос за месяцы тюрьмы. И что? Что Грейнджер сделает?! С ним. Смешно до колик.       Гермиона тянет его за руку, хотя бы пытается, борется с малфоевским характером, глупо обещая:       — Потом...       А что будет потом?!       Страх. И вина. Вина. И разлука. Вина и бессилие что-то изменить...       Драко вытягивается, обрастает чешуёй, выдёргивает руку из пресных лап Гермионы, перехватывает маску и молит не очерствелую Грейнджер, а маму:       — Прости.       Она светится на прощанье, будто нет никакого Азкабана.       А Драко бежит к выходу, задыхаясь от предательства. От тысячи недослов, слёз, от тонны обиды. От моря презрения, к себе и к Грейнджер. И столько же чувства...       Не к ней.       — Заприте дверь, — велит Нарцисса и отворачивается к окну, пряча любовь и беды от всех.       Гермиона молчит, скрипя дверью, царапая вековой пол вместе с сердцем — до неровных отметин.       Драко её ненавидит. Как никого. Никогда. Как она сейчас — свои правила. Гермиона плачет, звякая связкой ключей, благодаря Бога за то, что Драко не слышит рыданий Нарциссы. Не видит её дрожащих плеч, потому что нет ничего мучительнее слёз матери...       ...для того, кто любит.       Всегда.

* * *

      Драко ждал Грейнджер у пролома, как будто его заботила (неужели?) её участь.       «Не тошно, нет?.. — он распинал сам себя. — Ты окклюмент или как?! Или кто? Ты даже не сын — маменькин сынок».       О Мерлин, Реддл видел его насквозь.       «Херово, да?.. Так проори это вслух. Тресни по темечку. Сгрызи себя до костей, вспомни, что ты в Азкабане!.. Стань никем. То есть собой. Беги. Это единственное, что ты умеешь. Насладись болью, в конце концов. Ты ж мазохист!.. Иначе какого хера ты связался с Грейнджер?»       Но у него не сердце — обтянутая кожей дыра.       Зато кроваво-алая.       «Беги, никто!       Пока не станешь Малфоем».       Возможно, в голове что-то щёлкнуло. Что-то похожее на выключатель, потому что расхотелось травиться собственным ядом.       Драко чуть высунул голову навстречу стихии. Северное море немного успокоилось, придавленное стылым воздухом, а крики снаружи переросли в хрипы и брань.       Опасное затишье...       Показалась Грейнджер, похожая на нелепую гостью, укутанную в чёрную шкуру, скрывая под маской стыд. Драко не представлял, откуда он это знал.       Просто — знал.       И пусть. Пусть. Ей и этого мало! Грейнджер издала что-то вроде «извини», он напрягся, но мисс Бездарность прервала тираду и вылетела стрелой в туманную брешь.       Драко на нервах сорвал с запястья белую ленту и сжал покрепче метлу. Стоило только ощутить прелый запах моря и морозное касание ветра, чьё-то заклятье ударило его прямо в плечо, оставив на нём глубокий порез. Драко вскрикнул и выругался:       «Скотина».       Без злости и сожаления.       Прекрасно.       Ещё один шрам. Блеск!.. Почти радует.       Чуть справа, футах в пятидесяти, парил охранник: неуклюжий жлоб в серой форме и палочкой «наголо». Безродное бестолковое быдло пригрозило ему чем-то малоприличным и приказало сдаться.       «Испугал!»       Где Грейнджер носит?       Драко вытащил из памяти нечто посущественней Диффиндо и отбросил тюремщика на полмили — не меньше. Взмыл повыше, полный внутреннего дерьма, и оцепенел.       Раньше было херово?       Чёрта с два!       То был праздник какой-то.       Азкабан вмиг застонал — стенами и окнами. Нечеловеческие звуки разбивались о тёмную воду, камни, неслись к облакам. Падали на головы, вызывая боль и унылый гам.       Грейнджер «царила» чуть дальше и выше, сражаясь за десятерых против трёх серых «кардиналов». Им не позавидуешь!.. Да и ей тоже.       Драко поискал армию глазами...       Она исчезла.       Х...хря-ясь.       Развалилась на мелкие отряды, став лёгкой мишенью. Лонгботтома с Аббот и след простыл, что логично и обоснованно, но Поттер... Хренов герой без всяких опознавательных тряпок рассекал над морем, беспорядочно паля заклинаньями в тучного стражника, и пытался вытащить из воды Уизела. Тот плавал на поверхности корявым бревном с безвольным «сучком», перевязанным изумрудной лентой.       В отключке, блин!       И шоколад не помог.       — Эй!.. Эй!.. — орал Драко, понимая, как идиотски это звучит. Полупотухший мозг не выдал ничего приличного, кроме как: — Эй ты, депрессивный хмырь!       «Вот чёрт! — Поттер вскинул голову, а заодно и пальнул в эйфории чем-то жалящим. — Охренел?!»       Но в пылу борьбы мало разума, да и толстяк прилип, как банный лист, засыпая героя заклятьями. И если бы не реакция Поттера, качаться б Избранному на волнах рядом с рыжим. Не тонущий в воде Уизел (Драко ухмыльнулся ассоциации.) подушкой для битья принимал на себя удар за ударом, стоило нерасторопному охраннику промахнуться.       Драко вскинул палочку, издевательски перетянул грузного стражника верёвками, словно уэльскую колбасу, и усилил голос:       — Лови этого ублюдка! — понятно, что Уизела.       Левикорпус.       Поттер зацепил поклажу, и Драко обернулся в сторону Грейнджер. Её не было. Это плохой знак. Очень-очень плохой знак — а в Азкабане бывают другие? Тюремщики уже пикировали вниз, и стоило опустить взгляд, чтобы понять...       Это конец. Нокаут. Финальная песнь.       Рыжая бестия — псевдопожирательница с синей перевязью — лежала навзничь на крыше Азкабана пятиконечной звездой, а над ней, будто падальщики, кружила свора дементоров, высасывая из жертвы глоток за глотком. Единственно здоровая, полная жизни добыча в лице маленькой мисс Уизли перебила их всех. Дементоры предпочитали нападать так, превосходя числом и напором, словно стая волков, вгрызаясь в радость и дух.       План рухнул.       Мир уменьшался до размеров камеры...       Всё пропало.       Охрана бросилась к главным воротам, наверняка стучать в Аврорат, Поттер — неуязвимый пень! — воевал с полуочнувшимся нищебродом и парой оставшихся надзирателей, а Грейнджер...       Грейнджер — дура!       Натуральная дура.       Его дура, которая только что сотворила страшное: из её палочки вырвалась серебристая выдра и понеслась по небу ярким сияющим смерчем, отгоняя голодную стаю. Несколько тюремщиков развернулись и, как оголтелые, кинулись спасать от Грейнджер заслуженный трофей и улику для министерства. Тут уже не до Малфоя!..       Драко успел заколдовать двух, слепив их в обнимку с мётлами, как Кастора и Поллукса.*       — Нас надули! — завопил третий охранник с жёлтыми нашивками и сиганул на крышу, теряя деревянного «коня».       Грейнджер — за ним, лихим подражателем.       Пара вспышек — и серый «генерал» свалился, сражённый Петрификусом, а храбрая победительница рванула к Джинни. Привязала её к себе магическими путами и приманила метлу.       О Мерлин, да Грейнджер опасна как дюжина драконов... И всё равно дура! Она взлетела над Азкабаном отчаянной птичкой, а Поттер, отправив соперников поплавать, прибавил скорости. Он удерживал оглушённого друга, несясь подальше от новых бед.       А Драко только подумал о том же, как услышал треск...       И понял, что падает.       Какая-то образина сломала ему метлу!       Сволочь.       Немощь.       И бестолочь.       Эта образина, конечно, — не Малфой. Море стремительно приближалось, мантия спутала руки, окутала ноги, и Драко понял:       Выхода нет...       ...и полетел, чёрной стрелой обжигая воздух. Вслед неслись ругательства, били заклятья, но попробуй попасть в Пожирателя смерти, урод! Драко петлял и лавировал, под стать смелому орлу, улыбаясь незнамо чему. Юлить — это в природе змея, а не крылатого хищника.       Он ликовал. И отставал. Фигуры впереди становились всё меньше и меньше, а голоса позади — всё громче и громче.       Это погоня.       И если его схватят — мало не покажется. Удивительно, как опасность обостряла ум. Наточила его, как клинок. Наточила до дьявольской глупости и такой же хитрости:       Драко завис в воздухе. Развернулся. Дождался преследователей. Раскинул фарфоровые руки, расправив адские крылья, поднёс палочку к горлу, вообразил змеиное логово, и:       — Ш-шайа-ахассаф-ф эф-ф...       Приглашая в свои объятья.       Тот-кого-нельзя-называть правил Балом.       Парселтанг разносился над морем устрашающим эхом: снова и снова, будто сам Тёмный Лорд восстал из мёртвых. Древний язык, язык Салазара, язык Волдеморта вызвал у недалёких тюремщиков суеверный ужас. Они замерли лишь на один вдох, а потом бросились наутёк, как трусливое племя, сверкая мётлами.       Драко смеялся им вслед голосом Волдеморта, сознавая, что часы общения с портретом не прошли даром. Но пока остолопы не прозрели, пора уносить ноги! Хотя силы покидали тело с каждой водной грядой, и Азкабан выжал его до капли.       Драко уставал и, должно быть, молился... Мерлину. Отцу. Дракловой бабушке! Он не хотел рухнуть в холодное море без памяти и пойти на корм местной фауне.       Но армия же не бросит его!       Не посмеет.       Драко выжимал из себя магию по крупицам. Потому что показался берег. Долгожданная суша. Мало-мальский покой и клочок спасительной земли. А ещё пять — слава небу! — именно рож, высматривающих плетущегося в хвосте.       «Приехали».       Драко бухнулся на водной границе, маской в грязь, намочив одежду до самых колен. Он лежал на берегу, неподвижно, словно помятый тюфяк, и с трудом разбирал голоса:       — Не кричи на меня! — это Грейнджер. И ей палец в рот не клади — школьный закон. — Я должна была спуститься за ним.       «И зачем?» — Драко нахмурил брови, но никто этого не увидел. Он валяется здесь, как убитый герой, а никому нет дела?       — Он не ребёнок! — нападал Поттер. Видно, внутренний полупсих отчитывал подружку.       — С-спасибо, что в-выловил мою п-палочку, — сорванным продрогшим голосом вставил Уизел и, скорее всего, он таки наслаждался перепалкой. — Д-даже не знаю, как мен-ня угораздило... Может, рикошет?       «Вот оно как... Кто-то влепил горлопану как следует, а Поттер по привычке бросился на помощь, — больше ж некому. — Нашли, когда рассыпаться в любезностях!»       — Джинни сама решила меня прикрыть! — опять Грейнджер. Не успокоится, пока не докажет.       «Умница».       Плохо, что проку от неё немного. Блин, и за каким он вспомнил?.. Прежняя обида раздирала глотку, и Драко покашлял.       — Переста... — хилая попытка усмирить спорщиков почти сразу потерялась в бумажном шуршании.       Рыжей досталось.       Знала, на что шла.       — Какого д-дракла эта белая гнид-да ум-меет летать?!       «Ой, з-заткнись», — неслышно передразнил Малфой.       Уизел, как всегда, не оригинален. Драко понимал, что пора подняться наконец и полюбоваться дружеским скандальчиком. Началась какая-то возня, потому что голоса превратились в шорох.       — У нас получилось! — закричал Лонгботтом. — Успокойтесь.       Все сейчас немного не в себе. Но ботаник прав, пора бы успокоиться и валить, пока не нагрянули авроры. Наслушавшись сказок о Волдеморте, они землю взроют.       Драко открыл глаза и, присев на коленях, согнувшись, упёрся кистями в ноги. Он изучал армию исподлобья, чувствуя лишь жажду, горечь, жжение в плече и усталость.       Уизел пытался снять мокрую одежду — отстойное зрелище, а его выжатая сестра, заваленная плитками шоколада и бумажными обёртками, отдыхала под высохшим деревом прямо на земле. Грейнджер с Поттером суетились заботливой квочкой, чем вызывали приступ забытой ревности. В топку её!.. Лонгботтом сидел на берегу, рядом с притихшей Аббот, а её полупустые воспалённые глаза не представляли особой угрозы.       Почему?       Драко с облегчением стянул маску и почти выпрямился. Тряхнул волосами, умылся, сплюнул вязкую слюну, порадовался рассвету и ещё раз посмотрел на Аббот:       — Со свиданьицем, малыш, — съязвил он.       Следующее, что он заметил — кровавые от ярости белки. Стеклянный окрик: «Ты-ы-ы!..», и ударившее в грудь тело сбило Драко с ног. Её ногти полоснули по щеке, а потом раздалось:       — Не-е-т! — голосом Лонгботтома, и внутренности скрутило.       Хлоп-п.

* * *

      Друзья повернулись и ненадолго застыли от потрясения.       — Не-ет, — тихо-тихо протянула Гермиона, утопая в очевидности.       Все их достижения улетучились за мгновение. Растаяли в воздухе вслед за тремя фигурами, будто мираж.       Господи...       — Что произошло? — Гарри вскочил на ноги, как ошпаренный.       Сцена, где Ханна несётся на Малфоя, всё ещё тлела перед глазами. Бедный Невилл старался, как мог, но проиграл...       — Рон?! — позвал Гарри.       А тот при чём?       Рон, босой и полуголый, качался в наполовину расстёгнутой рубашке, с закатанными до локтей рукавами:       — Что? — он скалился, возясь с пуговицами, как неумелый ребёнок. — Кто-то чер-ртовски рад ви-видеть Малфоя, разве неясно? Надо было св-вязать Аббот, я ж-ж говорил! И приклеить м-маску к слизеринской м-морде, коль мозгов нет. О чём он думал? Л-лопух!       Он не лопух — он устал.       — Я должна была его предупредить, — стонала обеспокоенная Гермиона, спеша к берегу. — Ханна же чокнулась на нём! Срыв напрашивался сам собой, я могла б догадаться...       Гермиона ругала себя почём зря. Да что с ней такое?! Аббот всё ещё Сколопендра, что бы ни сделала с ней тюрьма. Жаль, не хватило времени это обсудить, безумие Азкабана лишило всех осторожности.       Гарри помогал Джинни встать, понимая:       — Невилл, наверно, ожидал такой реакции, вот и называл его «белым братом».       Какое-то время всем было не до Малфоя. Всем, кроме Невилла.       И, конечно же, Гермионы.       Она то и дело смотрела на горизонт, ни разу не обронив заветное имя, споря и успокаивая Гарри, но он точно знал, что значит её взгляд.       — А я д-думал, он по ин-инерции, — стучал зубами практически голый Рон.       — Мы должны уходить, — торопил друзей Гарри, нехорошее предчувствие просто одолевало. — Да и Джинни надо отдохнуть.       Та даже не спорила, Гарри видней. Но всего одна ошибка — и теперь ни Малфоя, ни Невилла, ни Ханны.       — А к...как же?.. — Рон запнулся на полуслове, выпрыгнул из штанов и направил палочку на одежду, скрипя зубами. Продрогнув до костей, он решил не жечь себя горячими струями.       — Мы найдём их, — неуверенно заключил Гарри. — Ведь так, Гермиона?       Разве она пророк? Бог с ним, с даром предвидения, думать-то она может! Или включить сердце на полную и просто подумать о Малфое. Может, их одержимость, их боль, как маленький ангел-хранитель, позволит понять...       — Всё не так страшно, — сказала Гермиона, присев на корточки. — Думаю, они трансгрессировали, — она пристально изучала берег, водя пальцами по грязной земле. Всмотрелась в их кончики, окрашенные бордовой смесью.       — Что это там? — насторожилась Джинни, держась за Гарри и за ствол дерева. — Кровь? Их расщепило?       Гермиона кивнула и пожала плечами, теряясь в догадках: «Кто?» Гарри сник. Рон выругался.       — Ну и где они? — вопил он, уже натягивая на себя сухую одежду. — Их ут-тащила Аббот?       Гермиона зашлась внезапной головной болью, потому что ответ мучителен:       — Я не знаю.       «Не знаю».       И хуже этого для неё ничего нет.       __________________       *Мифологические герои, которые часто изображаются слепленными друг с другом, как символ братской любви. В геометрической фигуре, образуемой созвездием Близнецов, очень трудно увидеть картину, которую рисуют в старинных звездных атласах и на звездных картах, — обнимающихся братьев-близнецов. Звезда Поллукс находится на шее у одного, а звезда Кастор — во рту у другого, но сути это не меняет.       От автора: Бритва Оккама (иногда лезвие Оккама) — методологический принцип, получивший название от имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма Оккама. В кратком виде он гласит: «Не следует множить сущее без необходимости». Или в более понятном изложении, если существует несколько логических объяснений какого-либо явления, то можно считать верным самое простое из них.