Склеивая осколки

Мы явились слишком поздно и чтобы спасти, и чтобы наказать. Р. Л. Стивенсон «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»

      Мой дом — моя крепость.       Это убеждение промелькнуло шаткой подсознательной тенью, как только самосохранение потащило из Драко магию. Зубами. Оно наплевало на усталость, на несобранность, на ненавистную Аббот, сдавившую рёбра железной девой, без колебаний представило родные стены, выдрало клыками аппарационные чары и...       «Вот хре-е-ень».       ...превратило внутренности в кашу.       Не меньше.       Похоже, их сейчас размазало по губам солёной влагой. Тёплой. Вязкой. Пугающей. Эта неживая-немёртвая краска стекала в ноздри, щипала лицо, липла к языку, скрипела на зубах, кроша судорожные мысли, и просилась наружу. Потому что отдавала собственным нутром, стёртым спонтанной аппарацией в порошок.       Хреновая хрень.       Прыгать полулёжа, в обнимку с «багажом», в спешке... Форменная дикость. Если не хуже. За долю секунды берег потемнел, хребет защемило, и мозги раскатало по черепу. А в довесок — словно оглушило бревном по темечку.       Кажется, трансгрессией откололо моляр*. Его острый край цеплял щёку, стоило сглотнуть. Да ещё и алая пелена накрыла глаза.       Отменное дерьмо.       Потому что один цвет, один вкус, один запах царил в воздухе, пока Драко недвижимым пятном на полу Мэнора пытался оценить действительность и… грёбано-грёбаный потолок!       Живописней не скажешь.       Глаза приклеило к нему, как смолой: не сморгнуть, не отмыться, не отвести взгляд. Голова гудела, виски распирало, а сознание только что отвоевало себе двухцветное зрение, разбавив окружающую картину угольными штрихами.       Дело — дрянь.       За шоком боль, наверное, терялась, ведь Драко по-прежнему был уверен, что его расщепило. Грудь втянула тошнотворную смесь, ступни дёрнулись, левая рука нащупала холодное бедро, а правая — поползла по полу в поисках палочки. Мерлин всемогущий!.. Драко, словно инфернал, путешествовал по родовому замку по частям.       Так казалось пару секунд.       Пока слуха не коснулся чей-то стон. Совсем слабый, но не предвещающий ничего хорошего. Такое маленькое прощание длиною в выдох.       «Сколопендра?» — а что? Надежда умирает последней. Их с Аббот чуть ли не слепило намертво, как сиамских близнецов, разорвало и выбросило. Но при прыжке как-то много руконог пихалось...       Мозг Драко вернул ему человеческий облик: придавленный, но вполне целостный. Голова качнулась, приподнялась, потолок наконец исчез с поля зрения, и глаза уставились на красно-чёрные пятна где-то справа, а всё тот же Мерлин прибавил резкости.       Бам-м-м.       Почти сразу Драко получил кулаком в многострадальный нос и взвыл, приложившись о камень башкой. Метнул взгляд, выругался, поймал дикое лицо... Аббот — мерзкая тварь — восседала на нём, будто на троне, и шарила по карманам гнусным воришкой.       Надежда лопнула. Упокой, Мерлин, её душу.       — Наличных нет, сука, — осклабился Драко и едва успел сжать кулак, как ледяная клешня Сколопендры вцепилась в горло.       Конечности тут же онемели.       — С мягкой посадкой, — ехидно, по-магловски, поздравила она, не исключая, что спонтанной аппарацией Малфою распрямило извилины. — Я знала, ты побежишь, мелкий ссыкун!       Аббот склонилась и буквально выплюнула это в лицо. Будто в ней проснулась хищная тварь, обнажая себя во всей красе. Стойкая, подлая, опасная, в червиво-полосатой робе и с приклеенными к коже патлами Сколопендра мало напоминала человека. Скорее, человеческую оболочку в багровых тонах.       От ответного оскорбления Драко спасло отсутствие злости:       — Мелкий не мелкий, а тебя всё же достал! Поболтаем по старой дружбе?       — Не дёргайся! — бросила Ханна, нетвёрдо и хаотично рыская свободной рукой в складках мантии.       Стон между тем повторился. Он растаял щемящим призраком, и задубелые пальцы Аббот сильнее сдавили шею. А для Драко батальная сцена — ура! — окрасилась семицветием.       — Я бы на твоём месте сто раз подумал, — прохрипел он, чувствуя, как холодный ливень пронёсся по венам, замораживая добрую половину тела. Слава Мерлину, позволив сердцу биться, а рассудку — выдавать что-то похожее на речь.       — Жить хочешь, малыш? — угрожая, издевалась Аббот, и окончание фразы почти потерялось в клокочущем вдохе. — Тогда заткнись! — ржавые слёзы застилали её глаза, и месть блестела в темноте зрачков неестественно-чёрным.       Как тогда...       Круцио поползло по вискам Драко едкими каплями, и реальность заволокло таким же воспоминанием: боль. Снова боль. Опять боль, старой безносой обидчицей нависшей над ним. Он разваливался от страха, терял руки, ноги, слух, превращаясь в белёсую змею. И уже хотел зашипеть: «А ты, малыш?», но слизеринская натура включила гибкость.       — Она тебя не послушается, — уверенно просипел заторможенный пленник. Он точно знал, что искали — его палочку: порезать доброхотов на тонкие ленточки.       — Связать тебя силы хватит! — огрызнулась Сколопендра.       Всего мгновенье — и она ликующе наставила на Драко палочку:       — Скажи что-нибудь ласковое, и я, так и быть, проявлю милосердие, — игриво промурлыкала Ханна, ослабляя захват, и ткнула деревянным концом в окровавленную щёку Малфоя.       Тот молчал.       — Не стесняйся... Ну же! — нажим усилился.       Ладони Драко закололо, ступни — тоже, а лёгкие жадно ловили воздух.       — Грязная стерва, — кривыми губами выплюнул он и сквозь страх попробовал оценить свои шансы. Дома и стены помогают.       — Так ты зовёшь свою Грейнджер, когда трахаешь? — уколола Аббот и разжала ледяную клешню, спустив палочку ниже, к шее. — Видела я вашу случку там, в лазарете, — мерзавка укоризненно поцокала. — Ничего святого, малы-ыш, — и уничижительно опустила взгляд в сторону паха.       Как вдруг:       — Х...ханна, — новым тихим выдохом рассыпалось по полу.       Та повернулась на зов. Приоткрыла рот. Как-то слабо, но затряслась и уставилась на обескураженного Драко, неприятно дёргая губой:       — Повеселимся? — ощерилась она. — Выбирай: в голову или в пах?       — Я... — Малфой сжался. — А не пойти ли тебе...       — Я спросила: в голову или в пах! — прикрикнула Сколопендра и вдавила палочку глубже, под горло, наслаждаясь лихорадочными глотками жертвы. — Чем ты дорожишь больше? — хищница так же хищно осмотрелась: — Мэнор? — как в воду смотрела. — Ты решил превратить его в парк развлечений?       — Хан...на, — снова позвал спутанный голос, и Драко наконец признал обладателя:       «Лонгботтом».       Значит, ошибки нет — в связке был третий. И он не ботаник, он — гриффиндорский болван!       Хотя, если подумать, именно этот болван верит в одержимую Аббот. Драко чуть повернул голову: верит, но лежит бесполезной оглоблей, перепачканной в крови. Еле-еле перебирает ногами, скребёт пол, корчит синюшные пальцы, пялится в расписной потолок и просит так, что режет глаза:       — П...помоги мне.       Драко мысленно скулит:       «Помоги — кто?.. »       Они с Грейнджер сговорились что ли?! Чем помочь? Как помочь? Если одна злобная гадина готова его оскопить. Только холод как-то, но отступал с каждым ударом сердца, нос горел, и Драко сопел, хлюпая кровью. Глотал её и ждал, когда силы вернутся к нему.       Аббот будто не слышала, что Лонгботтом — её Лонгботтом — просит о помощи, потому что елозила своими бетонными бёдрами по бёдрам Малфоя и, приподняв рукав его мантии, изучала свежий шрам на запястье:       — Зря я тебя пощадила...       — Т-ты не смогла б-бы, — прокашлял наивный Лонгботтом.       — Не мешай, — осадила Аббот, — я не с тобой разговариваю, — её стеклянный голос вдруг сломался. Обрёл живые нотки.       Однако палочка по инерции таранила шею, пока палач в хрупком обличье мечтала перерезать Драко горло и обжечься чистыми брызгами, сладко вдыхая ускользающую жизнь.       Малфой не издал ни звука. Почти не дышал, улавливая нависшую угрозу. Сгибал и разгибал пальцы, возвращая им власть.       — Ты сам виноват! Зачем влез? — окрысилась Аббот, косясь на мешковатого Невилла. Аппарация будто вытянула из него жилы, приклеив к пыльному полу.       — Ты... — Лонгботтом не договорил, лишь задышал тяжело и звучно. Кое-как нащупал рукой колонну, вытянул ладонь чуть выше и соскользнул кровавыми пальцами, оставив на сером глянце мрачные полосы. — Ханна...       Заладил как дурак!       Где он видит Ханну? Её больше нет. Лживая, расчётливая, жестокая сущность взяла верх. Изничтожила в ней человечность. Заглушила чувства. Разбудила ту черноту, от которой уже не спасись.       О чём они думали? Дураки... Ой, дураки...       Драко не был уверен, что Аббот не притворялась, поджидая его на берегу. Наверняка ждала, что он рухнет в Северное море. Сдохнет от натуги. Пойдёт на корм рыбам. Всё лучше, чем гулять на свободе.       — Я ранен, — не ноя, выдал Лонгботтом, и Драко на миг показалось, что тот хитрит. Переводит внимание на себя. Притворяется немощным, контуженным аппарацией, чтобы обмануть Сколопендру, отвлечь её, разоружить... Ведь одинокий обломок — именно обломок — палочки Невилла валялся у самых ног, обвитый волосом единорога. — Мне больно.       — Конечно, больно. Тебя же расщепило! — отбрыкнулась Аббот. — Но я даже отсюда вижу: ничего серьёзного. А ушиб от трансгрессии пройдёт. Будь паинькой, потерпи!       Она чуть высунула язык, концом палочки вычерчивая на коже Малфоя витиеватые борозды.       Но «паинька» размазано бормотал:       — Н...нет, ты... Малфой... Зачем?.. — раздался хриплый свист и...       ...тишина.       Драко почти пожалел беднягу: неважный спектакль. Бездарный, немного зловещий и бестолковый. Сколопендру им не пронять.       — Мне нравится пах, — Аббот растянулась в улыбке. Направила палочку вниз — по груди, разрезая ткань и оголяя пунцовые шрамы. — Только не ревнуй, Невилл, — она наигранно надула губы. — Там не к чему ревновать. Во-о-обще...       Драко зашипел сквозь зубы, дёрнулся — рано, блин! — ноги не слушались, снова взвыл, поволок руки по полу... Но ледяная ладонь Аббот сдавила солнечное сплетение, и он почти остановил сердце. Сам. Покрываясь колючим инеем. Драко понимал, что висит на волоске, что очередная надежда — и только она — позволяет сохранять лицо. Он впустил её глубоко-глубоко и очнулся, встречая страх.       — И не говори, что тебе жаль ублюдка, — Аббот вновь покосилась на Невилла, задержавшись палочкой у пупка.       «Ну, скажи, что тебе жаль, урод!» — Драко трясло. Безысходность атаковала его, терзая слабую душу.       Ханна ухмыльнулась, прибавила руке тепла, чуть приподнялась и... застыла. Ожидая мольбы. Чего ж ещё?!       Подавись.       — П...жалуйста, — глотая звуки, выдавил Драко. Аббот разбавила своё ликование придыханием, но вдруг громко и ясно: — Пожалуйста, Невилл!..       И будь проклята тишина! От неё мутит.       Палочка уткнулась в пах.       «Скажи, мать твою, хоть слово...» — теперь Драко действительно молил. Про себя. Тишина убивала.       — Вот видишь, ты — мусор, — Аббот почти почернела. Под красными глазами пролегли круги. Губы посерели. Щёки впали. — Пока, Малфой-младший, — измывалась она.       Бесцельная борьба залила её сырое лицо, и землистая вуаль обрамила череп...       Вот и всё.       Драко почему-то вспомнил мать.       Но тут Лонгботтом прошептал почти эхом:       — Лучше — меня.       Драко оторопел. Глаза защипало. Что за хрень? Что за типичная, долбаная, гриффиндорская хрень: делать из Малфоя тряпку! Спасибо, конечно, но...       — Не дури, Лонгботтом! — заявил он. — Мои яйца ценнее.       Драко только представил себе противный смешок в исполнении Сколопендры, как она напряглась, поднялась, на миг позволив пленнику насладиться свободой, опутала конечности колдоверёвками и, брызгая негодованием, направилась к Невиллу.       — Что?! — возмутилась она, приближаясь нему.       Потом отвела от лица грязные локоны, отбросила назад, переступила через Лонгботтома и, стоя над ним Родосским колоссом, скривилась:       — Ты что, готов ра... — её голос пропал, обратившись в прах.       Драко не поверил:       Сколопендру накрыло.       Она почти задохнулась. Почти ожила. Она захлебнулась собственным ядом. Стянула пальцами тюремную робу и полусогнулась в неслышном вое, двигая бесцветными губами. Потом вдруг выпрямилась, собирая патлы в кулак, а рот всё жамкал и жамкал иссохший воздух.       Аббот тряхнуло, плечи поникли, палочка выпала, и комната, наконец, прониклась страданием:       — Нев...ви-илл.       — Всё хорошо, милая, — едва выдохнул он, искажая недоулыбкой окровавленное лицо.       Нет, не хорошо. Всё очень нехорошо. И шок, кажется, разбудил признаки человечности. Ханна с ужасом прижала ладони ко рту. Её опять тряхнуло, она усмехнулась, вскрикнула, обрела живой — без ржавых белков — взгляд, замотала головой и отступила назад, всматриваясь в растянутого на полу Невилла.       Он умирал.       Его кожа лоснилась. Рот застыл в полукрике. Белоснежные зубы почти исчезли, потонув, как в омуте, в алом зареве. Правый глаз заплыл, рассечённая бровь запеклась свежей коркой, и алебастровую бледность исчертили багряные ручьи. Невысказанная боль размазалась по щекам, блестела в глазах, грудь вздымалась и западала под частые удары сердца, а разорванная губа вызывала нелепую жалость, когда густые красные капли стекали к ушам тягуче и устрашающе.       Невилл медленно и верно исходил кровью.       Но причина...       Причина торчала из шеи острой стрелой — обломком его палочки.       Тем самым, недостающим, при аппарации проткнувшим вену не хуже ножа. Расщепило не столько Невилла, сколько чёртову деревяшку! Буквально. Поведённое плечо, а вместе с ней и мантия, тонула в бордово-синей луже с рубиновыми краями, отдавая смертельным саваном, и пряди его волос наводнили её как бурые водоросли.       Ханна рывком подобрала палочку Малфоя. Направила её дрожащий конец на рану, выдернула остриё и вскрикнула, застигнутая новым кошмаром. Невилл даже не шелохнулся, не ахнул, не застонал, а кровь устремилась из открытой раны вдвое быстрее. Кара небесная!.. Страдалец бесцельно водил глазами, стараясь удержаться в сознании. Берёг силы...       И не прощался.       Аббот бормотала какие-то заклинания, злилась, выла и снова выставляла палочку, но по панике Драко понимал: это не помогает. Даже не видя всей картины, он знал: никакого блефа. И если так дальше пойдёт, Лонгботтом преставится.       — Я же говорил! — крикнул Малфой. — Она тебя не слушается.       — Заткнись! — оскалилась Аббот. — Дело не в этом! — и вновь взвыла, впустую взмахнув палочкой.       — Хочешь рискнуть? — настаивал Драко.       — Его рана... — поникшим тоном обронила Ханна, сглотнув объяснения.       — Чёрт, Аббот, не будь дурой! — не корень зла, а сплошное разочарование. — Развяжи меня, — Драко выставил перед собой связанные руки: — Развяжи, и я спасу твоего героя.       Аббот зашлась истерическим смехом:       — Ты?.. — она обнажила клыки. Ощетинилась. Лихорадочно завертела глазами, сморгнув внезапную медную влагу. — Ты никчёмный, хитрый, трусливый пёс!       — Может быть, — Драко смотрел прямо в злой воспалённый взгляд. — Но я могу его спасти! — он не понимал как, но знал, что может. Выбора нет. Ведь если он облажается, Сколопендра...       Мысль закончилась просто так.       Аббот металась палочкой между ним и Невиллом:       — Поклянись! — она вся задрожала. — Поклянись мне, как магл, гадёныш!       — Клянусь! — не думая, согласился он. — Ну же!..       — Обманешь — я убью тебя, — пригрозила Аббот и тут же испарила верёвки. — Сбежишь — достану из-под земли.       Драко, игнорируя предупреждения, шатаясь, поднялся на ноги и стёр с лица рукавом кровавую кашу. Измождённый, он приблизился к зверю, вытянув руку:       — Палочку! Живо.       Аббот вновь колебалась. Щурилась, вертелась, лохматила прилизанные волосы, превращая их в переплетение сальных змеек, а время шло. Потом в последний раз оглянулась на Невилла, заслонила его собой, будто защищая, свела брови в мученических потугах и что-то шепнула самой себе.       — Если он умрёт, ты — тоже, — заключила она и протянула палочку.       — Да понял я, понял! — на нервах огрызнулся Драко, вырвал «своё» из цепких рук и отодвинул живую преграду. Сделал пару-тройку шагов и почти выругался от потрясения:       — Вот ты ж!.. — связки зажало. Всё хуже, чем казалось. Он подавился рыхлым воздухом, решив:       «Лонгботтому крышка».       Малфою стало страшно, заплохело, но он направил палочку и произнёс заклинание.       «Должно сработать. Должно!..»       Если бы...       Он повторил заклинание, попробовал второе, третье... Но края раны расходились за долю секунды, кровавыми сгустками выпуская жизнь. И это значило только одно — рана смертельна.       Дело не в палочке — в магии. Её мало. Её хронически мало!.. А палочка Невилла пустой деревяшкой валяется рядом, пока хозяин угасает с каждой минутой.       Это конец.       После обысков в Мэноре не осталось зелий, артефактов, эльфов. Ни прочей хрени, способной сотворить чудо.       Драко с сожалением посмотрел на Аббот. Развёл руками. И помрачнел. Странно, но смерть ботаника вызывала тупую боль. Страх. Несогласие. Снова страх. Малфой не сомневался: смерть Лонгботтома станет предвестником его смерти. Ведь кто-то свыше убеждал Драко, что разъярённую, полную мщения Сколопендру магией не взять.       И тут она ударила его. Наотмашь. Ударила по раненой щеке, выпуская гнев.       Тонны гнева.       Драко шатнуло. Но он сильнее сжал палочку. Снова — удар. Снова — по исполосованному лицу, так же мощно и больно, протыкая кожу мелкими снежными иглами. Малфой попятился, почти уклонился и получил новую порцию гнева — в висок. Презренная тварь била без жалости, без раздумий, без остановки, и ненависть наводнила Мэнор:       Драко. Аббот. Стены.       Он почти упал, получив топорный толчок в грудь. Сердце оскорбилось от боли, и кровь вновь ощутила агонию. Ему — тоже конец. От самой мысли налились мышцы, слабость отступила, и угроза кулачной расправы заставила его выставить палочку.       Аббот коротко расхохоталась, расставила руки, предлагая себя, и Драко пустил в ход волшебные путы.       Идиот!       Они рассыпались по полу стеклянными искрами и растаяли.       Внутренний идиот запустил в Аббот очередную «глупость» — попытку отбросить далеко и надолго. Хоть во что-нибудь!.. Но массивная волна прошла сквозь хищную гадину, не причинив вреда. А двойной Петрификус не задержал ни на миг, впитавшись в неё родственной магией.       «Да что она такое?..»       — Только непростительное, малыш, — клокотала Аббот. — Давай, рискни! Созови сюда всё Министерство...       Наглая стерва. Аж скулы ломит.       Подобное ему недоступно.       Возможно, она лгала, а возможно и нет, только брешь в её обороне не в магии... Эта брешь ещё теплится, стонет, умирает на полу Мэнора, пока Драко сражается с Аббот. Бросить сейчас Лонгботтома — подло. И для побега новому Малфою этой самой подлости — (кто бы знал!) — и не хватает.       Ведь тогда «прощай, всё»!       Абсолютно. Бесповоротно. Всё.       Грейнджер. Он сам. Злость. Рассудок. Семья.       Он и его палочка проиграли, и обида лезла наружу вместе с отчаянием:       «Бесполезная-бесполезная... щепка! Трухлявый боярышник. Десять дюймов дров! Потный е...»       Атака Аббот заморозила мысли.       Она приближалась тёмным облаком, наступала неведомым демоном, внушая полную обречённость. Упёрлась своей грудью в кончик волшебной палочки, расставила пальцы, и...       — Стой! — спасительно заорал он. — Я знаю, что делать.       — Врёшь, — прозвенело в ответ. — Опять врёшь, поганец! Не бойся, я сделаю это быстр-ро!       — Нет, я знаю! — шанс призрачный, но всё-таки есть. — Смотри.       Драко с усилием переломил палочку и развёл половинки, обнажая содержимое:       — У наших палочек, — он тяжело дышал, — одинаковая сердцевина. Она лечит, — даже тупой Хагрид это использовал. — И теперь их две, — голова качнулась в сторону Невилла.       Аббот застыла.       — Ты ничего не теряешь, — произнёс Драко, вытягивая из обломка волос единорога, и уже шёпотом: — Подумай... Мы оба можем его спасти.       — Х...ханна, — кажется, в последний раз позвал Невилл.       И это сработало.       Она опустила руки, просветлела, заводила тощими плечами, оглянулась и бросилась к Лонгботтому, к его ногам, рыская по полу, будто полуслепая, в поисках второй сердцевины. Скомкала её, выхватила у Малфоя серебристо-белую нить, смяла, бухнулась на колени и вжала кисть в колотую рану.       Должно быть, все трое молились. В борьбе за жизнь.       Секунды отрешённо тикали.       Невилл сделал жадный вдох. Расслабился. Почти улыбнулся рваными губами. Целебный свет бережно прижёг края раны, заструился по венам, пробиваясь сквозь кожу. Заискрил через прижатые пальцы, встал дыбом меж них, омертвляя себя и возвращая жизнь.       Чудо произошло.       Волос единорога впитал кровь мельчайшими прядями, потускнел, навсегда потерял магию, но зияющая дыра в шее за пол-минуты стала ничем.       Малфой вновь не поверил:       Аббот улыбнулась. Отвела руку. Выронила мутные нити, забыв про месть и угрозы.       Лонгботтом приподнялся на локтях, и Ханна — наверное, всё же она — прижала его голову к себе, излучая только тепло. Мелкие раны на лице ботаника затянулись, оставив едва заметные шрамы, и лишь кровавые пятна то тут, то там напоминали о встрече со смертью.       «Получилось, твою мать!.. Получилось», — радость, на удивление, подкосила.       От напряжения Драко рухнул на вековой пол, ударившись о плиту, согнул колени, опустил на них усталые руки и погрузился в обрывки воспоминаний. Побег удался, Сколопендра довольна, смерть отсрочена, траволюб не подвёл, но...       «Где носит эту Грейнджер?»       — Ты молодец, — бледный, осунувшийся, но живой выдал Невилл.       — Иди к чёрту, Лонгботтом! — помято отмахнулся Драко. Теперь они оба без палочки в компании Хрен-знает-кого.       Щека горела от ногтей, сколотый зуб надоедал, одежда лохмотьем висела на плечах, и прежнее отсутствие злости вымораживало без всякой Аббот. Родовой замок алел чистой кровью, сочными разводами расписав Мэнор, и Драко невоспитанно сплюнул.       Жесть.       Две влюблённые рожи могли бы и взбесить. Теоретически. Так нет!.. Вызывали сожаление. Лонгботтом испытывал к Аббот какую-то нездоровую привязанность, не замечая опасности, а она — извращённую доблесть, принося в жертву других. Шляпа точно не предлагала им Слизерин? Слишком уж не по правилам.       Испытания продолжались. Из камина жёлтой бумажной птицей вылетело письмо и заговорило беглым высоким голосом:       «Уважаемый мистер Малфой!       Согласно имеющимся сведениям, сегодня в семь часов пятьдесят три минуты утра в поместье Малфоев, графство Уилтшир, произошло несанкционированное нарушение Надзора. В ближайшее время представитель Министерства, в частности — Аврората, явится к Вам по месту проживания с целью проверки данного факта по причине уничтожения волшебной палочки.       Поскольку решением Визенгамота от двадцать седьмого июля тысяча девятьсот девяносто девятого года за номером четыреста сорок четыре на вашу палочку наложен Надзор с разумным ограничением магии, согласно существующему регламенту, Вам запрещено покидать Малфой-мэнор до прибытия инспектора по Надзору. Вам надлежит предоставить ему не только волшебную палочку, но и письменное объяснение случившегося, на основании чего и будет вынесено соответствующее решение о предоставлении вам новой волшебной палочки. В случае грубого невыполнения этих требований Вас, мистер Малфой, ждёт дисциплинарное слушание, а в случае нарушения условий освобождения ещё и применён пункт 1 раздела 3 вышеуказанного решения.       С пожеланием доброго здоровья, искренне Ваша       Матильда Киркленд       Сектор контроля и профилактики преступлений,       Министерство магии».       Листок важно зашуршал и спикировал к чугунной решётке, ударился о край, перевернулся и плюхнулся у камина.       — Нормально, — сыронизировал Драко, разглядывая обломки собственной палочки. Он передразнил писклявое послание: — Вам надлежит предоставить письменное объяснение, — он сжал кулаки, чтобы скрыть чуть трясущиеся руки. — А если строчить Министерству уже некому?       «Вот свинство!» — потому что опять страшно.       Осознание того, как близко подобралась смерть, накрыло с опозданием, но не менее действенно. Оно прокралось под кожу, приподняло волоски, подёргало за нервы, как за ниточки, вызывая тугие спазмы. Война окончилась, а старуха с клюкой так и ходит за ним по пятам. Поэтому министерское сообщение особо не взволновало. Угрозы познаются в сравнении.       — Что за пункт один раздела три? — забеспокоился Лонгботтом.       — Не то тебя заботит, ботаник! — Драко настойчиво тёр колени, пресекая позднюю панику. — Лично меня беспокоит аврор и твоя несговорчивая подружка. Правда, Долишу сейчас не до меня, ведь Тот-кого-нельзя-называть вернулся! — он неожиданно усмехнулся.       — После побега им точно не до сломанной палочки! — предположил Невилл и приобнял Ханну, стараясь найти опору.       Лонгботтом, как назло, намёков не понимал. И как-то плохо оценивал ситуацию.       С точки зрения Аврората, Аббот, может, и не резон соваться в Мэнор, только её неудачная попытка покушения здесь! Тёпленькая и уже безоружная. Да, нарушение Надзора — не повод для истерик, побег — не повод приставить охрану, но, определённо, основание проверить всё на местах.       И свалить нельзя!       Удавиться.       Драко влип. По самые спасённые яйца. Ну, хоть помилование он заслужил — долг жизни. Сколопендра не может этого отрицать.       — Министерство не шутит, поэтому спрячь её, заткни, посади на цепь или мотай отсюда, — предупредил он и указал на камин.       — Как скажешь, — ожидаемо поддался Лонгботтом, а Аббот качала головой.       Малыш не согласен?       Главный зал вдруг преобразился: поймал солнечный луч, потеплел, камин затрещал и вспыхнул зелёным цветом. Аббот напряглась, Лонгботтом почти не среагировал, а Малфой вскочил на ноги, как ужаленный:       «Гости».       А на приличную отмазку нет времени. Что он им скажет: «Мы тут пытались меня убить?» В прошлый раз ведь жутко понравилось!       Три проступившие в пламени физиономии заставили выдохнуть. Драко чуть отступил и едва не упёрся спиною в стену.       — Слава Мерлину, вы живы, — Грейнджер влетела пулей и, не стесняясь, бросилась ему на шею, обвив своим теплом и участием. (Загадка раскрыта, и одной проблемой меньше.) — Я надеялась, что вы здесь, — другого ничего не осталось. — Мы обыскали Нору, Гриммо, «Дырявый котёл»...       Видно, по отдельности, иначе б им не успеть.       Грейнджер с заботой коснулась его щеки, отмеченной злыми ногтями.       — Ой, отстань, — отмахнулся Драко, медленно отстранился и подпёр спиною Мэнор.       Не до нежностей. Не до нотаций. Не до чего. Его тут чуть не прибили, а Грейнджер шляется, где попало!       Да, он ждал её.       Но пока не простил.       Гермиона провела палочкой, избавляя Драко от кровавых следов. Окинула взглядом его разрезанную мантию, рубашку и оглянулась назад: Аббот возилась с полуживым Невиллом. Потом замешкалась, вернулась к малфоевским царапинам и, изучая их словно под лупой, всё пыталась понять: откуда столько крови? Все же целы.       Относительно целы.       — Лонгботтом, — будто прочитав её мысли, ответил Драко. — Это его.       — Так это ты аппарировал? — нравоучительно выпалила Грейнджер.       Логично до невозможности.       «Нет, блин, не я — совесть моя!»       — Что здесь случилось, дракл меня возьми?! — отвёл глаза Рон: смотреть противно. Да и от шрамов ублюдка стало не по себе. По спине пробежал холодок, и инстинкт заставил уставиться на Ханну.       Песни и пляски, болван.       — Мне разонравилась моя палочка, — отрапортовал Драко, не представляя, чего ещё ждать. — Лонгботтому, кстати, тоже.       Рон оглядывал знакомый зал, оценивая вероятный плацдарм для дуэли. Парни что, подрались? Нехило так подрались. Из-за чего? Или это расщеп? Вот дай козлу палочку, он и лоб расшибёт!       Рон присвистнул и покосился на Гарри. После победы мистер Благородство поступил так, как счёл нужным, но факт есть факт, и Рон попенял:       — А я говорил тогда, в Хогвартсе, нефиг её возвращать! Одни беды. Ну, всё, змеёныш, если это твоя заслуга... — он указал на Невилла оттенка чепчика тётушки Мюриэль и замолчал, поймав пустые белки Аббот.       Гермиона сердито свела брови. Драко ни при чём! Она невольно поискала глазами предмет спора: одни обломки.       — Ты лишился палочки? — (опять утверждаем очевидное?)       Недовольная Гермиона махнула рукой и перекрыла каминную сеть. Мраморный портал на миг засветился, впустив магию, и с тихим хлопком погас.       — Министерство узнает!.. — сообщила она.       — Уже знает, — Невилл указал на жёлтый конверт у камина. — Только им сейчас не до палочки, верно?       — Что произошло? — Поттер повторил вопрос. Ясно, что Невиллу пришлось несладко, но он не отказался бы от подробностей.       — Меня расщепило, — будто это какой-то пустяк, доложил Невилл. — Но я в порядке. Не о чем говорить. Лучше спрячьте нас.       Лонгботтом опять защищал эту тварь! Драко чуть не схватился за голову.       Уизел занёс палочку, Грейнджер тоже, а Поттер, не оглядываясь, поспешил к страдальцу, чтоб, как истинный герой, помочь Аббот подтащить его к колонне:       — Хорошо, есть у меня одна идея. Точнее, место... — Гарри сомневался, что Невилл одобрит, но: — Она нас не выдаст.       Вот Избранный болван — дубль два!       Наивный неотёсанный дурень. Куда делась его подозрительность? Или что там?.. Под прицелом двух палочек, в компании жертв, без дружков-дементоров, без угрозы для травоеда, Сколопендра выпустит свои когти.       Защищаясь — нападай!       Драко чувствовал это кровью. Аббот преобразилась за один взмах ресниц:       Напружинилась. Ожесточилась. Завелась.       Перепрыгнула через Невилла и, прикрывшись Поттером, как щитом, придушила его за шею, пустив по добыче хладные корни. Палочка Гарри выпала и откатилась, пока Ханна отползала назад, к каменной кладке, таща за собой скрюченную поклажу, и бегала розовыми белками от жертвы к жертве, испуская невидимый мрак. Кто-то тёмный явно паниковал, Поттер одеревенел не хуже обломков, а армия застыла вслед за ним, сражённая немыслимым зрелищем.       — Мы останемся здесь, — скалясь, приказала Сколопендра, и её длинные ресницы покрылись инеем. — А если вы только попробуете сбежать... помешать мне... или рыпнетесь не по теме, он умрёт, — она потянулась свободной рукой к очкам Гарри и раздавила их с глухим треском, усыпав стеклом одежду. — Хватит геройства, открой камин, Грейнджер.       Аббот шла одна против всех, диктовала условия, и Драко терял опору, будто вяз в зыбучем песке. Между робкими ударами сердца он даже успел порадоваться: быть неуязвимой не значит всесильной. Есть в волшебном мире справедливость. И отвратительно, что пользы от этого — с пшик!       Как ни странно, Лонгботтом отошёл первым:       — Ханна, что ты делаешь? — голос надломился.       — Как что?.. Исправляю ошибки, — Аббот почти пропела фразу жидким монотонным фальцетом.       Затем вжалась в стену в облипку с Поттером и забавлялась тем, что пальцем левой руки выписывала дорожки на его щеке, пока невидимые и безопасные, только это пока...       — Какие ошибки? — ботаник отчаянно не принимал происходящее: — Ты блефуешь, — он попытался встать, но рухнул обратно и потянулся к палочке Поттера, то ли спасая ту от лап Сколопендры, то ли защищаясь от смутного врага.       Сложно понять.       — Нисколько, — возразила Аббот и обратилась к Гермионе: — Не вынуждай меня, бесстрашная ты моя! — она обвела ногтем ухо Гарри и приоткрыла сухие губы. — Открывай, а то твой дружок лишится ещё чего-нибудь...       Вообще-то Поттер знал, во что ввязывался, да и Грейнджер не так проста:       — Не раньше, чем ты отпустишь его!       «Узнаю упрямо-смелую дуру!»       Её шантажом не возьмёшь. Как и Сколопендру:       — Считаю до трёх, — плотоядными глазами она угрожала не только Поттеру — всей армии. — Один...       Шизанутая.       — Невилл?! — крикнул ему Уизел, ища участия.       Но Лонгботтом и бровью не повёл, осунулся, замкнулся ещё сильнее, подхватил магией обломки вишнёвого дерева и медленно спрятал их в карман. Драко прикидывал: это шок или попытка подчинить палочку? Которая удалась. И чем он хочет победить Сколопендру? Цветочками — в знак любви и веры?       Тогда лучше сразу в дурдом. Вне очереди.       Плюс один Малфой — блеск!       Однако никто, кроме вчерашнего растяпы, не способен разбудить Ханну. Драко убедился в этом воочию. Но не вспорет же Лонгботтом вены, чтобы добиться своего!       «Нет?»       — Он. Не тронет. Меня, — Аббот практически прогавкала истину и опустилась до жеманства: — Правда, солнце? — она открыто подпитывала остатки чувств. — Ты же не тронешь ту, что спасла тебе жизнь?       Стерва есть стерва.       Знала, на что давить.       Грейнджер полыхала гневом, источая его пряный аромат, Уизел покрылся бешеным порохом, и Драко почти позавидовал им, потому что извечный страх встал ему уже поперёк горла. Беды множились с наипаршивейшей скоростью. И троллю ясно, что эта Хрен-знает-кто никуда бежать не намерена. Она работает нагло, грязно, чудовищно, она метит назад, в Азкабан, поджидает авроров и грезит местью.       Всем.       Поголовно и избранно. Список велик: за то, что вытащили; что хотят наказать; что втянули Невилла; за боль и ужас в его глазах, наносящих Аббот незримые шрамы. И за них — тоже. Все эти «за» режут слух одним её хриплым дыханием.       — Отпусти Гарри! — потребовал Рон, видя лишь беспомощного друга, который вот-вот и сам станет осколками. — Отпусти, или не знаю, что с тобой сделаю! — голос гремел, глаза выпучились, грудь колесом. Гнев под маской Уизела выглядел не слишком опасно.       Внешне, по крайней мере.       Аббот неприятно хохотнула:       — Что ты вообще знаешь, Уизли? Ну, кроме того, как орать и прогибаться под Грейнджер! Ей достаточно свистнуть, и ты прибежишь, заскулишь, завиляешь хвостом, как рыжий кобель! А что — она?... Она погладит тебя по шёрстке и рванёт трахаться с Малфоем, тискаться с ним по углам! Она подставит ему даже свою за...       — Заткнись! — завопил Рон, свирепея. Коварная тварь намеренно будила в нём зверя, давила на больную мозоль, наслаждаясь его муками. — Заткнись, сволочь!       Магический свист вылетел из палочки, и заклятье пробило стену прямо над головой Аббот. Мелкие куски осыпались ей на плечи, на полуживого Гарри, на пол, заполнили воздух серой пылью, а она даже не дрогнула.       Невилл чертыхнулся, Гермиона ахнула, только у Малфоя сорвалось неаристократичное «ого». Малыш охамел, а Мэнору теперь нужен ремонт.       — Не порть родовое поместье, Уизел! И целься точнее, — Драко предвкушал маленькую расправу. — Желательно, непростительным, — этой-то палочке Надзор не писан.       Поразительно, но Лонгботтом смолчал, будто не находил слов, а Гермиона вновь вспыхнула:       — Рон, нет! — грозно протестовала она, не исключая, что полубезумный друг перейдёт черту. — Рон, не надо!       — Но мерзавку ничто не берёт! — Малфой сокрушённо вскинул руки.       К драклу правильность! Кем бы ни была сейчас Аббот, человека в ней мало. Семь галлеонов, или сколько их там, словно наделили её бронёй. Такой чуждой и пагубной, что рушит её лишь Невилл...       И большее зло.       — Вы. Меня. Не слушаете, — процедила Сколопендра и провела ногтем по щеке Гарри, оставляя неглубокий порез. Кровь даже не сочилась, застывала на краях гранатовым бисером.       — Тварь! — Рон покрылся огненным потом.       — Уизел, она опасна, — подначивал Драко.       — Но непростительное ничего не решит! — убеждала Гермиона, буравя Малфоя сотней «не смей». — Мы здесь не для этого, забыл?       — Нет, не забыл! — спорил Драко. — Что, по-твоему, лучше дать ей вернуться к дружкам? Теперь? — если армию и не посадят, то дементоры встретят Аббот с распростёртыми объятиями. — Не знаю, что там с Пророчеством, в каком месте она особенная, за что платит, куда съехала её крыша, но эту двуличную овцу на радостях расцелуют! И тогда, уж точно, всё кончено. Большее зло. Лонгботтом, скажи!..       — Скажи что? — Гермиона перевела на него взгляд.       — Дементор почти поцеловал её, — подтвердил Невилл, воскрешая в памяти ужасную картину.       Он держал на коленях палочку Гарри и лихорадочно моргал, измотанный утратой. Ведь нечто убивало Ханну прямо на глазах.       — Мы оба это видели, — он подтянул ноги, кое-как выпрямился, качнулся и опёрся на колонну.       Драко не забыл бы тот поцелуй, даже если б хотел! И единственное объяснение изгонялось из головы настойчивей, чем раньше. Нет, дементор не вытянул из Аббот ни одного галлеона! Не Малфоя хотя бы... Не его злость. Не страх Грейнджер. Не ненависть Панси. Должно быть, здесь что-то иное. Иначе всё зря.       Он опоздал.       И Грейнджер тоже это поняла. Закачала головой. С трудом сглотнула. Ушла в себя по самые всезнайские уши, роняя:       — Не вижу в этом смысла, я же говорила, помнишь? — дементорам ни к чему несъедобный «ужин». — Тем более что договор гласит: поцелуй...       — Скажи это охраннику! — перебил Драко. Он полагал, что Грейнджер узрела печальный факт, сунувшись в Азкабан. — Думаю, Аббот стоила ему слишком дорого.       Или Малфой тупее Гойла.       Сколопендра умилялась их перепалке, присмотрелась к шее Гарри, свободной рукой попробовала нащупать пульс, хмыкнула и по-детски «зашагала» пальцами к груди — ниже и ближе к сердцу.       — Да заткнитесь вы! — скорчив гримасу, выкрикнул Рон. — Мне на это плевать! И не жди извинений, Невилл. Твоя подружка крупно пожалеет, если не отпустит Гарри! Сейчас же. Считаю до двух: раз... — он направил палочку.       — Два! — подхватила Аббот и приложила к Поттеру костлявую пятерню.       Как скажешь, малыш.       Драко ничего не услышал, не увидел, не ощутил, лишь понял: Уизел — грёбаный молоток! Который, без сомнений, вогнал в Сколопендру «гвоздь».       Непростительно. Смачно. Со вкусом.       Почти гениально!       Драко воскликнул:       — Да! — пока Лонгботтом терялся, стараясь ужиться с реальностью, а Грейнджер витала в собственных мыслях.       Аббот как-то даже не ожидала... Осоловела. Растерянно моргнула, повела человеческими глазами, стёрла с ресниц иней. Неестественно улыбнулась, буркнула бессвязное, опять моргнула, плотно сжав веки. А потом ослабила захват и выпустила оледеневшего Поттера, испаряя с тела хрустальный наст. Она поймала живой вдох героя, его живой взгляд, полуживые движения и поползла вперёд, на коленках, к ногам Уизела, ведомая Империо.       Это длилось совсем недолго, потому что Рон вдруг потерял нить. Обрывки прошлого, перемешанные и не очень, заполнили мозг, атаковав память:       Вагон старост. Спор. Слёзы. Плач. Стук колёс. Удушье. Холод. Боль. Поцелуй. Снова боль. Стон. Даже неясно чей: его или Аббот. Слёзы и слёзы, капающие на пол кристальной росой. Шёпот: «Гермиона». Тёплое одеяло, пронизанное странной заботой. Усталость и ещё раз усталость, слабость и пустота, обволакивающие собой...       Рон тихо выругался, придавленный истиной.       Он только что вернул «своё». Нахально. Бесцеремонно. Нахрапом. Так вот почему Сколопендра избегала Империо! (Забини не в счёт). А они с Гарри ещё гадали... Гермионой можно гордиться. Она почти не ошиблась! Почти просекла всю суть.       — Империо? — ошалелая, униженная Аббот вскочила на ноги, забыв про Поттера. — Да как ты посмел?! — вопила она, возвращая сознанию власть, а магии — разрушение. — Рыжий выродок! Тупой баран! Недоумок! Я сдам тебя аврорам, сучёныш! — она выставила указательный палец и прорычала: — Пер-рвым.       Запросто.       Она только что сменила цель: та подросла, порыжела, поглупела, тыкала своей палочкой и сияла маленькой победой.       Невилл стирал с пола кровавые следы, а Драко улыбался.       Гермиона удручённо вздохнула, пока Гарри, как мог, боролся с безрукостью, но они, похоже, не улавливали, откуда столько гнева в Аббот, бегущего по стенам свежей изморозью, и почему Уизли не брызжет слюной в ответ.       — Я же того, не в себе, — полусчастливый Рон покрутил пальцем у виска и забил на угрозы. — Аббот напала на меня в поезде, — поделился он, невоспитанно тыча в сторону последней. — Ты была права, Гермиона. Столкнув наши сознания, я смог кое-что вернуть, — он пытался разобраться, как много.       Драко чуть не вырвал у рыжего палочку, позволив себе заветную мысль: «Империо — ключ!» Обругал втихаря Грейнджер, показал средний палец Реддлу, подчинил Сколопендру...       — И не мечтай! — словно прочитав мысли, растерзала надежду Аббот. — Твой стыд при мне, — она облизала потрескавшиеся губы. — Горький. Противный. Мелкий. Как и у всех Уизли!       — Ничего, — открыто злорадствовал Рон. — За этим тоже дело не станет. Да, Гарри? Хочешь узнать, что случилось с тобой? — он покосился на лучшего друга.       Однако тот едва-едва качал головой. Сидел, будто оглушённый, рядом с Невиллом, в измождении тёр виски и щурился. Гарри различал голоса и интонации, неважно улавливая смысл сказанного, но никак не мог заставить себя действовать или хотя бы попросить свою палочку. Чего-то в этой головоломке, а точнее, драке, не хватало...       Решения.       В любой момент могут нагрянуть авроры, а Аббот, как злая собака, мечется и кусает кого вздумается. Значит, боится.       Ещё как боится!..       — А ты, Гермиона? — обратился к ней Рон. Империо аморально, но награда впечатляет.       — Это не выход, — прошептала она, не опуская палочки. Что-то в заумной голове крутилось, щёлкало, заедало и ускорялось, выискивая ответы.       — Тебе легче оттого, что ты вспомнил? — Сколопендра на миг закатила глаза. — Нет!.. Ты всё тот же бессовестный псих, который не ценит то, что имеет!       — Предупреждаю... — побагровел Рон, но Сколопендра призывно поманила его пальцем:       — Ну, давай, что же ты медлишь? Империо так Империо! Рискни. А ты уверен, что в этот раз я не справлюсь? Или так ты спасёшь себя? Друзей? Бедняжку Малфоя? Попробуй умолять. Или пытать — для гарантии, и мы чудно проведём время. В Азкабане!       Она, не спеша, приближалась к Рону:       — Если ты выживешь... — Аббот не угрожала, а жила этой мыслью.       «Чёрт, хороша!..» — очарование зла. И Драко поддался ему. Но не потому, что плох... Он страдал от потерянной злости, от страшной уверенности Ханны, от жестокой правды, что звенит в голове. Но не от наглядных попыток поработить Уизела.       Нищеброд против Аббот. Шаг. Глаза в глаза. Снова шаг. В ожидании удара.       — Не выйдет! — Гермиона швырнула в неё ослепляющее заклятье...       Волосы Ханны посерели, кожа будто обуглилась, осыпалась чёрной пылью, стала ещё прозрачней на костях и пошла синими венами. Тьма залила белки, собралась в уголках глаз и исчезла, словно её и не было.       От увиденного не остолбенел лишь слеповатый Поттер, а Драко ещё и вспотел. Грейнджер вообще его слушает?       Сколопендра только сильней завелась:       — Ну что, получилось? Ещё не бесишься от бессилия? — Аббот напялила на лицо издёвку: — Я уже не раз сделала тебя, Грейнджер. В теплице, на балу, в гостинице! Уизли, Поттер, Малфой... Хочешь продолжать? Смотри, так и до родных недалеко. Мне стоит лишь попросить, и кое-кто употребит их, как Люциуса, — она не стеснялась в методах.       «Сучка, каких поискать», — но Драко её почти жаль.       — Только посмей! — не сдержался Рон. — Душу из тебя вытрясу! — его жажда расплаты прогрела Мэнор, породнила с Малфоем, сблизила с самой Ханной. — Дай мне повод, Аббот! Просто — дай.       — Приятное чувство, да? — наслаждалась она, сцепляя руки. — Так скажи спасибо за то, кто ты есть! А знаешь, Рон, ты даже не был мишенью, так, проходным пунктом, лишь бы вручить мне Грейнджер. И ты доставил её прямо на блюдечке... Хнычущая, обиженная, испуганная — она стала лёгкой добычей. Благодаря мне и только мне она легла под Малфоя!       Аббот похабно застонала, изображая Грейнджер, и показала средний палец виновнику торжества.       — Придержи язык! — не сдержался Гарри, стараясь поймать среди размытых силуэтов нужный.       А Драко чуть-чуть придушил мерзавку. Мысленно. Из мести. И отпустил — из брезгливости:       «Напросился, малыш».       Теперь или бей... или беги, Малфой. Его сердце зашлось, мышцы ожили, мозг просветлел и прогнал усталость. А мании, фобии, старые счёты толкали на подвиг, как Избранного осла.       Привет, гриффиндорский маразм!       — Очень глупо злить психов! — заявил Драко, переступил и приготовился к броску неизвестно куда. Он мало представлял, во что это выльется, но хоть кайфанёт, играя со страхом: — Может, поторгуемся, Аббот? Один на один.       Вдвоём. Неважный заход. Но так Малфой выкрутится и перед Министром, а с армией — нет.       — И ты не боишься? — ужалила Ханна, оглядываясь вокруг.       — Ты же не тронешь того, кто спас ему жизнь? — Драко кивнул в сторону Лонгботтома.       Тот твёрже стоял на ногах, смотрел так же, он заслонил собой Поттера и гипнотизировал Грейнджер, будто помешанный.       — Не могу обещать! — злыдня усмехнулась. — Да и что ты можешь мне предложить? Деньги? Славу? Власть?..       — Имя, — Драко бил наугад. Это шанс. Козырь. Выкуп. Он значит больше тысячи слов. Даже если кто-то блефует, как полный кретин: — То самое имя, Аббот.       Того, кто убил её мать.       Сколопендра почти оценила. Смяла пальцами тюремный наряд, указала на его метку, обвела языком верхние зубы и... не купилась (догадливая коза!):       — Неплохая попытка, но — нет. Все останутся здесь. Если бы ты знал имя, ты бы отрыгнул его там, в гостинице, когда я пустила тебе кровь. Или когда выжигала руну. Или когда грозила переломать все кости.       — Я припас его напоследок. Чтобы выжить, малыш...       Аббот опять не поверила:       — Я слишком долго следила за тобой, чтоб не понять: ты не глуп. И умеешь лгать. Извлекать выгоду. И пользоваться благами. Между прочим, с абрусом тебя подставила я, когда подбиралась к этой полоумной! Стебль порой рассеяна, а ядовитые ягодки творят чудеса... Лавгуд сама приплыла мне в руки. А уж травануть твою шлюшку Фоссет — заслуженный бонус! Жаль, не сдохла.       Рон взорвался, и очередной свист ударил Сколопендру в грудь, рассыпался серым прахом и исчез, не тронув и волоска.       — Ещё раз — и я убью тебя! — поправляя дырявую робу, пригрозила она. — Но сначала прикончу Грейнджер. Тихо. Во сне. Потом — Поттера. Прилюдно. Затем твою сестричку. У гроба.       И это тихоня-Аббот?       — Замолчи! — не выдержал Невилл. Он выставил палочку, источая боль. — Замолчи, я больше не хочу ничего слышать.       Но Аббот цинично засюсюкала:       — А придётся, милый... Ты что, думаешь, меня надо спасать? Правда так думаешь? А если я скажу «нет»? Ведь всё, что мне нужно, в шаге от меня, — она снова указала на Малфоя, на его метку: — Вот эта грязная шкура!       Приехали... Рано он радовался.       — Ты так его ненавидишь, — Невилл не спрашивал — утверждал. Он, кажется, ощущал всю силу её презрения.       — А за что его любить? — отплевалась Аббот. — Этот жалкий, трусливый, скользкий змей выторговал себе свободу. Но ценой чего? Совести! Вы... вы все... защищали его, словно он стал бы защищать вас!       Ханна расхохоталась.       — Он только что спас мне жизнь, — Невилл невольно коснулся шеи.       — Он спасал себя! — спорила не Ханна, её порочность.       При этих словах Гермиона перевела взгляд на Драко, а Аббот гордо вскинула подбородок:       — Его заставила я, — она обнажила потускневшие зубы. Полыхнула неестественной чернотой. — Дочь керы, — её голос развеялся по «ветру», струящемуся из морозного рта.       — Керы? Древнего демона? — удивилась Гермиона, вспомнив слова Снейпа. — Но это абсурд! Это магловский миф. И только миф! — выкрикнула она, убеждённая в своей правоте.       — Я знаю, — согласилась Ханна. — Но они зовут меня так, когда приходят ночами. Во снах.       Кто — они? Дементоры? Реддл, безносый урод, утаил самую суть!       Драко совсем запутался: «Что за керы?»       Он не на шутку нервничал, Сколопендра своими излияниями явно тянула время. Она ступала по залу, хищно озираясь:       — Малфой — Пожиратель, а вы идиоты! Ты, Поттер, первый, потому что вернул его палочку. Грейнджер — вторая, за то, что втянула мамашу!.. Хотя за это, наверное, спасибо, — Аббот наигранно склонилась. — Хоть какое-то наказание для Малфоя. Макгонагалл — третья, потому что нянчилась с этим подонком, а всего-то надо было приврать! Было очень приятно погостить у неё в Хэллоуин. После войны верит во всякие бредни... Наивная старуха! А уж стукнуть на неё — как конфетку отнять.       — Врежь ей снова, — не по-геройски советовал Гарри, кивая Рону и уже ненавидя «древнего демона».       — Врежь мне сам, Тот-кто-не-сдох! Как же легко было накрутить твою благоверную... Ревность — прекрасное оружие в борьбе с героем! Ты же за свою Грейнджер на эшафот. В камеру. В койку? — Сколопендра умела достать. — Даже готов врезать мне! А сможешь?       — Верни мне палочку, Невилл, — Гарри, не вставая, вытянул руку.       Неожиданно и объяснимо тот упёрся, виновато пожав плечами:       — Я не могу. Прости...       «Как это — не могу?» — Драко рискнул и попробовал влезть к нему в голову: не вышло. И, значит, либо без палочки он лох, либо... Лонгботтом выключил мозг. Эх, дефективных не бьют.       Гарри согнул малопослушные ноги и, превозмогая грабительскую усталость, стёр кровавые дорожки с лица:       — Невилл! — прикрикнул он, чтобы протрезвить друга. — Заткни её, наконец!       Больше некому.       Лонгботтом изучал лаковые переливы искусной работы Оливандера и постепенно тлел. Лишь теперь Драко увидел, что не пускало его: боль. Нещадное облако боли. И если мерзавку не унять, она добьёт своего спасителя.       Всё летело в тартарары.       — Пожалуйста, — громко взмолилась Гермиона. — Я должна подумать, — на пару секунд она не поверила внезапному откровению. Вчера, в кабинете это был не только приступ: мозг подсказывал ей, как мог.       — Умнейшая ведьма, дракл тебя возьми, — Аббот желчно прыснула, — а не в состоянии понять самого главного! Мне надоели твои потуги, — она с досадой расставила руки. — Вы все мне надоели. Хотите, скажу, кто я?.. Сейчас я — ваша Грейнджер, — Аббот пренебрежительно отвесила реверанс.       — Взамен на что? — Гарри не сомневался в оплате. И в том, что врага лучше знать в лицо.       — Имя, — елейно передразнила Сколопендра, уставившись на Малфоя. — Одно. Имя.       — Какое? — спросил Драко, уже предчувствуя подвох.       Гадина ужалила всех и разом:       — Того, кто умрёт за правду.       Совсем тронулась.       Воздух слипся от напряжения. И тишина накрыла замок, словно купол, заперев добычу вместе с охотником. Бах! — ловушка захлопнулась. Но Драко не затрясся, не вздрогнул, он не испугался вообще, не удивился ни грамма, прекрасно улавливая намёк:       «Малфой».       Это имя — Малфой. Других не существует. Не для одержимой твари. И Грейнджер поняла это. Поттер понял это! Лонгботтом — прочувствовал. И, похоже, даже рыжий болван не сомневался: Аббот нужен её трофей. Не ради смерти — ради...       Унижения.       Чтобы втоптать Малфоя в такое дерьмо... И неважно, сколько раз назовут его имя. О Мерлин, даже неважно, кто! Он — пустышка. Ничто. Ноль. Нелюдь. Предатель. Вор.       Он не нужен.       И даже если выживет, усвоит это навсегда.       Аббот — настоящая дрянь.       — Ну что же вы? Герои... — в её плевках — смесь гнева и разочарования. — Назовите имя. Одно имя — и мы сможем расстаться друзьями, — глумилась она.       Но тут выступил Невилл:       — Ханна Аббот.       Та даже не сразу поняла:       — Что, милый?..       — Я говорю: Ханна Аббот, — бедняга походил на призрак, выставив палочку для праведной казни. — Наверно, я обреку твою душу на скитания, свою — на муки, но я не могу тебя отпустить.       Убил.       Просто.       Убил.       Поттера пригвоздило. Уизела — тоже. А Драко никогда... никому... не признался бы...       ...что Лонгботтом крут!       И не признается. Он ботаник, раззява, дуболом, но он крут. Потому что заставил Аббот заткнуться. Приоткрыть рот. Дёрнуть им, разбавив одержимость испугом. Пригладить полосатую робу. В тупом неверии замотать головой.       Увидеть, что Лонгботтом не шутит.       Разозлиться. Обидеться. Взбунтоваться.       Прощай, малыш.       И радость. И злость. Прощай, ненависть. Стыд... Их уже не вернуть. Никому. Пусть все чокнутся. Завтра. Пусть надеются лишь на себя, сопротивляются, но не стоят на коленях. Не проиграют...       ...ей.       Хрен-знает-кому.       Сколопендра за миг сама стала жертвой. И только Грейнджер не собиралась молча смотреть:       — Нет, Невилл, не надо, я знаю, кто она! — Гермиона перевела дыхание, надеясь, что кое-кто признается сам, но Аббот лишь ухмылялась, вероятно, предрекая какую-то чушь.       Недооценила ты Грейнджер, стерва.       — А что это меняет? — выстрадал Невилл, не опуская палочки и всматриваясь в хрупкого дьявола с любимым именем. — Она не особенная, — его мантия дрожала вслед за рукой. — Она кровожадная и подлая, она — не моя... И если ты не знаешь иного выхода, то, прошу тебя, помолчи.       — Да, я не знаю его, ты прав, — Гермиона учитывала все варианты. Всегда. — Но без неё нам не поверят! Иначе мы просто сошли с ума. Невилл? — похоже, тот не отдавал себе отчёт в своих действиях. — Остановись. Она не демон, она всё ещё человек, где-то там, внутри...       — Ложь, — возразил Невилл. — Сейчас любая надежда — ложь, — сломленным созданием он терял былой свет и шаркал ногами. — Какая разница, кто она? Кому теперь важна правда, Гермиона? Посмотри на Гарри: он уже подозревает. На Малфоя — он боится это признать. На Ханну — она и без меня всё поняла. Потому что факты не лгут: холод, неуязвимость, эмоции, даже поцелуй...       Чем дольше он колебался, тем больше «сияла» Аббот.       Гермиона коснулась Невилла. Не рукой — состраданием. Невозможно представить, как ему тяжело, но и сложно оспорить другое:       Он себя не простит.       — Но... — она запнулась, не в состоянии принять такое: ни умом, ни сердцем. — Но... ты не можешь её убить!       Потому что не можешь. И, наверно, никто не может... Здесь, в этой комнате.       Никто сегодня не умрёт.       — Только я и могу, — заключил Невилл, содрогаясь от собственных слов. — И только я должен это сделать. Ханны больше нет.       Аббот в ответ лишь расцвела: сумрачно-ядовитым цветом. Кожа зашелушилась пепельными шматками, скулы выступили, губы исчезли, а светло-бурые космы покрылись патиной.       Зрелище не для слабонервных.       Драко готов был поклясться, что Грейнджер много чего не договаривает... Да что там много — всё!       — Чёрт, да кто она?! — не сдержался Рон, тыкая палочкой в пустоту, как рапирой, выпуская лёгкий дымок.       Он озвучил мысли Драко. Те и так застревали в мозгу, как в желе, не обретая чёткие формы.       — Она — та, кого боятся дементоры, — вставил Гарри, поднявшись на ноги. Тянуло спать, реальность менялась — а он не поспевал, мышцы сошли б за ниточки, но интуиция не подводила: — Снейп не ошибся. Они боятся Особенных. Боятся тех, кого не могут убить.       — Страх — это то, что бьётся даже в их несуществующих жилах, — подхватила Гермиона. — Он — основной инстинкт, который вынуждает защищать себя. Именно страх заставил их поверить Пророчеству, охотиться за Особенными, заключать сделки и нападать... Лишь бы никто не смог «обратить правду в ложь. Навсегда», — финальным эхом всплыло Пророчество.       — И что это значит? — непонимающе моргал Рон. Из самосохранения он так и размахивал палочкой, пока Аббот наслаждалась их трёпом.       Истина, наконец, проступила. Она обожгла вены и пошатнула. Самый сильный, извечный, всеядный страх — страх смерти.       Малфой озвучил потрясение сам, он вжался в стену, желая слиться с ней:       — Дементоры верят, что души Особенных способны их убивать. А если не можешь кого-то уничтожить...       — То что-о? — с издёвкой протянула Аббот, предвкушая всеобщий шок.       — Сделай его одним из вас, — закончила Гермиона.       Оказалось, к истине нельзя быть готовой. И сказать это вслух... Мерзко. Как испачкаться.       — Пророчество в какой-то мере сбылось, — не сомневалась она. — И правда отныне ложь. Дементоры не бессмертны. Веками считалось, что бессмертна лишь душа человека... Она не ест, не пресмыкается, не множится. Она просто есть. И если она чиста, она неуязвима.       Была.       Но Аббот очернила её. Дементоры очернили. Они заразили её... собой.       Гнилыми смрадными спорами.       Гермиона наступала на неё. Та пятилась. Блекла. Скалилась. Снова бледнела. Кривилась. Боролась с собой. Крючила пальцы. Испускала могильный шёпот и стон. Но Малфой невольно залюбовался — никогда прежде Грейнджер не излучала столько силы и уверенности.       — Керы, по преданию, похитители душ, — рассуждала Гермиона. — Думаю, именно так дементоров когда-то воспринимали маглы: не видя, не зная, но, вероятно, ощущая их зло... Волшебникам ни за что не вспомнить о демоне, не будь они, как Снейп — полукровкой. Но, Рон, Аббот не кера, не её дочь, она даже не миф, она почти дементор. Внутри неё тьма. Может, Ханна и борется за свою душу, а вот Сколопендра хочет им стать, — Гермиона приготовила палочку, мечтая кое-что испытать.       — А тот поцелуй — часть ритуала, — догадался Гарри. Мозаика сложилась в нечто ужасно-невероятное. И логичное. До тошноты. — Семь галлеонов — это часть превращения.       — Надеюсь, вы понимаете, что за чушь несёте, — сказал Рон, чувствуя перед Аббот подсознательный страх. — Этого не может быть! — возражал он. — Да, дементоры растут числом и размером...       Удивительно, но Уизел, похоже, задумался.       А Сколопендра распрямилась. Фыркнула. Скрестила руки. Хохотнула. Опять «расцвела». Вдогонку её противному смешку комната стыла. Окна покрылись морозным узором, свет необычно померк, а безумная исповедь всколыхнула замок:       — Идиотом родился, идиотом помрёшь! — звенела Аббот, обводя комнату багряным взглядом. — Да вы не способны понять и половины! Я — тьма, но и Ханна. Я — её слабый свет, но и скрытая боль. Я — месть и справедливость, и мы связаны на века. Мы жаждем одного. Но по-разному. Так что семь эмоций как плата — небольшая цена. И совсем малая за бессмертие. Ханна сделала свои семь шагов, чтобы добраться до всех Пожирателей смерти! До убийц. До их защитников. До беглецов. До их отцов и матерей! Дементоры способны всё это дать. Они, а не вы!       Жажда мести, гнев, маленький ад сочились из глаз Аббот кровавыми слезами. Они царапали её жёсткое лицо, падали на пол, разбивались и таяли, превращая капли в чёрную пыль.       Воздух твердел.       Это начало конца: сердца не бились. Дыхания сдались. Безысходность поработила дух.       На мгновенье.       Невилл вырвал всех из небытия:       — Хва-атит, — протяжным стоном разлетелось по Мэнору. — Всё, — он стёр несуществующие слёзы. — Всё кончено.       — Стой! — закричал Рон, переводя взгляд с Невилла на Аббот и обратно. Он боролся со своим демоном и, запрокинув руки за голову, убеждал даже себя: — Блин, так нельзя! Гарри, скажи!..       Конечно, нельзя.       Поттер наступил на разбитое стекло; оно затрещало. Так же трещало, наверное, и его здравомыслие. Ханна, увы, натворила бед, но она до сих пор не тронула Невилла, а значит, всё ещё человек.       — Должен быть другой выход, — Гарри не хотел ничьей смерти. Он щурился, стараясь навести резкость: — Опусти палочку, Невилл.       — Она пока никого не убила, — слабо напомнила Гермиона. Ну что-то ведь надо сказать!       Чтобы спасти его.       И только его!       Один Малфой молчал.       — Я же сказал: я не могу! — настаивал Невилл, всматриваясь в чужую, незнакомую сущность. — Я люблю Ханну, — он вспотел, крупные мутные капли выступили на лбу, — а не то, чем она стала. Не ту, что способна мучить и угрожать.       — Но не тебе же, — не по-доброму, едко, лениво выжала Аббот.       Но окна вдруг оттаяли. Впустили солнечный свет.       Две души будто остались один на один. Под прицелом взволнованных глаз. И любой лишний шорох, шёпот, вздох, пустое слово, всхлип опошлили бы прощанье.       — Мне нужна Ханна, — Невилл не отводил от неё взгляда, как будто старался отпечатать в памяти последние мгновенья. — Моя Ханна. А не её скрытая боль.       Сколопендра засмеялась, но сбросила уродство, сделала шаг вперёд, отступила, вновь приблизилась, вытягивая полупрозрачные руки:       — Ты не сделаешь этого. Только не ты, — её белки окрасились мелом. — Посмотри, это же я. Мои руки. Мои губы. Мои глаза. И сердце, послушай, всё ещё бьётся...       — Возможно, — согласился он, не моргая и не отступая от цели. — Но оно несчастно. Оно давно умерло. Убийство — всего лишь формальность.       Аббот, притихшая и кроткая, взывала к рассудку:       — Но я не там и не здесь, Невилл. Не добро и не зло. Ты ведь знаешь, что это значит?       Он кивнул, и трепет ресниц выдал нежную скорбь:       — Твоя душа станет неприкаянной. Будет стучаться в мою дверь. В окно. Прятаться в тени, не найдя покой и не давая его мне. Зато не достанется им, милая…       — Нет, — Аббот затряслась, на секунду закусила губы, прикрыла глаза. — Невилл, ты не можешь... Не можешь так со мной!       Его голос очерствел, отстранился от дёрганной Ханны:       — Это не мой выбор — твой. Месть украла тебя у меня. Они, — он сглотнул свою злобу, избегая холодных титулов, — они украли тебя у меня.       — Но, малыш... — ласково извернулась Аббот.       «Вот бездушная сука!» — Драко перетянуло горло. От отвращения. Так сильно, что даже в глазах потемнело.       — Лонгботтом, не слушай её, — выскулил он, нарушив интимность. — Это не Ханна…       Аббот не зарычала, не сорвалась, сложила руки, как для молитвы:       — Я люблю тебя, разве в этом я лгу?       — Блин, просто поверь... — не умолкал Драко. Нервы лопались, и, кажется, почти все его ненавидели, но…       Лонгботтом едва-едва двинул губами, так и не сказав «да», но покончил с малой войной:       — Прощай. Ты проиграла, дочь керы, — кончик палочки засветился зелёным цветом, и Аббот вдруг согнулась, посинела от исступления, заклокотала, будто падальщик:       — Да как ты смеешь!.. — она спохватилась: — Я сделаю тебя бессмертным. Подумай... — Аббот заметалась, заломила руки, плюнула в любимое лицо.       Гермиона ахнула. Рон уставился на Гарри, ища подсказки. Поттер стиснул зубы. А Драко прочёл меж строк: так вот почему Сколопендра не тронула Невилла. Сохранила его. Сберегла рассудок. Почему спасла, извращённо мечтая утащить его за собой.       Потому что Ханне он нужен.       А Невилл угрожающе взвыл:       — Авада...       Убивать непросто. Убивать любимых — в сто крат сложнее, даже если впереди — тьма. Эта же тьма роилась в обрывке заклятья, вынуждая Аббот...       ...седеть.       Её веки слиплись. Руки опали. Роба повисла на плечах. Грудь почти не вздымалась. Губы двигались-двигались-двигались, выпуская безликие звуки. Столь редкие, что можно было принять их за сон, если бы не внезапный шёпот, так схожий с обречённостью:       — Пожалуйста, Невилл, — её алая печаль разлилась по стенам. — Пожалуйста... — и в мольбе не просьба о милости — просьба о смерти: — Я больше так не могу. Я уста-ала.       Невилл выронил палочку. Не от шока — из слабости. Потому что рухнул на пол, и ниже уже не упасть. Силы кончились.       — Подними её, — пролепетала Ханна. — Подними, пока не поздно.       Мэнор стих. Снова. Слова тоже кончились.       Ведь тёмная тварь сбежала, спасая подлую шкуру. На секунду, на пять, на десять... Не умея жертвовать собой, она выпустила самое верное оружие — Ханну, лишь бы выиграть заветное время!       Страх смерти — вернейший из всех.       Для тех, кто так плох.       Драко сжал руку. Ту самую, что породнила его с Невиллом. И испытал нелогичную до немоты гордость:       Он вытащил Ханну.       Через себя.       Лонгботтом силён. Так силён, что на душе гадко. Он не бил наугад — он рисковал. Он дрался, как тронутый в хлам. За того, кого любит. И дрался очень умно. Чертовски умно. Так умно, что даже противно!       — Иди ко мне, — Невилл тянулся к ней не руками, но голосом. И теплом.       Ханна дёрнулась, задержалась, закачала головой, боясь причинить ему боль, обхватила своё хрупкое тельце и так и осталась стоять:       — Нет. Тебе надо уходить, — Аббот взглянула на конверт, затем поискала глазами часы. — Всем надо уходить. Она вернётся.       И Гермиона решила: «Пора!»       — Эспекто Патронум! — из палочки вырвалась выдра и заходила кругами у ног Ханны. — Это сдержит её. Ненадолго, — пояснила она. — Не прикончит, но сдержит. Мне так кажется.       — Спасибо, — обронил Невилл и снова позвал: — Ну иди... Я с тобой.       Ханна не двигалась с места, не сомневаясь:       — Она припомнит тебе это. Позже. И отомстит.       Аббот тёрла ладонь о ладонь, прогревая застывшие руки. Озиралась и растворялась в горе и муках. Она гасла давно, как свеча, и уцелел лишь огарок.       — Если ты ей позволишь, — вмешалась Гермиона, наблюдая за нестабильным врагом. — Чем меньше в тебе «нас», тем слабее дементор, — с каждым галлеоном.       Гарри с Роном переглянулись: она супер-мозг! А Драко чуть не обнял её от радости, почти рванул с места, чтобы позволить себе простить.       Сбрендил?       — Я знаю. Я чувствовала, что она растёт, — согласилась Ханна. — Когда шоколад уже не помогал.       — Просто верни, что украла, — Невилл почти умолял. — И мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо. — Гарри кивнул в знак согласия.       Ложь.       Никогда уже не будет хорошо.       Все лгут. Всем лгут. Во имя всеобщего блага.       — Но я не могу вернуть и крупицы! — Ханна вытянула губы в бледную нить. — Я не умею. Я способна лишь пожирать.       Ужасный исход.       — Так не бывает, — солгал Гарри. Должно быть, солгал. Но не отнимать же надежду у Рона, у Гермионы, у Луны. — Попробуй... Так же, как забрала.       — Поцеловать? — с неверием уточнила Ханна. — Гарри, нет! — её клейкие патлы взметнулись в воздух, выражая протест. — Невилл? — она будто искала поддержки. На ошибки нет времени.       Но Лонгботтом, понурый, измученный, влюблённый, полный тоски и участия, всем видом излучал: выхода нет.       — Это не сработает, — спорила Ханна. — Не должно. Сколопендра их не отпустит. Да и Невилл... Не при нём, нет.       — Ханна, прошу тебя, — Невилл старался отрешиться от грядущего. Ради будущего. — Хотя бы попробуй. И я увезу тебя далеко-далеко... В Долину роз. Подальше от Азкабана. От боли. Я не отдам им тебя.       Слова как огонь.       Жалят.       «Благородный баран», — Драко тоже ощутил боль. От предательства. От трусости и пустоты. От маминых глаз, от её объятий, от массивных дверей с номерами вместо имён. От присутствия Грейнджер — от глубины её присутствия... в нём. От её лжи. От гибели Крэбба. От криков Роули. Бесконечные «от»...       Боль множилась, как снежный ком.       Разве можно чувствовать её так много? Так по-разному? Так... правильно?       — Но кого? — согласилась Ханна и этим, наверное, заглушила муки. Она гипнотизировала Невилла, заранее вымаливая прощение. Она совершает дикую глупость.       Лонгботтом следил за серебристой выдрой, избегая прямых мучений:       — Малфоя, — вытолкнул он. Без стеснений и тормозов.       Гермиону шарахнуло.       Драко — тоже. Да Сколопендра придушит его при первой возможности! И никакой Патронус не спасёт.       А Аббот приближалась. Пугала. Довлела. Будила волнение, нездоровый азарт, неприятие размером с Хогвартс. И лишь надежда вернуть «своё» заставила сделать Драко шаг навстречу.       Два... шага.       Рон засуетился, кое-как склеил очки, сунул их другу и, пока Гарри подбирал палочку, Гермиона велела себе смотреть. Подстраховать. Выдержать. Принять то, что так надо, что чувства там нет!.. И лишь под натиском боли отвела взгляд.       Но не Драко.       Впервые он боялся девичьих губ. Боялся сильнее смерти. Патронус потёрся о ноги Малфоя, словно мартовский кот. Застыл между ними, пристроив на ступни Аббот свой хвост.       Её тёплые руки легли на твёрдые плечи, но Ханна мешкала. Отдалялась. Колебалась. Кривила губы. Сжимала их. Отклоняла голову до последней секунды...       Но поцеловала.       Сама.       Вдохнула его страх, отвращение, горе. Напряглась. Вжалась сильнее. Со всей ненавистью, что билась в груди обоих, и взломала ментальный щит. Такое единение грешных душ.       Вдруг.       Драко не хотел впускать её мысли. Но они текли огромной горькой рекой. Вся боль и утрата впитались в его нервы, в чистую кровь, в миллионы извилин, без купюр рисуя убитую мать — ни в чём не повинную маглу, утопленную в крови. Клочки одежды болтались на её ломких плечах, пустые зрачки отражали дно, а селёдочный блеск — смерть. Перебитые пальцы, рваные раны, изуродованные стигмой* щёки. Оскорблённое тело. И Тёмная метка над маленьким домом, вещающая о «новом» мире!       Чьи это воспоминания? Драко не хотел знать. В Азкабане дементоры разносят кошмары, как сладости.       Тёмная метка резала кожу, будто извлекала себя. Желала оторвать левую руку, сбежать, уползти, прихватив с собой угольную змею. И Драко ощутил: он не Малфой. Не для Аббот во всей её дурноте. Он — тот, кто убил её мать. Тот, кто сбежал. Тот, кто не способен понять...       Малфой отступил. Оборвал её боль. Проклял метку. Прогнулся под чудовищными картинами:       — Прости, — обронил он. Не за себя — за тех, кто посмел.       Аббот услышала.       Уставилась на него, не моргая, в поисках лжи. Поймала дыхание Драко, нотку его вины и замешательства, удивилась, обхватила собственную шею, снова вдохнула, прониклась его искренностью и заскребла по коже:       — Ничего не вышло, я же говорила.       Она опустила глаза, ведь, пытаясь вернуть чужое, нечаянно показала своё.       — Я чувствую твою злость. Там, — Ханна приложила руку к своей груди, — и здесь, — коснулась виска. — Ты всегда был чересчур злым, Мал...       Она как-то сжалась, остекленела и застыла взглядом на его шрамах, будто видела их впервые. Закрыла лицо, вновь посмотрела, поднесла руку ко рту и прикусила согнутый палец. Шагнула к Невиллу, вернулась назад, ещё шаг, ещё вздох, похожий на всхлип.       Только теперь Драко заметил...       И оцепенел:       Ханна плакала.       Плакала по-настоящему. Плакала, как человек, а не монстр. Она устыдилась своих слёз, стёрла их ладонями, коснулась его испещрённой щеки и прошептала:       — Я хочу всё исправить, Малфой... Я бы хотела, — и речь не столько о злости — о пытках, о руне, о шрамах внутри. — Но не могу. Мне жаль.       Слова не жалят — гробят.       Тук-тук-тук... и да-дам!       Сердце Драко взорвалось и родилось. За вдох. Он скинул влажную руку. Раздул ноздри. Заскрежетал всем и вся.       И выдавил, как безумный, широко раздувая ноздри:       — Подавись своим «жаль», сука! Видишь это? — он развёл чёрно-белые ленты, — им мало твоих «жаль»! — желваки играли на узком лице. — Это видишь? — он задрал свой рукав, обнажив «месть»: — Вензель на память, паршивая тварь?!       Ханна пятилась к своему ботанику, пока Малфой обходил комнату грозным судьёй:       — Ты не стоишь и кната со своим «жаль»! — он с силой опрокинул кованый ковш с дымолётным порошком. — Ты не стоишь его, — он ткнул в сторону Невилла. — Хоть обревись! — Драко цинично шмыгнул.       Мэнор вопил. Неслышно и громко.       Малфой-псих истекал скверной как раной. И она ныла, пульсировала, заявляла о себе в полный голос. Настенные канделябры вспыхнули, зашлись жёлтым пламенем...       Все таращились, как обалделые, и не решались озвучить истину. Никто. Кроме Гермионы:       — Драко, ты что, злишься?       — Нет, блин, я рад! — сарказм не уместен, но Малфоя несло: — Да, Грейнджер, я злюсь, я злюсь, чёрт возьми! На неё, на тебя, на косого Поттера! На себя, грёбаный чёрт! — и его подкосило.       Ожидаемо. Стремительно. Верно.       Как?!       И истина проста в своём совершенстве: спасение только в раскаянии. В праведно-солёных слезах.       Сердце Драко подпрыгнуло. До долбано-высокого потолка. И ухнуло вниз.       «Да, Мерлин меня подери, да!» — а повсюду мрак. Боль. И гнев. Ликование. И херова туча эмоций.       Но тут — взрыв.       Настоящий. Близкий. Раскатистый. Аж стены дрожат. Что-то там, за спиной, разнесло в щепки. Камин-то закрыт.       — Аврор, — Поттер понял за миг.       Здрасьте, Лорд-геморрой!       Им не успеть.       Всё закружилось. Взметнулись три палочки. Рон обрушил на залу кромешный ливень. Невилл дёрнул на себя Аббот, Грейнджер накрыла их чарами, спрятав от глаз, Гарри прижал пальцами потрескавшиеся стёкла и запустил «Сальвиа гексиа дамнум» — Рон исчез.       Фух... Попал.       Только и Малфой, и Гермиона, и сам Гарри предстали во всей красе пред ввалившимся в гостиную мокрым, хлюпающим ногами по полу, возмущённым аврором.       Вода заливала его тяжёлые веки, прилизала волосы, испортила плащ, но наперёд ухудшила видимость до ниже ожидаемого. Новоявленный инспектор ткнул палочкой в своё рыбье лицо, и оголтелую голову прикрыло магическим зонтиком.       — Какого дракла вы заблокировали каминную сеть, мистер Малфой?       Вот хрень-хрень-хрень и ещё раз хрень!       Перед проштрафившейся троицей стоял ни больше ни меньше — исполняющий обязанности главы Аврората мистер Долиш собственной персоной. И юркая выдра (пожалуйста, да...) успела-таки растечься по полу лужицей-дымкой.       — Выключите дождь! — скомандовал он, обращаясь к Малфою. — Тут вода с потолка, в кабинете — песок из окон, будь он неладен растяпа-Кроткотт! Или я пожалуюсь вашему... — Долиш отмахнулся, поняв, что его занесло не туда, — ...исключу вас из Хогвартса.       Ну хоть не посадят.       — А я при чём? — искренне возмутился Драко. — Моя палочка, как вы знаете, сыграла в ящик. Я не мог!..       — Вы про каминную сеть или мне-не-до-вас-уважаемый-инспектор-ливень? — Долиш жонглировал словами не хуже типичного слизеринца.       Гермиона взмахнула палочкой, мини-потоп прекратился, а она извинилась:       — Прошу прощения, дождь — это я, от испуга... И камин тоже я, по незнанию, — ещё один взмах исправил псевдооплошность.       «Врать ты горазда», — констатировал Малфой. Положение под названием «мы все в заднице» — и ни одной здравой мысли, хоть глаз выколи. Если Сколопендра издаст малейший звук...       Им хана.       — Я не ждал вас, мистер Долиш, — Драко вытянулся оловянным солдатиком. (Надо же, и не соврал!)       — Вы что, не получали предупреждение? — глава Аврората указал на жёлтый бесформенный бумажный Упокой-его-несуществующую-душу-конверт.       — Получал. Но вас я не ждал, это точно, — отрапортовал Драко и протянул обломки собственной палочки, которые ухитрился схватить.       — Все мои авроры заняты. И весьма, — не-дурак Долиш прощупывал почву. — А я решил проверить вас лично.       Да?.. И почему?.. Из-за его позорного прошлого или Аббот? Только разницы особо-то нет. Вряд ли поломка палочки — повод для визита сильных мира сего, а вот клеймо Пожирателя — вполне. Драко решил не уточнять причины, ведь ему как бы пофиг, он чист, как младенец:       — Видите ли, я не смог разблокировать камин, оказалось банально нечем. А вот эти законопослушные граждане как-то забыли меня спросить о письме и его последствиях. Увлеклись, — он осторожно потрогал раненую щёку и изобразил страдальца.       — Вы принимаете меня за идиота, мистер Малфой? — Долиш порядком побагровел. Визит главного аврора не предвещал ничего хорошего.       — Не больше, чем вы меня, — Драко откровенно дерзил. Что за блажь на него нашла? Он напрашивался?       — Что здесь произошло? — наконец, проявил интерес Долиш, изучая порезы и ссадины потрёпанных парней, свёл брови, отметил разбитые очки, разодранные мантии, невинные лица...       — Мистер Поттер это устроил, его и пытайте! — мастерски перевёл стрелки Драко.       Один — ноль, герой. Покажись!       Гермиона приоткрыла было рот, но Гарри нашёлся первым:       — Мы с мистером Малфоем несколько не сошлись во мнениях по поводу его отношений с мисс Грейнджер.       Линзы выпали, но Гарри ловко подставил руки и как ни в чём ни бывало поправил утлую оправу. «Один-один, обормот!»       — А что в них особенного? — спросил Долиш, озираясь аврорской ищейкой.       — То, что они имели место, — процедил Драко. Он умудрился уместить в одной фразе и их близость, и приговор. Ноги Гермионы ослабли. — Случился небольшой разговор, по-мужски. А мисс Грейнджер весьма воинственно настроена в попытках усмирить бывших и нынешних.       Два — один.       Он указал на стену, дыра в оной пришлась как раз кстати.       Долиш не находил нестыковок и, предпочитая разумные доводы, произнёс:       — С сожалением сообщаю, что сегодня ночью из Азкабана был совершён побег небезызвестной вам мисс Аббот, — о Том-кого-нельзя-называть ни-ни, пока лично не допросит охрану. (Что за пьяные бредни?)       Драко изобразил шок. Но перегнул, засуетился и схватил с каминной полки подсвечник.       — Как такое возможно? — включилась в спектакль Гермиона.       — Подробности мне пока неизвестны, — отрезал Долиш, собирая сведения по частям. — И это не ваши заботы, мисс. Я вынужден обыскать Мэнор, мистер Малфой, — куда же без этого? — Ради вашей же безопасности.       Пиявка аврорская.       — Тогда вам лучше начать с сада, — Драко любезно вытянул свободную руку. — В замок нельзя аппарировать, — факт неоспоримый даже главным болваном Министерства. — Как и вломиться без особого приглашения.       Поддел. И польстил.       Но тот не купился:       — Пожалуй, начну прямо здесь, — Долиш потянулся к карману, сверкнув кончиком астрально-спектральных очков.       И тут наверху что-то грохнуло. Раздался звон. Новый взрыв.       — Это ещё что? — развернулся Долиш, навострив торчащие уши.       «Рон», — пронеслось в голове Гермионы.       «Рон», — беззвучно выдохнул Гарри.       «Уизел — грёбаный молоток!» — о Мерлин, Драко в душе похвалил нищеброда и забился в угол, изображая испуг.       — Очистить помещение! — Долиш рванул на этаж повыше, а армия... кто — в камин, кто — в окно.       Подальше от Мэнора.

* * *

      Драко никогда не нравилась Лавгуд. Потому что с приветом.       Вот и сейчас, в своём скромном жилище, она вызывала сплошное недоумение в этой серебристой мантии с блёстками, с глазами навыкате и серёжками-редисками в ушах. Поражало лишь вселенское спокойствие в её лице, движениях, голосе, будто ничего не случилось: никто не лишал её части себя, не подставлял, не цеплял до дуэли, что она ничем не рискует, пока Аббот ищут авроры.       И главное, пока Сколопендра живёт в её доме.       Ревность уже не в моде?       Лавгуд точно с приветом. Теперь, когда знает всё.       А Аббот спит вволю. Ест досыта. Прохаживается павлином. Следит исподтишка. Строит злодейские планы. У неё под крышей, среди расписных, заоблачных стен и несуразных вещей.       Одна.       Пока Лавгуд с успехом изображает студентку Хогвартса. Бродит его коридорами, витая разумом в солнечных мыслях. Торчит в совятне, ухая вместе с птицами. Порхает с лесничим. Улыбается Флитвику. Занятия только начались, а Малфой нарисовал себе с месяц притворств. Да Лавгуд легко отделалась! В незнании — благо. Может, так даже лучше: потерять и найти себя в один день.       Будто ничего не было.       — В следующий раз не лезь ко мне в голову, — это умиротворённое создание с укоризной коснулась его лба. — А просто спроси, — она перестала смотреть на Драко, как на младшего брата, и повернулась к Аббот: — Я оставлю вас.       Лавгуд крутанулась на каблучках, застучала ими по полу, мечтательно дотронулась до подвесных ламп-колокольчиков, наполнив комнату их нежным переливом, и изящно ступила в камин:       — Чуть не забыла, камин соединён только с Хогвартсом. Правило Гермионы, — предупредила она, по-детски махнула опасной гостье и, перед тем как исчезнуть, добавила специально для Малфоя: — Теперь ты за неё отвечаешь.       Сама непосредственность. Словно доверить кого-то Драко — привычное дело. Удивительно нелогичная девушка. Не то что Грейнджер.       «Хроническая перестраховщица. И нянька!» — только неясно, кто тут ребёнок: он или прямое полуосвещённое тельце в углу комнаты.       После Мэнора соваться к Аббот — не праздник. Зато не приходится торчать в Хогвартсе, ощущая себя... лишним. И что ещё хуже — преданным в страшной тюрьме. Драко держался подальше от горькой гриффиндорской идиллии: радостный Поттер, притихший Уизел, робкая Грейнджер не вызывали сомнений...       Слёзы раскаянья лечат.       Кого угодно... Но не Малфоя.       И не Аббот.       Можно вернуть радость, стыд, страх, но не себя прежних.       Драко не собирался нападать, но и не прятал палочки. После Бомбарды в замке Долиш подсуетился и добыл разрешение. Хотя... несмотря на помощь... Уизли руки бы оторвать! Ещё вчера. Позавчера. Трижды.       За гигантский погром.       Новая палочка слушалась лучше и тем внушала уверенность. Что бы ни вообразила себе Лавгуд, он видел, на что способна Аббот. И этого ввек не забыть.       Дочь керы не вызывала прежнего ужаса: лицо виноватое, глаза уставшие, волосы свежей волной, жёлтое платье, босые ноги... Только движения острые, губы чёрствые, взгляд блуждающий. Не демон, конечно, но милой не назовёшь.       И с такой Ханной говорить легче.       Эта ему знакома. Она предсказуема, хитра, колюча. С тяжёлым прошлым и неизвестным будущим. Они оба не терпят друг друга. Это всё упрощает.       Драко чуть склонился вперёд, шаря взглядом по светлой коморке:       — Ты без Патронуса? — тон вышел язвительным. — Боишься, он тебя съест?       — Не остри, — Ханна присела на диван с видом хозяйки положения, подтверждая, что от скромницы Аббот остался некий футляр, а сердцевина уже подгнила. — Я знаю, зачем ты здесь.       — Тогда перейду сразу к делу, — Драко следил за каждым её движением: подкрутила локон, сложила ногу на ногу, пристроила руки на рыхлую спинку. — Панси, — напомнил он.       — А что с Паркинсон? — спросила Аббот, раскачивая одной ногой. — Подобрела? — она усмехнулась, хотя прекрасно понимала, о чём речь. — По-моему, ей так идёт.       «Вредная образина!» — Драко почти подпилил ножки дешёвой мебели и крепче сжал палочку.       — Малыш? — приветственно и с опаской поинтересовался он, наливая мышцы возможной схваткой. Ладони вспотели, ведь Сколопендра не спит — кусается.       — Я чую твой страх за милю, — эта новая личность сразу расставляла акценты. — Я много что чувствую, по инерции. Например, твою злость. И мне до сих пор это нравится.       Не в бровь, а в глаз.       Надо было тащить с собой ботаника! Для сговорчивости. Только шестое чувство твердило:       Решай проблему сам.       — Ужасно, да? — Аббот потёрла переносицу. — Давай я скажу то, что разрядит обстановку, — она выставила руки, растопырив пальцы: — Я не могу.       — Что не можешь? — Драко и не пытался угадать.       — Убить тебя, — с лёгкостью уточнила она, изучая свои недлинные ногти, — за всё в этой жизни надо платить. И за спасение — тоже. Я лишилась магии. Ну, почти... Люмос не в счёт.       Она ткнула пальцем в небольшой колокольчик, и зачарованный фонарь отозвался медовой нотой.       — Я тебе не верю, — усмехнулся Малфой. Не настолько наивен. — Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Зачем кривить?       Аббот запрокинула голову и уставилась в расписной потолок, вздёрнула брови, расслабилась, потёрла покатый лоб.       — Приятно, что ты всё тот же, — странно, но для Драко звучало как комплимент. — Не пытаешься утешить меня, не несёшь чушь, радуешься моей потере. Вкусная искренность. Поэтому никто не знает про магию, — неожиданно призналась Ханна. — Да и не спрашивает... Солгу.       — А надо? — полюбопытствовал Драко. Какая в том выгода?       Аббот не реагировала. Несколько секунд. Водила глазами, выстукивала что-то пальцами на обивке, морщила нос.       — Они все меня ненавидят, — Ханна высоко задрала указательный палец, и Драко невольно поднял голову.       Потолок украшали Трио и надпись:       ...друзья...друзья...друзья...       Будто золотыми нитями. А значит, это и раздражало.       Очень понятно так раздражало!       У Драко засосало под ложечкой. Лавгуд «ку-ку» вдвойне. Как можно день за днём выносить одни рожи? Сутками. Они будто присматривают, подсматривают, лезут... Куда не надо. Поневоле в Хогвартс сбежишь.       Жуть.       — Не так уж и ненавидят, — честно возразил он. — Не умеют.       — Может быть, — Ханна перевела взгляд на Малфоя. — Но они прячут меня ради Невилла. Терпят ради Невилла. Помогают ради него. А сами готовы сдать. Из справедливости!       — И что тебя удивляет? — не понимал Драко. — Я бы сдал тебя первым.       — Теперь я не верю, — Аббот поднялась с дивана и стала мерить шагами комнату. — Грейнджер испортила тебя, — прозвучало не как комплимент. — И это не радует, ведь мне нужен Малфой.       Он собирался съязвить, но тут нагло заявили:       — А я нужна ему, — Ханна цокнула, констатируя факт.       — Намекаешь на сделку? — Малфой не вчера родился.       — Умненький гад, — промурлыкала Ханна. — На неё родимую, — она зыркнула исподлобья, туда-сюда водя ногой по дощатому полу.       — А я соглашусь? — ухмыльнулся Драко. — Забудь! — в грудь ударила спесь.       Ханна по-девичьи склонила голову набок:       — Одно имя, малыш...       Он с предубеждением выставил перед собой палочку, а Аббот не стала тянуть:       — Панси, Малфой, это — Панси... — она щёлкнула пальцами. — И, упс-с, я выиграла! — ехидная улыбка растянула лицо. — Как оно всё сложилось, да? Паркинсон и целью-то не была, вместо тебя подвернулась, а вон как сгодилась.       Драко закипал не хуже Уизела:       «Беззубая крыса!» — он ненавидит её за всех. Не простит за всех. Он не болен дамблдорской чумой.       — Ну, ты и дрянь, — сорвалось у него. — И что же ты хочешь... за Панси? Деньги? Славу? Секс? — брякнул просто так. Чтобы позлить.       Аббот, не боясь, издевательски разглядывала кончик волшебной палочки и почти-почти касалась его своими тонкими пальцами.       — Какая ты душка, когда пошлишь, — ехидно вывернулась она и деловито скрестила руки. — Малфой, или договариваемся, или пошёл вон!       — А не пойти ли тебе дементору в одно место! — огрызнулся Драко, опуская палочку. Смысла-то нет.       — С удовольствием! — подхватила Ханна и потянулась к ближайшему колокольчику: — Нокс! — тот погас, уловив волшебника. — Но тогда твоей Панси светит не брак, а Мунго! Нет у неё зрелости Макгонагалл и избранности Поттера. При всём при этом и теперь «нет»?       — Может быть, — Драко искал свои рычаги. — Так что тебе нужно?       Удовлетворённая Ханна по-царски уселась в нецарское кресло и погладила подлокотники:       — Поможешь мне бежать. И всего-то...       Драко уже знал, на что нажать:       — А Лонгботтом одобрит? — намёк прозрачней некуда.       — Настучишь? Ну прелесть как предсказуем! — Аббот приподняла бровь: — Любопытненько, о чём думает человек, когда решает, что умирает, — она стервозно закатила глаза. — Например, Панси...       Драко напрягся. Плохое начало. Очень плохое начало. Если ни хрена не понимаешь подтекст! Дементор, полудементор, Аббот — ментальный вор. А значит, способна считать сознание.       Ханна и её подлость не умолкала, подалась вперёд, сощурилась:       — Новое имя: Блейз. Поверь, — она обнажила зубы, — я вывернусь наизнанку, но пошлю весточку. Анонимно, конечно. О ваших охах-чмоках. Думаешь, Блейз обрадуется? — Аббот качала головой. — И снова... Упс-с.       «Святой Мерлин... Панси... Почему я?» — вслед за мыслью тяжесть легла на плечи Драко.       — Хорошо, — выдавил он.       — Громче, малыш, — протянула Ханна, довольно жестикулируя.       — Я же сказал: да, — челюсти щёлкнули. — Но не раньше, чем ты спасёшь Панси.       — Резонно, — согласилась Аббот и протянула руку. Но Драко вместо ответного пожатия показал средний палец. — Поклянись, — добавила она, и вдруг: — Поклянись своей матерью.       Драко подскочил, почти схватил её за хлипкую шею, почти придушил, почти плюнул мерзавке в лицо... «Чёртова сука!» За то, что сунулась в самое сердце. Прочла запретное. Осквернила мать своим голосом.       Они буравили друг друга глазами, пока он не отвёл взгляд, соглашаясь:       — Поверь, я вывернусь наизнанку, но сдам тебя в Аврорат, — предупредил он.       Аббот отмахнулась:       — Так тоже можно.       Вот этого Драко не понимал. Что происходит? И тут тихое:       — Спасибо, — он не поверил ушам. Глазам. Мыслям.       Ханна откинула волосы, вздохнула, сглотнула нерв, задрожала губами и выдала себя:       — Я боялась, что ты откажешься...       — Так тебе нужна была сделка, — догадался Драко и взвыл. — И только она.       Провела, зараза!       — Очень умненький гад, — Аббот кивнула. — Завтра вечером, в семь, Гарри устроит мне встречу с Макгонагалл, я устала носить её горе. А потом веди меня к Панси, когда угодно, куда угодно, и побыстрее. Но помни, ты обещал!..       «Какое доверие!» — Драко негодовал:       — Но почему? — (почему — так?)       — А попроси я, как Ханна, ты бы помог? — она словно прочла это. — Нет, малыш, я не так наивна. А ты не так благороден. Я, может, и не дочь керы, — Аббот тёрла ломкие руки отрывистым тиком. — Не совсем она... Но умею думать, как она. Хитрить, как она. Плохой, без морали, быть легче. И мы обе творили то, что творили. Просто у меня не хватало сил её остановить.       Шрамы Драко внезапно заныли, а Ханна не умолкала:       — Люди и дементоры тесно связаны, Малфой. Ведь не будет нас — не будет их. А я до сих пор слышу их голоса. Чувствую голод. Вижу их страхи. Это навсегда во мне. И будет во мне, сколько б эмоций я ни вернула.       — Но какого дракла втягивать в это меня?!       У неё совесть есть? Ха!.. Откуда?!       Аббот уже не крысилась, а старалась донести свою правду:       — А кого втягивать — Грейнджер? Или Невилла? Он же носится с этой Избранностью!.. И со мной. Нет, я так больше не могу. А тебя — простят. И похуже вещи прощали, — Ханна пустила в ход нелёгкую правду: — С каждым из вас я теряю магию, дементор во мне это чувствует. А после Панси её вообще не останется... Как и шанса сбежать. Я заперта здесь, Малфой, и не вижу другого выхода.       Просить друзей, значит, нельзя, а шантажировать врагов — самое то?!       — А о жалости ты не слышала, Аббот?!       Он нависал над ней злобным облаком, но она втянула дюймы пустоты между ними, и ответ поразил своей прямотой:       — Твоя жалость умерла в гостиничном номере. На дырявом полу. А твоя ненависть ещё здесь. Как и злость, — её голос стал невидимым мягким касанием, когда прошептал: — И только думая о матери, ты пахнешь виной... Так помоги мне как Малфой.       Ханна почти плакала. Опять. Их грешные души встретились. Снова.       Без всякого поцелуя.       — Зачем тебе это, малыш? — Драко впервые произнёс «кличку» без отвращения.       Аббот смахнула набегающие слёзы, стиснула ручки кресла, задышала холодом, но он понял: она не тронет его, потому что голос горит чем-то более сильным:       — Я должна исполнить Пророчество. Я уже умерла. Но не моя... месть.

* * *

      Драко ступал по коридору к кабинету Макгонагалл, заглушив шаги. Так было легче думать. О себе. Об Азкабане. О Грейнджер. О сделке с Аббот. Так сильней накрывала злость.       Драко нравилось чувствовать её, как давнего друга. И злости, похоже, тоже. Она билась в крови, сжимала мышцы, пела в голове, она возбуждала его одним своим появлением. Победы всегда сладки.       Конечно, помочь Аббот бежать — это пойти против всех. И разумней, наверное, забить на шантаж. Отстраниться. Забыть об обещании. Понадеяться на других. Но Драко, как ни крути, Малфой, а Блейз — не чужой.       Долг важнее морали.       И как вернуть этот долг, решать точно не Аббот! Малфою. Надо переступить через себя. Через ненависть. Через — если придётся — Грейнджер.       Часы в холле показывали семь вечера, когда Драко решил не ждать удобного случая, а «помочь» Аббот по своим правилам. Вломиться в кабинет — не лучший, не обдуманный и не самый здоровый план, но довольно приятный способ заявить о себе, обмануть совесть и...       ...столкнуться с Грейнджер.       Хватит бегать от встречи с ней! Пора взглянуть в глаза и её страхам. Последняя мысль особенно нравилась. Будет, наверное, драка. Споры. Крики. Чёрт знает что...       ...и злость!       Вкусная, долгожданная, необъятная злость. Круто. Она и Драко, вдвоём, против бравой армии. Которая — Аббот права — больна справедливостью. Слабеет перед честностью. И помнит ошибки.       А у Драко есть мозг. И, значит, какой-никакой шанс уйти вместе с Аббот. Вернее, дать Аббот уйти. И речь не о жалости, не — упаси! — благородстве, не о прочей гриффиндорской заразе — речь о Панси.       Почему-то Драко не сомневался, Трио позаботилось о том, чтобы в этом уголке Хогвартса не шлялись неугодные. Или как минимум под строгим контролем.       И не ошибся.       Перед последним поворотом его ждала...       Миртл.       Не привидение — нудно-слезливая сирена! Страшно представить, что бы она устроила в честь незадачливого студента... Но на Малфоя лишь взглянула с улыбкой и учтиво отлетела в сторону. Ну и номер!       Драко сделал с пару шагов и... разозлился. Интуитивно. Естественно. С лихвой. Потому как у двери маячил дотошный швейцар. Не очкастый. Не рыжий.       Свой.       Сверхумный.       А Драко не менял планов. Не сегодня.       Если Грейнджер и удивилась, увидев его, то виду не подала. Чуть повела уголками губ, вытянулась, едва-едва вскинула подбородок. Неожиданно, мельком, поправила галстук и продолжила любоваться надвигающейся угрозой. Но чем ближе подходил Драко, тем напряжённее становилась она, потому что явно — о, всезнайский ужас! — не понимала...       — Что ты здесь делаешь? — с лёту спросила Гермиона, стихийно пряча их голоса.       А что гадать?       Драко пошёл тем же путём:       — Могу спросить то же самое. Ты — и пропускаешь встречу с Макгонагалл?! Не завалишь её фактами, объяснениями, грандиозными теориями с профессорским апломбом?       Ладно бы «на воротах» был рыжий, Лонгботтом или, на худой конец, Поттер, но Грейнджер — сторожевой пёс... Непривычно.       — Просто мне выпал жребий, — доложила она, типично вываливая детали: — Сами справятся!.. Макгонагалл достаточно рассудительна, да и поверить в плохое легче, чем в хорошее. Хотя с этими доказательствами всё исключительно нерационально, — фразы скромней — не её конёк. — Кажется, вместе с краденым мы впустили в себя раскаянье Ханны, и теперь её чувство вины, как слезами, размыло воспоминания. По-моему, защищая нас...       Гермиона в задумчивости потёрла висок, будто снова старалась пробиться через заслон:       — Понадобится время, — пока «слёзы не высохнут». — Получилось, что Рон — единственный, кто помнит нападение.       Она забыла сказать: «не считая тебя». Это задело Драко. Задело до коликов. Его вычеркнули из списка! Он будто....       ...чужой.       Был. Есть. Будет. Аббот и тут права. Он сам это знал.       До Грейнджер, видно, дошло его возмущение: поджатые губы, угрюмый лоб, неродной взгляд, и она ушла в оправдания.       — Я думала, ты не захочешь... показывать ей... — «...свою слабость», — Гермиона замялась и утаила окончание.       — Пытки? — Драко назвал прямо. — А это новость? Я здесь и хочу войти.       Он дёрнулся, но ему преградили дорогу, заслонив дверь, как живым щитом.       — Ты не ответил, — артачилась Грейнджер, выдав всю суть претензий: — Как ты узнал? Про Макгонагалл. Мы тебе не говорили.       Драко встретил свою распрекрасную злость с радостью. Его даже не интересовало, почему кто-то лохматый не соизволил поставить его в известность.       «Конечно, я ж не член вашей шайки! — кровь застучала в висках вместе с мыслями. — Я просто член. Который трахает Грейнджер!»       Давно он не думал о ней... так. Давно не желал её... по-другому. Всё — давно.       Пусть так.       Но Гермиона привела иную причину:       — Нас Невилл просил, ей сложно... Ведь Ханна одержима тобой. Я боялась...       Гермиона вновь не договорила, поддавшись пульсирующему страху. Раны всегда горят. Иногда кровят, хотя заживают.       Драко упёрся ладонью в дверь. Ничего не меняется. «Долбано-неисправимая перестраховщица!» Его голос, трескуче-сухой, рвался сквозь воздух:       — Ты бы удивилась, насколько Аббот разумна.       — Так это она тебе сказала? — догадалась Гермиона. — Вы же виделись с ней.       Лавгуд сдала. Больше некому.       — Но с каких пор вы друзья?! — напирала Гермиона.       «Ну, хоть не отупела», — Драко опять предпринял попытку войти.       Мимо.       — А в Хогвартсе есть тот, кто тебе не докладывает, Грейнджер? — любимая злость любимо омыла лицо, погладила руки, налила пах.       — Луна не сознаёт всю степень опасности. Её там не было! Её нигде не было, — рьяно, с напором убеждала Мисс Осторожность, и глаза её светились теплом и заботой.       А Драко сейчас до них?!       Ему вообще до них?..       — Ну и кто в этом виноват? — он чуть склонил голову. — Что, тоже я?       Грейнджер упрямилась:       — Всё равно, Луна слишком оптимистична. Оставить вас с Аббот — глупо!       — Что сделано, то сделано, — подвёл черту Драко. — Как видишь, меня не съели, — он нахально, с оттяжкой затянул узел её галстука и приказал: — Дай пройти!       — Зачем? — не отступала Гермиона. И причина не в невольных намёках, не в жарких движениях, не в старых истёртых правилах...       Что-то идёт не так, а это плохой симптом. Малфой не должен встречаться с Аббот. Это в высшей степени... хрень! Ханна пыталась его убить, хотела унизить, она клеймила его, как зверя. С чего откровенничать?       — Что между вами? Малфой!..       Дзынь!       Раздался бесшумный звонок.       И Драко швырнул первый камень:       — Дела.       Тебя-не-касаются-дела. Дела а-ля Малфой.       И Грейнджер не подвела.       — Панси? Она, да? — вместе с вопросом Гермиона ткнула пальцем в его грудь. Остро и тонко.       — Зришь в корень.       И хлипкий пальчик вот-вот проткнёт кость.       «Умная, когда не надо! А когда надо...»       Драко отогнал Азкабан, иначе разговора не выйдет. Он обрушит на неё то, что случилось в тюрьме. Что осталось в сердце беззлобным молчанием. И забудет, зачем пришёл:       — А что, есть возражения? — он по-хозяйски взял Грейнджер за талию, потому что она не забор. Можно и подвинуть.       О чём он конкретно забыл — её близость. Он и злость. И Грейнджер. И её длинный нос. Всё, что в ней так безбожно бесит, сейчас тянуло вдвойне. Но дверь камеры — её ржавый скрип, лязг ключей звучали куда сильнее.       Драко опустил руки:       — Панси — последняя. И я не хочу больше ждать.       — У вас договор? — предположила Гермиона, освободив его грудь от дерзкого «ножа». — Ты за этим ходил к Аббот?       — И долго мы будем играть в очевидность?! — взбесился Драко.       — Ещё минутку, — она аккуратно коснулась его плеча. Мягче и опаснее. — Я должна сказать тебе кое-что...       Он проявлял невиданное терпенье, ожидая развязки, пока Гермиона не шепнула:       — Я не могла ей помочь, и ты...       Лейтмотив плача долетел за полфразы: мама. Злость заклубилась, загустела, смешалась с пульсом:       — Стоп, — пресёк Драко, отводя её руку. — Вот на этом стоп, Грейнджер. Ты последняя, с кем я хочу об этом говорить.       — Но почему? — трепетала она, видя боль даже не глазами — сердцем, и чувствуя первобытный страх. Только боролась, не будь она Грейнджер: — Мы должны...       — Мы? — усмехнулся он.       Гермиону ударил этот смешок. Ударил, но не сбил с ног:       — Ты не можешь этого отрицать! Я. Не могла. Ей. Помочь, — отчеканила она. — Хватит меня наказывать! Я. Не могла. Хотела, правда, хотела!.. Но не могла.       — Так ты, оказывается, невинна? — гнев напирал на шитое белыми нитями сознание, и Драко травился им.       — Не совсем так, но сейчас очень сложно найти слова.       — Не ищи! — огрызнулся он. — Чёрт, Грейнджер, не до тебя! Я заберу Аббот, и на этом — всё.       (Дзы-ынь!)       Драко бежал от объяснений. Они пустые. Их недостаточно! Им вообще нет смысла быть. Где глухи к мольбам, там слепы к страданиям.       Он цедил:       — Не о том ты думаешь, милая... — но в «милой» не ласка, а яд. — Иди, займись спасением других! А с этим — не лезь!       — Не могу! — заладила она. — Это гложет нас обоих!       И пусть.       Пусть сожрёт до костей.       Драко бросил камень номер два:       — Знаешь, что гложет меня? То, что вы — шайка идиотов — прячете эту дрянь! Вас точно надо лечить... Вы забыли, что она сделала? — он символически перерезал горло. — И, поверь, я не про себя!       — Нет, не забыли! — возмутилась Гермиона, следя за серыми искрами глаз. — Но Невилл... Он спас нас всех. Мы не можем взять и наплевать на его чувства!       — Тогда давай наплюём на мои, да? — Драко вцепился в её мантию. И тут же отпустил — не сумел. Он много чего не сумел бы теперь. — Она пыталась меня убить, Грейнджер! Она столько раз пыталась меня убить, а для тебя имеет значение только ботаник?       — Нет, господи... — Гермиона примяла взрывные волосы. — Что ты несёшь? Только дружба — это не просто слово, это — поступки! Подчас неразумные, но правильные.       (Дзынь! Дзынь!..)       Драко шипел в дюймах от её лица:       — Ваше благородство — это даже не диагноз, это грёбаный суицид! И дело не в Министерстве, нет. Включи мозг, всезнайка, и вспомни, кто такая Аббот! Надолго её хватит? Она вновь пощадит Лонгботтома? Или вас? Или за ней — дракл вас возьми! — не придут дементоры? — не столько придут, сколько уроют. — Для них она — цель. Их страх. Их тайна. И никакие теории этого не меняют! Я верну Панси, но Аббот...       Он набрал воздуха и почти приложил:       — Пора её гнать.       Вот так, детка.       Грейнджер побледнела. Столкнуться с правдой всегда страшней, даже если она бродила в заблудшем сознании.       Для Ханны всё кончено.       Поздно...       Поздно её спасать.       Дзынь — финально и глухо.       Если бы не тысячи «но»:       — Мы не можем предать Невилла, — выстрадала она. — Он любит её. Ты же был там, неужели ты настолько... — (кто?) — ...дурак?       Он скривил губы, чуть обнажив дёсны, и утробно изрёк:       — Я хуже. Я меркантильная сволочь. И ему, — он кивнул в неизвестную сторону, — я не друг. Мне ва-аши заходы похрену! — Драко бросил третий и самый большой камень: — А как же свобода воли? Саму Аббот вы спросить не подумали?       Между ними уже не дюймы — дюйм. Их почти столкнуло и тут же отбросило, отдаляя по лайну* за вдох.       — Можно подумать, ты спросил! — Гермиона вжалась в дверь. — Спросил?       — Дай пройти! — наступал Драко. — Или клянусь, — он потянулся к палочке, — я вспомню, какой я дурак.       — Сначала ты скажешь, о чём вы говорили, — Гермиона упёрлась руками ему в грудь: такой горячий, такой злой, такой отчаянно-наглый и бесконечно прежний. Как тогда... Запертый на седьмом этаже. — Чего ты хочешь, Драко? Мерлин тебя возьми!       Гермиона перехватила его палочку: «Бог ты мой... »       ...без труда.       Драко позволил.       Ведь вопрос глубже, чем кажется. Её крик громче, чем нужно. Его боль сильнее, чем вчера. Его злость во сто крат понятнее... И ей, и ему.       Уже не им.       Он сорвался, выпуская гнев:       — Чтобы ты заткнулась! Никак? Чтобы ты не лезла, куда не просят! Слабо? Чтобы ты не смела говорить о моей матери!       — Но, Драко... Прошу, дай мне сказать... — взрослеть, ой, непросто. Но иногда надо взрослеть. Как это ни тяжело и нелепо, но надо взрослеть им обоим.       — Не хочу! — истошно, но чётко и ясно.       Гермиона не отступала и уступала. Права, не права — неважно. Не ради себя — ради него, и только него:       — Прости.       — Нет, — его губы дрогнули. Ресницы — тоже.       — Ты не понял... Прости не за мать, — он услышал, не понял, не отбрыкнулся. — Не за то, что я бросила её. Бросила тебя. Прости не за это!       — А за что? — съязвил он. — За то, что ты Грейнджер?       Она заскользила пальцами по его палочке и едва-едва коснулась руки у запястья, выплёскивая:       — Прости, что я была не права, — Гермиона не знала, поможет ли, но всё равно сказала: — За то, что когда-то спасла тебя.       Драко застыл. Она оглушила его слишком сильно. Так, что реальность не замечала её рук — лишь голос.       — Очередная блажь? — съёрничал он. Но уже не кричал.       — Нет, не блажь, — Гермиона и сама не двигалась, пробиваясь сквозь стену вот так. — Я не могу изменить прошлое. Но могу попросить за него прощения. И я прошу.       Чтоб облегчить его боль.       Драко молчал, но не она:       — Я боюсь за тебя. За неё. За нас. Я так много и сильно боюсь, что не могу уйти без прощения, — и её страх даже не рана — увечье. Длиною в тяжёлый миг. — Но, ей-богу, Драко, я уйду... Уйду, если ты захочешь. Только не раньше, чем ты простишь.       А стена между ними дрожит, но не рушится.       Когда Драко сознаёт, что прощение — зло. И не знаешь, как поступить. Ни туда, ни обратно. Эта новая прежняя Грейнджер, увы, не его...       И его.       Потому что просит прощенья ради него. Он же — о, Мерлин — совсем не дурак.       Лучше б дурак!       — Никогда, — он склонился. Упёрся лбом в её лоб. — Этого никогда не будет.       Что именно? Он не простит? Она не уйдёт?       Драко запутался. Поймал её дыхание. Её раскаяние. Он потянулся к полуоткрытым губам, не зная зачем. Может, чтобы понять, его ли она... Её ли он... И сможет ли он уйти...       Сам.       Драко почти поцеловал её. Слепым. Глухим. Онемелым. Не услышал нытья Миртл... Лишь ощутил чуткую дрожь. С надеждой он вдохнул родной аромат, почти пригубил её вкус и невесомо коснулся прощёных губ...       Хотя бы губ.       Но через незримый барьер проник чужой голос:       — Вынужден вас прервать.       Драко дёрнулся. Очнулся. И Гермиона тоже, сбросив волшебный купол. Перед ней стоял не беспечный студент, а авроры поблажек не дают.       Драко собрал напряжение и высказал очевидное:       — Разве мы не всё прояснили, мистер Долиш?       Но глава Аврората невозмутимо властвовал над всеми. Он перевёл взгляд на Гермиону.       — Я пришёл не за этим, мистер Малфой, — даже не глядя на него, доложил Долиш. И вдруг: — Прошу сдать вашу палочку, мисс Грейнджер. Вы арестованы.       __________________________________________       «Железная дева» — орудие смертной казни или пыток, представлявшее собой сделанный из железа шкаф в виде женщины. Предполагается, что, поставив туда осуждённого, шкаф закрывали, причём острые длинные гвозди, которыми была усажена внутренняя поверхность груди и рук «железной девы», вонзались в его тело.       * Моляры (лат. molares) — больше известны как коренные зубы, но автор — начитанный идиот, зацикленный на повторах.       * Стигма — клеймо на теле раба или преступника.       * Лайн (линия) — в английской системе мер 1 линия («малая») = 1/12 дюйма = 2,116(6) мм       Немного о фанфике:       Факт о палочках Невилла и Драко — из Википедии. Мне стало интересным это сходство, и я это использовала.