Склеивая осколки

Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели. Фридрих Ницше

      «Что за?..»       Драко сглотнул мелочный страх, со злостью протолкнув его в глотку. Сглотнул снова, сухо и ломко, шаг за шагом ощущая непонимание и очередной прилив ярости, лишь бы сохранить внятный голос и не выдать внутренний бунт. Ведь нервы слоились, рождая протест. Ему казалось, пришли не за Грейнджер — пришли за ним — вчерашним мальчишкой, заставив дрогнуть гордую мать. Тогда «Бежать!» заслонило рассудок, и ноги инстинктивно тащили назад в дом.       Очнись, на фиг!       Вы в дерьме. В неожиданном скользком дерьме. Гони своих демонов к драклам собачьим!       — Арестована? — не веря собственным ушам, переспросил Драко.       Воздух вдруг взвыл северным ветром, превращая Хогвартс в острог, а мозг — дармоед! — стыл от бессилия.       «Чёрт!..»       Макгонагалл — её дверь, армия смелых, Аббот — ближе Бога к творящейся хрени, а надежды на помощь нет.       Но хрень номер два куда прозаичнее: главе Аврората туда путь заказан. Долиш и так топит Грейнджер, начхав на заслуги. Наглость, которой не видел свет.       И надо ж случиться такому... сейчас.       Очнись, давай!       — Разве я неясно выразился? — как-то недобро сыронизировал Долиш и кивком головы велел аврорам выступить вперёд. — Вашу палочку, мисс, — повторил он, осторожно опуская руку в карман мантии, пока алая свита окружала преступную парочку. Загоняла в тупик, как побитую дичь, жала к стенам, к двери...       Драко внушал, полный тревоги:       «Беги, Грейнджер! Ты же... Грейнджер».       Вот именно, что она!.. С гриффиндорским клеймом. И уже ищет заумный выход, пока Драко беззвучно спорит:       «Какой арест? Ни фига...»       Малфой оглох? Или всё происходит не с ним? И не с ней. И судьба не обступает незримой тюрьмой? Обида больше не гложет? Не толкает к разрыву? Мать не «требует крови»?..       Драко весь в сплошных «не».       Очнись, твою душу! (Зло не ждёт приглашений.)       — Я имею право знать, в чём меня обвиняют! — задрав голову, громко выпалила Грейнджер.       И Драко готов был поклясться, что и на Страшном суде она затребует объяснений. Дотошна до колик... Адова смесь. Он, сжал связки, не понимая:       «Где же твой Поттер?» — он же герой.       — Конечно, имеете, — издевательски спокойно протянул Долиш. — Разве я против? Но на что вы, определённо, не имели права, мисс Грейнджер, так это нападать на работников Департамента магического правопорядка, на организацию побега из Азкабана, на распространение ложных сведений о Волдеморте... И всё за одну ночь! Достижения воистину небывалые.       Грейнджер бледнела на глазах и глотала рвано, пугливо, утратив бесстрашный запал.       «О Мерлин, хочу её прежней!» — неуязвимой пред всякой хернёй...       Вроде Малфоя, совести, правил.       А трюк с Волдемортом вернулся подставой, и Драко клял себя за опасную выходку!       Всё рушилось не по плану — не по его плану. Всё вообще так неправильно рушилось... Какое сейчас дело до Аббот?! Он медленно терял эту Грейнджер, так и не порвав с ней. Не послав. Не обняв.       Он терял её, не поняв...       Его обида, как ветер, стихла, оставив лишь горечь. Ведь разлука нависла над ними незваной угрозой. Она щипала открытой раной, пока злость вытряхивала его, как куклу. Страх уже не сглотнуть — он пробрался сквозь кожу, вместе с пульсом забился в сердце и...       ...держит Драко.       Грейнджер больше не Грейнджер. Грейнджер больше, чем боль, она — его голод и трепет.       Она — Гермиона.       Беги, Малфой. Потому что ты влип.       Ты боишься за неё. Но она не твоя. И прежнюю Грейнджер уже не вернуть. Не теперь. С поцелуем и без.       Ты простил её?       Тряпка.       Сущий дурдом.       — Мне продолжать? — чеканно закончил Долиш, но чувствовалось, что список обвинений не ограничивался тремя пунктами.       Единственное, на что решилась Гермиона, так это заявить:       — Я не признаю себя виновной ни по одному пункту!       — Ещё бы!.. — глава Аврората вырвал у подозреваемой палочку.       «Министерский жлоб!» — жлоб на все «Превосходно».       Драко чуть не взлетел, прихватив Гермиону себе на хвост. Только манёвра мало. Да и мозгов в побеге не через край. Но хоть на диспут они способны?       — Вы имеете в виду ночь с восьмого на девятое января? — как можно более равнодушным тоном вмешался Драко. — Ночь, когда сбежала мисс Аббот?       Игра в непонимание — это тоже защита.       — Мистер Малфой... — Долиш сузил рыбьи глаза, напряг шишковатый лоб, задвигал сытыми губами: — Я смотрю, вам вернули палочку, но повредили память. Или глаза? Откройте «Ежедневный пророк», там чёрным по белому написано.       А что там написано? Два абзаца на бис. Ни слова о масках, Волдеморте, потерях... и ни буквы о Грейнджер.       — Нападение на Азкабан — серьёзное преступление, — Долиш крепко сжимал её палочку. Чересчур крепко! — А суд во всём разберётся, включая побег мисс Аббот.       Козлиный козёл! Хотя на вид — иглобрюх, и короткие тёмные патлы лишь добавляли сходства.       — Но мисс Грейнджер не могла этого сделать, — настаивал Драко, ощущая её неробкое плечо.       — Потому что вам так хочется? — и Долиш — дракловы щупальца! — кайфовал.       Драко накрыло: тот знает больше, чем говорит. И тащится-тащится от процесса, от ареста, от вида собственной мантии, от треклятой игры в непонимание. Но прерывать спектакль нельзя.       — Потому что эту ночь она провела у меня, в Малфой-мэноре, — (или на член наложен Надзор?) — Хотите отчёт? — Драко получил тычок в бок, напетый гриффиндорским неврозом.       «Грейнджер, уймись! Я же, в целом, не вру», — без слов.       А Долиш и бровью не повёл, лишь бросил нарочито строгий взгляд на лжеца:       — Я сделаю вид... — Главный аврор выдержал хрустальную паузу, — что ни я, ни мои люди ничего не слышали, мистер Малфой. — (И откуда такое великодушие перед Пожирателем смерти?) — А вы сто раз взвесьте, прежде чем ляпнуть что-то подобное в суде. Или вам не терпится отправиться в Азкабан? Раньше мисс Грейнджер, — и это самый приятный для Долиша, но недопустимый для Драко нюанс. — Учитывая решение суда номер четыреста сорок четыре, я вам это обещаю, — он шантажировал малодушного юнца.       Аврорский лис!       Драко начал подозревать неладное. Или тот решил добраться до него через Грейнджер, или задумал нечто серьёзное... Отчего-то слизеринцу более благородные мотивы на дух не шли. Но Долиш не заберёт Гермиону!       Без драки.       Закатай губы, хозяйский упырь!       — Вы нарушаете регламент, мистер Долиш, — кому как не вчерашнему узнику знать об этом. — Вы можете арестовать студента Хогвартса только в присутствии ответственного лица, а в данный момент им является мистер Флитвик. Или, на худой конец, декан факультета Гриффиндор — Минерва Макгонагалл.       «Её-то зачем приплёл?» — Драко перехватил чьи-то мысли. Их обладатель, тон и громкость смешались с грудой смешков — авроры, похоже, развлекались. Будто заткнуть Пожирателя смерти — чёртов аттракцион!       — Похвально, что вы знаете предписание, — не стушевался Долиш и повёл рукой в алой мантии, как плавником. — И уверяю, что об аресте мисс Грейнджер Флитвика известят незамедлительно.       Главный аврор взмахнул палочкой, и Патронус-гриф серебристой птицей обогнул всю делегацию и нырнул в полуосвещённый коридор.       — Уведомлять декана Макгонагалл, — продолжал Долиш, — на мой взгляд, уже нет необходимости.       Гермиона слегка дёрнулась.       Он покосился на дубовую дверь:       — Я действую в рамках закона, — упрёк в некомпетентности его явно раздражал. — Надеюсь, вы не забыли, что мисс Грейнджер — совершеннолетняя? — Долиш выкладывал свои козыри-уколы. — А смерть одного из охранников Азкабана, Энтони Стампа, скончавшегося два часа назад в больнице Святого Мунго, наделила меня особыми полномочиями.       Бам-с... — точно по темечку.       Это конец.       Конец? Драко пригвоздило.       А вот и хрень номер три: обвинение в убийстве развязало Долишу руки. Что он хочет повесить — злой умысел? Только кто ж ему даст?! Но орать, что виною как пить дать дементор, — значит выдать участие. Главный аврор далеко не болван.       Который вот-вот лопнет от важности, добавляя:       — У меня есть с дюжину показаний, что при нападении на Азкабан был использован телесный Патронус, — Драко выругался. Долиш поедал жертв глазками-телескопами и напыщенно раздувался. — Желаете, чтобы я озвучил бумаги, мисс Грейнджер?       Нет, вот это — хренов конец!       Драко не мог пошевелиться. Хотел, но не мог. Последствия, о Мерлин, застали врасплох. Долиш вешал на неё тонну дерьма.       Только Гермиона сохраняла железное самообладание:       — Я воздержусь до официального слушания.       «Моя зануда», — потому что в глазах не упрямство, а талмуд из цифр и букв.       — Весьма разумно с вашей стороны, — заключил Долиш, жестом велев заковать Грейнджер, и, как обвиняемая в убийстве, она не могла претендовать на нежное обращение.       — Стойте! — не выдержал Драко, как полный болван. Потому что Грейнджер...       ...бросает его.       Бросает разгребать этот мусор — своих дружков, Панси, Аббот... — всё! Швыряет в гриффиндорское — мать его! — болото. Швыряет одного, без оглядки, без страховки и плана, чтоб посмотреть, как Малфой выплывет. Он сам-то чуть не погиб.       Однажды...       Лучше б погиб. Было б меньше проблем.       — Желаете подтвердить своё заявление, мистер Малфой? — глумился Долиш, раздувая бледные щёки. — Мы с радостью проводим вас в соседнюю камеру и известим Визенгамот о нарушении условий освобождения. Тогда завтра же вас доставят в Азкабан вместо ма...       — Нет! — громко перебила Гермиона, и Драко почти коснулся её руки. Почти пронёсся шумным дыханием по лохматой голове. Сгрёб. Обругал за врождённый тупизм. — Я буду всё отрицать.       «Какого дьявола ты творишь?» — злость Драко душила и грела. Страх стал почти осязаем: огладил руки, упал на плечи, стянул поджилки, укусил за грёбаный язык. Старые демоны обступили его толпой, нацепив алый фрак.       Не сейчас, блин!..       Пока Долиш ухмылялся:       — Иного я и не ждал.       — Я справлюсь, — шепнула она Драко и успела поймать обеспокоенный взгляд.       Пусть.       Малфой так и стоял, словно столб. Вынужденный придавлено наблюдать, как уводят не чужую... Да, не чужую Грейнджер. И чувствовал, как сердце таранит рёбра, убеждая, что простило её.       Ну, здравствуй, великодушие... Или что там? Болезнь? Потому что в башке — каша.       И грешная, небратская, первая...       «Дурь».       Не любовь.       Как только авроры вместе с добычей скрылись из виду, он ударил заклинанием в — да кто б сомневался! — наглухо запечатанную дверь, вымаливая у Мерлина:       «Спаси её».

* * *

      Гарри целую минуту стоял у двери, уставившись на плохо закреплённую, покосившуюся латунную пластинку: «Сектор борьбы с незаконным использованием изобретений маглов». Стоял и думал о том, что скажет Рону, если и сам с трудом улавливал суть беседы с министром.       Диалог получился долгим, невероятным и содержательным, но такого результата Гарри не ожидал. Эх, сейчас бы Гермиону... Он никогда не слыл знатоком власть предержащих, а она разложила бы всё по полочкам.       Почему — драклов хвост! — никого из них не было рядом, когда Долиш её арестовывал? И почему — херов Малфой! — позволил её увести? Хотя умом понимаешь, что обстоятельства загнали в угол, что аргументов на тот момент не нашлось, что Малфой это Малфой, и чтоб выиграть, надо иногда отступить... на душе скребут паршивые кошки.       Размером со взрывопотама.       «Как она могла?» — позволить себя забрать.       Но Гарри не сомневался: Гермиона слишком хорошо его знала. И Рона тоже. Рон распял бы Долиша там, на месте, а Гарри — помог. Набросил бы на неё мантию — и ищи ветра в поле. И плевать на авроров, плевать на должность, плевать на газеты!       Не плевать на неё.       Он мысленно врезал и себе тоже — за возню с Аббот. И за то, что Гермиона до сих пор в камере. Врезал и сник, впадая в былое уныние.       Скрываться от правды? — после войны… В бегстве немного мужества. А Гермиона — боец. Не то, что Малфой!       «И что она в нём нашла?» — даже думать на этот счёт не хотелось. Она снова она, а значит, есть шанс, что кое-кто вспомнит про здравомыслие, вытащит их из беды, а себя — из ловушки со скользким именем.       Ведь Гарри чуточку паниковал, разрываясь между тем, что правильно, и тем, что должно. Он верил в лучшее и не верил, строил планы и отвергал их, сердился на Невилла и утешал его, по-прежнему пряча Ханну от лишних глаз. Он переживал за Гермиону, надеялся, злился и на всякий случай носил мантию при себе (если всё полетит в тартарары). Волшебная накидка — не очень честный вариант, но выиграть время важней Азкабана.       «М-да…» — в башке дом вверх дном. После Аббот эмоции трудно сдержать, и они, как малые дети, не слушаются и сумасбродят.       Гарри повернул ручку и вошёл.       Лишь однажды он гостил в кабинете мистера Уизли по поводу, о котором лучше не вспоминать. Без особой надобности, конечно. Прежняя каморка не стала больше, свободнее или уютнее, однако обзавелась волшебным окном. Не исключено, что таким образом Департамент магического хозяйства поздравил — выражаясь языком Скитер — «героического отца» с возвращением. Или же коллега Артура, мистер Перкинс, пригрозил голодовкой, если наивреднейшие маги Министерства проявят необоснованное упорство, пользуясь непритязательностью — ни много ни мало! — члена Ордена Феникса.       Гарри прекратил размышлять о причинах подобной щедрости, а протиснулся между столом и шкафом, повоевал с одним невоспитанно-толкающимся ящиком, наступил на карточку с колдографией неизвестного волшебника, мельком взглянул на новые плакаты, развешанные по стенам, и даже пожалел грустно икающий тостер мистера Уизли. Любимый трофей, пристроенный на полку у схемы Лондонского метро, путешествовал из кабинета в кабинет, в Нору и снова в кабинет не первый год, но так и не потерял своей нечеловеческо-человеческой особенности.       Рабочий угол мистера Перкинса отрадно пустовал, и в данных обстоятельствах отсутствие оного пришлось как нельзя кстати.       — Ну что? — выпалил Рон, вскакивая со стола отца. Для лишнего стула в этой комнатушке не хватило бы места. — Кингсли поможет?       — Не знаю, — рассеянно протянул Гарри, чуть не икнув вслед за тостером.       — Как это «не знаю»?! — открыто негодовал Рон. — Ты ему рассказал? — в целом, друзья понимали: правда — лучшее, что можно предложить министру в обмен на содействие. — Ну, про Аббот...       Гарри кивнул, подтверждая признание:       — Почти всё. И сразу.       Наверно, никогда министр не слышал столь длинную, запутанную, сумасшедшую историю от недавнего подростка, замешанную на недомолвках и откровениях. Аббот опасна? Да. Дементор ли она? Ну почти. Виновна ли? Да и нет. Гарри уверен в том, что несёт? Да. Он слышал Пророчество? Ну почти. Он притягивает проблемы? И да, и нет. Они напали на Азкабан? Да. Они играли в героев? Ну почти. Забыли, что есть закон? Да и нет. Гарри что-то скрывает? Да. Он в курсе суда? Ну почти. Он не верит во власть? Да и нет. Гарри пострадал? Да. Но жертвы в порядке? Почти. Он готов доказать? Да и нет...       В общем, череда вопросов с неприятными ответами, которых не изменить.       — Ты прости меня, Гарри, — мистер Уизли по-магловски подышал на стёкла очков* и стал протирать платком запотевшие линзы, — но такие... — он несколько секунд не мог подобрать нужные слова, — ...не самые простые вещи лучше сообщать в неофициальной обстановке. Кингсли — опытный волшебник. Бывший аврор. И надёжный друг. Только кабинет министра не располагает к нарушению правил.       — Я должен был увидеться с ним до суда! — протестовал Гарри, переминаясь с ноги на ногу. — То есть до того, как Долиш подсунет свою версию событий.       И он постарается!       Каким-то врождённым чутьём Гарри чувствовал подвох. Как минимум в том, что, пытаясь выслужиться, ревностный Долиш ляжет костьми. Он уже не шёл на контакт, отписывался «я занят», настаивал на слушании сразу по возвращении министра и затребовал Визенгамот в полном составе. Вцепился, как клещ.       — Ты всегда меня восхищал, Гарри, — Артур вернул очки на переносицу. — И я верю тебе как родному сыну. Только Кингсли — министр магии, а не Верховный судья. Да, он член Визенгамота, но, к счастью для всех и к сожалению для Гермионы, не может оспаривать его решений, — иначе это отдаёт диктатурой.       — И Бруствер не Макгонагалл, — прибавил Гарри.       Да и её пришлось долго убеждать. Она слушала, молчала и слушала, слушала и реагировала только глазами, верила и не верила, чуть улыбаясь краешком рта, пока её полуздоровое сознание пыталось отыскать истину. Макгонагалл колебалась, опираясь на собственный опыт, и, заметив проявившуюся из воздуха Аббот, потянулась за палочкой. Скорее, интуитивно, чем осмысленно, ведомая потребностью защищать. Притом что Ханна только извинилась, не в силах вытащить на свет Сколопендру — та намеренно делала из друзей дураков.       Память Рона — это, конечно, хорошо... Неплохое подспорье. Пусть рассказчик из Рона и слабоват. Но сцена в поезде вдруг стала смотреться банальной, холодные слёзы — заклятьем, причиненное зло — расправой, поцелуй — влечением. Типично-обычной историей, которой можно найти объяснение. Домыслы о дементорах прозвучали лишь домыслами, ведь убери их и...       Аббот — преступница.       Волшебница. Тронутая умом. Да и герои недалеко ушли... Напали. Спрятали. Втянули других.       Без хрупких воспоминаний, извлекать которые Рон не желал (а вернее, не рискнул), без паршивого дементора, Макгонагалл, возможно, выставила бы всех за дверь… Но в какой-то момент Аббот пошла на крайние меры: выхватила у Невилла палочку и резанула свою ладонь. Рассекла кисть профессора, вцепилась в неё всей пятернёй и показала то...       Что Гарри и не хотел знать.       Это касалось их одних.       От прикосновения Ханны Макгонагалл дрогнула, посерела и замерла. Она ужаснулась, видимо, провалившись во что-то тёмное, постарела на глазах ещё больше и вырвала руку, спасая сердце от мертвенного холода и жуткого видения.       Гарри не сомневался: ощущение — мрак.       Ведь далеко-далеко, нестерпимо горько, бесконечно долго, вместе с Роном и Гарри — на их глазах, умудрённая жизнью женщина встретила бесчестный конец…       …где Аббот обречена.       Минерва погладила её по щеке, прониклась воспоминаниями и обронила совершенно искренне:       — Прости, девочка моя, — что не была рядом, что не учила неведомому, что позволила злу напасть…       И убила в ней жизнь.       Вернув себе скорбь, Минерва заплакала вслед за Аббот и… запретила говорить о дементорах кому вздумается. Пока не решит, что с этим делать.       Но Гарри ощущал тот же грех. Вина — одна из подруг смерти. Как боль, зависть и месть. Он не боялся огласки, не привык к послушанию, но, согласившись, молчал. У взрослых свои законы. Кингсли, например, своим низким неторопливым голосом объявил, что ему нужно время.       Можно подумать, его с вагон!       Гарри почему-то не сомневался, что наплюй он на риск, на Невилла, на Долиша и потащи с собой Аббот, ответ министра не изменился бы. В такие моменты безоговорочная поддержка Артура являлась бесценной.       — Думаешь, Кингсли тебе не поверил? — спросил Рон. Это самое логичное объяснение бесполезному «не знаю» и беспокойному выражению лица друга тоже.       — А ты бы мне поверил? — ворчал Гарри, не находя выхода. — Вот так... без доказательств. Без Сколопендры. Без чёртовых дементоров! Без шара с Пророчеством. Без его автора, — (а вдруг это сам Мерлин?) — Когда одни догадки...       Кое-какие события он всё ж таки утаил, вроде Империо, укрытия Аббот и Летаргического зелья.       — Ты недооцениваешь силу своего имени, — оспорил Рон.       — Да пошло оно! — огрызнулся Гарри.       Имя не спасёт Гермиону.       — Думаю, Кингсли верит тебе, — успокаивал его Артур, — но он отвечает за судьбы многих волшебников. Что ни говори, Аббот пытала Малфоя, она опасна, а вы нарушили закон, вытащив её.       — Мы и так чуть не опоздали, — оправдывался перед отцом Рон. — Мы спасали себя, не только её! И уж прости, пап, но на убеждение Министерства и прочих писак не было времени!       — Видит Мерлин, я поступил бы так же! — всем сердцем поддержал Артур, ведь рассудок сына важнее правил. — С эмоциями и без — ты дорог мне любым, Рон. И ты, Гарри, тоже. Я очень хочу спасти Гермиону... — он перевёл дыхание. — Но вы слишком долго были не собой. И даже я не представляю, какими вы стали, — намёк на смятение министра очевиден.       — Ну уж точно не психи... Мы — это мы! — возмутился Рон.       Артур не отступал, проявляя отцовскую твёрдость:       — Полегче с эмоциями, мальчики, — заботливо предостерёг он, — особенно на суде, прошу вас. — Он подбирал аналогию подоходчивей: — Как там говорят маглы... Разбитую чашку можно склеить, только обращаться с ней приходится бережнее. Не помогайте кое-кому вредить вам, хорошо?       Гарри не очень улавливал подтекст, но согласился.       — Кингсли. Должен. Нам. Помочь, — Рон отстукивал каждое слово палочкой о стол, и шаткая мебель скрипела под всплесками магии.       — Только поставь себя на его место... — продолжил лекцию Артур.       — С радостью! — возбуждённо выдал Рон. — Тут же отстраню Долиша и отпущу Гермиону.       — Нет, — тихим голосом убеждал отец. — Долиш уже передал дело в Визенгамот, решение примет большинство. И никто не выше закона, сынок. Особенно — министр.       Он прижал рукой «нервную» палочку, потому что столешницу чуток перекосило.       — Не сломай, пожалуйста, — попросил Артур и огладил чуть сбитый угол. — Здесь, за ним, ты впервые приманил себе мою ложку, — упоминание вызвало улыбку на отчем лице. — А после и стол обтесал — за первую шишку. Премиленький сорванец!       Рон смутился, но не забыл о главном:       — Но Гермиону ж осудят! — он буравил взглядом лучшего друга в поисках решения. — Может, стоило сказать её роди...       — Мы этого не допустим! — резко перебил Гарри, даже не представляя как. Прекрасно зная, что Долиш рехнулся на вине Гермионы, запретив все свидания. — Не допустим — и точка. У нас в запасе ещё пару часов, что-нибудь придумаем.       — Что?! Сотрём память половине Министерства? — в принципе, тоже вариант, но: — Сдадим Аббот?       — Возможно, — Гарри пожал плечами. Да простит их Невилл.       — Устроим побег? — в очередной раз предложил Рон, и последствия совсем не пугали. (Тюрьма в футах под ним!) — Мантия-невидимка с собой?       Гарри в подтверждение вытащил из кармана лишь кончик накидки, и Артур закачал лысеющей головой:       — Вы не можете.       — Пап, это же Гермиона!       Но он не соглашался:       — Побег не прибавит словам убедительности. Кроме того, я хочу вам кое-что показать...       Мистер Уизли приоткрыл ящик письменного стола, вытащил скрученный кусок папиросной бумаги и протянул его сыну.       — Что это? — уточнил Гарри, пока Рон распрямлял мини-свиток.       — Это от Гермионы, — ответил Артур.       — «Не вмешивайтесь»? — Рон озвучил записку, выведенную неровными печатными буквами. — И это всё — два слова? Не вмешивайтесь, дракла ей в хвост?!       — Я знал, вы её не послушаете, — Артур опустил виноватый взгляд.       — Но почему? — возмущался Гарри, заталкивая мантию обратно в карман. Чем Гермиона думает?!       Он не бросит её! В тюрьме. В суде. Под фамилией Малфой!       Она ему не указ.       — Почему сразу не показал? — уточнил Артур. — Или почему «не вмешивайтесь»?       — Второе! — выпалил Гарри. Отчитывать мистера Уизли никто не собирался.       Тот вытянул палочку и испепелил записку прямо у сына в руках:       — Гермиона — очень умная девушка. И, безусловно, понимает, как много от вас просит. Но для неё это явно важнее всего.       Иначе б не рисковала.       — Разбежались!.. — взбрыкнул Рон. — Дай Долишу волю, он бы её Сывороткой опоил. Только без указания свыше это незаконно, а Гермиона добровольно зелье не примет. Ни за что не примет!       — Так ты видел её, Арт...? — Гарри почти сразу поправился: — В...видели, мистер Уизли? Как она?       — Нет, не видел, — удручённо ответил он. — И человек, который передал мне записку, рисковал своей работой, не меньше. Послушай меня, пожалуйста, Гарри... Здесь, в Министерстве, у тебя и Гермионы есть не только друзья, но и враги.       Они бьют по слабостям, им ведомым, выискивая уязвимое место, и в плен не берут.       — Вы это к чему? — насторожился Гарри, присаживаясь на стол мистера Перкинса.       — В Министерстве ходят слухи, будто бедняга-Долиш не выдержал испытание властью. Что весьма прискорбно, хочу сказать... И наша Гермиона его раскусила. Она не нужна Долишу. По сути, ему нужна не она.       — А кто? — спросил Рон, переводя взгляд с лучшего друга на отца и обратно. — Кто?..       На Гарри уже снизошло понимание:       — Я. И должность Главного аврора.

* * *

      Гарри в который раз убеждался, что все подземелья похожи друг на друга. Тусклые факелы на стенах, массивные деревянные двери с железными засовами, полутьма, сырость и тяжёлая тишина, где собственные шаги звучат угнетающе громко. А в этом ещё и вереница надписей: зал номер один, зал номер два, зал номер три... пять... девять. И ни единого окна, как в чулане у Дурслей.       Брр-р-р.       Гарри спустился на уровень ниже, абсолютно не удивляясь, что Долиш не брезговал перегибами, устроив «охоту на ведьм» в зале номер десять. Неглупый проныра, полный амбиций, намеренно выбрал то самое поле сраженья, где Фадж мечтал избавиться от поттеровской угрозы, где судили десятки Пожирателей, где жаба-Амбридж глумилась над «магловскими выродками»…       И где Долиш явит карающий меч.       Придавая охоте вкус.       Власть — сильнейшая из страстей. Для тех, кто желал её. Хотя бы раз...       Огромное помещение, куда Гарри вошёл вместе с Роном и его отцом, за несколько месяцев нисколько не изменилось. Как и само впечатление: стены, сложенные из тёмного камня, сжимались; кресло с цепями в середине зала довлело похлеще совести; а скамьи, амфитеатром стоящие на возвышении, пестрили сливовыми мантиями.       Визенгамот красовался в полном составе.       Зал гудел и толкался. Долиш даже прессу известил, гадёныш! Он жаждал публичной казни, и расчёт отдавал неприятно верным. Можно убедить в своей истории Макгонагалл, министра магии, даже Гойла и братца Дадли — то есть одного человека, но почти невозможно убедить толпу.       Боковые скамьи и даже проход наводнили сочувствующие, любопытные, друзья, недруги, равнодушные...       Сотни лиц.       А значит, будет жарко.       Молли Уизли — взволнованная, славная, обманчиво кроткая женщина, заметила их с порога и замахала вязаной шалью с криком: «Сюда, дорогие!»       Гарри увидел Джинни, Джорджа, Перси, Билла и Флёр, Макгонагалл, Флитвика, Вектор и... Скитер, Полумну, Невилла, Дина, Джастина, Блейза, Нотта, Парвати, Смита и ещё десятки студентов, включая...       Малфоя.       И Гарри не рад ему. Он всё ещё зол.       Гарри устроился на скамье рядом с Джинни и Роном под вялые перешёптывания, но как только открылась массивная дверь, воцарилась бездонная тишина.       «Она…» — сердце отбивало барабанную дробь, подпрыгивая до горла.       Гермиона вошла лёгкой поступью, без палочки, пут, кандалов и невесть чего, будто всего лишь профессор вызвал её к доске, в сопровождении двух авроров и самого обвинителя. Тот в своей алой мантии вызывал двоякое чувство: опасность и страсть, справедливость и подлость, ум и хитрость. Как же так вышло, что честолюбие и исполнительность туго переплелись в малознакомой личности Джона Долиша, который не собирался отходить от Гермионы ни на шаг?       И даже больше — собирался обратить её против Гарри.       Он не сводил взгляда со стоящего в центре зала кресла с высокой спинкой и цепями на подлокотниках. Когда Гермиона опасливо опустилась на сиденье, магические оковы ожили, угрожающе звякнули, изогнулись змеёй, но обвивать руки не стали. Видно, кто-то влиятельный «надоумил» Долиша поунять пыл.       Несмотря на волнение и страх, без вины виноватая смело подняла глаза на сидящих вокруг.       Судьи смотрели урывками — одни чересчур сурово, другие — с нездоровым любопытством, третьи — поверх неё, да и зрители не слишком отставали от них.       Посреди переднего ряда, за трибуной, сидел Максимилиан Гор, Верховный судья Визенгамота, праправнук Гесфестуса Гора — давнего министра магии. Высокий дородный мужчина сегодня выглядел немного добродушнее, чем Гарри запомнилось, хотя густые брови по-прежнему нависали над чернотой глаз, а седая ёжистая борода скрывала и намёк на улыбку.       Слева Гарри отметил грузную пожилую волшебницу с острым подбородком, забавно длинным носом и крашено-угольными волосами до плеч. На руке у неё поблёскивал единственный перстень, и выглядела она довольно-таки степенно, будучи Первым заместителем министра магии Джозефиной Гэмбл. Справа от Гора сидела другая колдунья и, читая, так упорно пряталась за какими-то записями, что рассмотреть её пока не представлялось возможности. Зато волшебник рядом с ней предстал во всём своём величии, если позволить себе так сказать: Кингсли Бруствер молча обратился в слух.       — Ну что ж... — пробасил Гор. — Подсудимая здесь. Рассаживайтесь, и начнём. Вы готовы? — обратился он к кому-то слева сквозь докучливый шум.       — Да, сэр, — откликнулся почтительный голос, принадлежащий, по-видимому, секретарю.       Держа наготове волшебное перо, молодой волшебник с рябым лицом уставился на лежащий перед ним пергамент, боясь даже моргнуть. Заставленный со всех сторон стройными кипами, парнишка теснился на стуле, как в бумажных застенках.       Противостояние началось. Скамьи заскрипели, царапая слух, а Гарри сосредоточенно ждал, не надеясь на снисхождение. Лучше уж быть готовым ко всему.       Джинни стиснула его руку, а Рон, сидя как на иголках, то ли себе, то ли ему выдохнул: «Держись».       — Официальное слушание от шестнадцатого января объявляю открытым, — чётко провозгласил Гор, и рябой волшебник тотчас принялся строчить протокол. — Разбирается дело о неоднократном нарушении законов магической Британии Гермионой Джин Грейнджер, двадцати лет от роду, проживающей по адресу: графство Глостершир, город Челтнем, Хатерли-стрит, дом номер двенадцать. Допрос ведёт Верховный судья Максимилиан Оуэн Гор, исполняющий обязанности Главы Аврората Джон Дэвис Долиш и глава Департамента магического правопорядка Силвана Твилла Голдштейн; секретарь суда — Нейтан Аарон Тафт…       Гор обратился к залу:       — Представитель защиты?       — Гермиона Джин Грейнджер, сэр, — сообщила она. — Я буду защищать себя сама.       Гарри неожиданно вспотел и потёр шею:       «Ты не одна».       Члены Визенгамота зашептались между собой.       Множество глаз устремились на подсудимую. Одни судьи выглядели раздосадованными, другие — слегка напуганными, третьи — обеспокоенными, четвёртые — благосклонными. А волшебница в заднем ряду даже восторженно высказалась: «Прекрасно, девочка!»       Судьи вовсю перешёптывались, ёрзали, шелестели свитками и успокоились, только когда раздался звонкий женский голос:       — Вы — Гермиона Джин Грейнджер, проживающая по адресу: графство Глостершир, город Челтнем, Хатерли-стрит, дом номер двенадцать? — спросила вынырнувшая из бумаг волшебница, глядя на подсудимую поверх пергамента и соблюдая своим вопросом судебную формальность.       — Да, — подтвердила Гермиона, и Гарри, наконец, признал колдунью: это была та самая глава Департамента магического правопорядка Силвана Голдштейн.       — Итак, — сказал Гор, шурша пергаментами. Он извлёк из лежащей перед ним стопки нужный лист, переглянулся с Долишем и стал читать: — «Подсудимой вменяется в вину следующее: то, что она сознательно, намеренно и с полным пониманием незаконности своих действий в ночь с восьмого на девятое января сего года в составе организованной группы принимала участие в нападении на Азкабан с целью освобождения одного или нескольких заключённых и подвергла опасности жизнь и здоровье служащих Департамента магического правопорядка, что повлекло за собой поправимые и непоправимые последствия — в частности, побег Ханны Мелани Аббот, осуждённой за пытки и покушение на убийство Драко Люциуса Малфоя, и гибель тюремного надзирателя Энтони Джеймса Стампа.       Зал загудел, и Гор повысил голос:       — Подсудимой также вменяется в вину пособничество Пожирателям смерти и совершение иных противоправных действий, а именно: фальсификация личности Тома Марволо Реддла, именуемого ранее Лордом Волдемортом, способная вызвать панику, распространение ложной информации и увеличение числа его последователей». Я даже читать это устал, — внезапно не сдержался Гор.       Молли ахнула, Рон выругался, и Гарри чуток озверел. Малфой посерел, Кингсли нахмурился, а Верховный судья продолжил:       — Вы готовы сделать ответное заявление, мисс Грейнджер?       «Долишу оно не понравится», — съехидничал Гарри. Накатал не статью — призыв к объявлению войны!       — Да, — Гермиона чуть приподнялась с места, и цепи ударили по ножкам кресла, внушая «не сметь». — Я невиновна.       Она опустилась, косясь на железные путы.       Зал загудел ещё сильнее, кто-то свистнул, кто-то закричал: «В Азкабан её!», но обвинитель, как и Гермиона, остался невозмутимым. Каждый из них был готов к сражению... Ну, Гарри хотелось так думать.       — Можете приступать к допросу, мистер Долиш, — Гор ударил молотком по трибуне, призывая к тишине:       Бам-м-м.

* * *

      Драко не смотрел на Грейнджер, когда она входила — почти неслышно — в двупольную дверь. Чуть вздрогнул, когда та захлопнулась, скрипнув тревожными петлями, и слепо сцепил вялые руки, стоило звякнуть цепям. Этот звук несвободы, лязг обречённости, предвестник грозы... погружал его сознание на самое дно, полное чёрных балахонов.       Драко не ожидал, что оказаться здесь — снова, даже по другую сторону, будет так сложно. Что сливовая публика раскрасит зал себе в тон. Что одиночество прорастёт глубже средь сотен людей. Что он... побоится смотреть на Грейнджер — побоится поднять свои чёртовы глаза! — будто виноват в том, что происходит.       Опять.       Выхватывая из мерного шума чью-то болтовню, её нечужой сердцу голос, проповедь Гора, булькающий шёпот, однообразный шелест бумаг, Драко не желал видеть не столько свой призрак, или Азкабан, нависший над ней, или страх Грейнджер — сколько не желал ощущать себя трусом, столкнувшись с её глазами. «Дурными» глазами, способными коснуться его — не касаясь.       Так умела лишь мама.       Этот дар изумлял с рождения. Дар, способный погладить, наказать, простить, отчитать, защитить и ударить... Не поднимая руки. Даже тётка не любила её бескомпромиссный, грозящий, блэковский взгляд, стоило той перейти границы материнской терпимости. Этот взгляд приклеил Драко язык, когда мама лгала, не страшась расплаты; заткнул уши в камере, когда авроры читали ему приговор — её приговор, пахнущий гибелью и любовью. Этот взгляд отключил мозг, когда до Драко пытались донести чушь за номером четыреста сорок четыре: пункт один раздел три, пункт два раздел один, пункт три раздел два... — всё осталось в замёрзшей памяти лишь безжалостным фактом. Именно призрак матери витал сейчас в глазах Грейнджер, вызывая постыдный страх.       Потому что он — здесь.       А она — там.       Она, привыкшая защищать. Всех, кого не просят!       Драко очнулся, когда молоток грянул «бам», и Долиш распустил свои перья, будто его Патронус завис за спиной, чуя свежую падаль:       — Давайте начнём с главного, мисс Грейнджер. Где вы находились в ночь с восьмого на девятое января сего года? — вопрос в лоб.       Вопрос-укус, метящий храбрую дичь.       И Драко впервые посмотрел на неё. Как тогда — в Мэноре, поддавшись тоске, без повязки и страха. Без ненависти, чувствуя, как цепи, мощнее здешних, тянут его к опасно-говорящим глазам.       Гермиона дрогнула лишь ресницами, чуть сжала подлокотники, словно поддавшись незримым оковам, обвела сливовые мантии задумчивым взглядом и отрапортовала, как по учебнику:       — Уважаемый суд... Мистер Долиш... Вынуждена воспользоваться правом не давать показания против себя.       Скитер хмыкнула, судьи частично закивали, кое-кто заворчал, Уизел вцепился Поттеру в свитер, даром что не толкнул на эмоциях, а Главная прилипала Министерства под фамилией Долиш округлил свои рыбьи блюдца:       — Вы думаете, в вашем положении это уместно?       Гермиона уставилась на гада в аврорском обличье, излучая уверенность сродни глупости:       — Более чем. У маглов есть прекрасное понятие рraesumptio innocentiae — презумпция невиновности, заключающаяся в том, что обвиняемый считается невиновным, пока его вина в совершённом преступлении не будет доказана. Хотите предъявить мне обвинение в полном объёме? Тогда вам придётся доказать, что в ночь с восьмого на девятое января я находилась у стен Азкабана. И никак иначе!       Эпический финт.       В духе зазнайки-Грейнджер. Драко ощутил её наглость собственной кровью.       А Долиш покраснел под цвет мантии. Не от стыда — от ответной злости, и это чувство не спутать ни с чем иным. Оно жалит изнутри, требуя драки... укусов... ожогов... ран. Оно булькает в горле, угадывая схожие души. Оно наливает все мышцы огнём. Поэтому Драко точно знал, что чувствовал Долиш. Правда, пока толком не понимал, откуда у козлобрюха тяга к блюду под соусом «Грейнджер».       — Разве мы сейчас среди маглов? — обвинитель взмахнул алой мантией, горящей кровавыми всплесками в серо-сливовом море, и почти огрызнулся, цедя: — Ваши притязания на методы маглов неуместны.       Гермиона пропустила желчные нотки, как несущественное ничто, продолжая ступать по рисковой дорожке:       — Я маглорождённая, сэр. Или вы можете это оспорить?       Уизел хохотнул, а она не умолкала, выдавая фразы менторским тоном:       — Как представитель защиты я имею право защищать себя всеми известными мне законными способами. Или метод маглов, как вы изволили выразиться, конкретно — презумпция невиновности, признана магической Британией незаконной?       Грейнджер всегда Грейнджер. Вывесит свой изъян как знамя!       Этим и невозможна. Чем подкупает и злит. Дразнит. Она находит себе врагов почти так же, как дышит. И друзей, как преданных псов!       Херов талант.       — Тем не менее я протестую! — воскликнул Долиш, не склонный уступать.       Казалось, никто не удивлён. Скитер застыла капустно-блестящим зонтиком, а министр магии непонятно качал головой и косился на Поттера, словно тот может унять гриффиндорский зуд, который тащит в мир магов магловские приёмы. Безрассудно и по-грейнджеровски смело.       У героя есть план? Козырь?.. Совесть, в конце концов?!       Спасительная соломинка пришла с неожиданной стороны:       — Протест отклонён, — вставила Силвана Голдштейн и, не поворачиваясь, передала бумаги Брустверу. Драко вспомнил, что глава Департамента магического порядка — полукровка, и сейчас это сыграло на руку. — Вы согласны со мной, Гор?       Тот кивнул:       — Можно считать, что да. Мне любопытно, к чему это приведёт. Но будьте осторожны, мисс Грейнджер, в этом мире законы маглов не действуют, — Верховный судья нахмурился, изогнув свои пышные брови.       Грозный и далеко не глупый, Гор прекрасно умел делать собственные выводы. Это Драко понял ещё тогда... В кресле с цепями.       — Продолжайте, — подтолкнула Силвана, глядя на Гермиону со строгой учтивостью.       Многие в Министерстве знали, что с этой дамой шутки плохи. Она в меру лояльна и каноны блюдёт.       Руки Драко налились силой, сердце — надеждой, язык — ехидством. Он лишь мельком встретился взглядом с Грейнджер, с её нравом и жаром, и ощутил: любые победы сладки. И победы заучки — не меньше:       «Два голоса из трёх. Так тебе, иглодраный козёл!»       — Спасибо, мэм, — поблагодарила Гермиона и обратилась к Долишу: — Я готова опровергнуть обвинение в гибели тюремного надзирателя Энтони Джеймса Стампа прямо сейчас.       Как? Нельзя же сказать, что видела там дементора на досуге.       Но Драко смекал, куда клонит всезнайка. Ведь кое-что Главный аврор не учёл — правду. Что известна не только ему.       — То есть вы намерены предоставить нам живого и здорового Энтони Стампа? — сыронизировал Долиш, насмешливо оглядывая зал, а кривоносый тюремщик понуро хрюкнул. Драко признал тучного мага в серой мантии, стрелявшего в Поттера заклинаниями. — Отца семейства? Заслуженного работника? Честного человека, наконец?       Серые «кардиналы» из крайнего ряда повскакивали, снова сели и засверлили почти осуждённую глазами. Тучный маг выкрикнул что-то на гэльском, отдающее малоприличным. Его сосед подхватил не менее любезно, и зритель загалдел. По-видимому, тюремщики искали, на кого выплеснуть злость и свалить вину, и их несло за рамки правосудия.       Гор стукнул по кафедре, пригрозил вывести грубиянов из зала, чем вернул полновесную тишину, и Драко стал подозревать, что молоток у Верховного судьи вместо палочки.       — Это не в моей компетенции, мистер Долиш, — Гермиона покосилась на Поттера, да так, что захотелось влезть ей в башку. (У них сговор или что?) — Но если, насколько я поняла, мне вменяют статью за номером сто девять о непредумышленном убийстве, то есть причинение смерти другому человеку, совершённое по легкомыслию или небрежности, без намерения лишения жизни, я требую озвучить суду и всем присутствующим причину смерти мистера Энтони Джеймса Стампа.       Она явно била по самому серьёзному обвинению, дабы лишить Долиша рычага давления и пресечь гнев доброй части аудитории, но угрожающего положения это не отменяло.       «Уйми их, Грейнджер».       Как умеешь лишь ты.       Драко нуждался в её взгляде. Нуждался, чтобы прочесть: «Я знаю, что делаю. Я не стану жертвой. Не разозлю тебя. Не сейчас». И целый том всяких «не», которых уже лишила:       Не брошу. Не попадусь. Не сглуплю.       Драко тёр запястья, сминая кожу до красноты.       — У вас есть заключение колдомедика, мистер Долиш? — поинтересовался Гор и что-то шепнул заместителю министра.       — Конечно, сэр. Оно в деле, — Главный аврор приятно замялся, словно этот момент был крайне нежелателен. Но раз уж брякнул сдуру, будь готов отвечать за свои слова.       Силвана Голдштейн взмахнула палочкой, и нужный листок оказался перед глазами:       — «Заключение о смерти, — она мельком оценила текст, просмотрев сверху донизу, и вернулась к чтению: — Имя: Энтони Джеймс Стамп. Дата рождения: второе апреля тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Дата смерти: тринадцатое января двухтысячного года. Обстоятельства травмы: обстоятельства не сообщены; место травмы — тюрьма Азкабан. Колдомедик: Гарольд Рой Флинт. Патологические состояния на момент смерти: частичное сужение венечных сосудов сердца; хроническое сужение сосудов мозга; танатоз или absentia anima; закрытая травма головы; апоплексический удар. Причина смерти: обширное кровоизлияние, вызванное тупой травмой затылочной части черепа». По-моему, уже достаточно... — выдохнула Силвана и отложила бумагу.       Драко и половины не понял. Что объяснимо. Он никогда не мечтал стать колдомедиком и уж тем более — кромсать палочкой не слишком здоровых магов. Но это же Грейнджер спит с книжкой!..       А он — со своими кошмарами.       Среди сливовых мантий наступило нехорошее оживление, власть предержащие передавали бумагу из рук в руки, менялись в лице, переговаривались неслышно, используя палочку, и не прекращали допрос.       Долиш выпучил свою обтянутую шёлком грудь и огласил вердикт, понимая, что ему дан некий карт-бланш:       — Как видите, мистер Энтони Стамп скончался в результате травмы, полученной при нападении на Азкабан. Следовательно, по небрежности или без, с преступным намерением или без, мистеру Стампу были нанесены тяжёлые телесные повреждения, несовместимые с жизнью. Согласны, мисс Грейнджер?       Очередной укус. Уже доставший до мяса.       Но Гермиона пожала плечами, заявив:       — Не совсем.       Драко встретился взглядом с Поттером. Неприятно так встретился... С одной бедой на двоих.       — Вы же не станете утверждать, что он ударил себя по затылку сам? — поинтересовалась Силвана, поправляя квадратную судейскую шапочку.       Вот и кончилось снисхождение — начался допрос.       — Конечно, нет. Но это не значит, что от апоплексического удара мистер Стамп не испытал головокружение, частичный паралич, внезапное ухудшение зрения — весьма характерных признаков такого удара и не упал на каменный пол с высоты собственного роста, — Гермиона мастерски подсунула свою версию событий.       Кстати, довольно правдоподобную.       — Так вы у нас колдомедик, мисс Грейнджер? — Долиш развёл руками. — Или студентка Хогвартса?       — «Справочник колдомедика», страница двадцать пять, если не ошибаюсь, — она прищурилась, будто порылась в памяти. — Вы можете пригласить в суд мистера Флинта, и он подтвердит мои слова. Я уверена!       Её «уверена» можно гвозди вбивать.       Они уже и так в мозгах Уизела, потому тот на вид не умнее курицы; в заднице Поттера, потому спокойно ему не сидится; и в сердце Драко, потому оно пронзительно бьётся.       И во рту Главного аврора, ведь тот, пережёвывая, бубнит:       — Вы видели всё собственными глазами? — Долиш подлавливал Грейнджер на слове, но она не купилась, выдав упрямое «нет». — А раз так.... Не исключено, что именно вероломное, ушлое, подлое нападение вызвало у Энтони Стампа роковой удар, — он гипнотизировал Скитер, наблюдая за её прыткопишущим пером, и наслаждался вниманием вперемешку со своим красноречием. — Почему нет?.. Или вы располагаете свидетелями защиты?       Гермиона перевела дыхание, и Драко впервые уловил всю силу её волнения. Внешне невозмутимая, прямая, дерзкая, она чуть заметно приподнимала пятки над полом, словно хотела сбежать.       А там, в Азкабане, случилось то, что случилось. Плохо, что извратить можно всё, под себя.       Драко почти влез ей в голову. Но почти...       — Мне это не нужно, — притворно ровно заявила Гермиона. — Я слушала заключение о смерти более чем внимательно и могу с точностью сказать, что значит «танатоз или absentia anima». — Долиш явно не ожидал таких колдомедицинских познаний, отчего лицо его вытянулось, а рот приоткрылся. — Это ничто иное, как отсутствие души.       Зал переполошился, чётко улавливая причины прискорбного состояния Энтони Стампа. Но Гермиона точно знала, что видела в том коридоре, видела, как и Малфой, и ни один здравый колдомедик подобного не пропустит.       Логично, как ни крути.       — Не хотите же вы сказать, сэр, — продолжала Гермиона, — что маг или магл способен на нечто подобное? Врождённое absentia anima колдомедицина отрицает. «Справочник колдомедика», страница девяносто семь. И вы, и я, и высочайший суд в курсе, кто мог пойти на такое деяние.       — Отсутствие души не указано как причина смерти, — безапелляционно провозгласил Долиш.       А зал гудел, словно рой пчёл, который даже Гор не перебил с первого раза.       — Вы в суде, а не в Косом переулке! — пробасил он, снимая свой головной убор и обнажая седую шевелюру. — И пока не носите сливовую мантию, соблюдайте дисциплину, или наложу на болтунов Силенцио. Если не оштрафую!       Что не противоречит Уставу.       Блейзу в июле это стоило ста галлеонов. Странно, но Драко до сих пор предпочёл бы его отсутствие, а не горький прощальный взгляд.       Судьи снова зашептались. С ярым негодованием. Дело об убийстве после Поцелуя дементора не рассматривалось ни разу. А самая способная ведьма своего времени уповала на Его Величество Визенгамот во главе с Его Величеством Гором, способных создать прецедент.       Невероятная дура! — так рисковать.       — Не смею этого отрицать, — напирала Гермиона. — Но разве thanatos с греческого не переводится как «смерть»? Пусть не естественная, но всё-таки смерть.       — Не скажите, — качал головой Долиш. — Назваться, например, Лордом не значит им быть.       Серые стражи побледнели. Намёк на Волдеморта и после смерти вызывал суеверный страх. Они же не «развлекались», устраивая себе тет-а-тет с Реддлом. Драко прикрыл глаза: довода лучше не нашла?       Тогда он — дракон. С лапами и хвостом! О чём Грейнджер думает? Наверное, он всё-таки дракон, раз горит желаньем укусить идиотку. Она же себя подставит!       — Конечно, — согласилась Гермиона. — Тогда ответьте мне и этому суду, мистер Долиш, является ли Поцелуй дементора самой страшной казнью? Той крайней мерой, к какой прибегают при непростительных обстоятельствах? Той мерой, которой не жаждет каждый из нас?       Никто.       Даже Аббот.       Кто-то в зале громко всхлипнул, и Драко решил, что это мамаша Уизела. Вытирая лицо пегим платочком, она переводила взгляд с братца Уизела на муженька, с Грейнджер на Поттера и впустую морщила лоб.       — Поцелуй дементора — всего лишь вид наказания, мисс Грейнджер, — упрямился Долиш.       «И он сдал ЖАБА на «Превосходно»? — Драко мысленно пририсовал ему козлиные рога и вынес свой приговор: — Списал!»       — И раз уж мы тут оперируем магловскими словечками... — алый прихвостень поднёс к виску палочку, будто пытался освежить память. — То для вас, дочери маглов, понятие смерти чётко определено. А если выражаться конкретнее, смерть — это полная остановка биологических и физиологических процессов в организме. Что подтверждает «Справочник колдомедика», страница семьдесят три, если не ошибаюсь.       Долиш притворно откашлялся, сдерживая смешок.       «Язва рогатая!» — Драко искал лазейку. Искал... и не находил. Грейнджер сама затеяла игру в маглов, а он в ней совсем не силён.       — Явления, — не успокаивался Главный урод, — чаще всего вызывающие смерть: старение, недоедание, обезвоживание, болезнь, самоубийство, убийство, — Долиш сделал намеренное ударение на слове «убийство».       — Вы забыли упомянуть несчастные случаи, — поправила его Гермиона. — И пока не найдено орудие убийства или иные свидетельства насильственной смерти, недостаток доказательств трактуется в пользу подсудимого, как, например, в деле о смерти Венузии Крикерли 1912 года.       Умыла.       Грейнджер — ходячий судебный архив!       Драко взвыл. И зачем ему Мисс энциклопедия? Мериться страницами? Он же на первом томе заснёт или спалит тот к дракловой матери!       Бруствер поднял палочку, Гор — тоже, секунду они беззвучно двигали губами, а потом раздалось:       — Вынужден прекратить прения, — Верховный судья повернулся к секретарю, мимоходом проверяя его усердие. — Мы в Министерстве магии! Среди магов. Не знаю, что там у маглов и как они вершат правосудие, но в этом мире человеческая душа — священна. И если кто-то из моих коллег готов это оспорить, мы проголосуем!       Гор, вскинув голову, замолчал, ожидая возражений.       Драко их тоже ждал. Ждал, покрываясь точечной рябью, пока Долиш искал союзников только глазами, не решаясь прервать тишину. А та вибрировала от звучного дыхания, от стука сердец, от самой тишины, даря Драко надежду.       Он смотрел на Грейнджер — вскользь, не в упор, смотрел, повторяя:       «Молчи».       Себе и ей. Драко читал в карих глазах прежнее «прости», мечтая не видеть виноватый румянец Грейнджер. Сейчас не время для слов. Для отношений тоже.       Он уже всё решил.       Он готов.       — Значит, так тому и быть, — разрушил тишину Гор, и эти несколько секунд растянулись вдвое.       Гермиона взволнованно выдохнула, да так, что Драко услышал её тревогу. О Мерлин, ей реально хреново... Драться один на один.       Министр магии просветлел, а Верховный судья решил высказаться:       — А вам, мистер Долиш, я настоятельно рекомендую помнить о наших ценностях, особенно — выдвигая обвинение. Нельзя убить человека дважды. К моменту естественной смерти Энтони Стамп был практически мёртв. И я делаю вам первое замечание. После второго — отстраню от допроса, — он занёс свой деревянный «меч» и орудие усмирения: — В связи с указанным Absentia anima обвинение в гибели Энтони Джеймса Стампа снято, — заключил он.       Ударил молотком по трибуне и повернулся к главе Департамента:       — А вас, Силвана, я прошу провести дополнительное расследование и предоставить отчёт Визенгамоту в ближайшие сроки. Сам факт вопиющего нарушения договора ставит под сомнение его целесообразность.       Грейнджер — монстр! Мозг и сила. Но даже тонны не хватит, если бросить её одну...       «Да проснись же, Поттер!» — когда голос Пожирателя — пшик.       Долиш не сдавался. Он зыркал туда-сюда, ступая по залу, выжидая незнамо чего.       Он обогнул Гермиону, шаркая каблуками о древний пол, и продолжил её линчевать:       — А факт побега мисс Аббот вы тоже можете опровергнуть, мисс Грейнджер? — проступила издёвка, слышная всем и не приставшая Главному аврору. Она даже выступила на его коже потными красными «язвами».       Ох, уж эта ядовитая злость!..       — Поменьше эмоций, — не стерпел Гор. — Держитесь в рамках судебного слушания.       — Я постараюсь, — Долиш склонился в фальшивом поклоне.       Козлогриф!       А Гермиона смотрелась почти безупречно:       — Побег мисс Аббот был и остаётся неоспоримым фактом. Только вину за это следует возложить на того, кто совершил незаконное деяние. У меня же, спешу заметить, нет даже мотива для организации побега мисс Аббот или любого другого узника Азкабана.       Чёрт, ей надо было учиться на Слизерине! Так врать надо уметь. Гермиона положилась на магловское «кому это выгодно», но угодила в свою же ловушку.       «Зря она так», — подметил Драко.       — О-о-о, — протянул Долиш, мысленно потирая ладошки. — Для того, чтобы обвинить в нападении, истинные мотивы знать необязательно. Вы же помните дело Корбана Яксли? Он сам нам всё рассказал: кто, кого и за что.       Драко похолодел, хотя смутно представлял себе новые министерские методы.       — А раз вам так сложно привыкнуть к местным порядкам и хочется поговорить на тему мотива, — Главный аврор возвышался напротив Гермионы, — то додумать можно далеко не один... Чтоб вы поняли, наконец, насколько сие на совести обвиняемого. Нравилась ли вам мисс Аббот, например? — ударил в лоб Долиш.       — Немного... Но не настолько, чтоб вытаскивать её из тюрьмы, — парировала Гермиона, а Драко вскипел:       «Очнись, милая... Он ведёт не к тому».       — А кто говорит о спасении? — сыронизировал Долиш, бродя по краю терпения мистера Гора. — Быть может — я настаиваю именно на «быть может»! — вас не устроило наказание. Спешу напомнить суду, что в канун нового года мисс Аббот жестоко пытала, — Главная алая задница изобразила сострадание и указала на Драко, — и едва не убила Драко Люциуса Малфоя. А месть, как несложно понять, мотив предостаточный.       — Поясните, мистер Долиш, — вмешалась Силвана, поправив белоснежное жабо.       — Пусть это сделает сам мистер Малфой, — Долиш улыбался лишь краешком губ.       Скитер оживилась, Уизел позеленел, Поттер как пить дать мечтал наложить на Драко Силенцио, и только судьи находились в слабом неведении.       — Встаньте, мистер Малфой, — строго произнёс Гор.       Он сложил руки на трибуну и сцепил свои крупные пальцы. Драко подметил, что на счёт не хватало одного.       — Напоминаю, — чеканил Гор, — что дача ложных показаний приравнивается к нарушению решения четыреста сорок четыре прошлого года и повлечёт за собой ясно прописанные последствия. Вы готовы отвечать — перед судом и совестью?       Драко поднялся и, не давая себе задуматься, сказал:       — Да.       Нелёгкая стезя.       И следи, что несёшь.       Довольный, как удав, Главный аврор пустился во все тяжкие:       — Будьте добры, мистер Малфой, подтвердите суду и всем присутствующим, что вы и мисс Грейнджер состоите в близких, далеко не дружеских отношениях...       Вот сволота!       Уизел, наверное, чуточку сдох. Но его семейка приняла эту новость вполне достойно — окоченела. И возненавидела Малфоя: за то, что украл чужое.       Драко понимал, к чему клонит Долиш. Но сказать сейчас «нет» — это унизить Грейнджер, а «да» — подставить под удар. Выбор так выбор...       Ад кромешный.       Но её глаза подсказали ответ. Они излучали нежность и грусть, поэтому Драко пошёл на меньшее зло:       — За это теперь сажают в Азкабан? — уколол он.       По залу прокатился смешок, а ведь Драко взял с кого-то слово молчать!.. То есть — совсем молчать. Без вариаций.       — Мистер Забини, — предупредил Гор, — у вас с собой сотни галлеонов? — Блейз нагло кивнул. — Рад за вас. Отвечайте «да» или «нет», мистер Малфой, — Гор испепелял его, будто сей факт — преступление само по себе.       — Да, сэр, состоял, — ответил Драко, осознав, что сказал «состоял», тем самым перечеркнув всякое будущее.       Ресницы Гермионы дрогнули, хотя она — нет. Её глаза налились болью и благодарностью, но слов уже не вернуть.       Драко не отступал:       — Поэтому ответственно могу заявить, что и я, и мисс Грейнджер остались удовлетворены сроком мисс Аббот.       Вывернулся как мог.       Гермиона еле-еле кивнула, однако Долиш разил Малфоя наповал:       — А сроком вашей матери? Или сроком ваших дружков?       А вот и ловушка, мать его так!       И она разрастается:       — Напоминаю суду, — Долиш растягивал слова, продлевая кайф, и хотелось поджарить его, как тухлого пескаря, — что мистер Малфой — признанный судом Пожиратель смерти, и лишь благодаря показаниям Нарциссы Малфой находится сейчас на свободе.       Драко знал, что скрывалось за вокабулой «показания». Весь Визенгамот знал! Внутренне чувствовал. Аврорат знал. Знала Грейнджер. Весь грёбано-победивший мир!..       Ложь.       По-матерински хитрая ложь. И пока Драко не оступился, пока не нарушил хоть пункт, оголив свою преступную суть, показания матери — спасительный круг, держащий его на свободе.       Шанс для совести.       И аврорская зараза этим пользовалась:       — Мистер Малфой был условно освобождён летом прошлого года и помещён под Надзор, а значит, ограничен в магии и не слишком мобилен в передвижениях. А теперь вернёмся к фактам, уважаемый суд...       Долиш поднял жестом тюремщика:       — Мистер Маккензи и ещё с десяток свидетелей готовы подтвердить, что в ночь с восьмого на девятое января при нападении на Азкабан преступники... по характерным маскам... — Главный козёл выдерживал драматические паузы, — ...были опознаны как Пожиратели смерти.       Судьи закопошились как черви, зрители — тоже, шушуканье плюс шипенье заполнили зал, а маленький худой прыщеватый волшебник заголосил:       — Я, Гарольд Джайлс Маккензи, лично и без принуждения свидетельствую о том, что в ночь с восьмого на девятое января на меня, охранника Азкабана, было совершено нападение неизвестными магами в количестве не менее пяти человек. Но опознать оных не представлялось возможным, поскольку преступная группа прятала лица под масками Пожирателей смерти.       Надрессирован как пёс.       — Это возмутительно! — заверещала Скитер. Не исключено, из-за того, что вкусную правду «Пророку» не слили, а припасли, как улику, на сладкое.       — Я спрашиваю себя... Спрашиваю вас, достопочтимые судьи, — высокопарно вещал Долиш, — где гарантии того, что мисс Грейнджер не поддалась преступному обаянию и идеям своего... — он осёкся, — мистера Малфоя. Не захотела спасти его мать? Или соратников? Ведь сам мистер Малфой скован Надзором. А вера мисс Грейнджер — любить и спасать!       Зверский укус.       Шрамы Драко стянуло.       Он сел. Голова затрещала, а эмоции вспыхнули и вцепились друг в друга, извергая злость, страх, снова злость и ту самую дурь... Драко душился гневом, как спёртым воздухом, но не торопился его извергать.       Министерская пиявка извращала факты не хуже Фаджа, приплела даже мать.       Паршивый тролль! Сучёныш. Вошь.       Который вопил:       — Где гарантии того, что мисс Грейнджер и её сообщники, которых мы обязательно узнаем, не пошли дальше? Взяли правосудие в свои руки и покарали мисс Аббот!       — Вы забываетесь, Долиш! — не сдержалась Макгонагалл, вскочив с места. — Ханна Аббот жива. И пока вы не нашли её тело, следите за своим языком!       — В отставку его! — гавкнул Уизел — багровый от злости. У Поттера запотели очки, шрам заалел, и вся рожа светилась местью.       «Да ты, Поттер — свой...»       — Мистер Долиш, — помрачнел Гор, и, казалось, его борода тоже. — Оперируйте фактами, а не досужими домыслами! — он обратился к секретарю: — Сотрите из протокола последнее заявление Долиша, мистер Тафт. Как любят говорить маглы, нет тела — нет дела. Вы бы озаботились поисками мисс Аббот, а не фантазиями о мотивах мисс Грейнджер. Визенгамот не глупее вас!       Это точно. Гор не топор. Он суров, но не туп. Только гадкое зерно брошено, и не ясно, как прорастёт.       Мысли, как колотушкой, стучали о череп, и Драко терялся в череде бесполезных слов.       Даже Уизел и тот допёр: Грейнджер топят в грязи, и она барахтается, цепляясь за кресло с цепями. Оттого глаза её сейчас цвета страха — чернее, чем смоль. И оттого её волосы торчат, будто соломинки, а она сама как огонь.       Ни больше ни меньше Лорд Визенгамота Максимилиан Гор перевёл взгляд на Макгонагалл:       — Спасибо, конечно, Минерва, но здесь судья — я! И в состоянии усмирить обвинителя сам! Мисс Скитер, — он даже не смотрел в её сторону, — напишите хоть слово в подобном ключе — поуменьшу ваш счёт в Гринготтсе. За клевету.       Гор неожиданно смягчил голос:       — Артур, скажи своему сыну, что штраф в сто галлеонов он будет выплачивать сам, если не перестанет указывать Визенгамоту.       Потом он вздохнул и почти отчитал Главного аврора:       — Кроме масок Пожирателей смерти... — он те, безусловно, не жаловал, а именно, их владельцев, — ...что у вас есть? И факты, мистер Долиш! Факты!       Драко отживел. Потому что Гермиона прекратила сжимать подлокотники. Губы. Веки. Она оказалась взрослее многих, сдерживая свой гнев — тот может стоить свободы.       «Ты выползешь, Грейнджер... Ты же моя. Ещё — моя».       Пока Драко всё не сломал.       — Хорошо, — кивнул Долиш. — Вот вам факт номер два: уходя от погони, преступники использовали личину Волдеморта. Использовали как маску, наплевав на павших и выживших, в то время как его изображения, а тем более всякие провокации запрещены!       Сливовые морды опять зашептались, а зрители зашумели. Посыпались ругательства, и их игнорировал даже Гор.       — Вы ведь присутствовали при этом, мистер Маккензи? — победно спросил Долиш.       — Да, сэр!       Главный аврор сиял, исходя тёмными замыслами:       — Вероятно, шайке лжецов, глупцов и хитрецов потребовалось привлечь новых последователей. Это возможно, мисс Грейнджер?       Она, как безумная, закачала головой, тряся соломками-прядями.       — Неужели опять «нет»? — поддел он. — Может, без зримого врага... — красный как рак, он скосился на Поттера, — ...ваша жизнь, мисс Грейнджер, бессмысленна. А слава тленна. Вот вам и мотив!       Оборзел?!       Долиш нагадил с лихвой. А власть, как назло, придаёт словам отпечаток правды.       Гермиона силилась осмыслить услышанное, а Поттер, похоже, родил... Его рожа уже не светилась — обрела мученический вид.       Что за хрень номер... пять?       Герой подскочил и ринулся в бой:       — Ваши обвинения беспочвенны, — взорвался он.       — Вы считаете? — полусерьёзно поинтересовался Долиш.       — Да, считаю!       — Сядьте, мистер Поттер, — рявкнул Гор. Он нечаянно смахнул бумаги с кафедры, разметав их по полу жёлтыми листьями. — И говорите, когда вас спросят!       — То есть никогда? — вставил Уизел.       Мамаша шикнула на него, но безрезультатно:       — А что, я не прав?       — Вы оштрафованы на сто галлеонов, мистер Рональд Уизли! — констатировал Верховный зад Визенгамота, а Драко поздравил рыжего про себя.       И искренне, блин!       — Да хоть двести! — выкрикнул Джордж. — Такой цирк не каждый день увидишь!       Гор багровел:       — Как вам угодно, мистер Джордж Уизли. Ваш штраф — двести галлеонов. Ещё слово в подобном тоне, и за дверь отправится вся ваша семья! Я серьёзно, Артур! — тот лишь плечами пожал, а мамаша Уизелов... расцвела от гордости. И ничего не сказала.       Полный привет...       — Сядьте, мистер Поттер! — Гор указал на него молотком, будто так лучше дойдёт, но Избранно-глухой возвышался над всеми очкастым столбиком и слушаться не желал.       Наконец-то, дрыщ!       — Успокойся, Максимилиан, — сдержанно вмешался Бруствер. — Я хотел бы послушать мистера Поттера. Как свидетеля защиты, разумеется, — спешно уточнил он. — Мисс Грейнджер это не повредит, я надеюсь.       — На каком основании? — Гор приостыл, опуская деревянную «указку» на кафедру.       — На основании того, что Волдеморта он победил, — но Гор не щадил титулы. — Право слово, — настаивал Бруствер, — мы все ищем здесь истину...       Визенгамот поддержал его разрозненным «да», и Драко выдохнул: «Хоть этот Министр не бесполезен».       Гермиона, постукивая по креслу пальцами, избегала прямого взгляда. Но Драко пытался настроиться, объяснить ей, вбить хоть что-то в растерянную башку, в склеенное сознание вроде «Я — виноват», прекрасно зная, что та не прочтёт.       Он же не хотел зла.       Бедная Грейнджер.       — Только по существу, мистер Поттер, — поддержала Кингсли Силвана. — Хотелось бы закончить до темноты.       — У меня вопрос к свидетелю, — вернулась в разговор Гермиона. — То есть к мистеру Маккензи. Вы видели кого-то... — она чуть склонилась, озвучивая сомнение: — ...действительно похожего на Лорда Волдеморта?       Вопрос в точку.       «Гениально, Грейнджер! Просто — мать его! — и гениально», — научилась мысли читать?       — Не-е-ет, — протянул ошалелый тюремщик. — Я же сказал, они были в масках. Все они!       Молоток-Поттер вцепился в это как дог:       — Тогда с чего вы решили, что перед вами именно он? То есть его подобие?       — А кто ещё? — возмущался упёртый тюремщик. — Он... летел! Он... шипел! Он смеялся как Лорд Волдеморт!       Зал ахнул.       В Драко погиб актёр, а в Поттере родился клоун:       — Вы слышали, как смеётся Волдеморт? — не без ехидства уточнил он. — Я — да! А вы?.. Думаю, нет, — его было не удержать. — И я ни разу не видел его в маске, нигде и никогда. Он не прятал то, чем гордился. А вы видели? Или, может быть, мистер Малфой видел?       Гарри буравил его через стёклышки, как почивший профессор Дамблдор.       — Если только в детстве, на Хэллоуин, — поддержал Драко.       — Папочка напугал? — укусил пресловутый Джордж.       Многие прыснули от смеха, но, Мерлин, было не до того...       — Он летел! — убеждал осоловелый Маккензи. — Летел тёмным облаком! — он неприятно брызгал слюной, споря с защитничком: — Вот вы умеете летать, мистер Поттер?       — Нет, — и прежде чем кто-то успел выкрикнуть что-нибудь неуместное: — Но умею шипеть.       Зал тут же наполнила змеиная речь, взлетела под потолок, проползла по ногам, и даже Драко стало не по себе. Здесь не дуэльный клуб, Поттер-сан!       Повисла плотная тишина.       Грейнджер и её оборона тускнели, ругая дружка на чём свет стоит. Избранный осёл разнёс по залу не только страх, парселтанг и неприятную истину — он разнёс подозрение. Быть наследником Слизерина не грех, а правдиво изобразить Волдеморта... Вот так помог!       Визенгамот пялился на героя, на министра, на Гора, ища объяснений в короткий срок... Ага, давай! Драко до сих пор не нашёл.       «Чтобы Поттер и был змееустом...» — может, и круто... И завидно... Только Драко действо не нравилось.       Скитер, упав со скамьи, почти на ходу орудовала пером, а Уизел тыкал в лже-Лорда локтем.       Положеньице — жуть.       Бруствер покашлял, и Поттер вспомнил, что он человек:       — У меня хорошая память, — сочиняла Нежелательная морда номер один, потирая брехливый нос. — Скажите мне, мистер Маккензи, или вы, мистер Долиш, зачем кому-то изображать Реддла с маской на лице? Проще тыкву напялить! Схожести больше.       Визенгамот разулыбался в полном составе.       «А Поттер неплох...»       Заставить смеяться над врагом — очень умно.       — Вы теперь представитель защиты, мистер Поттер? — Долиш расправил мантию, словно хищные крылья.       — Я всегда на стороне справедливости.       Гриффиндор во плоти, даже если потоп.       Поттер обратился к охраннику:       — Вы слышали именно парселтанг, мистер Маккензи? Или шипение кошки? Человека? Шум моря, наконец? Азкабан — зловещее место, там привидится и не то... — политика — сам дурак.       «А Поттер не дурак...» — Драко таки наслаждался побито-небитой рожей Главного аврора.       — Вы смеётесь над свидетелем? — распалялся Долиш. — Шипите не шипите, меня вам не напугать!       — Поверьте, я и не пытался, — тут же заявил Поттер.       А стоило бы. Потому что охота на ведьм затянулась.       Долиш пошамкал губами и вернулся к публичной порке:       — Чего мы ещё не знаем о вас, мистер Поттер? Сознайтесь! — Гор нахмурился, и он сбавил напор: — И хотя вы утверждаете, что умеете далеко не всё, — он притворно зевнул и извинился, — где гарантии того, что ловец Гриффиндорской сборной не дружит с метлой?       Очень тонко и толсто его обвинили в участии. Долишу палец в рот не клади...       — Да, я дружу с метлой, — перефразировал горе-спаситель. — Как дружит с ней министр магии, наш вратарь, — Поттер демонстративно насмешливо загибал пальцы, — загонщик сборной Пуффендуя, мадам Розмерта, бабушка Невилла, вы наверняка тоже... Мне продолжать? Летал не только Реддл. Северус Снейп, как суду уже известно, был агентом Ордена Феникса и летал проворнее Клювокрыла. И поверьте, то есть, кому подтвердить. Где гарантии того, — он открыто передразнивал Долиша и не краснел, — что кто-нибудь ещё, вроде бывшего Пожирателя смерти, не умеет летать?       Очкастый кретин!       Только он мог подставить Малфоя, толком не назвав. Так он спасает Грейнджер? Избранный лох!       — Я понимаю ваше желание защитить мисс Грейнджер, но никто не выше закона, мистер Поттер, — Долиш стоял с ним чуть ли нос в нос. — Особенно — герои. Или что же тогда беззаконие?       — Вы! — врезал Поттер, будто обороняясь.       Глаза Долиша вспыхнули красным на мизерно-малый миг. И Драко вдруг понял, прочувствовал — грёбаный чёрт! — прозрел, или тупо прочёл в аврорской башке, с чего у грифа такой аппетит...       Потому что слизеринец всегда узнает Власть. Проникнется её жаждой. Уловит запах. Представит вкус. Драко не раз видел эту хворь в глазах Реддла. И в своих — если не лгать.       Поттер есть завтрак, обед и ужин. А Долиш использовал Грейнджер, чтоб нафиг его сожрать! Потому что там, где она, — там герой. Долиш вычислил их, оттого и козлит, стирая золочёный налёт. «Достать Поттера» — ежегодный вонючий турнир?!       В другое время Драко б порадовался, но сейчас обозначился скверный исход: либо всезнайка сдаст Избранного, что из разряда «ни в жизнь», либо сядет одна.       — Гарри! — возмутилась Грейнджер, но Поттер не замолкал:       — Гермиона невиновна! Не больше, чем я! — слабенький довод. Совсем. — Вы ещё скажите, что нападавшие использовали Морсмордре!       Грейнджер зашипела (ну прямо змея!):       — Гарри, сядь!       Но Гор оценил точку зрения:       — Послушайте её, мистер Поттер, — посоветовал он, морща недюжинный лоб. — А вопрос о виновности или невиновности мисс Грейнджер оставьте суду. От себя спешу заметить, что субъективность восприятия личности Тома Реддла не отменяет тот факт, что преступники выдавали себя за Пожирателей смерти. Маски, возможно, и найдены, а преступники — нет. Пока — нет. И если вы не можете назвать имена, не оперируйте верой в невиновность мисс Грейнджер как доказательством.       Гор смолк, и Поттер сел, вставляя напоследок тихое:       — Связь Гермионы и Малфоя не повод для обвинений, он говорит о её непредвзятости.       «Дурак», — одними губами произнесла Гермиона, но Драко понял.       Истинно дурак!       Долиш всё равно извернёт. Что он и сделал:       — Это говорит о её лояльности к тому, кто обвинялся в неоднократном покушении на Дамблдора. И к тому, кому грозит трёхлетнее заключение в случае малейшей ошибки...       — Хватит! — грубо перебил Гор. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать решения Визенгамота. Нападение на сотрудников Департамента магического порядка незаконно. Побег мисс Аббот — вопиющий факт. Который, я уверен, имеет отношение к данному инциденту. В счастливые совпадения, когда речь заходит об Азкабане, я, уж простите, не верю! Я, конечно, не настаиваю на своей точке зрения, но надеюсь, что не зря ношу звание Верховного судьи. Поэтому, мистер Долиш, или докажите участие мисс Грейнджер, или я прекращу это слушание!       Долиш указал палочкой на массивную дверь — она скрипнула, и его голос заскрежетал:       — Ну, вот мы и добрались до той самой презумпции невиновности... Наконец-то! Я могу предоставить суду не только письменные, — зал сразу наполнился бумажным шуршанием, — но и устные показания множества свидетелей о том, что в ночь с восьмого на девятое января при нападении на Азкабан был использован телесный Патронус. Который, как вам известно, способен указать на личность волшебника, вызвавшего его.       А Драко предупреждал... Ведь предупреждал!       «Допрыгалась, рыжая!..» — и это он не о Грейнджер.       Её Бестолковость — подружка Поттера — раскачивалась на месте с каменным лицом, будто мамаша влила в неё Адонисово зелье, не позволяющее встревать без спросу.       Зал опять загалдел, и любимый молоток снова — бам-м! Как по нервам.       — Соблюдайте тишину, — недовольно пригрозил Гор, — или слушание станет закрытым! — то есть, Долиш, Грейнджер и дохрена палачей.       Так было с матерью — так будет и с ней.       Драко потел и рыскал по карманам в поисках сигарилл. Которых — нет! Гермиона смотрела на него сущим ребёнком, как будто он знал, чем помочь.       Нечем и ничем!       — Способен, но не однозначен, — Гермиона явно терялась, вжимаясь в спинку кресла, ведь эта часть обвинений — неподкупная твердь.       Не обращая внимания на возражение, Долиш отлевитировал Грейнджер листок:       — Будьте любезны, если вам не сложно, — любезность грязью липла к его зубам, — прочтите суду, что за Патронус был вызван у стен Азкабана в ночь с восьмого на девятое января...       Всё.       Финита.       Драко холодел, руки стыли. Казалось, Аббот снова присосалась к нему жадной пиявкой и тянет из тела жизнь. Обжигает кожу, режет её, гладит, рвёт... Ломает ребро за ребром, поэтому больно дышать.       Но она не получит и шанса на бегство, пока Грейнджер в беде.       Всё!       Он сказал.       Гермиона тяжело сглотнула и прочла:       — Выдра.       — Выдра! — громко подхватил Долиш и повернул голову: — Замечательное животное! Вы не находите, мистер Поттер?       Пагубная страсть Долиша проступила яснее.       — Иногда эти сви-де-те-ли оленя от козла не отличат! — встрял беспардонный Уизел.       Среди зрителей прокатились смешки, но Долиш не взорвался, чувствуя победу, а отклонил удар:       — В том, что касается козлов и оленей, ошибиться может один свидетель. Максимум, два. Но не десять же!.. Или вы, мистер Уизли, утверждаете, что в Департаменте правопорядка работают сплошь идиоты?       Обобщение — жесть.       Заместитель министра принялась крутить на пальце массивный перстень, и Драко подумал, что она так и шею Уизли свернёт. Если тот крикнет «да!» Но мамаша шикнула на сына, и он поутих.       — А ваш отец разве не служит в указанном Департаменте? — не стесняясь, уколол Долиш. — Право, Рональд Уизли, вы берёте на себя слишком много!       — Ближе к делу, Джон, — напомнил Гор.       — Действительно... — согласилась рыбья душа и провозгласила: — Я хочу вызвать свидетеля обвинения!       Массивная дверь открылась, и на пороге появилась низкая тонкая женщина с тёмными волосами, выглядывающими из-под синего берета ровными волнами. Махровый безвкусный ужас, именуемый не иначе как головной убор, съехал набок и при каждом шаге грозился свалиться на пол.       Она быстро остановилась, не дойдя до центра зала неприлично много, и вот тогда Драко решил: женщина чертовски напугана, будто вокруг не стены суда, а застенки Азкабана. Она дрожала как осиновый лист, взгляд блуждал, пальцы теребили поношенную мантию, и мысли её — Драко видел — лились пугливой рекой.       «Она здесь была».       Дикий ход — бросить ведьму в бурные воды и наблюдать: вдруг всплывёт. Поттер, похоже, тоже так считал, поэтому тёр венценосный шрам, если не размазать по лбу, так проделать дыру.       — Назовите ваше имя, мэм, — начала Силвана достаточно дружелюбно и вкрадчиво, но свидетельница вцепилась в мантию пуще прежнего, и образ Амбридж плясал в её голове розовым гномом.       — Мэри Элизабет Кроткотт, — лепетала она, — жена Реджинальда Кроткотта, сотрудника Отдела магического хозяйства. Мать Мэйси, Элли и Альфреда Кроткоттов.       И в них её жизнь. Голос, манера, волнение — всё выдавало жену и мать. Она оглянулась на дверь, мечтая сбежать, и Долиш заторопился:       — Перед вами Мэри Элизабет Кроткотт — маглорождённая волшебница, которую осенью 1997 года бессовестно обвинили в краже собственной палочки. Это так?       — Всё верно, сэр, — подтвердила она тем же голосом, переводя взгляд с Долиша на Гермиону и обратно.       — Поведайте же нам, — елейно просил он и только что розовый костюм не напялил, — как вам удалось избежать несправедливого наказания. Не стесняйтесь, об этом судачит всё Министерство! Ваш муж, например...       Болтливый индюк.       — Альберт Ранкорн, — кротко заявила дрожащая Мэри, — он почему-то спас меня.       «Ранкорн?» — да ад быстрее замёрзнет! Что за чушь?!       Магла есть магла. Что с неё взять?       — Миссис Кроткотт, — продолжал Долиш, — а вы уверены, что вас спас именно Ранкорн? Тот, кто включил вас в список для допроса? В деле Долорес Амбридж хранятся копии, — пояснил он суду.       — Мы не собираемся слушать все подробности спасения миссис Кроткотт, — злился Гор. — Достаточно самого факта. И уж тем более, не собираемся обсуждать и осуждать действия Альберта Ранкорна, кем бы он ни был, — Верховный судья явно напрягся. — Переходите к делу, Джон, а то процесс и правда напоминает цирк!       Ещё какой!..       Долиш подплыл к неуравновешенной Мэри:       — У вас ведь забрали вашу палочку, миссис Кроткотт? — она услужливо закивала. — Как же вы покинули зал, по свидетельствам очевидцев, полный стаи дементоров? Ранкорн помог? Ну не Амбридж же!..       «Блин, чёрт!» — Драко ссутулился. Долиш шил к делу слухи о явлении Поттера народу. Шил очень грамотно, воскрешая прошлое по шагам. Для суда. Для Гора. Для Скитер. Для сотни дурных языков...       — А разве мой муж вам не говорил? — миссис Индюк ответила вопросом на вопрос. — А другие?..       Драко не уступал Поттеру и тёр ноги, наверное, до дыр: «После победы... пешкам... лишь бы блеснуть!» Воистину, лучше хранит тайну тот, кто её не знает.       — Он много что говорил, Мэри, — ластился Долиш. — Но это должен услышать суд.       — Отвечайте, миссис Кроткотт, — подтвердил Гор, — и, ей-Мерлин, Джон, если вы опять переходите грань, я сменю обвинителя. Вы согласны, министр?       Бруствер вежливо промолчал, однако весь напряжённый, сосредоточенный, важный — он производил тревожное впечатление.       — Патронус Ранкорна, — спокойно заявила свидетельница. — Олень, если быть точной.       «Дура из дур».       Все Пожиратели, Хогвартс, весь грёбаный суд! — знали Патронус героя. Но не она? Неужели запуганная, глупая Кроткотт не поняла?.. Как сломанная кукла, твердила свою правду? Нет, чтоб солгать!       — Олень? — разыграл удивление Долиш. — У Альберта Ранкорна? Пожирателя смерти? Очень странно... Я приложил к делу показания Альберта Ранкорна о его Патронусе. А если Визенгамоту угодно, то могу вызвать его в суд...       Расшибётся, но вызовет!       Гермиона сползала по креслу вниз. Совсем немного, со скоростью улитки, но Драко понимал, что дело — труба.       — Письменного свидетельства достаточно, мистер Долиш, — Силвана передала бумагу Верховному судье.       — А чем вам не угоден олень, Джон? — уточнил Гор, видимо, не желая напрямую оглашать очевидную связь с Поттером. — Или олени у нас с короткими перепончатыми лапами и длинным хвостом?       А судья — шутник... Жаль, не поможет.       — Но по свидетельствам очевидцев, — затараторил Долиш, — патронусов было два, — он заглянул в бумаги: — Олень и... выдра. Я прав, миссис Кроткотт? Или ваш муж — лжец? — гриф укусил прямо в горло, и она побледнела, затрепетала, как моль.       Опять — всё...       О Мерлин... Язык — он и друг нам, и враг. Потому что один иногда болтает, другой — угрожает, а третий — спасает... если может.       Но не в этот раз.       Драко мрачнел, отсчитывая нависший над Гермионой срок, а она сошла бы за статую — мраморную, полуживую, в тюрьме собственных мыслей.       — Да, но... — Кроткотт переминалась, — ...это Патронус Муфалды Хмелкирк, — она поправила берет и стала изучать подсудимую, словно пыталась узнать.       «Да это Грейнджер, овца!       И ты её топишь».       Долиш — стервец! Наверняка выудил показания хитростью. Не зря ж он держал подробности дела в страшном секрете. А ведь хотелось думать, что спасённый героя не сдаст.       — Спасибо, миссис Кроткотт, — строго произнёс Гор, — можете идти.       Верховный судья не профан и сложил два плюс два не хуже Долиша. Так чего ждёт?       Низенькая тощая доносчица рванула к двери и, как только скрылась из виду, Долиш с удовлетворением щёлкнул засовом.       — Итак, — произнёс Главный засранец Министерства, — уважаемые члены Визенгамота, припомните дисциплинарное слушание Гарри Поттера — незабываемое и единственное, или прочтите протокол — тот есть в деле, и огласите Патронус, озвученный Поттером лично.       Долиш проделал подлый, но титанический труд. Так достать героя!       — Это олень, — решительно заявил поднявшийся Поттер. (Промолчать не мог?) — Теперь мы судим меня за спасение миссис Кроткотт?       — Рискните! — снова высказался Уизел.       Слава, увы, разрушительна.       Драко не представлял, как алый прихвостень вычислил Грейнджер. Не спутал с Уизелом, например, или кем-то другим... Может, Долиш и полный урод, но чутьё у него знатное.       Трио всегда Трио.       Где лучшая из всех способна на смелые ошибки.       Драко кольнуло под рёбра. Он вообще ей нужен? Не в смысле важен, а в смысле «чего он ждёт?» Команды? Чуда? Чего ещё?! Ведь нихера не представляет, как Гермионе вылезти из трясины, где она уже по самое горло.       — Что вы, мистер Поттер, — Долиш рассыпался в притворной любезности. — Нам нужен не олень, а выдра...       Он резко развернулся к Гермионе и пустил в ход старый, как мир, приём:       — Я даю вам последний шанс, мисс Грейнджер, выйти из ситуации достойно. Поступите честно. Поступите по совести!       — Как именно? — обронила Гермиона так тихо, что больно смотреть.       — Назовите ваш Патронус, мисс Грейнджер, — Долиш бил точно в цель. — Или вызовите! — он протянул подсудимой её палочку. — Докажите мне, что это... слон... енот... грюмошмель... Мне всё равно! Докажите, что это не выдра, и я принесу глубочайшие извинения, заплачу моральный ущерб и — клянусь! — немедля вас отпущу.       Дементора на него нет.       — В данных обстоятельствах вызвать Патронус весьма затруднительно, — высказалась младшая Уизли, к неудовольствию Визенгамота и Драко открывшая рот.       — Как?! — насмешливо засомневался Долиш. — Лучшая студентка Хогвартса и не сможет? Та, что имеет высший балл по СОВ? Та, что, возможно... — (возможно?!) — ...спасла миссис Кроткотт? Та, что противостояла Волдеморту?       Главный урод накручивал и накручивал:       — Та, кто по ведомым ей причинам напала на Азкабан — на самое зловещее место магического мира? — процитировал он Поттера. — Гермиона Джин Грейнджер — и вдруг не умеет обращаться с палочкой? — которая так и указывала на подсудимую, на их преступную связь. — Хм...       Гермиона приоткрыла рот, но Долиш опередил её:       — Ах, да!.. — он хлопнул себя по лбу. — Ваше любимое право не давать показания против себя... Простите, забыл.       Гермиона молчала: ни да, ни нет.       А Драко стенал, сохраняя лицо, пока реальность стучала в висках свинцовой кровью. Такой же тяжёлой и красной. Полной жизни и яда.       — Вызовите своего Патронуса, — затребовала заместитель министра. — Вызовите и снимите все обвинения! Или подтвердите их.       Визенгамот угрожающе ждал: ни слова протеста. Ведь героям, как славу, не прощают обман.       Гермиона качала головой:       — Я не смогу. Я, правда, хотела бы, но не смогу... — лучше быть неумёхой, но на свободе.       Слабо. Ой, как же слабо, Грейнджер!       — Если вы не способны, что ж... — продолжал Долиш. — Давайте спросим у того, у кого нет права молчать. Он же не мисс Грейнджер!       И тут:       — У мистера Малфоя.       Долиш — клоп.       Подлый вонючий клоп!       И Драко раздавил его. Мысленно. Обрушил на него потолок. Чтоб в лепёшку!..       — Мой Патронус ему неизвестен, — опередила Гермиона. — И, учитывая наши недружеские отношения, я не могу представить себе ситуацию, чтобы... — она притворно покашляла, — ...в спальне нам понадобился Патронус!       Ого!.. Грейнджер жжёт.       «Моя девочка».       — Тогда спросим того, с кем у вас не такие недружеские отношения! — подхватил Долиш и подошёл к Поттеру: — Того, кто точно знает, кто проник с ним в Министерство... Того, кто был рядом много-много дней... Кто учился бок о бок в Хогвартсе... Кто видел ваш Патронус как минимум раз!       «В Азкабане» — читалось меж строк.       — Учитывая показания миссис Кроткотт, — предупреждала Силвана Голдштейн, — а также серьёзность обвинения против мисс Грейнджер, вы обязаны отвечать, мистер Поттер.       — И не лгать, — добавил Гор. — Вы в суде, а не в Хогвартсе.       Иглобрюх добился, чего хотел, и Драко не завидовал Поттеру. Ответить честно — предать Гермиону, солгать — упасть самому. Долиш потянул за то-о-онкую ниточку и раскрутил весь клубок. Он скоро прикончит героя в герое. Ради власти.       Ради власти в себе.       Но, зная Поттера, Драко не сомневался: тот сдастся сам. Под фанфары. И сядет на кресло с цепями рядом с подружкой-Грейнджер. А что ещё нежелательней — вывалит правду, как мистер Индюк. Вывалит, как миленький, но не допустит такого...       «...дерьма».       Но Поттер знал... Точно знал, кто долбаная мишень! В которую Долиш снова выстрелит, как только передохнёт.       Драко накаркал.       — Вы назовёте Патронус, мистер Поттер? — тот не издал ни звука, испепеляя противника в пух и прах. — Или мне вызвать кого-то с более твёрдой памятью? — Долиш открыто глумился. — Кого-нибудь, кто носит слизеринские цвета? И не предан Грейнджер.       Стало ясно, что Поттер солжёт. Он хочет достать Долиша, спасти Грейнджер, наплевать на себя, на будущее, наказание, имя...       Это почти случилось.       Но почти.       — Выдра, — раздалось нечужим, дрянным, смелым голосом. Её упрямым, ненавистным, благородным — мать её! — голосом: — Мой Патронус — выдра. Вы довольны?       «Заче-е-ем?» — Драко падал. Не он сам — его дух. Потому что спасение рухнуло прямо вниз, ниже тюрьм Министерства. В самое пекло.       Долиш уже сыграл на чувствах Поттера к Грейнджер, так почему ж не сыграть на чувствах Грейнджер к Поттеру?       — Спасибо, мисс Грейнджер, — поблагодарил Долиш и раскатал губу: — Осталось сознаться лишь в нападении на Азкабан...       — Нет, — не слишком уверенно заявила Гермиона.       А зал взорвался негодованием. Кто — за, а кто — против? Уже всё равно.       — Глупо, — попенял Долиш. — Нам и так всё понятно.       — А мне — нет, — вмешалась Макгонагалл. — Патронус изменчив, и вам, мистер Долиш, стыдно об этом не знать! Я готова поручиться за мисс Грейнджер, — объявила она суду.       Но Долиш и здесь был готов:       — Неужели, Минерва? Вряд ли поручительство того, кто нарушил забвение Велизара Селвина, гарантирует мисс Грейнджер свободу!       Человеческое жужжание достигло предела, а Гермиона сдалась. Она осунулась, плечи её обмякли, страх раскрасил бледные губы, и глаза заблестели прощанием. Смелость и робость бились в её груди, и они отдавали в грудь Драко. Доставали до самого сердца, расплавляя язык.       Гермиона до крика напомнила мать: гордую, вредную, любящую...       Нет.       Только не так.       — Я предупреждаю, мистер Долиш, — Гор почти продирался сквозь шум, — мы разбираем здесь не проступок Минервы Макгонагалл, а обвинение мисс Грейнджер!       «Нет!» — не вынес Малфой, разрывая не связки, а свои цепи. Он не хуже Поттера. Не лучше Грейнджер. И не бросит её. Опять.       Хотела крови?       Смотри!       Что он теряет? Лет пять?.. Он вытянулся во весь свой трусливый рост, и:       — Я заставил её.       Он сказал это. Блеск!.. Глупее некуда, да, но вполне в духе Малфоя. Хаос так хаос. Гори всё огнём!       — Заставили? — подхватил ликующий Долиш. — Арестуйте мистера Малфоя за нарушение условий освобождения! — вскричал он.       — Прекратите балаган! — Гор врезал по трибуне так, что пошла трещина. — Если мистер Малфой нарушил закон, подготовьте необходимые бумаги, инициируйте слушание, и он отправится в Азкабан на три года как минимум, а к Нарциссе Малфой будут применены соответствующие меры. Но до этого момента рекомендую воздержаться от подобных приказов!       — Заставил?! Что именно заставил? — взвился к потолку развсезнайский голос. — Напоминаю, что мистер Малфой не подсудимый, а заинтересованное лицо! С которым у меня отношения, — бунт так бунт.       Очнулась, мать её!       — Гермиона! — прикрикнул Драко. Сдаваясь вот так — при всех.       И лишь облегчил Грейнджер задачу:       — Официально заявляю: нет! — напирала она, начитанная до безобразия, зная, что с её протестом, без доказательств, свидетельств, воспоминаний, признание — фикция. Оговор. — Ничего такого не было. Никаких угроз, никакого Империо, шантажа, зелья — ничего и никогда! Единственное, что способен заставить сделать меня мистер Малфой, так это — поцеловать.       Святая до боли дура.       Прибить бы её! Она всё уничтожила. Разом. Драко готов был не только лгать, ненавидеть и злиться — это херов талант Малфоя! — но и распрощаться...       ...со свободой.       Но дуэль с Азкабаном ещё не кончена.       — Я выведу всех из зала! — рвал и метал Гор. — А вам, мисс Грейнджер, я делаю первое и последнее предупреждение. Это — суд, и подобное поведение недопустимо!       Он нацелил свой молоток на Драко:       — Вы настаиваете на своём заявлении, мистер Малфой?       Дурдом продолжался со скоростью бури.       — Его могу опровергнуть я! — Поттер взял и поднялся с честнейшей мордой.       Но он не поможет им из тюрьмы! Он же — Мерлин, спаси… собрался донести правду... до дураков. Как дурак!       На весь зал.       И вдруг раздалось:       — Я вызываю для показаний себя! — хриплый усиленный голос заткнул болтунов и праведников.       Его владелец возвышался над головами соседей — в первом ряду, ровней, чем струна.       «Это ещё что?» — Драко не понимал.       — Вы кто такой? — забеспокоился Долиш, пялясь на молодого человека, чьё имя, однако, припомнить не мог.       Нотт. Теодор Нотт — в ад его!       — Я — свидетель защиты, которого давно пора вызвать мисс Грейнджер, — заявил он.       Гор уставился на Гермиону, но она лишь кивнула, хотя не представляла, чего же ей ждать. Никто в этом зале не представлял! Кроме Нотта, конечно.       Она спятила? Да. Как раз в гриффиндорском стиле.       — Ваше полное имя, сэр? — поинтересовался секретарь у Нотта, бегая волшебным пером по пергаменту.       — Теодор Эмери Нотт, сын Теодора Гриффита Нотта-старшего, неоднократно осуждённого Пожирателя смерти, в настоящий момент отбывающего двадцатилетний срок в тюрьме Азкабан.       И это свидетель? Кот, блин, в мешке!       — Что вы хотите сказать суду? — спросила Силвана невесёлым тоном, чуть склонив голову и растирая висок.       Кто-то явно устал.       — Мы имеем дело с подтасовкой фактов, миссис Голдштейн. Патронус мисс Грейнджер не может служить доказательством вины.       Нотт банален, как идиот.       — А доказательством чего, по-вашему? — Долиш навострил уши.       — Того, что мисс Грейнджер способная волшебница — и не более.       — Это даже смешно, мистер Нотт! — Главный аврор заметно нервничал.       Как и Драко. Близилось нечто, и уже не спастись.       — А мне не смешно, мистер Долиш, — Нотт деловито поправил галстук. — Или я тоже некое заинтересованное лицо? Отец, брат, муж? Или я — будущий выпускник факультета Слизерин, заметьте, не Гриффиндор, состою с мисс Грейнджер в близких отношениях?       Нотт подначивал Долиша, а тот хлопал рыбьими глазками и молчал.       — Может быть, я являюсь её другом? — Тео тоже любитель съязвить. — Но о вражде наших факультетов давно ходят легенды...       — Тогда тем более непонятно, какие цели вы преследуете, выступая в качестве свидетеля! — морда Главного мозгоклюя покраснела, вспотела, и рот повело.       И Драко тоже б хотелось знать. Чего это молчун разболтался?! А ещё — почему горло так жжёт.       — Всего одну цель, мистер Долиш... — протянул Нотт, чуть поглаживая ограждение. — Карьера. Я мечтаю о карьере здесь, в Министерстве. И после своего выступления, что скрывать, рассчитываю на протекцию. Или как минимум заметку в газете, — он чуть улыбнулся противной Скитер. — Кроме того, с таким отцом мне не помешает доказать свою непредвзятость и более свободные взгляды. Мне продолжать?       — Извольте, — спешно одобрила Силвана.       Воцарившись, оцепенелая тишина стала лекарством — от дум.       Нотт выждал напряжение (или готовил послаще месть?) и снова заговорил:       — Я не могу не заметить, мэм, что Патронус — мощная магическая сущность. Но разве на нём есть клеймо создателя? — его палочка мелькнула в руках, прошла всего секунда, и: — Экспекто Патронум!       Салазарский дух...       Драко шатнуло, и Блейз притянул его за рукав — вниз.       В воздухе парил худший и лучший из всех Патронусов. Ярко-голубая живность обогнула Долиша, Гора, Нотта и устремилась к самой Гермионе... Она виляла длинным хвостом и ластилась. Обнюхивала её. Чесала свой махровый животик. Выдра — чтоб её! — выдра вылетела из палочки легко и непринуждённо в — на хрен! — свой звёздный час.       Долиш чуть не упал. Отступил, привалился к рядам и беззвучно задвигал губами.       А Драко стало хуже. Настолько хуже, что сложно дышать.       Нотт ждал, наверное, тысячу дней… Ждал — сейчас, пока Малфой не вступит в своё же дерьмо! Вот тогда — и только тогда — Нотт сделал то, что не смог бы он. Нотт создал то, в чём не может признаться он. Не умеет. Никогда не умел. Нотт вытащил не выдру — чувства на свет. Безответные и яркие. Преданные и смелые. Бесценные…       Как её имя и жизнь.       И Грейнджер это поняла. Поэтому вскочила с места, забыв про оковы, друзей и суд.       Вскочила к кому?..       И тут цепи звякнули, сжали руки и ноги — резко, удерживая её. Приковали к креслу горе-беглянку, отдавая её…       Врагу.       И почему она молчит? Ни вздоха. Ни слова. Почему позволяет Нотту самое страшное — позволяет ему любовь? Ни «прости». Ни «прощай». Она вдруг принимает его жертву…       А не жертву Драко.       Дело — дрянь.       Никогда его ревность не была такой сильной. И унизительной. Воздуха — нет. Сил — нет. А внутри — смрад. И боль. И надежда истерзана той же болью. Зал темнел, а слух пропадал. Потому что сердце Драко билось не кровью…       Чистой слезой.       По Ней.       Он проиграл.       Потому что так и не знал… главного: её чувств. Он лишь ждал. Целую секунду ждал. Он искал в говорящих глазах хоть намёк на прежний огонь. На безумие между ними.       Но его нет.       Никогда его страх не был таким направленным. А горе — полным. Потому что терять её... тошно. Терять вообще подло. А потерять её вот так... невозможно. Но эта Грейнджер, именно эта Грейнджер — не та, нуждается в чём-то большем: в его сердце.       И неожиданно для себя:       «Пусть».       Теперь он помолчит.       А зачем?       Никогда его гнев не был таким разрушительным. Штраф ни капли не волновал, и Драко выплюнул в Нотта яд, не желая глотать:       — Доволен, сука?! — чувства Драко уже проиграл. Но злоба очень жестока, злоба очень жадна.       Гермиона — его!       Пока Драко её не отпустит.       А он попросту гол. В своём гневе. В своей чудовищной ревности. И взглянуть на Грейнджер — вновь унижение.       Посмотри, кем ты стал…       Рыжим.       — Выйдите вон, мистер Малфой! — оскорбилась Силвана. — Это возмутительно! Вы оштрафованы на триста галлеонов за оскорбление суда.       Свидетеля, что ль?       Драко плевать.       — Как видите, это выдра, — произнёс недорадостный Нотт, провожая его взглядом. Драко чувствовал, потому что тот давил прямо в затылок. Толкал в спину. Хохотал вслед. — И как сказала Макгонагалл, Патронус изменчив, а иногда — наследственен.       Аваду открыл.       — Но если выдра — доказательство... — Нотт громко всплеснул руками в щемящей тишине. — Тогда предъявите обвинение и мне — сыну Пожирателя смерти! — (сарказм в суде неуместен, болван!) — Сами понимаете, у нас с ним одна кровь. А внутри — Слизерин. Со змеёй на эмблеме.       Долиш еле держался на ногах:       — Арестовать его!       Власть есть — и совести не надо.       — Задержите мистера Нотта, — скомандовала Силвана, — и авроры у входа выступили вперёд, минуя Драко. — Пока что временно, до предъявления обвинения.       Гор колотил в спину своим рокочущим басом:       — Я призываю голосовать. В связи с новыми фактами принимаю решение: первое, задержать Теодора Эмери Нотта по подозрению в нападении на Азкабан в ночь с восьмого на девятое января сего года.       Драко дёрнул засов.       — Второе, применить к Теодору Нотту и Гермионе Грейнджер сыворотку правды в соответствии с установленным регламентом, а именно через семь календарных дней в присутствии трёх свидетелей: члена Визенгамота, Главного аврора и незаинтересованного лица.       Драко потянул дверь.       — Третье, в случае причастности Гермионы Грейнджер или Теодора Нотта к вышеуказанному преступлению назначить подозреваемому новое слушание. В противном случае — отправить дело на доследование в Аврорат. Решение окончательное и вступает в силу немедленно. Кто — за?       Драко не стал дожидаться результатов, а пеше «убегал» дальше и дальше, не поднимая головы и игнорируя окрик Блейза. Налетел на Фоссет, торчащую в коридоре, почувствовал её руку, увидел губы, пытающиеся о чём-то спросить, и выругался:       — Не лезь!       Похрену. Ему всё равно.       Но что ещё хуже — до сих пор больно.

* * *

      Члены Визенгамота один за другим покидали зал заседаний, обходя любопытных и зевак, торчащих у дверей по окончании слушания. Луна, Рон, Гарри, Невилл, Джинни, её родители и брат кружили среди них, дожидаясь выхода министра.       Малфоя с другом — и след простыл.       — Пригласим Кингсли на ужин, там и поговорим, да, Артур? — открыто переживала Молли.       — Конечно, дорогая, придумаем что-нибудь.       — Кошмар, — подвела черту Джинни. — Тридцать три голоса — «за»! Сыворотка правды... Ну что ж, сядем все, — а вот кошмара в голосе как-то не чувствовалось. — Сколько нам грозит? Года три? Пять?       — Понятие не имею, — сказал Гарри. — Если до этого дойдёт, мы сдадим Аббот. Прости, Невилл... И скажем всем правду.       Но драка будет долгой.       Лонгботтом ничего не сказал, отвернулся и побрёл прочь. Джордж — за ним, бросив:       — Давайте без Аббот, а?       Молли и Артур шептались и шептались, не в силах помочь. Правда правдой, но срок по-любому грозит.       — Нам нужен дементор, — заключил Гарри. — Но не пытать же его!       Положение было не ахти, все скисли, и Рон решил разрядить обстановку.       — Помнишь пятый курс, Гарри? Так вот... Если Трелони не шутила, а у неё с этим, как ты знаешь, неважно, то ты доживёшь до преклонных лет, станешь министром магии и отцом двенадцати детей*.       Джинни даже слюной подавилась. Молли и Артур расплылись в счастливой улыбке, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах, а Рон не умолкал:       — Серьёзно, мам! Трелони утверждала, что Гарри не умрёт и станет бла-бла-бла, а, значит, у Долиша ничего не выйдет! Потому что бывшие узники Азкабана аврорами, как и министрами, не становятся.       — Сынок… — потрепала его по волосам Молли. — Ты — Уизли до мозга костей!       Гарри тут же воодушевился, заметив Кингсли. Тот прошёл мимо, сохраняя невозмутимость, похлопал Артура по плечу, согласился на предложение Молли и степенно побрёл с неизвестными мыслями.       Он снял квадратную шапочку и, оглянувшись на Гарри, развёл руками:       Мол, сделал что мог.       — Куда ты?.. — спросил Рон, но Гарри уже мчался к министру. — Ясно... — отмахнулся Рон. — Кого-то осенило.       И вдруг он заметил Фоссет, появившуюся из ниоткуда. Она смотрела на него отчуждённо, заламывала пальцы, приоткрыла рот...       — Сандра! — опередил Рон.       Но он знал, что та не настолько сильна, чтобы прийти поддержать Гермиону. И не настолько плоха, чтобы наблюдать за её падением. Сандра метнулась, подхватила Луну под руку и потащила подругу к лестнице.       — Это подождёт, — пробубнил он.       Не до неё как-то! Надо что-то придумать, а мыслей — ноль. Да и зачем Фоссет сдался тюремный дружок?       Джинни лицезрела не слишком весёлую картину и удручённо качала головой:       — Влип ты, Рон. Лучше уж не суйся, а то пришлют тебя маме с совой… Голым. В смоле и перьях. Сандра на каникулах так «поздравила» Хупера, — брат зарычал. — С тем, что он идиот, — уточнила Джинни.       А то он лучше?       — Господин министр! — окликнул его Гарри, когда тот почти завернул за угол. — Я знаю, вы не можете изменить решение Визенгамота, — на ходу продолжал он. — Но об этом я и не прошу. Просто ответьте мне на один вопрос...       — И какой же? — они поравнялись, и министр говорил настолько спокойно, что как-то начинало раздражать. Гермиона ж в беде!       Но ведь догнал не для этого.       Гарри сжимал и разжимал кулаки:       — Для того чтобы вступить в должность, мне нужно окончить Хогвартс и пройти курсы Элдрича Диггори?       Кингсли едва-едва ухмыльнулся и сократил дистанцию между ними:       — На мой объективный взгляд, — он расстегнул на мантии верхнюю пуговицу, — за последние пару лет, в силу обстоятельств, вы экстерном освоили маскировку, скрытое проникновение, слежку, защиту от Тёмных искусств и даже то, о чём в книгах не пишут. А значит, с ЖАБА, бесспорно, справитесь. Так что, в вашем случае, нет. Необходимо лишь ваше согласие. И моя подпись.       — Тогда первое у вас есть, — выпалил Гарри. — С этого момента.       Кингсли одобрительно улыбнулся:       — Приятно сознавать, что вы всё тот же, мистер Поттер. И найдите способ добиться правосудия, не нарушая закон.       Гарри беззвучно дал себе слово, и Кингсли, словно прочитав мысли, пожал ему руку:       — Поступайте по совести и считайте, что моя подпись у вас уже есть. С этого момента.       Туше, мистер Главный аврор.

* * *

      От обилия снега Хогвартс белел ярко и сказочно. Пушистое лунное покрывало блестело на ветвях, крышах, карнизах, запорошило землю и падало-падало с неба мягкими ленивыми хлопьями. Одни студенты разбрелись по территории замка, довольствуясь зимними играми, другие — банально гуляли, наслаждаясь погодой, а третьи — и Рон в их числе — искали приключений на свою еловую голову. Если, конечно, можно назвать приключениями грозящие неприятности.       Обмотав шею рождественским шарфом, он продирался через искристые сугробы, оставляя рыхлые борозды и поднимая снежную пыль. Не потому, что занесло дорожку — нет, просто ему нравилось дурачиться, когда в душе подчас не безоблачно.       А проще — мелкий бардак.       Солнце слепило глаза, воздух холодил кожу, мантия развевалась под ласковым ветром, ловя капюшоном морозный пух, и Рон не представлял, за каким лешим Сандра не шаталась с подругой, не пряталась в совятне, не изучала Запретный лес, а попёрлась на поле для квиддича, если ни матча, ни тренировки, ни представления от каких-нибудь идиотов не намечалось?       От него бегает?       Ответ возник сам собой, стоило нырнуть под трибуны, преодолеть лестницу и узреть Сандру у кромки поля с палочкой в руке.       Напротив, расправив плечи, возвышалась незнакомая темноволосая женщина шести футов ростом. За её спиной, в футе над землёй, парил кованый сундук, в отличие от своей соседки отбрасывающий сизую тень. Солидный ларец чуть раскачивался из стороны в сторону, побрякивал круглыми ручками и поигрывал приоткрытой крышкой, угрожая то ли съесть рослую даму, то ли отпугнуть её более молодую соперницу.       Не замечая «гостей», бедняжка-Фоссет, раскрасневшись от мороза, со стылыми одеревенелыми пальцами вытирала лазурным шарфом глаза и сумбурно оборонялась:       — Мне всё равно! Тебе не по… — показалось, она подавилась порывом лёгкого ветра и, прижав руку к груди, странно закашлялась на полуслове. Задушила приступ, глубоко вдохнула и продолжила оборону:       — Ты ничего не добьёшься! Я — взрослая!..       Вместо препирательств женщина с миловидным профилем склонилась и издала неприятный рвотный звук, глумясь над Сандрой.       — Ридикулус! — невнятно атаковала она и вслед за ветром взвыла от тщетности усилий.       Теперь Рон догадался, что это боггарт.       А значит, Дамблдор перешёл к муштрующей практике. Правда, нестандартно так перешёл, по-жёсткому, оставив Сандру без тепла и уюта, помощи и нотаций, на растерзание врагу... Профессор, конечно, любитель дуэлей, но попустительствовать зачем?       Или бороться со страхом лучше один на один?       — Привет, Сандра, — издалека окликнул Рон, и та повернулась.       А вместе с ней и незнакомая женщина, чуть не сбив его, ровно шквалом, синевой масленых глаз. Погасшие, презрительные, брезгливые и холодные — они втаптывали в тугое бессилие, и Рон, приближаясь, с трудом, но потянулся за палочкой.       — Как ты меня нашёл? — спросила Сандра, чуть спрятав руки в карманах мантии, и тут же добавила: — Луна, точно!.. — она опустила воспалённые глаза и шмыгнула зябким, порозовевшим носом. — Больше некому.       Если честно, Рон ожидал в адрес Лавгуд обидчивой злобы, упрёков вдогонку, обещанья заклеить той рот, но, видно, проблема, нарисовавшаяся в лице рыжего парня, не такая уж проблема, как виделось только вчера.       Фигура женщины тем временем заморгала тонкими веками, дрогнула, неестественно скривилась, закрутилась в дымчатую спираль и...       ...упс-с!       Рон приготовился к худшему, но неотвязное привидение вернулось в прежнем обличье.       «Надо же!..» — он вспомнил, что боггарт выбирал цель лишь по ему известному признаку, но чаще — того, кто ближе «лежит».       — Ты её запытал? — несерьёзно предположила Сандра и повторила атаку: — Ридикулус!       Однако женщина лишь встрепенулась, стряхнув с платья мнимую грязь.       — Попросил, не поверишь! — доложил Рон и шагнул к высокой даме, поправляющей стянутые в пучок волосы. Он заметил тяжёлый шрам у основания шеи:       Кто ж её так?       Рон стоял к женщине ближе, чем Сандра, но фигура не изменилась. Наверно, привидению нравилось мучить самую несчастную жертву, даже если уткнуться носом в его Поди-узнай-рожу! Которая, осклабившись, издала неровный треск, копируя, Мерлиновы уши, голодный «зов» акромантула.       Считалось, что совмещать страхи способен лишь опытный боггарт. Сколько же он торчал в сундуке? Вечность, что ли?       Рон тяжело сглотнул и отступил:       — Луна считает, нам надо поговорить...       — А как считаешь ты? — спросила Сандра, уже согревая дыханьем подмёрзшие пальцы. — Не важно! — она отмахнулась: — Я не хочу с тобой разговаривать. Не сегодня, по меньшей мере.       В принципе, Рон не удивлён. Джинни предупреждала, что шансы не ах.       — Но завтра меня здесь не будет, — он не грозил и не клянчил, а ставил вопрос ребром. — Я бросаю Хогвартс, — впихивать знания ему ни к чему. — Не нужен мне аврорат. Я уже написал Джорджу...       Паукозловещая женщина уставилась на Рона, как на предателя, и вдруг выплюнула:       — Свинья!       Привидение не обладало разумом или чем-то похожим, оно лишь оживляло чужие мысли, образы, звуки, кошмаром мелькающие в сознании.       — Заткнись, мам! — прикрикнула Сандра, хотя наверняка знала, что переговоров «она» не ведёт.       Значит так виделось первое знакомство с родителями... Прелесть какая. Ну, Рон подозревал, да... Только теперь это было озвучено. А оскорбления — часть её страхов или… его?       — Ты сам оттолкнул меня, Рон. Жестоко и грубо! — она не смотрела — вбивала в него вину.       И он вдруг почувствовал себя мелким — меньше Гарри, Сандры, садового гнома. Стянутым по рукам и ногам безрадостным коконом.       Но Луна ведь рассказала про Аббот... дементора... поезд... суд… Наверняка рассказала! Теперь всё, как раньше. Теперь Рон здоров! Так чего ж дуться? Сколько можно?.. Да, он действовал некрасиво, но обстоятельства жаждали жертв.       — Ты же знаешь, я был не собой! — убеждал Рон, хотя уши горели, как от стыда. — Когда говорил это. Ну, ты знаешь что…       — Король оправданий! — Сандра не жаловала противника.       — Не злись, — просил он. — Пойми... Я не мог тобой рисковать. Смотри, чем это кончилось для Гермионы!       Железный довод.       Но зря Рон вспомнил о ней, ой, зря... Сандра обрушила на него прошлую боль:       — А чем это кончилось — чем? — она часто заморгала и ненадолго прикрыла лицо руками.       — Ты знаешь!.. Ты почти там была! — процесс же не тайна. — Она в тюрьме!       Временно. Если Гарри не подведёт. «А он не подведёт!» — или слетит со своего места. Об этом уж Скитер и Долиш позаботятся.       — А если я этому рада, тогда как? — озлобленно бросила Сандра и спохватилась: — Прости, это всё ревность и… нервы, — выкрутилась она. — Но разве у Драко ты лгал? — Фоссет взмахнула палочкой, и обидчика обдало снежными мухами. — Совесть, блин, поимей!       Рону врезали не заклинанием, а точно под дых. Во-первых — липким «Драко», а во-вторых — «разве ты лгал». Лёгкие сжало так, что даже снег в глазах почернел.       — Вспомнила про совесть, девчонка! — вклинилась в разговор мамаша. — А у самой она есть?! Какая же ты… слабая… жалкая... бестолковая… размазня! Скажи ему! — приказала она.       — Мам, заткнись! — синие глаза Сандры приобрели лазурный оттенок, а боггарт фыркнул:       — И не подумаю. Мне с тобой жить!       Мамаша конкретно достала! Спутав эмоции и мысли.       — Ридикулус! — с кашей во рту выпалил Рон, и женщина преобразилась: кожа потемнела, покрылась паучьими волосками, глаза превратились в чёрный горох, и человекоподобная паучиха плюнула в изверга ядом — так решил Рон.       «О-о-о, драклову мать!»       Он отскочил и выругался снова.       — Не тронь его, мам!       Боггарт вернул свой прежний облик. Вероятно, испугавшись за Рона, за примирение и ещё за чёрт знает что, Сандра перетянула «одеяло» на себя.       Началась череда откровений.       — Я боялся за тебя, — признался он, обеими руками натягивая на шее шарф. — Я тебя защищал! Тебя, понимаешь…       Сандра сглотнула — наверно, новые оскорбления. Сложила ладони на животе и прошептала:       — Тюрьма — это не для меня, ты прав, — лицо на мгновенье стало белее бумаги. — Но всегда можно найти иной способ, Рон! Попросить. Пригрозить. Связать, наконец! Что молчишь?       — Я действовал наобум. Это ж я!.. — действительно, король оправданий. — И я не хочу, чтобы всё закончилось. Так, по крайней мере...       — Свинья! — повторилась «мама», швырнув унижение дочери. — Вы две свиньи! Животные! Мрази!..       Сама любезность, блин.       — Заткнулись бы вы, мамаша! — огрызнулся Рон и вновь выставил палочку.       — Не мешай, — вмешалась Сандра. — Хватит! Так надо. Уйди!       С поля? Из Хогвартса? Из её жизни?.. Не разобрать.       Он и так уходил вслед за Гарри. И не потому, что тот — лучший друг. Не потому, что штраф хорошо бы выплатить. Он и учиться-то не хотел... Рон наконец делал, что хочется.       Как сейчас:       — Ты не слышала? Я ухожу, — вдалбливал он, ведь попытка не пытка, даже если она — последняя.       Рон ожидал наезда, окрика, укола и ещё целый список всего, но не тихого:       — Я тоже, и что?       Лёгкий ветер донёс это эхом — таким слабым, что зародилось сомнение:       — Уходишь?       А к чему боггарт-бол?       На этот вопрос ответа не было, и Рона бесило непонимание. Кровь застучала по венам, хлынула к горлу, вылилась в крик:       — Класс!.. Тогда меня ничто тут не держит!       Где — тут? На поле? В Хогвартсе? С Сандрой?       Боггарт процедил «Шлюха», и бедняжка стала ещё мрачней:       — Я тоже не держу, Рон, — Сандра тёрла замёрзшие руки, будто забыв, что волшебница. — До свидания.       — Значит всё? — он ещё цеплялся за неё. Как болван!       Толком не понимая: к чему, зачем, за что, почему... Совсем не понимая. Он пришёл за надеждой, теплом и прощением. Он не готов бросить Сандру — с обидой внутри.       Она, похоже, тоже.       Рон спрятался от мороза явного и мороза нежданного в вязаной удавке, натянув шарф по самые уши.       Мамашка зыркнула на упрямца одурелыми глазками:       — Подлец!       С этикетом у боггарта явно не важно.       — Да пошли вы... в сундук! — пискляво послал Рон, воздержавшись от мест потемнее.       Подметив, что выйди голос по-гномьи, получилось бы весело. Жаль, что Сандра улыбнулась лишь краешком губ, а злобное привидение не унималось, голося нараспев:       — Подлец и шлюха наделают мне внуков!       Вот прямо сейчас, ага!       «А с рифмой у мамаши беда», — притворно пожалел он и осознал, что раньше бы расквасил ей нос. Хоть и призрачный. А сейчас — тупо жаль тратить силы на мелкую тварь. Тем более что Сандра молчит, избегая разрыва, и смотрит, сладко маня синевой.       Она подошла совсем близко, стянула с лица Рона шарф, и он уже наклонился к губам, как желание ухнуло в утоптанный наст.       — Ты любишь меня? — обронила она.       Не потянувшись к губам.       — Что?.. — Рон опешил.       Вот так вопрос!..       — Всё просто, — пояснила она чуть подсевшим голосом, — ты любишь меня?       Она перебила его до того, как он успел открыть рот:       — Забудь. Я знаю, что нет, — Сандра пятилась к боггарту, хлопая припорошенными ресницами.       — А я не знаю! — закричал Рон, жарко злясь за такой разговор. — Обязательно сейчас меня этим пытать?       — Так вот как ты всё воспринимаешь... — протянула Сандра и опять неудачно попыталась одолеть боггарта. «Вот зараза!..» — мать за миг очутилась рядом и влепила пощёчину, обнажив жёлтые зубы.       Но Рону показалось, что ударили его, потому как из глаз посыпались искры. В башке забурлило, первобытная злость сжала челюсти, а чьи-то хладные губы коснулись губ. Затылок заломило, словно ледяной саван окутал его.       Не в кайф, блин.       А Сандра не заплакала — отшатнулась и приказала:       — Не лезь! — глаза засветились внезапной уверенностью, и она бросила врагу в его недоморду: — И что — это всё, что ты можешь? — Сандра выдала нечто очень похожее на смех.       Что за игры вообще? Что за вопросы? Что за фигня?!       Боггарт задрожал и почти пропал, но вдруг не сдержался Рон:       — Можно подумать, ты меня любишь! — обвинял он, размахивая длинными ручищами. «Мамаша» снова издала тот паучий треск, и Рону поплохело.       — Этого я не знаю. Но знаю, что... — Сандра перевела дыхание, — люблю его.       Головоломка под стать Гермионе: кого — «его»?       — Кого — его? — повторил за мыслями Рон. — Малфоя?       Что за подлая месть!       — Я не обязана отвечать! — огрызнулась Сандра, втягивая кисти в рукава мантии, а боггарт переводил взгляд от жертвы к жертве, будто мечась.       — Нет, блин, обязана! — завёлся Рон и дёрнулся, потому что привидение характерно скрутило, а он абсолютно не мечтал лицезреть паука. Или что хуже — Малфоя. — Сейчас и теперь ты обязана!       Дикая, мучительная, острая ревность таранила мозг — точнее, место, где он, наверное, есть.       — Кого — его? — напирал Рон. — Я же по-любому узнаю, чёрт!..       Он придумывал способ вытащить правду, но боггарт... вдруг... стал...       …им.       Высокой рыжей балбесиной с непостижимой синевой глаз. Туманные и въедливые — они очень уж напоминали мамашкин «оскал». Но Рон по наитию знал, что психом быть не намерен и что боггарт точно Её.       Он уставился на Сандру с очередным долбаным непониманием.       — Ты боишься меня? — выплеснулось само собой. — Почему? Я же пальцем тебя не трону!       В груди кипело от всевозможных предположений. Грёбаное непонимание разогревало... всё: воздух, желание, кровь. Разогревало до ненависти к себе:       Ну что он за гоблин!       — Дело не в этом. Уходи, — полувыплакала Сандра и опять побелела как снег, не атаковав двойника хоть слабым «Ридикулус».       Рон утопал в вопросах по самую макушку.       Он что, страшнее матери?!       — Чёрта с два, Кнопка! Почему, чёрт возьми, ты боишься меня? — напирал Рон, приближаясь к растерянной Сандре.       А та размахивала палочкой, и в него летели не мухи — мохнатые снежки, но он уклонялся, скорее, на автомате, чем осмысленно.       — Потому что ты дурак! — шлёп: снежок угодил прямо в живот. — Уходи, прошу!       Сандра сжалась, дрожа, как на хлёстком ветру, а боггарт-Рон вдруг подал железный голос:       — Ты не нужна мне, — он цинично рассмеялся. — Ты никому не нужна.       Сандру шатнуло, а привидение набирало обороты:       — Тебя никто не любит. И не полюбит, — этот страх Рон как раз понимал, вернее, узнавал, когда-то испытывая похожий трепет. — Потому что ты — шлюха. И ты никогда не станешь хорошей матерью.       Она выронила палочку, оставив вдавленную полоску на снегу.       Рон размотал с шеи шарф и отбросил к дракловой бабушке!       — Какого дьявола происходит? — голосил он. Хоть лезь в перепуганную голову! А сердце забилось как сумасшедшее, шепча заклинанье. — Если ты была бы мне «не нужна», я бы тут не стоял! — он разрушал её страх самой очевидностью. — В чём дело, блин?!       Сандра сгорбилась, закрыла уши руками и атаковала внезапно:       — Я беременна, Рон!       Боггарт зашёлся смехом — противным ничтожным смехом, выплёвывая:       — Да пошла ты... — привидение выбирало место пообиднее: — …к мамаше!       А настоящий Рон оседал. Он почти рухнул в снежный сугроб, когда спохватился:       — Давно? Мерлин... И как? — он выпрямился: — А ты... ты уверена? Разве ты?.. Разве мы?.. — запинался Рон. — А как же зелье? Или ты?..       О-о-очень связная речь.       — Я принимала зелье, — оправдывалась Сандра, обхватив себя руками, будто куталась в тесных объятиях. — И, что бы ты ни думал, я в состоянии сварить его правильно! Но ты тоже волшебник, Рон! А с вами зелье нет-нет, а сбоит, — Сандра прижала ладонь к незаметному животу. — Я не хочу, чтобы в Хогвартсе узнали... Да и вообще, так лучше.       Боггарт подал жестокий голос:       — Ты сдохнешь в глуши... Одна, — и вдруг: — Любя только его.       Его.       Ребёнка.       Его ребёнка.       Осознание подкосило: она не может жить без любви. Поэтому и любит того, кто может спасти от страхов.       По лицу Сандры текли горькие слёзы. Блестели на солнце. Жгли морозным ручьём. И Рон не представлял, что сделать… что сказать...       Какой из него отец?! Бестолковый. Несерьёзный. Пацан. Который не придумал ничего лучше, чем взмахнуть палочкой и чётко произнести:       — Ридикулус!       Его двойник почти лишился одежды, оставшись в короткой цветастой сорочке его матери такого же материнского размера. Светя голыми коленками. Топчась на серебристом снегу.       А Сандра неожиданно рассмеялась, рассмеялась сквозь слёзы, рассмеялась вместе с ним. Совсем ненадолго, но этого хватило, чтоб загнать боггарта в сундук.       Рон сделал попытку приблизиться:       — Это ничего не меняет, — вытирая слёзы, заметила она, отступая.       — Тогда зачем ты сказала мне? — глупый вопрос. И злой.       — А ты бы предпочёл не знать? — Сандра вытащила из снега палочку и наставила её на Рона: — Я могу всё исправить.       Обливиэйт.       — И я просто уйду, — искренне продолжила она.       «Что?!» — Рон остекленел, чувствуя бешеный бунт:       — Не смей, Кнопка! В жизнь тебе не прощу, даже если не вспомню! — он кто угодно, только не подлец.       — Всё не так, Рон, — причитала Сандра, а он всё приближался и приближался. — Всё абсолютно неправильно.       — Может быть, — протянул он, согреваясь от необъяснимой, внезапной близости между ними.       От безумной мысли, что станет отцом. И покрываясь мурашками — от того же.       — Мама меня убьёт. И обрадуется, — он обнял Сандру, а она неожиданно поддалась, не обращая внимания на жуткий сценарий недалёкого будущего. — И я даже не знаю, что в каком порядке.       Рон чмокнул её в мокрый, чуть седой от снега затылок:       — Одну я тебя не оставлю, Кнопка, — честность сейчас важнее всего. — С остальным — разберёмся...       Она прижалась, пряча стылые пальцы в складках его мантии, и вышептала:       — Ничего не нужно. Просто забери меня, Рон.       Из Хогвартса. От страхов. От одиночества.

* * *

      Драко плохо помнил прошедшие два дня. И предыдущие два — тоже. Ближайшим чётким событием был суд. Остальное мелькало, словно в тумане: Мэнор, Блейз, Гринготтс, Лютный, снова Мэнор, Хогвартс...       И много сигарилл.       Неприятно много. Больше двух... И чуточку огневиски.       Изрядную часть времени Драко хотел прибить Нотта. И, наверное, прибил бы... Если б смог достать. Но тот прятался от расправы в тюрьме Министерства, под защитой решёток и пошарпанных стен. Что о-о-очень предусмотрительно! Даже апелляцию не подал...       Жук!       Но противнее было другое...       Драко чувствовал благодарность. Гораздо реже, но всё-таки чувствовал, и никак не мог этому помешать. Конечно, он злился на Грейнджер — не слишком рьяно, он ненавидел Нотта — не слишком скрыто, он чуть заглушил боль и обиду, но понимал:       Нотт дал всем отсрочку.       А ему — шанс.       Последние сутки Драко боролся с ощущением, что на него пялятся.       Вчера — Слизнорт, в Хогвартсе, когда вломился за разрешением. Сегодня — хмырь, в Атриуме, когда проверял его палочку. Сейчас — какая-то фря, в лифте, будто Малфой сошёл с газетных страниц. Только ленивый не мусолил арест Грейнджер и назначение Поттера, и за этими новостями запретная связь терялась.       Сдулась.       Что к лучшему.       — Уровень второй. Отдел обеспечения магического правопорядка. Сектор борьбы с неправомерным использованием магии, Аврорат и административная служба Визенгамота, — произнёс прохладный женский голос.       Лифт дёрнулся в последний раз и остановился. Дверь лязгнула и открылась, пропуская пассажиров, лампа погасла, и Драко практически выскочил из министерской «клетки», уклонившись от синего самолётика.       Он миновал двустворчатую дверь со свежей надписью «Аврорат» и угодил в большой зал, наводнённый людским жужжанием, брюзжанием и смехом. Служебные самолётики витали над отгороженными отсеками с грацией «Чистомёта», а малознакомые морды пялились и пялились, пока Драко нёсся, как новая «Молния», расталкивая зевак.       Единственный кабинет в конце зала сиял табличкой-предупреждением:       «Главный аврор».       Вот и всё.       Дороги назад нет. Драко, не колеблясь, вломился к Поттеру, как к себе домой: без записи и магических извещений. Переживёт!       Эта очкастая рожа в окружении бумажных завалов тоже пялилась на него целую секунду, а потом выдала:       — Я тебя не звал!       — Для тебя построили Мэнор. Разве я мог это пропустить?       Драко резко захлопнул дверь, да так, что портрет волшебника-идиота соскочил с гвоздика.       Пороть пора Департамент халтурщиков!       — Что тебе нужно, Малфой? — Главный спаситель отложил перо и отставил чернила, довольно-недовольный его появлением.       А чего Поттер ждал — короны и денег? Погонь? Дуэлей? Табун Волдемортов? Чего-чего, а бумажной рутины тоже хватало. И накануне «опытов» над подружкой забот не меньше.       При мысли о Гермионе дурь под названием «чувства» проступила ярче, вынудив задушить хворь на корню.       — Настал твой счастливый день, Поттер! — доложил Драко, опуская руку в карман.       Но Главный заступник Министерства не испугался, а высказался:       — Страшно представить, что в твоём понимании «счастливый», — поддел он, изучая ворох бумаг.       Драко подошёл ближе и положил ему на стол свиток пергамента:       — У меня предложение, от которого ты просто не сможешь отказаться!       _____________________________________       * По книгам Дж. Роулинг Артур Уизли носил очки.       * «...профессор Трелони на своих занятиях вдруг истерически разрыдалась и заявила изумлённому классу и очень недовольной Амбридж, что Гарри вовсе не умрёт в юном возрасте, а доживёт до преклонных лет и станет министром магии и отцом двенадцати детей». Дж.К.Роулинг «Гарри Поттер и Орден Феникса»       *Авроры по канону носят алые мантии.