Яд, который не действует сразу, не становится менее опасным. Г. Лессинг
Осень уже подходила к концу, когда в один из вечеров немного запыхавшийся Рон влетел в кабинет по Истории магии, едва не споткнувшись о порог. Чертыхнулся, громко хлопнул дверью и, затолкав поглубже торчащий из кармана краешек волшебной мантии, уставился на свою девушку с видом победителя: глаза горят, щёки — тоже, волосы взъерошены, а грудь вот-вот разорвёт от гордости. Возбужденный, будто обскакал самого дьявола, Рон явно ждал лавров и песнопений. В следующее мгновение рот растянулся в самодовольной улыбке, и руки прижали к телу долгожданный трофей. — Я сделал это. Сделал! Поверить не могу... Как здорово, что ты уже здесь, Сандра! Ты... ты... — Рон перевёл дыхание. — Просто прелесть! Но она посмотрела как-то отчуждённо. Сидела на краю стола, свесив ноги, и вертела свою палочку, изучая лаковые переливы. Лишь на несколько секунд взглянула на Рона, опустила голову и вернулась к прежнему занятию, погрузившись в только ей известные мысли. «Много думать — вредно, — сквозь негодование проворчал он. — Это ж надо!.. Нашёл себе вторую Гермиону», — назначая встречу пару часов назад, как-то не предполагал, что его ждёт столь холодный приём. Пересказывать подробности наглой вылазки на слизеринскую территорию отчего-то расхотелось. А ведь так классно шуганул растяп-первокурсников!.. — Сандра! — окликнул её Рон и подскочил ближе, прижимая к себе «добычу». — Блин, что с тобой? Очнись, а!.. Или ты за меня не рада? Он отложил сумку на соседний стол и с благодарностью заключил Фоссет в объятья. Потом приподнял за подбородок её лицо и прижался губами к губам. Ненадолго. Дважды. Не почувствовал ответного движения, тут же помрачнел и отстранился, едва справляясь с раздражением: — Прекрати, чёрт!.. Ты знаешь, мне сложно сдерживаться. Ну что не так?! Сандра не ответила, отмахнулась от сумеречных переживаний, смешанных со страхом, и кинула более внимательный взгляд на дорожную сумку: С виду, в общем-то, не особо приметная вещь, достаточно типичная для студента... И, вероятно, не из дешёвых. Но у Рона, если напрячь память, такой раньше не замечала. «Может, Джордж подарил? Ну и что в ней?» И тут в левом нижнем углу на кожаной поверхности удалось разглядеть небольшой, но знакомый вензель. «Так вот оно что!..» — сразу же на душе стало гадко. И липко. Моментально потянуло запустить в Рона чем-нибудь неприятным, в стиле его сестрёнки. Помочь с паролем, конечно, хотелось. Доверять — тоже. Да и узнать заветные слова оказалось несложно: в голову Гойла проникнуть не труднее, чем в каморку Филча... Но быть причастной к краже чужого имущества — нет уж, простите! Голос сорвался почти на крик: — То есть раздобыть кое-какую ерунду-у — это украсть у Малфоя его сумку? — пальцы стиснули палочку, а разум боролся с весьма небезобидным намерением: щёлкнуть ею по лбу Рона. — Значит, пока большинство слизеринцев... на тренировке, ты... Тот только важно кивал. Брови Сандры поползли вверх, а возмущение набирало обороты: — Да ещё меня в это втянул! Рональд, блин!.. — она оттолкнула его от себя, спрыгнула на пол, дотянулась до «добычи» и с жаром ткнула ею в грудь Уизли: — Верни. Немедленно! Что у вас, у гриффиндорцев, за методы-то такие — недоговаривать самое главное?! Тут же вспомнилась Гермиона со своей хитрой выходкой. А объяснений потом — кот наплакал: их троих заколдовали и с тех пор они немножечко не в себе!.. Малфой на неё явно дурно влияет. Сандру задело за живое: — Я вам не палочка-выручалочка. Какого гриндилоу вы меня за нос водите? Ладно, шепчетесь... Это уже карма. Но почему и ты туда же, Рон? — Потому что знал, ты мне не поможешь, скажи я всю правду, — слабо оправдывался он. Да, извернулся... Но уже не представлял, к кому обратиться за помощью, так как собственный мозг с задачей не справлялся. Гермиона сразу бы раскусила. Джинни — послала. Лучший друг попёрся бы за компанию... А очень тянуло доказать Гарри, да и себе тоже, что он способен добраться до сумки самостоятельно. Ну... почти самостоятельно. — И я же пообещал тебе желание! — Рон притягивал за уши оправдания. Похоже, оно покоя-то Сандре и не давало. — Хочешь, займёмся сексом прямо на поле для квиддича? — намеренно игриво спросил Рон. Правда, вот так брякнешь, чтобы отвлечь, а потом стараешься сообразить: чего это я разошёлся? Щедрое предложение в какой-то мере осталось незамеченным. — Не-е-ет! — жарко запротестовала она. — Думаешь, это единственное, что меня интересует? Да ты... ты... бессовестная... — подыскивалось менее обидное слово: — Морда! — Сандра не унималась, влупив ладошкой по груди Рона. А он невольно усмехнулся от такого замечания: «Эх, знала бы ты, насколько права...» — Как же с тобой сложно-то... — сокрушалась она. — Верни. Живо! Пока не кончилась тренировка. Монтегю и минуты не переработает! — Уймись ты! — Рон умудрился чмокнуть разгневанную подругу в кончик носа. — Верну я, верну! В целости и сохранности. Только выясню, что там прячет эта шкодливая образина, — он бурчал: — Как сама пыталась обмануть Кубок, так нормально, а как её, так... — Это другое, Рональд! — спешно перебила Сандра. И объяснять причины совсем не улыбалось. Очевидную разницу тоже. — При чём здесь Турнир и какие-то личные счёты? Малфой, конечно, не образец благородства, но он под надзором, забыл? И значит, не полный идиот, чтобы так подставляться! — А по-моему, как раз — да! — Ну и что там по-твоему? Яйцо василиска? — вопрос саркастический, но Рон совершенно серьёзно пожал плечами. — Так значит, Малфой мечтает стать папочкой нового чудовища Хогвартса? Услышать историю о Тайной комнате из первых уст на прошлой неделе очень впечатлило. Рассказу явно не хватало кое-каких деталей, но и без этого вышло не менее захватывающе. И даже возбуждающе. А тут такой контраст между храбростью и бесчестным поступком... Поневоле выбивало из колеи. — Чушь какая-то! — упиралась Сандра. — Вот и узнаем. Зуб готов дать, там нечто запре... — Рон замолчал, получив очередной хлёсткий удар. — Хватит меня избивать, Кнопка! — ласковое прозвище приклеилось к Фоссет совсем недавно. — И что это ты так о Малфое печёшься? Он нахмурился: — Не остыло ещё? Сандра возвела глаза к потолку. Не то чтобы Рон был полностью не прав... В любом случае, не стоило переходить грань дозволенного. — При чём тут «печёшься»? Не переворачивай с ног на голову. Ты не просто проник в слизеринскую гостиную, а собираешься покопаться в чужих вещах! И не важно в чьих. Что бы ты, ревнивый обормот, там ни думал... И если это своеобразная месть Малфою, то я в подобных жестах не нуждаюсь! Рон пропустил последнюю фразу мимо ушей — есть вещи поважнее моралей, повертел в руках сумку и потянулся к застёжке. Попытался открыть... — Так я и знал!.. — взбрыкнул он. — Запечатано. Но проверить стоило. И ревность здесь абсолютно ни при чём, уяснила? — глаза недовольно сузились. Нет, она, конечно, периодически дёргала за нужные ниточки, но куда приятнее расквасить бледную трусливую физиономию, чем пакостить исподтишка. Секреты бывшего Пожирателя смерти посущественнее сердечных проблем, и поэтому память пыталась воскресить какое-нибудь полезное заклинание. — Зачем тебе это нужно? Зачем?! — не унималась Сандра, обхватив запястье новоявленного воришки. Рассудок твердил, что вчерашний герой, может, и не идеален, но ничего не делает просто так. А уж подлости... Рон решил, лучше не молчать. Шестое чувство подсказывало, что единственный выход из затруднительной ситуации — быть по возможности откровенным: — Неужели ты, блин, не замечала, как змеёныш нянчится с ней? — он ткнул сумкой чуть ли не в нос Сандре. — И, чтоб ты знала, любит Малфой таскать в Хогвартс мерзкие «подарочки». Это у них семейное! И Гарри считает, что он замешан в нападениях. А Гарри редко ошибается. То, что этот облезлый хорёк, — Рон невольно качнул головой в сторону, — Пожиратель смерти, он догадался раньше всех. Чутьё что надо! Анализировать поведение Малфоя Сандре не хотелось. И тем более говорить о нём с Роном. Да, Драко не подарок. Со своими тайнами и запретами. Но далеко не коварный гений и ярый последователь Волдеморта. При случае, конечно, может напакостить и наговорить гадостей, даже некрасиво отомстить, но для великих тёмных дел Драко как-то не дорос. В конце концов, ей с ним было... «...хорошо», — ведь тот, кто умеет ненавидеть, способен и любить. Наверное... — Что значит: Малфой замешан в нападениях? — уточнила Сандра, уставилась на несчастный трофей и ненадолго задумалась. — Но Обливиэйт ему не даётся. И ведь уже говорила Гермионе, что злосчастные провалы в памяти — дело иных рук. А способности легилимента не повод для подозрений. Да и отец всегда утверждал, что без Тёмной магии здесь не обошлось. — Не давался! — зло заявил Рон, водрузил сумку на ближайший стол, отступил и потянулся за палочкой. — Когда ты с ним спала. Так и тянет врезать этому белобрысому козлу, чтобы впредь не совал свои конечности куда не надо! — Опять? — Сандра прикрыла рукой глаза и тяжело вздохнула, предчувствуя, что тему бывших парней лучше закрыть. Хотя замечание, надо сказать, верное. Насчёт «не давался». Но тогда, в баре, Драко вроде не лгал. Однако с того разговора прошёл не один месяц. — Ты же не собираешься её взорвать? — весьма логичный вопрос, учитывая вспышки гнева. Сандра переводила взгляд то на взломщика, то на сумку. Он зарычал. — Нет, я же сказал! — внутри уже понемногу закипая. — Алохомора, — взмах палочки, но застёжка не стронулась с места. — Вот хрен с мозгами! Рон посмотрел на свою подругу с мольбой: — Помоги мне. Пожалуйста... Если тебе действительно на этого гада пофиг, — некрасивый подход, но бесила даже вероятность того, что Сандра до сих пор неравнодушна к мерзавцу. — Я не буду ничего тебе доказывать! — возмутилась она и замотала головой. — Уж точно не так. Принимая во внимание собственное «если», подобный ответ должен был вызвать у Рона другую реакцию, но нечеловеческое любопытство и жажда разоблачения сыграли решающую роль. В ход пошли «коронные» уговоры: — Ну, Кнопка... У тебя будет два желания, — он отложил палочку и рывком усадил Сандру на стол. Аккуратно заправил тёмные локоны за ухо, пытаясь сохранять спокойствие. Выражаясь точнее, отвлечься. А более приятный способ в виде красивой девушки, согласной на соблазнительно многое, придумать сложно. Когда в голове нет каши из неуверенности, жуткого возбуждения и страха быть по-дружески посланным, легче действовать несколько иначе. Рон, едва касаясь, тыльной стороной пальцев погладил гибкую шею. Так, как Сандра любит, — сверху вниз. Прошёлся их кончиками по изящным изгибам, и она прикрыла глаза от такой ласки. Склонился поближе к лицу: — Хочешь, запрёмся в ванной старост, и ты целую ночь будешь моей? Вот вся... — наблюдая, как кроткая улыбка коснулась девичьих губ. — Везде... — её щёки порозовели. — И не один раз... — Перестань... — пока хватало сил спорить. «И зачем только показала?» Если у Рона и открылись кое-какие интимные способности, то это вот такие прикосновения: по сути, невинные, почти невесомые, воздушные, далёкие от внешней неуклюжести. И не принципиально, что становилось «мишенью»: шея... грудь... или бёдра... Правда, там его обычно надолго не хватало. Идея Сандре, конечно, понравилась, ведь он мог быть несдержанным и любопытным прям как дорвавшийся до сладкого ребёнок. А под властью соблазнов даже злился вполне мило, утверждая, что знает не один способ развязать язык. И все они — неприличные. Но нет, нет и нет! Пришлось отстранить ласковые руки: — Я уже определилась. Ещё полчаса назад, Рон! — И-и-и? — протянул он и весь обратился в слух. «Что же ты хочешь?» А Сандра опустила глаза. Привела мысли и, в особенности, желания в порядок, дав им стихнуть. Глубоко вдохнула, отрекаясь от лишних эмоций — так, как учил отец. Да, она уже всё решила ещё до того, как узнала про кражу. Благо времени было предостаточно. Тут не до искушающих предложений — есть нечто более важное. Необходимое. И пугающее. «Тайна», — Сандра заговорила, стараясь не выдать волнение: — Я долго думала.... — Начало мне уже не нравится, — Рон весь напрягся. — Ваше с Гермионой «думала» обычно ничем хорошим не заканчивается! — Не перебивай! — довольно грубо прикрикнула Сандра и вовремя спохватилась, потому как губы Рона плотно сжались, желваки заиграли, а значит, сдержанность испарялась на глазах. — Пожалуйста... Прошу тебя... Я и без того порядком нервничаю. Она слегка поцеловала его в губы, поглаживая напряжённые плечи. Поцеловала дважды. И поспешно сбежала, ощутив более настойчивое ответное касание. — Давай так... — начала Сандра. — Я помогу тебе открыть сумку, — Рон просиял, — но только при одном условии... Она покосилась на ранец с извиняющимся выражением лица, как будто это не бездушный предмет, а его законный владелец. И, собравшись с духом, озвучила свои требования: — Ты расскажешь мне всё, что знаешь о нападениях. И никаких увёрток! Это моё желание. Вот. Блеск в глазах Рона превратился в серую тень. Да и он сам опять помрачнел. На какое-то время воцарилась полная тишина. Будто на автомате, Рон отступил, дотянулся до волшебной палочки и наглухо запечатал дверь. Сандра не удивилась, когда его голос стал неодобрительным и резким: — У тебя в голове завелись нарглы, что ли? Рон повернулся и направился к меловой доске, предусмотрительно затолкав палочку в карман, потому как потянуло зарядить по какой-нибудь раздражающей своим присутствием мебели. И заявил, застыв на одном месте, даже не оборачиваясь: — Ведь прекрасно знаешь — не тупая! — что если б мог, то давно сделал бы это... — Так что же тебе мешает? — и открыто язвя: — Я?! Снова тишина. Тяжёлая. Неприятная. Ранящая. — Рон... — напомнила о себе Сандра. — Рон! Он, наконец, ненадолго обернулся и ответил: — Гермиона не велела тебе говорить, — и продолжил лениво переставлять ноги. — Вообще-то, она никому не велела, но тебе настоятельно не советовала. С каждым шагом дистанция между Роном и Сандрой увеличивалась. — Что значит не велела? — раздражённо выпалила Фоссет, соскочила на пол и бросилась следом. — Смотри на меня, Рон. Чёрт!.. Смотри. На. Меня! — она с силой развернула его к себе, а потом очень явственно ощутила, отчего одна героическая всезнайка так многих бесит. До коликов. — Твоя распрекрасная Гермиона не рассказала, что моя мать — жертва такого же Обливиэйта? — Нет, она говорила и именно поэтому предупредила. Всё равно, Кнопка... — он схватил её за плечи, но Сандра резко дёрнулась и освободилась. Видно, когда дело касалось её семьи, держать эмоции под контролем удавалось плохо. — Это не может быть один человек! Ты же умная, сама должна допереть. Сандру подобные комплименты не волновали. Рон ответил почти невозмутимо. Что странно... А на лице — отголоски внутренней борьбы. Только с чем? Но тема не закрыта. Голос Сандры дрожал: — Я... я не могу игнорировать эту связь между вами. Не получается. Это меня гложет, Рон! Отец говорил, что моя мама не была... такой... чёрствой... — слабое слово, но лучшего сейчас не подобрать. — А ты, если верить Гермионе, тоже изменился. Но раз вам известно чуть больше, то почему бы не поделиться? И какого дьявола совесть не позволяла сунуться в геройские мозги без разрешения? Малфою же можно... «Ты её ещё любишь, да?» — пронеслось в голове Сандры со скоростью урагана. И с такими же последствиями — смешав все мысли. Разбередив душевные раны. Накатило дикое чувство несправедливости, безжалостно терзая изнутри. Искреннее возмущение сорвалось с её губ: — Кто давал Грейнджер право решать за тебя? Ты? И за что?! Почему?.. — вопросы сыпались быстрее, чем язык успевал их озвучивать. — Вот у неё и спроси! — огрызнулся Рон. Никто ему не приказывал! Но нелепая идея довериться мнению Гермионы, когда речь заходит о девчонках, стала решающей. — Рон, дракл тебя подери! — у того от удивления округлились глаза. Сандра так при нём ещё не выражалась. — Ты просил меня доверять тебе, так будь последователен! Я жду... Никакой реакции: ни слова. Пришлось напомнить: — Ты мой должник. Ты обещал! И опять — неодолимая тишина. — А как же чёртова сумка? — Сандра решительно указала на неё своей палочкой: — Ведь я могу открыть её, поверь! Но мне нужна информация. Сегодня. И немедленно. Говори!.. Или я сама порежу малфоевское сокровище на ленточки! — А шляпа точно не предлагала тебе Слизерин? — ухмыльнувшись, поинтересовался Рон. — Это же шантаж! — А мне плевать! — срываясь на крик. — Я это сделаю. Сандра понимала, что блефует, при том не очень умело. У неё никогда не хватало смелости выкинуть что-нибудь эдакое... Что — Кубок?.. Флакон Ободряющего зелья — и вперёд! Вот только теперь всё иначе. Она повзрослела. По-своему влюбилась. Запуталась. — Но Гермиона предупреждала... — начал Рон и осёкся, заметив светящиеся безумно-синим огнём глаза. Даже в минуты близости они не горели так ярко, словно внутренняя магия рвалась на свободу, устав от заточения. Красиво. И опасно. — Чихать я хотела на мнение Грейнджер! — едко бросила Сандра и наставила палочку на сумку: — Я тоже предупредила! Казалось, у Рона в голове что-то крутилось, сталкивалось, скрипело. Но он сопротивлялся, злился и молчал. Только взглядом, возможно, пытался образумить. Что само по себе невероятно! А может быть, просто не верил... Она. Проиграла. Как всегда... Рука Сандры дрогнула и опустилась. Она сдалась — вполне ожидаемо, и от этой слабости стало плохо. Очень плохо. И даже противно. Потому что жалко саму себя. Подступили слёзы, оголяющие всю суть: она действительно никчёмная... Мать права. Сандра повернулась к двери и убито выдохнула: — Верни сумку, — она ступала ближе к выходу, мимолётно роняя: — Через час тренировка закончится, и никто тебе не поможет. Рон никогда не слыл интеллектуалом, но и слепым идиотом тоже. Сандра сломалась: поникшие плечи, застывшее лицо, обречённые глаза... Он не этого хотел! И не выдержал: «Подумаешь, великая тайна...» — друзья же поймут. Должны! — На хрен, блин!.. Стой! — он махнул рукой и бросился вслед. — Стой, тебе говорю, Кнопка! Он за секунду оказался у неё за спиной: — Не уходи... — надрывно и ласково. Сандра замерла, пытаясь удержать предательские слёзы. — Вынудила, — Рон приобнял её сзади за плечи и прижал к себе. Его злость будто затаилась, уступая место необъяснимому страху. — Я скажу... Короче, я не очень-то понимаю как, и — один Мерлин — ничего не помню... Но... В общем... Да, я вроде как другой. И Гермиона уверена, что всё дело в семи дурацких эмоциях. Отчего-то даже не пришло в голову сомневаться, что Фоссет в курсе этой теории. Он выдохнул в тёмные пряди: — И, кажется, кто-то лишил нас одной из них. Так вот... Гермиона считает, что в моём случае... это стыд, — Рон невольно скривился, словно само слово вызывало отторжение. — А потом наложили Обливиэйт, чтобы скрыть следы. Сандра несколько мгновений молчала и даже не шевелилась. Рон зарылся лицом в мягкие, сегодня с ароматом цитруса, волосы и ждал. Не зная чего. Она, очевидно, анализировала услышанное. Вначале явно не веря, потому что шёлковые пряди скользили по щеке по воле своей хозяйки, а не его. Затем — сомневаясь. Потому что едва дышала. Её хрупкие плечи тихонько вздрагивали, стоило губам коснуться макушки. И Рон многое б отдал, чтобы ненадолго заглянуть в неприступные мысли. Внутренние часы тикали и тикали, отсчитывая удары сердца, и тут Сандра развернулась, всматриваясь в лицо Рона с непритворным волнением. И, кажется, новым страхом... — Ну что ты молчишь-то? — не выдержал он, обхватив её за талию. — Но это невозможно... Кто?.. Как?.. Зачем? — Сандра выскользнула из объятий, пряча боль в черноте зрачков. Она почти осела и обессиленно упёрлась бёдрами в край стола. Запустила пальцы в волосы, откинула их назад и замотала головой, будто снова отрицая услышанное. — Зачем — мы без понятия. Но знал бы кто, давно бы разукрасил его физиономию во все цвета радуги. Кулаками, — Рон заметил в синих глазах уже не страх — может быть, даже панику, и попытался успокоить Сандру: — Главное, я жив. Здоров. Пусть и немного не в себе. Успокоительное зелье сдерживает мой гнев. Спасибо за подсказку! Но это, похоже, не помогло: — Какое спасибо? — надломленно и придушенно. — Ты что, щадишь меня или на самом деле не понимаешь, насколько всё серьёзно? Нет, страшно! — Не нагнетай. Да, Гермиона говорила что-то про сосуд, — начал Рон и наморщил лоб: — Я не совсем врубился, но ведь моя душа по-прежнему едина... — Послушай меня, Рон, — Сандра приблизилась. Почти обняла, но вдруг передумала. Погладила его по щекам, лаская печальным взглядом, от которого внутри всё сжималось. И опустила руки. — Послушай меня внимательно, — настаивала она. — Я попробую тебе объяснить. Наглядно. Наше сознание — будто невидимый хрупкий шар, наполненный семью эмоциями, как семью ароматами. И алхимики считают, что каждый из них имеет свой неповторимый запах, потому как некоторые животные его чётко улавливают. Например, страх. У тебя... Гарри... Гермионы... любого... этот шар свой. По размеру. И, главное, по доле этих ароматов. И вот кто-то бессовестно вырвал один из них, словно ненужную вещь... Тогда какой-нибудь другой обязательно поспешит занять пустое место, ему не предназначенное, отчаянно борясь с остальными. Возрастёт накал эмоций, и захватчик, поймав момент, начнёт доминировать. Разрастаться. Подавлять других. Драться. И пока хрупкая оболочка будет сдерживать бурю, твоё сознание останется целым. Но если этот сосуд не вынесет переживаний, треснет, начнёт лопаться, выпуская эмоции из-под контроля... Однажды он просто рассыплется на осколки. Тогда ты сойдёшь с ума, больше не в силах управлять сознанием. А это полный кошмар и для тебя, и для окружающих. Сандра отступила, нервно заламывая пальцы. Не в состоянии стоять спокойно, она то скрещивала руки, то снова опускала. — А если проще, я чокнусь? Так? — подвёл черту Рон. — Да! — выпалила Фоссет, ища в его взгляде понимание происходящего. — Мне не нравится такой конец. А тебе? — пнув ногой соседний стол, высказался Рон. — Если всё так и есть, то Гермиона гениальна. Просто. Гениальна. Её мозги — волшебное достояние. Ведь это многое объясняет. И для моей семьи тоже. Но, Рон... На глаза Сандры опять навернулись слёзы, потому что предстояло сказать самое серьёзное. И болезненное. Вот так, одним махом, не оставляя места для колебаний: — Теперь я не могу с тобой встречаться. Солёные капли побежали по щекам, не принося облегчения. Ни одному из них. Для Рона это как дубиной по голове. И жёсткий удар под рёбра. Мозг, словно оглушённый, напрочь отказывался принимать истину. Рон вцепился руками в столешницу. — Это что за мутотень происходит? Ты меня бросаешь?! — от крика затряслись стёкла. От вопроса у самого будто горло скрутило. Рон попытался восстановить дыхание. — Я не хочу этого, пойми... Но я должна! Должна... — А я не должен ни фига этого слушать! Что вдруг изменилось? Что?! Сандра вся сжалась. Закрылась. Отдалилась. Стала почти чужой... Рон ничего не понимал. Не умеет он думать! Только орать от грёбаного не-по-ни-ма-ния: — Я тебя спрашиваю! Почему? — боясь приблизиться. Ведь плохо представляешь, во что выльется нестерпимый гнев. Но тут не столько ответный крик, сколько плач невинной души: — Потому что рано или поздно ты станешь похожим на мою мать! — Сандра опустила голову, избегая пронзительного взгляда. — Злую... Бездушную... Вечно недовольную! Считающую меня непростительной ошибкой. Наступит момент, и ты перейдёшь черту — ударишь меня... — она неосознанно коснулась щеки. — Просто так, ради удовольствия. — Что ты несёшь? Я никогда... — дыхание перехватило. Рон судорожно сглотнул. — Я, твою мать, не твоя чокнутая мать! — вышла какая-то сумасшедшая тавтология. — Нет, это охренительно странно, но теперь я, кажется, понимаю, чего боялась Гермиона... Но я не выношу, когда меня судят за то, чего я ещё не сделал! Твоя мамаша — гадюка? Возможно. А при чём тут я? Я бесстыжий дурень, а не жестокая свинья, Сандра! И всегда так будет. — Ты не можешь этого знать. Не можешь!.. Но даже это ерунда по сравнению с главным, — прозвучало негромко, подавленно и испуганно. — С чем? — Рона внутренне трясло, но не ярость тому причина. Именно теперь страх его расцвёл, заглушая даже влечение. — Ты разучишься любить, — и ясно, что разговор идёт именно о ней: нелюбимом ребёнке. Одинокой девушке. Разбитом сердце. — Чтобы ты знала, дура, я не разучился чувствовать! Вбей это себе в башку, Кнопка! — Пока — да! — теперь трясло Сандру. Рон слышал, когда та всхлипывает, не в силах перестать плакать. Слёзы... Слёзы... Слёзы... Это какое-то тайное оружие против парней: теряешься в них, мечешься и ощущаешь себя полным идиотом. — Так. Прекрати, — он подскочил и стиснул её в объятиях так сильно, как только мог себе позволить. — Прекрати! Я не могу этого видеть. Не умею я утешать, но что бы там ни было, Гермиона это исправит, — чётко и ясно. — Мы всё исправим! Мы же герои, — а это прозвучало самокритично и иронично. — Рон, ты меня слушаешь вообще? — сдавшись от его тепла и уверенности, уткнувшись лицом в грудь, прошептала Сандра. Она утирала о рубашку горькие слёзы и причитала: — Гарри... Он благородный, но не всесильный... А Гермиона... Она тоже на грани безумия. Теперь понятно, почему окклюменция ей не даётся. И почему Ма... — Сандра замолчала. С Малфоем, может, и не совсем понятно, но потеря контроля над сознательным — уже часть той же проблемы. — Так. Успокойся! — Рон бухнулся на ближайший стул и усадил Фоссет к себе на колени. — Выкинь эти глупости из головы! Отвлекись. Например, открой долбаную сумку и забудь об ужасах, которые сама себе нарисовала. Он охватил девичью ладонь с зажатой в ней волшебной палочкой: — Давай... Пожалуйста... Если к нападению причастен хитрожопый мерзавец, я хочу это знать. Сейчас! Ведь чуть не расстался со своей девушкой. Сандра, неожиданно не раздумывая, послушалась и вытянула палочку. Ляпнула первое попавшееся заклинание — Конфундо, взмахнула деревянным кончиком, и... ...застёжка на ранце щёлкнула. Рон ненадолго вжался губами в солёные губы, чувствуя трепет и сладкое облегчение. От волнения он жестом попросил приманить то, что может пролить свет на происходящее в Хогвартсе, и замер в ожидании. Сандра успела прошептать: — Как-то это слишком легко вышло, — и отлевитировала сумку прямо к себе на колени. Рон с предвкушением развёл её края и кивнул подруге. — Люмос, — прибавила она и закрыла глаза, предоставив Уизли «честь» подвергнуть имущество Малфоя унизительному обыску. От последующего потом ругательства Сандра ощутила, как покраснела. «Завернул так завернул...»* * *
Профессор Стебль задерживалась. Такого Гермиона припомнить не могла. Пока остальные студенты тихо разбредались по теплице, она подпирала спиной стеклораму и читала небольшой, но довольно увесистый томик «Тысяча магических растений и грибов», лишь изредка поднимая голову. Приятно было находиться в своей стихии, среди друзей, а не в больничных стенах. Только разобраться в собственной личной жизни по-прежнему было равносильно подвигу. От которого способна спасти только книга. Невероятно, но временами хотелось сказать Малфою «спасибо». Не за секс, естественно, а за привычную холодность. Стоило им случайно встретиться взглядом, между Гермионой и Драко возникала стена. Стоило признаться, в подобной отстранённости чувствовалась своя прелесть — никто не подтрунивал при каждом удобном случае. А так гораздо легче сжиться с истиной: у них с Малфоем есть лишь прошлое. Настоящего, по сути, нет. И никогда не лги себе, Гермиона! Но вот странная «тишина» между ними наталкивала на мысль: что-то всё-таки изменилось. И что бы ни шептало сердце, оставалось сказать ему только одно: Заткнись. А оно ещё и спорит!.. — Рон! — заметив его краем глаза, окликнула Гермиона. — На твоём месте я бы прекратила совать туда свои пальцы. Но он, полностью игнорируя предупреждение, опять запустил руку в какие-то поросли. — Рон!.. — опять одёрнула она. — Алихоция по сравнению с Австралийской розгой — сама невинность. Заденешь усик, вылетит ядовитый шип, и тогда зачешется в таких местах, о которых и упоминать неприлично. А антидот, скажу тебе, гадость ещё та!.. Драконий навоз, — Гермиона качнула головой в сторону бочки в дальнем углу теплицы, — и тот приятнее. — Она права, — вставил со своего места Невилл и снова вернулся к разговору с Поттером: — Но, Гарри... Я не уверен, что настойка из листьев мандрагоры способна повлиять на человеческую память. А вот из корня моли... Профессор Стебль считает, что её работу оценит не только мадам Помфри, но и... А зачем Рону такое зелье? — насторожился Лонгботтом. — Это ведь у Гермионы было сотрясение... — Проблемы у него... С Трансфигурацией... — сочинять на ходу всегда непросто. — Нервничает поэтому. Мать его запилит, если... Рон! — одёрнул Гарри. — Что ты там забыл? — помочь другу, может, и не помешает, но ведь не съест же его злосчастное растение! И почему не воспользоваться магией? — Я уронил палочку, — словно прочитав мысли, громко оправдывался Рон, высматривая среди зелёного изобилия пропажу. Чуть дрожащие, словно на ветру, внушительные заострённые листья закрывали не только обзор, но и доступ. — И зачем держать здесь эту гадость? — Рон поморщился. Австралийская розга пахла совсем не розами… — Ты бы хоть создавал видимость образования, ей-богу! — Гермиона прикрыла книгу и потянулась к карману за палочкой. — Розга — это сорняк, но её цветы входят в состав Бодроперцового зелья. И ещё с десяток других. Отойди, тебе говорю! В пасмурную погоду она более агрессивна. Гермиона не успела даже подумать «Акцио», как Рон схватил с земли свою волшебную палочку. И тут же непечатно выругался, потому как чёрно-жёлтая игла вонзилась в запястье, на глазах теряя свой ядовитый цвет и становясь бледно-зелёной. Большинство слизеринцев прыснули, притом Гойл принялся хихикать, некультурно показывая пальцем, а разъярённый Рон, рыча, выдернул шип и бросился в «атаку», топча мерзкое растение, а попутно и ни в чём не повинную Алихоцию. Гарри развёл руками, давая понять Невиллу, мол, я же тебе говорил, и продолжил расспрашивать его о малоизвестном зелье, пока незадачливый лучший друг, истерически теребя кончик носа, пытался унять зуд, а заодно и отомстить «обидчице». Правда, в следующую минуту Рон ненадолго замер и принялся нервно переступать с ноги на ногу с таким лицом, будто угодил мягким местом в колючие заросли. Очередной шип впился ниже поясницы, заставив помянуть самые неприличные части тела Салазара и, швырнув палочку в Гарри, броситься прочь от зловредного растения, ощущая нечеловеческий зуд в вышеупомянутых частях собственного тела. Монтегю так зашёлся от смеха, что даже покраснел. И, скорее всего, ему бы досталось по первое число, если бы Уизли не занимала другая проблема: — Дракл вам всем в задницу! — орал он на студентов. Причём на всех подряд. Гарри хоть и не смеялся, но и присоединиться к борьбе с Австралийской розгой не спешил. — Сдаётся мне, ты знаешь, каково это! — издевался Грэхэм, угорая ещё больше. Рон чуть не запустил в Монтегю пустым цветочным горшком, но довести дело до конца не смог — уронил его и принялся яростно чесать уже в паху, наплевав на десятки зрителей. — Может, она уже не придёт, а? — быстро устав от зрелища, с надеждой проскулила Гринграсс и покосилась на дверь. — Травология — такая скука... Один Лонгботтом от неё торчит. Ну что увлекательного в том, чтобы копаться в земле, носиться туда-сюда с лейкой, а потом — бац! — Дафна указала на Уизли, всё ещё воюющего с зудом, — чесотка измучает. И это в лучшем случае! Почему бы не доверить всю грязную и опасную работу домовикам? — Домовикам? Да эти тупые создания всё перепутают, и однажды какая-нибудь растительная дрянь окажется у тебя на столе вместо салата, — съязвила Паркинсон, сама не желая становиться свидетелем того, как рыжий болван дойдёт до ручки, а именно спустит штаны, дабы получить прямой доступ к насущной проблеме. Панси заметила, что подруга бросила новый взгляд в сторону выхода: — Да придёт Стебль, придёт... Я слышала, как за обедом Макгонагалл просила её зайти к Ха-агриду, — Паркинсон скривила голос при упоминании о лесничем. — И если тот не взял её в залож... — А что это? — перебила Дафна, открывая одну из красных картонных коробок на столе. — Семена какие-то... — тёмно-коричневые горошины очень напоминали мак. — Чувствую, опять измажемся, как гномы, — и брезгливо сморщилась. — Хотя я плохо знаю латынь, — протянула Панси, изучая надпись на крышке, а заодно и содержимое с видом профессора Травологии, — кажется, это Абиссинская смоковница. — И уже шёпотом: — Входит в состав Эйфорийного зелья. Меня Блейз в прошлом месяце угощал. Милая вещица... Дафна расплылась в слащавой улыбке. — Ничего такого не было... — поспешила уточнить Паркинсон. — Лекарство от хандры — и всё! — Ну-ну... — не поверила Гринграсс и закатила глаза. — Эйфорийного зелья, говоришь... — Панси даже не успела ничего ответить, как Дафна выпалила: — Значит, Травология пройдёт куда веселее… Она защепнула семена и отправила себе в рот. — Ты с ума сошла? — прошипела Паркинсон и огляделась. Быстро закрыла крышку, изобразила скуку и принялась разглядывать остальные картонные коробки. А точнее, надписи на них, пока Гринграсс поглощала семена «с приятным сюрпризом». — Ну и что нужно сожрать, чтобы эта дрянь прекратилась? — завывал Рон, с мольбой обращаясь к Гермионе. Только остатки благоразумия удерживали от того, чтобы дёрнуть за ремень и... — А я предупреждала... — она тяжело вздохнула. Конечно, кое-кому такой урок только на пользу. Если уж не занимаешься, так хоть слушай советы, но совесть промолчать не позволила: — Беги к Помфри. Я тебя прикрою, — Рон кивнул и стрелой ринулся к выходу. — Но предсказываю, — долетело вслед, — быть тебе садоводом-любителем после занятий. Профессор Стебль об этом позаботится. Боковым зрением удалось заметить, что Малфой широко улыбается. И ведь ясно почему... Ответная улыбка едва-едва не сорвалась с губ, и Гермиона стремительно уткнулась в книгу. Заткнись. Не прошло и пары минут, как в теплицу влетела запыхавшаяся мадам Стебль. Невысокая круглолицая женщина казалась ещё более розовощёкой, чем обычно. Её несколько раз штопанная шляпа съехала набок, а в руках извивались странные побеги, похожие на полупарализованных малиновых змеек. Профессор со счастливым лицом уложила их в одну из деревянных бочек для навоза и со свистящим звуком взмахнула палочкой. Волшебные сети опутали ёмкость, и та превратилась в каменную ловушку. Мадам Стебль стёрла со лба капли пота и выдохнула: — А куда это так спешил мистер Уизли? — Австралийская розга, профессор, — чётко констатировала Гермиона, не вдаваясь в длинные объяснения и не позволяя никому сморозить какую-нибудь пошлость. — Ах-м... — всплеснула руками мадам Стебль. — Ну, значит, за бегство с моего предмета он уже наказан, — она посмотрела на истерзанную грядку. — Мисс Грейнджер, передайте мистеру Уизли, что я жду его здесь же, после занятий. Гермиона кивнула. — А теперь прошу прощенья за опоздание... — извинилась Стебль, поправляя старую шляпу. — Всё несколько вышло из-под контроля. Студенты! — она постучала палочкой по краю садовой кадки. — Вернитесь к столу, пожалуйста! Разбейтесь на пары — и начнём. Оба курса засуетились. — Мистер Гойл! — неожиданно прикрикнула профессор. — Не трогайте Глаза куклы. Вы же не хотите стать жертвой сердечного приступа? Грегори энергично замотал головой и пробурчал: — Кто такие названия-то придумывает? Траволюбы вроде Лонгботтома? Но маленькие белые ягоды на красных плодоножках, нанизанные на них как на палочки, действительно напоминали глазки-бусинки. А тёмная точка в середине лишь добавляла сходства. Профессор Стебль на вопрос отреагировала по-своему — вбивая в Гойла возмущённым взглядом каждое слово: — В очередной раз напоминаю, вы находитесь в одной из двух теплиц с не самыми приятными растениями магического мира. За редким исключением... Некоторые из них смертельно опасны. Помните об этом, прежде чем пробовать аппетитные ягоды. Глаза куклы, Вороний глаз, Волчье лыко, Живокость и ещё десятки других могут убить вас за считанные часы. А иногда и минуты. К некоторым прикасаться без защитных перчаток противопоказано! Вы же не первокурсники! Это понятно? Студенты покорно кивнули. Молча. — А теперь откройте стоящие перед вами коробочки. В каждой из них задание на сегодня. Чтобы всё это взошло, взросло, стало опасным и не очень, полезным и не очень, надо потратить время... Силы... И не побояться испачкать руки в земле. Содержимое коробок пробовать на вкус нельзя! Специально для вас, мистер Гойл, говорю. Красный цвет ведь неспроста... — при этих словах Паркинсон побледнела и покосилась на Гринграсс. — Смертельная опасность вам, может, и не грозит, но летающих розовых грюмошмелей, ну или кому что привидится, я вам обещаю. Расстройства желудка — тоже. А если совсем не повезёт, то и отёки по всему телу. Ясно?! Студенты послушно кивнули. Опять. — Ну и замечательно!.. — воодушевлённо продолжила профессор. — А теперь взяли в руки всё необходимое — и вперёд! Кто закончит первым — двадцать баллов в копилку факультета. А кто правильно ответит, что за растение ему досталось, заработает ещё пять. Ну? Я жду. Удивительно, но в этот раз начал Невилл: — У меня Levisticum officinale. Или Любисток, профессор. Входит в состав Отворотного зелья. Отличительное свойство растения — его специфический запах, который немного похож на запах сельдерея. Отсюда одно из названий — зимний сельдерей. Любистоку свойственен солоновато-горький вкус. Имеются данные, что корни ядовиты до фазы цветения, но это не мешает... Паркинсон давно не слушала, не замечала присоседившегося Блейза, а с ужасом наблюдала за подругой, нагло напросившейся в пару к Малфою, и боялась сказать хоть слово. Однако вид у Дафны был относительно здоровый. Только глаза лихорадочно блестели. Загадочная улыбка и пальцы, медленно скользящие по краю коробочки, смертельной угрозы не несли. Панси даже подумала, что Стебль что-то перепутала, и вместо семян опасного растения там и вправду оказалась смоковница. Только подобные мысли перестали служить утешением уже очень скоро, когда Дафна повисла на шее у Драко и поцеловала его. А делала она это с жаром. Напористо. Развязно. Почти моментально со слизеринской стороны раздалось протяжное: — О-о-о!.. Симус сдерживал смех. Остальная половина гриффиндорцев — смущённую улыбку. Блейз присвистнул. А Малфой отвечал не слишком решительно, но... «Чёрт бы его подрал, отвечал!» — у Гермионы появилось дикое желание сбежать. Нет! — врезать кое-кому между ног Петрификусом, Гринграсс — промеж глаз, а потом гордо вернуться на своё место. Будто ничего и не произошло. Хотя внутри такое ощущение, словно тебя оскорбили, унизили, одержали над тобой верх. Обобрали… Острая ненависть заполнила сознание, раздирая чувственные воспоминания. Сердце заныло, зашептало, что ему больно и что именно здесь — в теплице — Малфой не смеет этого делать. И, вообще, нигде!.. Противные кошки заскребли на душе, выцарапывая очевидное: ты ревнуешь, Гермиона. Приказать себе закрыться от неположенных эмоций не получалось. Малфой осторожно отстранил захватчицу и вгляделся в её счастливое лицо с опаской. Но Гермионе казалось, что с возбуждением: «Козёл!» — Что ты?.. — тихо спросил он у Дафны. — Что ты съела? — специфический привкус на языке никак не удавалось определить. — А это важно? — кокетливо поинтересовалась она. — Гормон счастья... — и резко сменила тему: — Пойдёшь со мной на бал, Драко? Таким же голым и соблазнительным... Ему пригрезилось, что он видит радужные переливы в глазах Дафны. А попутно и себя — в чём мать родила. И не надо быть гением, чтобы догадаться: у Гринграсс явно галлюцинации. Драко поймал тяжёлый взгляд Грейнджер. Всего на миг, а потом она отвернулась к Гарри и стала что-то бормотать, наигранно не обращая внимания. Ах, если бы... Ответ на приглашение был озвучен расчётливо на ушко, поддавшись необъяснимому удовольствию. И недавний поцелуй ни при чём — только ощущение маленькой победы: — Я пойду с тобой на бал... любым, — Дафна вся засветилась. — Если ты сейчас поцелуешь... — театральная пауза и: — Грейнджер. Гринграсс сразу изменилась в лице. Её чуть ли не перекосило. Но не столько от самого предложения, сколько от героического имени. — Да ты шутишь?! — будто оглушённая, пролепетала Дафна и повернулась в сторону Грейнджер, возможно, прикидывая, стоит ли игра свеч. Пялилась и пялилась на неё, не сходя с места. Гермиону аж передёргивало от самой ситуации. Она жутко злилась и одновременно не понимала, что всё это значит. «В гляделки, блин, играем?» Малфой рассказал про них? Или опять издевается? И что этот негодяй собирается ответить?! А потом обе девушки, не сговариваясь, уставились на Драко. — Серьёзно?.. — уточнила Дафна и, заметив утвердительный кивок, приоткрыла рот и скорчила такую брезгливую мину, что растеряла всю внешнюю привлекательность. — Вот года не проходит, чтобы кто-то не выкинул нечто подобное, — наконец, вмешалась профессор Травологии. И привыкнуть к этому никак не получалось. Одна сторона её натуры бунтовала по поводу такого безобразного и безответственного отношения к предмету, а другая — краснела и наблюдала за происходящим с единственным вопросом: «Ну и чем закончится в этот раз?» — Что вы съели, мисс Гринграсс? — Стебль настаивала: — Отвечайте! — Это такие семена... — несмело вставила Панси. — Мелкие... Коричневые... На мак похожие, — скрывать правду бессмысленно. — Прекрасно!.. — заключила Стебль. — Белены объелась. Мистер Малфой, немедленно доставьте мисс Гринграсс в лазарет. А впредь и сами думайте, прежде чем вытворять такое вслед за глупенькой девчонкой. Белена... Куда вы смотрели?! — один из самых способных студентов откровенно удивил. — Минус двадцать баллов Слизерину! Гермиона неожиданно не удержалась: — А мистер Малфой белены не пробовал. Делать глупости — его обычное состояние! Драко сдержался лишь усилием воли. Просто приобнял Дафну за талию и с улыбкой потянул её к выходу, спокойно позволяя поедать себя глазами. Туше. И снова... Заткнись.* * *
Гермиона сидела на подоконнике в заброшенной части Хогвартса, упираясь затылком в каменный откос, и почти не моргала. Чуть согнув ноги в коленях, она всматривалась в еле заметные, выщербленные на стене буквы с какой-то маниакальной сосредоточенностью. И уйти не хватало сил. А может быть, желания... И всё потому, что вдруг захотелось урвать хоть кусочек того мира, который Малфой так тщательно оберегал. Потянуло коснуться его тайком. Без спроса. Насладиться той частью Малфоя, что заставляла звать его «Драко». Ноябрьской ночью, в лазарете. Украдкой. Про себя. Гермиона не считала, но ни за что не смогла бы сказать, сколько раз она мысленно, шёпотом простонала это имя. Слабо и обречённо. Отдаваясь ласкающему звуку у себя в голове. И Малфою. Телом. А оно принимало их близость с пьянящей покорностью. И удовольствием. Жалящим так сладко... Господи, до чего же она дошла... Забыв обо всём, презрев правила, стыд и здравый смысл, просто позволяла Малфою владеть собой. Нет, вести за собой. И чувствовать-чувствовать-чувствовать. Слишком ярко. Мучительно прекрасно. Обнажая каждый нерв. Руками. Губами. Языком. Тем, как Малфой целовал её. И брал. Нет, двигался в ней, подчиняя его желанию. И разлеталось к чертям всё мыслимое и немыслимое, кроме хочу-тебя-только-тебя... «...Драко». Гермиона и сейчас не могла вспоминать об этом без трепета. Без животного голода. Без тоски, затапливающей скрытые уголки её тела. Дважды. Драко взял её дважды. Но — бог мой... — захотелось бы придушить его, если бы он не сделал это снова. А потом всё превратилось в бесконечное удовольствие, и ни капли чего-то иного, кроме как... Будь во мне. Столько, сколько сможешь. Захочешь. Только бессознательное. Жадное до ласк. Только «за что» и «почему»... Я, кажется, люблю тебя. «Нет. Это точно — нет». Гермиона твёрдо отогнала эту мысль. Маленький гормональный ураган затуманил ей мозг. Но сердце-то не обманешь. А оно Малфою не принадлежит! Да, она кончила. Господи, и не раз... И от этого ещё невыносимее становилась даже сама мысль, что он видит её — Гермиону Грейнджер — такой: поддавшейся желаниям тела. Растерявшей всё разумное и правильное. Это ведь не Рон. И даже не Гарри. И не кто-нибудь другой... Это Малфой. Уже не Драко. Гермиона так и лежала, не в силах посмотреть на него. Отвернувшись. Натянув на себя тонкое одеяло. Закрыв глаза, считала секунды, пока он одевался. Мечтая, чтобы поскорее ушёл. Потому что... Ныло сердце. Счастливое и несчастное одновременное. «Просто секс. На один раз. Только один раз», — не попытка убедить себя, а почти решимость. Но это было тогда. Ноябрьской ночью. В лазарете. А сегодня... Сегодня всё иначе. Одолело какое-то нездоровое любопытство — понять, почему Малфой возвращается сюда, в это заброшенное место. Снова и снова. И ответ — вот он — перед глазами: Две буквы: «Л» и «Н». И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чьи это инициалы. Его родителей. Как на ладони — не просто надпись на стене, а кусочек холодного, высокомерного сердца, способного любить. Не то чтобы она сомневалась в этом... Только видеть, чувствовать это кожей, проводя рукой по шершавому камню, оказалось ещё трогательнее. И тоскливее. Гермиона придвинулась ближе к откосу и очертила пальцами первую букву. Один раз. И второй... Медленно и незримо выводя именно её. И не потому, что это значило «Люциус». И тени его не промелькнуло в сознании. Это то, что отбивало сердце Гермионы, когда Малфой целовал её искусанными жадными губами той самой ночью. Вот так — зубами — она сдерживала не только крик удовольствия, но и то, что могло сорваться с собственных, но, увы, непослушных губ. И не важно, что это: Драко или... Люблю. Пусть не по-настоящему. Не сердцем. Но телом. Кошмар. Это сущий кошмар. И хрустальное видение. Гермиона стала обводить вторую букву с единственной мыслью: Никогда. Никогда никто об этом не узнает. Это не любовь! Если угодно, болезнь. Влечение. Загадка. Во всём виновато расколотое сознание. Но не Гермиона. Пальцы уже очертили букву до конца, когда откуда-то сбоку раздалось злобное рычание: — Гр-рейнджер, — Малфой чуть ли не изжевал её имя, — а есть ли в Хогвартсе хоть одно место, где тебя в принципе быть не может?! Скажи! Потому что я уверен, даже слизеринская спальня — не вариант. И там достанешь! Драко стоял в дверях, подпирая плечом косяк, сунув руки в карманы, и мысленно пытался придушить Грейнджер. Совсем чуть-чуть. Но чтобы, дура, поняла: это Его место. Нет, Его семья! И что ещё важнее — Его чувства! И Грейнджер здесь делать нечего. Мало того, что заявилась без приглашения... Рыскала, рыскала своим длинным носом, пока не нашла. Но и этого ей показалось мало... Лучше б она была непроходимой тупицей — химера её возьми! Всем бы полегчало. Так нет... Вместо того, чтобы просто уйти, дотронулась своими грязными пальцами до самого-самого... Влезла туда, куда ход для неё закрыт. В сердце. Как?.. Как можно обладать этой удивительной способностью — подогревать внутреннюю ярость от нуля до выше ожидаемого за секунду! Сделать из него проигравшего уже недостаточно? Один раз переспать с Грейнджер — случайность. Два — ... «И думать об этом не желаю!» — Драко зло хлопнул дверью, нащупал в кармане сигариллы и стремительно извлёк на свет одну. Довела! — Ты на что намекаешь? — сердито спросила Гермиона. Уж куда-куда, а в свою спальню Малфой её и под Империо не затащит. — Понимай, как хочешь, — огрызнулся он и достал волшебную палочку. Прикурил. Затянулся поглубже, ненадолго прикрыл глаза и одной мощной струёй выпустил сизый дым прямо в сторону Грейнджер. — Это моё место, неужели не ясно? И я тебя не звал! — Хогвартс — общественное место, а не твоя личная собственность, — Гермиона ладошкой отмахивалась от терпкого вишнёвого аромата, проникающего не только в нос, но и в воспоминания. — И ты мог бы не курить? — Всё сказала?! — Драко демонстративно затянулся. Сигариллы уже начали действовать успокаивающе. Должно быть, сказывалась привычка. Ярость плавно перешла в лёгкий гнев. — А теперь спрыгнула с подоконника и усеменила отсюда, пока я не докурил и не вытолкал тебя голыми руками! Но Грейнджер и с места не сдвинулась. Драко не отступал: — Ты что-то не поняла, полоумная? — Ты вообще умеешь разговаривать, не переходя на оскорбления? — Гермиона чувствовала, отчего Малфой так набросился. Но всё равно не понимала, что плохого в том, что люди видят тебя с хорошей стороны. В его случае, с человеческой. — Когда ты в поле моего зрения, это практически невозможно. Тебя получается игнорировать лишь с приличной порцией спиртного. И не надо про режим — я на часы смотрел. Иди почитай что-нибудь! Или настрочи дюймов на двадцать. Только оставь меня, на хрен, одного! Слазь оттуда. Живо! — Попроси вежливо, — совершенно спокойно выдала Гермиона, чем жутко его взбесила. — Это что за гриффиндорский лепет? — Драко еле сдерживался, чтобы не стащить эту нахалку силой. Но прикасаться к Грейнджер... Это опаснее, чем её палочка. — Что слышал! Скажи «пожалуйста»... Как?! Как можно так себя вести после той ночи? Гермиона не настолько глупа, чтобы не осознавать: тогда он пришёл в больничное крыло не за зельем. Угроза жизни толкает людей на странные поступки. Странные, но не равнодушные. — Грейнджер, ты головкой своей пришибленной не тронулась? А то, может, тебе вернуться в лазарет? Ещё подлечиться... — Драко нервно затянулся. И предпочёл закончить, не продолжая. Даже случайно брошенное в перепалке слово воскрешало в памяти отголоски удовольствия. Именно какие-то слабые нотки, потому что лишь новые ощущения способны передать его в полной мере. Но он знал одну прописную истину: Если двум идиотам было хорошо... вместе, то лишь вопрос времени, когда это случится снова. А им было... запредельно хорошо. По крайней мере, Драко. И значит, выхода у него нет. Кроме как держаться от Грейнджер подальше. Драко оглянулся на дверь. Может, уйти? Зачем испытывать судьбу и заодно взаимное терпение? Но тогда это значит ещё одно: он боится Грейнджер. И она это поймёт, когда заставит его выйти отсюда. Драко хотел побыть здесь — и он останется. А эта чокнутая — свалит! — Может, перестанешь вести себя как последний дурак? — спросила Гермиона, спустилась, наконец, на пол и подпёрла спиной подоконник. Такой жест доброй воли. Но пришло время пустить в ход самое верное оружие — правду: — Думаешь, я не понимаю, чего ты так разошёлся? Но почему тебя это так задевает? Чувства — не признак слабости. Нуждаться в ком-то... любить... требует жизненных сил. Зачем строить из себя бездушного грубияна?! Драко весь напрягся. И дело было не в оскорблении... Слово на букву «л» вообще нельзя произносить, когда речь идёт о Малфое. Не всяким там... Грейнджер! Он снова спасительно затянулся. Ради неё. Драко приблизился к Грейнджер на расстояние вытянутой руки: — Я не желаю выслушивать нотации. Ни от кого. И уясни раз и навсегда... — он сглотнул и продолжил: — Никогда больше не заговаривай со мной об этом. И даже думать об этом не смей! Или, поверь, я найду способ, стереть из твоей дотошной башки не только увиденное, но и всё остальное. И ты знаешь, о чём я, ведь так? — желваки заходили на лице. Вот чего Гермиона всегда стерпеть не могла, так это угроз: — Думаешь, напугал? — она усмехнулась. И вытянулась в струну. Прямую и тонкую: — А может быть, я напугала тебя?! Что молчишь, храбрец? — в голосе сквозила откровенная издёвка. — Угрозы, в отличие от чувств, не требуют смелости. Но... Гермиона не договорила. Малфой, не торопясь, поднёс сигариллу к её лицу прямо горящим концом. Задержал свою руку на несколько мгновений... И затушил о подоконник, стискивая челюсти, кажется, до зубовного скрежета. — Но вот признаться в них, — прежним тоном продолжила она, — а не таскаться по ночам в лазарет, не устраивать сцены ревности... — Зат-кнись, — выдавил Драко, прикрыв глаза и цедя слова усилием воли. Потом сделал нервный вдох, сверля металлическим взглядом. Он повышал тон с каждым словом: — Вот сейчас... включи уже хренов мозг — и заткнись, дура! Ничего не было. И нет. Это тебе ясно? Хотя... — он язвительно усмехнулся. — Кажется, это тебя вчера перекосило, когда я целовался с Дафной? Разве нет? Только мне на это плевать! И на чувства твои на-пле-вать! А то, что ты там нарисовала в своей больной голове... Драко покосился на буквы. Резким движением он ткнул рукою в откос: — Это самообман. Мне на всех... плевать! Я свободен. И только это имеет значение. Гермиона с трудом сглотнула. Она, может, и не была легилиментом, но и слепой — тоже! Да, видеть Малфоя с Дафной не самое приятное зрелище. И тот огромный ком в горле, и сжавшееся от ревности сердце игнорировать не выйдет. А слышать всё это очень больно. До кончиков пальцев. Но не настолько, чтобы лишиться мозгов. Он лгун. Лгун!.. Бессовестный враль! — То есть ты ни на что не надеешься и ни за кого не боишься? — Гермиона не верила. — Свободным от боли ещё никто не рождался! Малфой скрежетал: — Х...хрень! Гермиона даже не уловила момент, когда с силой рванула разрез на его рукаве и обнажила испорченную метку: — Тогда это что?! Малфой на мгновение оцепенел. Бросил бешеный взгляд на предплечье, на Гермиону, опять на метку. И в следующую секунду та самая рука сомкнулась на её шее. И сжала. Пальцы врезались в горло так сильно, что стало сложно дышать. И вот в эту минуту Гермиона сказала «спасибо» неизвестному врагу за то, что ей неведом страх. Потому что серые глаза желали не просто убить, а проделать это долго и мучительно. Драко трясло. Он не помнил, когда его так трясло от злости. И хочешь остановиться, потому что знаешь, что не способен на... Но тело отказывается подчиняться. Рука впивалась в нежную кожу и чувствовала учащённый пульс. Биение жизни. И силы духа. Она сквозила даже в глазах. И ни капли страха. Ни крупицы. Удивительно, как держалась эта девчонка!.. Просто уму непостижимо. А потом её рука сомкнулась на его запястье, а губы шепнули: — Прости. Драко сначала не поверил. Но голос повторился: — Прости меня. Рука ослабила хватку. Не потому что приказал. Нет... Сама по себе. Только внутри всё ещё трясло от осознания, насколько был близок к тому, чтобы причинить боль. Пусть не задушить... Но растоптать. Абсолютно всё. Уничтожить. До основания. Даже то, чего якобы нет. И забыть. Гермиона с облегчением выдохнула. Но душа отказывалась мириться с «наплевать». Металась и напоминала о себе тихим плачем. В груди ломило, и надежда кричала: «Враньё»! И куда подевались остатки благоразумия, которые могли бы заставить замолчать, неизвестно даже Господу Богу: — Ты просил меня не лгать хотя бы себе, а сам делаешь то же самое. Да, я приревновала тебя к Дафне, но, Малфой... Его рука отпустила её шею и упала вдоль тела, однако глаза по-прежнему истязали. Просто высекали в извилинах «Больше-никогда-не-смей». Гермиона перевела дыхание: — В этом я не лучше тебя. Хотя... Может, ты и прав, мы чужие. И тебе нет дела, кто поцелует меня завтра. Она приблизилась всего на несколько дюймов. Он не шелохнулся. — Может быть, даже... Гарри, — Гермиона не знала, почему выбрала именно его. То ли Рон вдруг потерялся из виду, то ли сказались подозрения Джинни, то ли потому, что с Гарри всегда было всё просто. — Или я... поцелую его, — не умолкала Гермиона. — Как целовала тебя. Позволю себя раздеть... Быть во мне, — Малфой задышал чаще. И глубже. Но это не было похоже на возбуждение. — И завтра. И послезавтра. Я позволю ему всё... Гермиона задержала взгляд на губах. Как же они притягивали!.. Она почти шептала: — И даже то, чего не позволяла тебе. Столько, сколько попросит. Но тебе ведь плевать... — словесный удар. Возможно, смелый, но отдающий сумасшествием. Хватит. С них обоих — хватит! Драко никогда не считал себя идиотом: Грейнджер провоцировала его на ревность. Рисовала эти мерзкие картинки, где чёртов Поттер лижется с ней. Трахает и трахает, куда вздумается. Столько, сколько его грёбаная душонка пожелает!.. Пусть только попробует — и он укоротит корявый член так, что тот сам его не разглядит! А уж то, где окажутся героические стёклышки, лучше и не озвучивать. А не лгать себе, на самом деле, не так сложно. Да, не наплевать... Не наплевать — твою мать! Но Грейнджер... Грейнджер... Грейнджер... Какая же она дура, если думает, что Драко так прост. Значит, хоть завтра... А почему бы не сейчас? — Поттер, значит... Ну, так давай, — заявил Драко, чуть кривя губы. — Мне сбегать за ним? Или сама притащишь? Но только осталась одна маленькая проблемка... Выражаясь мужским языком, у тебя встаёт только на меня. Как же Грейнджер вспыхнула... Но ведь это правда. Которую она так любит. Прям жаждет, дурочка, даже не видя того, чем это может обернуться. Драко несло: — Встаёт на обладателя Тёмной метки. А у меня... даже на Дафну, — только вот это уже ложь. Но ей знать не обязательно. Гермионе показалось, что сердце застыло. Просто покрылось ледяной коркой от его слов. А дальше прозвучало то, чего она никак не ожидала: — Зови своего Поттера. Но если он только посмеет к тебе прикоснуться... Я обещаю, — теперь приблизился Драко, — что набью ему морду прямо на твоих охамевших глазах! А потом... Тебе лучше не знать, что... и сколько раз... я сделаю с тобой потом, — Драко скомкал её светлую блузку вместе с галстуком. — Даже если ты искусаешь мои губы в кровь, Грейнджер. Он задержал взгляд на её губах. Она выдохнула согласие. Пронзающее насквозь своей бессмысленностью. — Тебя не должно здесь быть, ты это понимаешь?! — Драко почти шипел. — Понимаешь или нет?! Мы оба не глупы, Грейнджер, — пришло время озвучить самую ужасную правду: — Если двум ревнивым идиотам было хорошо вместе, то лишь вопрос времени... Он замолчал. Гермиона закончила за него: — ...когда это случится снова. — А нам было... — сдавленно продолжил Драко. И опять не договорил. Не требовалось. Вот чего она действительно не понимала: как?.. Как ему удаётся бросать её то в холод, то в жар в течение всего нескольких секунд. Малфой всё ещё злился... ещё как злился за то, что она сделала. За то, что знает про треклятую метку!.. Поэтому больно ранит. И тут же оглушает самым очевидным: Им нельзя приближаться друг к другу. И голос его по-прежнему ядовит и резок: — Ревность — не то, что ты думаешь, Грейнджер. Это всего лишь желание не отдавать то, что тебе, по сути, не принадлежит. Гермиона не выдержала. И глаза в глаза сама вытолкнула из себя истину: — Тогда почему мы ревнуем так, как способны лишь ненавидеть? — сумасшедше. Болезненно. Дико. Это какая-то любовь, возведённая в ненависть. Давно Драко не слышал этого слова. С той самой ночи. И оно снова резануло слух, как лезвие, зажатое в ладони. Чистая кровь закипала. Сосуды жгло. И Драко абсолютно не знал, что сказать. Тема исчерпана. Если только кроме одной: — Заткнись. — Грейнджер, наверное, даже не успела уловить, как... Драко поцеловал её. Грубо и нагло. Намеренно истязая губами. Зубами. И даже дыханием. Опершись ладонями в холодное стекло, лишь бы не касаться... Он доказывал ей, что ненависть — тоже повод, чтобы хотеть её. Вот так. До дрожи и крика. И она ответила на поцелуй. Хотя не должна была! Никакой логики. Ни одной здравой мысли ни у кого... Или нет? — Нет, — вырвалось у Драко, и он отстранился. Опустил руки и отступил в сторону. — Нет, — в ответ. И это не вопрос, а единственное, с чем Гермиона сейчас согласна. Но не с поцелуями. Не с желанием. Не с этим невозможным словом на букву «л»!* * *
Она делает шаг к двери. Первый — самый решительный. Ещё один — менее смелый... Второй... Третий... Считает их и надеется не сбиться. Хватается за холодную ручку. Сжимает сильно. До онемения. И застывает. Потому что знает... Чувствует каким-то необъяснимым образом, что Малфой повернулся и смотрит. Смотрит, сможет ли она уйти. А Гермиона стоит и злится на саму себя. Потерянная. Стоит и стоит, не шевелясь. И ноги будто приросли к полу. Даже когда Малфой оказывается за спиной и отцепляет безвольную руку от двери. Когда сбрасывает с плеч мантию. Тянет за галстук. Нетерпеливо и уверенно. Дёргает за края блузки, срывая пуговицы. Когда стаскивает душную ткань почти до самой талии!.. А как же правила? И нет сил повернуться и взглянуть правде в лицо, пока рука Малфоя скользит по позвоночнику сверху вниз. Мстительно нежно. Затем — в сторону, над краем скомканной одежды. Обхватывает за талию. И его губы приказывают, обжигая кожу: — Не смотри. Не поворачивайся. Ты знаешь... Да, Гермиона знает, чего может стоить один взгляд. И закрывает глаза. А руки Малфоя уже подталкивают к столу. Укладывают ладони Гермионы на его поверхность. И надавливают на спину... Гермиона поддаётся. Плавится, когда по плечам скользят жадные губы. Злые, но мягкие. Она чувствует Малфоя. Его эрекцию. Руки на руках. Как они поглаживают. Обхватывают запястья, движутся вверх, сжимая всё сильнее и сильнее. Как горячие губы ласкают шею. Устремляются к спине. Как сцеловывают жар, спускаясь всё ниже и ниже. А рука проникает под юбку. Властно и торопливо. И гладит между ног — настойчиво. «Стоп. Надо сказать ему "стоп". Так нельзя», — и дело не в правилах. ...Драко и сам это понимает. Но её кожа... зовёт. И он целует и целует, отмеряя сантиметр за сантиметром. Вырывает эти мгновения у самого себя и у Грейнджер. И пусть она — чужая. Почти нагая. Неприступная, как её имя. Но всё равно, спускаясь губами по позвоночнику, от неизбежности срывается такое необходимое: — Моя... Потому что несмотря ни на что подпускает так близко, как им никак нельзя. Нельзя. Нельзя. Тысячу раз нельзя! Один раз — случайность. Два — слабость. Три — отношения. Вот такие ненормальные, странные, запредельные. И то, как Грейнджер стонет, стоит провести между ног: утончённо и верно... Это даже не проигрыш... Поражение. Драко цедит сквозь зубы: — Вот с-сука... — упираясь лбом в её обнажённую спину. Выстанывает еле слышно. Со вкусом борьбы и желания. Сука не Грейнджер — грёбаная ревность! Влечение на грани. И то, что они в шаге от срыва. Грейнджер тоже, кажется, это понимает. И всего на миг опережает: — Нет, Малфой... Нет! О, Мерлин... Как же Драко рад этому «нет»!.. Ненавидит это паршивое «нет» и хватается за него, будто клещами, целуя в последний раз. Вот теперь... Стоп. Она выпрямляется, и Драко отступает. Набрасывает мантию ей на плечи. Почти небрежно... Протягивает красно-жёлтый галстук. Молча. И даже не спорит. Только: — Уходи. Гермиона оборачивается. Снова глаза в глаза. И с губ слетает: — А как же «моя», Малфой? Бегство ничего не решает, — она ласкает напряжённое лицо лишь взглядом. Едва заметно. Будто имеет на это право. — Но... спасибо. А в ответ лишь: — Да пошла ты, Грейнджер! — Она хлопает дверью. И в голове Драко вопрос: «За что спасибо? За силу или... трусость?» И правда горька — за всё.* * *
В гриффиндорской гостиной в эти выходные было достаточно людно. Рон, лениво откинувшись, расселся цезарем на диване, а рядом, спиной к нему, полусидела-полулежала Сандра со свитком пергамента в руке и волшебным пером. Гарри присоседился на полу, слева от друга, уперевшись виском в подлокотник, а Джинни, расслабленная, со счастливой улыбкой, нежилась у Поттера на коленях. С десяток студентов корпели над замысловатым заданием, а Невилл с Ханной, заняв пару кресел, читали огромный талмуд из библиотеки. Аббот то и дело что-то шептала своему спутнику на ухо, отчего тот причудливо улыбался и опускал взгляд. Остальные студенты разбрелись по Хогвартсу и прилегающей территории, не желая торчать в общей гостиной перед отбоем. Рон периодически бросал в огонь зачарованные камушки, и тот вспыхивал разными цветами. Восхитительное зрелище! Всё-таки некоторые изобретения Симуса способны не только взорвать, но и развлечь. Чуть склонившись к Гарри, Рон заговорщически изрёк: — Говорю тебе, забудь про сумку. Нет там ничего!.. Сверхтёмного, — и, поддакивая собственным словам, несколько раз кивнул. — Сдаётся мне, твоя уверенность неспроста, — насторожился Гарри. — А ну, рассказывай... — Было бы что рассказывать, — пробубнил Рон и скорчил недовольную гримасу. — Если только про первокурсников, принявших меня за местного полтергейста. Нет, Гарри, херня там, а не палочка Сам-знаешь-кого или что там ещё — волшебная дубинка? И даже не алхимический камень! Хотя белобрысому папочке это бы точно не понравилось, — Рон усмехнулся. — Значит, ты... — Гарри не договорил и вопросительно уставился на приятеля. — Да! — практически признался он. — Видел, — факт бесполезного обыска не прибавлял Рону гордости. — Наш змеёныш просто курит, — рука зашвырнула в камин очередной презент от Симуса. Пламя позеленело. — А судя по количеству, дымит как паровоз. Балуется магловским, между прочим. И тут до ушей долетели обрывки тихого щебета Джинни, последние несколько минут вещавшей что-то про платья и танцы. Так, лишь бы выговориться... — Бал-маскарад? — вскинув брови, переспросил Рон у сестры. — Ты ничего не перепутала? С чего вдруг? — и вроде пора перестать удивляться, что Макгонагалл ведёт себя непредсказуемо, но вопрос сорвался сам собой. — Вот пойди и спроси! — открестилась от продолжения подобной темы Джинни. — Это не моя идея! И Макгонагалл глубоко заблуждается, думая, будто я в курсе, что сейчас модно и реально ли затащить мужскую половину Хогвартса на уроки танцев... Повторяю для глухих: будет бал-маскарад. — Ну, захотелось Макгонагалл немного тайны и романтики. Что тут такого опасного? — поинтересовалась Сандра у Рона, оторвавшись от своего занятия. То, что Макгонагалл стала четвёртой известной жертвой, настораживало. И казалось логичным. Но ведь она не твой парень, а подчиниться прежнему страху этим вечером один рыжий «мститель» не позволил. — Маскарад на Рождество — весьма забавно, — заметила Сандра. — К тому же наряжаться в костюмы не обязательно, если тебя это волнует. Никто не прогонит. — Ты не болтай, а проверяй, чего я там настрочил по Заклинаниям, — шутливо скомандовал Рон. — Обещала же... А то продлю наказание ещё на час. — Он тебя уже и наказывает? — спросила Джинни и даже с колен приподнялась от негодования. — За что? А не слишком ли ты обнаглел, братец? Сандра, ну-ка стукни его по голове, куда больше толку будет — я разрешаю! Но ещё лучше: подпиши штук двадцать неприличных словечек для Флитвика — и враз отвадишь! Рон не собирался оставлять типичные семейные колкости без комментариев: — А не подоставать бы тебе со своим неприличным Гарри? Поттер покосился на лучшего друга со смущением. Джинни-то как раз после их ночной вылазки не жаловалась: позволил и вполне приличное, и впечатляющее не очень. А вот к такому Рону ещё привыкать и привыкать. — Пора её уже дрессировать, приятель, — отсоветовал Рон. — Сандра — моя девушка, что хочу, то и делаю. Пусть не забивает себе голову всяким бредом! А между строк: не обвиняет меня чёрт знает в чём. Ещё одно «нам надо расстаться», и никто удерживать не станет. Скорее всего... Он два дня ломал башку, как приятно отомстить. — Рон что, лишил тебя почётной обязанности чесать ему затылок? — спросила Джинни у Фоссет. Та покраснела, но Джинни этого уже не заметила, потому что перевела взгляд на камин: следующий камушек угодил точно в огонь, и он стал ярко-фиолетовым. — Не угадала, — выпалил чуть улыбающийся Рон и прошептал Сандре на ухо: — Всего лишь трусиков, да? Он, не церемонясь, пригрозил Джинни: — Будешь нарываться, сестрёнка, я и Гарри этому заклинанью научу! — и тут же получил хлёсткий удар по ноге в исполнении Фоссет. — А что? Очень интересный способ заставить девушку чаще молчать, чем давать глупые советы. Правда, Гарри того и гляди потянет на библиотечные подвиги, — намёк, понятный только для двоих, — или прочие штучки-дрючки. Рон схлопотал новый удар по ноге, и: — Кнопка, не заводи меня! — и снова шепнул на ушко: — А хочешь, я покажу тебе спальню для мальчиков? — кончики пальцев провели по её нежной шее. Кожа показалась притягательно тёплой. Сандра задержала дыхание. Рон готов был поклясться, что с учётом вот такого бесстыжего наказания ему хватит и пяти минут, чтобы она кончила. Да и ему тоже. Всё-таки чертовски заводит — знать, что она рядом такая доступная и открытая для развратных мыслей. А они регулярно одолевали весь последний час. И так сложно выбрать, которая возбуждает больше. Юбка скрывала эротическую игру от посторонних глаз, но не от них двоих. — Ты несёшь какую-то чушь, Уизли, — вставила Ханна. — Впрочем, как обычно! — Да-а? — язвительно протянул Рон. — Ну, до тебя мне далеко. А кто на днях опять устроил дуэль с Лавгуд? Я?! Почти месяц отработок ничему не научил? Или так понравилось? Было бы к кому ревновать, ей-Мерлин! Её же, кроме неведомых зверюшек и прочей белиберды, ничего не интересует. Да и вообще, она безобидна, как флоббер-червь. — Это ты уже загнул, Рон! — возмутилась Сандра. — Она хорошая... — А я сказал, что плохая? Когда? Она просто странная. — А ты, значит, нет? — съехидничала Ханна. — Ненормальный псих! Кто на последней Травологии уничтожил грядку в оранжерее? Неужели опять я?! — Невилл разболтал? — Рон прищурился. — Кто же ещё?! — он постучал кулаком по подлокотнику: — Смотри, словоохотливый ты наш, язык к нёбу приклею, — угроза прозвучала несерьёзно. Рон мстительно упрекал Ханну: — Подумаешь, какие-то сорняки!.. Ещё вырастут. А вот Невилл ворчит и куксится, что ты никак не поладишь с его подругой. Это мне пофигу, а он у нас парень чувствительный... Переживает, блин! Держись, брат! До конца года не близко. Мыть вам горшки в лазарете не один месяц. — Между прочим, девчонки вчера помирились, — вставил Лонгботтом, а Аббот невоспитанно показала Рону язык. — Луна сама подошла. И даже угостила Ханну домашними сладостями. Невилл ненадолго приподнял какую-то баночку из тёмного стекла, что стояла на соседнем кресле, разрисованная разными цветочками. — Я бы удивился, если б первой подошла твоя фурия! — фыркнул Рон. — Луна давно собиралась, — пояснила Сандра, — ещё до того, как Гермиона попала в лазарет. Но потом всё завертелось... А тут мистер Лавгуд прислал с совой гостинец, вот Луна и решила не идти с пустыми руками. Она хорошая, — повторила Фоссет. Она протянула Рону проверенный пергамент: — Будешь так плохо заниматься, сама накажу. Столько ошибок — жуть! Вот это заклинание, — Сандра ткнула пальцем в листок, — против домашних вредителей вроде магловских тараканов, а вот это — прости! — от вшей. — Умничаешь?! — и Рон снова зашептал ей на ухо довольно нетерпеливо: — Может, всё-таки поднимемся в спальню? И я с тобой поколдую немного... Сандра предпочла промолчать и сильнее сжала коленки. Только стиснула его руку своей, когда та осторожно коснулась ноги и легонько погладила её прямо через ткань. Сошлись двое ненормальных! Соблазн позволить Рону «поколдовать» был очень велик, но ведь утверждала, что послушно примет наказание и не сорвётся. — Угощайся. Фоссет подняла глаза и увидела Аббот с вышеупомянутой баночкой в руке. — Это цукаты из белой рябины, — просветила Ханна и поднесла гостинцы поближе. — Я знаю, — кивнула Сандра. — Луна их очень любит. И с её стороны весьма любезно сделать такой подарок. — Невилл не сладкоежка, а здесь слишком много, бери! Не стесняйся... А то послушаешь своего остолопа и решишь, что я какая-то мегера! — Сандра присела, опустив ноги на пол, натянуто улыбнулась в ответ и взяла одну ягоду. — Обещаю, что не настучу Флитвику, что он выболтал тебе пароль. — А Рон и не говорил, — поспешила переубедить Фоссет. — Он наложил на меня Оглохни — и никаких проблем. Я же просто гостья, как и ты. — Невилл подсказал, да? — уколола Ханна и снисходительно протянула конфеты Уизли: — Угощайся и ты, пока я добрая! Рон скромничать не стал: взял сразу две. На большее не отважился, помня о кулинарных способностях Ксенофилиуса Лавгуда. От его чая выворачивало. Но гостинцы неожиданно оказались довольно вкусными, и Рон расплылся в вежливой улыбке. Ханна протянула сладости Гарри, но тот покачал головой. Зато Джинни не отказалась: — М-м-м, пальчики оближешь... Жаль, Гермионы нет, чтобы попробовать. Она тоже любит цукаты. — А где она, кстати? — спросила Аббот, тщательно выбирая себе сладкую ягоду, очевидно, подыскивая размером побольше, и повторно предложила сладости Фоссет. Она скромно взяла ещё одну, сказав «спасибо». — Так ведь её дежурство сегодня. С Парвати поменялась, — ответил Рон и приобнял Сандру. Смотрел на её ноги, на часы и мысленно уже задирал юбку, наслаждаясь предчувствием близости: бездумной, стремительной, единственной... — Наверно, торчит там, где нас, противных, нет, — добавил Рон. — Мы же вечно разговорами мешаем. А она чудовищно отстала! — терпение заканчивалось, и голос спустился до шёпота: — Кнопка... Я сдаюсь... Ханна промычала что-то вроде «угу», наслаждаясь конфетой, и вернулась на своё место, а Сандра улыбнулась Рону лишь краешком губ и медленно отправила рябиновое лакомство себе в рот. Одобрительно моргнула и осторожно кивнула в сторону выхода. Оба искали какой-нибудь притворно-важный повод откланяться. Но не прошло и минуты, как Аббот, сбив локтем огромный фолиант, скатилась с кресла на пол и, тяжело дыша, попыталась сорвать с шеи галстук. Она сжала блузку рукой, пялясь в потолок почти немигающим взглядом, хрипнула и сразу осунулась. Грудь её еле-еле вздымалась. Невилл бросился к Ханне с выражением ужаса в глазах, абсолютно не понимая, что происходит. На мгновение все остальные оцепенели. Пока в следующую секунду Сандра не накренилась, жадно хватая ртом воздух и вымучивая: — Больно... В спине... И в руке... Больно... Головой она обессиленно опустилась Рону на колени, но по-прежнему оставалась в сознании. Дыхание сбивалось. На лбу выступили капли пота. Её бесцветные губы пытались что-то сказать, но язык будто не слушался, а на лице застыла маска боли. Рука Рона сама потянулась к нему. Чуть касаясь и дрожа, он погладил её по щеке и, запаниковав, закричал на всю гостиную: — Гарри! Но тот уже бросился за мадам Помфри.