Случайности не существует — всё на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие. Вольтер
На следующий день — в воскресенье — вместо того, чтобы наслаждаться прогулкой по Хогсмиду, Гарри, полностью погружённый в предельно слабые, ускользающие напрочь воспоминания, сидел на винтовой лестнице Южной башни рядом с лучшим другом и молчал, пока тот спорил с Гермионой. А она, прислонившись к стене у арочного окна, умудрялась не только читать, но и отстаивать свою точку зрения. — Гарри! — Рон прекратил нервно постукивать концом волшебной палочки по колену и толкнул задумчивого приятеля локтем: — Опять за своё?! Брось насиловать мозг, тебе говорю! Обливиэйт не Империус. Ещё свихнёшься раньше времени... Гермиона, ну хоть ты ему скажи! Он уставился на неё в требовательном ожидании. — Что именно? — с негодованием уточнила та, переворачивая страницу и предпочитая не отрываться от любимого занятия, ведь почти добралась до конца главы «Самые опасные растения магического мира». — Что это бесполезно? Может быть... А может, и нет. После провала с Макгонагалл нам не помешают и крупицы информации. Гермиона поставила крест на попытке вычитать что-нибудь существенное и посмотрела на друзей: — Человеческая память весьма сложный инструмент, Рон. Но если кто и способен — хоть на мгновение — пробиться через этот зловещий блок, так только Гарри. И у меня нет сил в третий раз объяснять почему! «Да хоть в десятый!..» — мысленно возмутился Рон. Нет-нет, а ткнёт-таки, что до кого-то плохо доходит! — А спорить со мной, значит, силы есть?! — прорычал он уже вслух и нащупал в кармане пузырёк с успокоительным. Вытащил на свет: почти пустой. И если не приготовить новую порцию, начнутся проблемы с самоконтролем. Радости мало. Но после субботы приходилось прибегать к волшебному средству чаще обычного, всё внутри бурно требовало вендетты. Гермиона не могла не заметить сконфуженный вид. Сандра в лазарете, и теперь сварить зелье для Рона некому. — Помочь? — тихо предложила она. — Без тебя справлюсь! — бросил Рон, пряча пузырёк обратно, и в душе понадеялся на помощь друга. В крайнем случае, на собственную волю. Почему-то подобные жесты именно от бывшей девушки вызывали внутренний протест. Они уже не вместе. Хватит нянчиться! — Ты бы лучше не за мной следила, а за Гарри! — буркнул Рон. — Он же грызёт себя часами, когда ничего не выходит. Мама, между прочим, всегда говорила: хочешь чего вспомнить, вернись назад и расслабься. Очисть голову. Правда, у меня обычно нифига не получалось! Гарри словно очнулся на последних словах. Перестал с отсутствующим видом гипнотизировать каменную кладку и включился в диалог: — Ну и до чего вы договорились? — со всеми этими бесплодными попытками нить разговора потерялась. — До Смита, — доложил Рон. — Ты же слышал, что этот жлоб болтал за обедом, словно хренов комментатор на матче за Кубок Хогвартса! — Нет, нет и нет, — Гермиона, качая головой, была непреклонна, — повторяю, Смит несёт полную чушь! Луна не пыталась отравить Ханну. И дураку ясно, у него свои причины распускать подобные слухи. Даже его сокурсники и те не верят, что он ужас как переживает за Старосту своего факультета! Гарри только кивнул в знак согласия. — Бли-и-ин, — протянул Рон, крепко сжав руками волшебную палочку, — я же не говорю, что она сделала это специально. Просто не удивлюсь, если их семейный рецепт сдобрен какой-нибудь гадостью. Ради очередного фантастического эффекта! — Тогда почему пострадали только двое? — Гермиона развернулась вполоборота к Рону и захлопнула книгу. Пора поговорить более обстоятельно: — Два сердечных приступа одновременно — не банальное совпадение. Конечно же, дело в цукатах! Но их ели и Джинни, и ты, и вроде бы даже… Невилл. А это значит лишь одно: отравленными были не все ягоды. Понятно, что вам пришлось сразу передать баночку со сладостями мадам Помфри... Но теперь приходится опираться исключительно на логику. Так что, думаю, Сандре просто не повезло. Как и Аббот, впрочем. Гермиона вновь пожалела, что провела вчерашний вечер в одной заброшенной комнате, а не в гриффиндорской гостиной. Из-за стычек с Малфоем ускользали более важные вещи: жертвами могут стать очень близкие люди. — Просто не повезло?! — выкрикнул Рон и подскочил как ужаленный. — Да они же чуть... — он побагровел, стиснул челюсти и потянулся к карману за очередной дозой зелья. Гарри перехватил его руку и сдавил покрепче: — Ты сможешь, не надо. Рон напрягся, попытался вырваться — безрезультатно, но спустя всего пару секунд, соглашаясь, кивнул. Зелье, конечно, хорошее подспорье, только и вера в собственные силы не лишняя. — Мы найдём виновного. Да, Гермиона? — Гарри внушал себе это почти безустанно, но просвещать друга о вечных шатаниях совсем не обязательно. — А когда найдём, объясним ему, где он не прав... Гермиона на какой-то момент порадовалась за Сандру. И впервые за долгое время ощутила, что сдержала своё обещание. А Рону полезно поволноваться за неё — ещё, может, и не любимую, но его девушку. «Его девушку», — два слова, которые больше не задевали ни одной струны. Как приятно… Почти сразу вспомнился... Малфой. После встречи в заброшенной части замка не возникало никаких сомнений: им запрещено сталкиваться. Приближаться на расстояние вдоха — вдвойне. Нигде и никогда! Было что-то неправильное в том, что они, как одержимые, поддавались влечению и забывали, что это такое — нормальные отношения, без примеси боли и борьбы. Потрясающий секс ведь далеко не всё... Для Гермионы, по крайней мере. А слово на букву «л» должно остаться в прошлом. На каменной стене. Только там. Что — ревность?.. Собственническое чувство. А если Малфой прав — есть только «моя»? И ничего больше. Подобные мысли чудовищно изводили. Гермиона, благодарно переглянувшись с Гарри, поспешила успокоить Рона, который мерил шагами лестничную площадку: — Прости, я не так выразилась. Знаешь, мадам Помфри сказала Макгонагалл, что у Сандры крепкое сердце. Самое страшное позади. Но из предосторожности ей придётся полежать в лазарете ещё пару дней. Трагедии не произошло, и это главное. Не менее важно другое: как ядовитые цукаты попали в гостинец мистера Лавгуда? — То есть, — вмешался в разговор Гарри, — ты намекаешь, что хотели отравить Луну? Но зачем? — он повысил голос: — Кому это нужно? В голове не укладывалось, что у такой безобидной девушки могут быть враги. — Кому-то точно нужно, — зловредно заключил Рон. — Может, её решили подставить? Ну, с Ханной, — логично предположил Гарри. Его излишняя подозрительность не так плоха, как кажется. — Те же однокурсники пакостят Луне от нефиг делать. Вы вспомните боггарта... Любой с факультета мог испортить сладости. Мистер Лавгуд прислал сову утром в четверг, — Гарри сосредоточенно поправил сползшие очки. — Невилл сказал, что девчонки помирились накануне, то есть в пятницу, — его зелёные глаза оживились. — Времени было достаточно!.. Особенно если умеешь пользоваться палочкой. А на Когтевране идиотов не водится. Гермиона слегка поморщилась. — Насчёт подставить — звучит как-то нескладно, — негромко рассуждала она, присаживаясь рядом с Гарри. — То, что Луна собиралась угостить Ханну, знала только Сандра. Помолчи, Рон, прошу... — уместное замечание, учитывая, что тот уже приоткрыл рот для неприличного ругательства. — И даже если, чисто теоретически, предположить подобную чушь, не могла же она испортить цукаты, а потом преспокойненько поглощать их у вас на глазах. А больше, по-моему, никто и не знал, да? Гермиона вопросительно посмотрела на Рона. — А я почём знаю! — на эмоциях огрызнулся тот. — Кажется, да... Но они недавно сдружились. Лучше спросите у Лавгуд сами! Потому как её кислое лицо лично меня отпугивает. Раз она не замешана, чего изводиться? — Боюсь, Рон, тебе этого не понять, — ещё тише обронила Гермиона, но он услышал. — Нет, чёрт возьми, ты уж объясни! — Рон размахивал волшебной палочкой перед носом друзей, невольно вынуждая их следить за резкими движениями. Гарри не выдержал и жестом опустил это «орудие случайного поражения». Гермиона вздохнула. Излагать прописные истины, может, и тривиально, но иногда необходимо: — Это мы знаем, что Луна не способна на такое. Более того, она сама могла пострадать. Её спас Его величество Случай. Но, Рон… Смерть матери на глазах у девятилетнего ребёнка — огромное потрясение. Душевная рана. Поэтому Луна пусть и нерациональна, но воспринимает подобные события близко к сердцу. И, если честно, я не сомневаюсь, что она не столько волнуется за себя, сколько чувствует вину, что её подруга — Сандра, а также Ханна, девушка её друга, чуть не погибли из-за... — внезапно воцарилась тишина. — Кого? — Гарри напрягся и уставился на Гермиону, не моргая: — Тебя осенило? — Если бы... — ей жутко хотелось стукнуть себя книгой по голове. Может, так удастся привести мысли в порядок. Скверные события наслаивались и наслаивались, а логику злодея отследить никак не удавалось. После неудачи с Макгонагалл возникла смысловая яма. Кто следующая жертва, знает только Господь бог! И то вряд ли... Кража эмоций и отравленные ягоды — где связь? Что общего? В конце концов, их троих ведь не пытаются убить. По крайней мере, пока не пытались... Но такие роковые совпадения всегда подозрительны. Даже очень. — А куда ты услала Джинни? — вклинился в размышления Рон. — Не услала, а попросила — разные вещи! Задумайтесь, это второе происшествие с ягодами за несколько месяцев. И я готова поспорить, что это неслучайно! Рон непонимающе хлопал глазами. Гермиона переводила взгляд с одного друга на другого: — Помните ту первокурсницу — Стеббинс, что отравилась в начале года? — А при чём тут белладонна и гостинцы мистера Лавгуда? — Гарри никак не мог уловить последовательность рассуждений Гермионы. Она от волнения выпрямилась и встала рядом с Роном: — Давайте исходить из того, что кто-то пытался отравить Луну. Тогда вопрос — почему? На отвратительно глупую выходку не тянет, потому что съешь девочки чуть больше, всё закончилось бы трагично. А значит, мы просто не знаем причину. Пока не знаем. И, Гарри, меня это настораживало с самого начала: как первокурсница, которая оказалась настолько умна, что вскрыла теплицу, была не в курсе, как белладонна выглядит и что она ядовита? Как-то не вяжется... — Ты к чему ведёшь? — Гарри никогда не считал себя дураком, но иногда за мыслями Гермионы просто не поспевал. — А то, что Стеббинс — обычная неразумная девочка, которая наслушалась чьих-то сказок об особых свойствах магического фрукта и решила испытать его силу. И как же она проникла в защищённую оранжерею? Я тебе скажу: или ей помогли туда попасть, или кто-то открыл дверь до неё. И уверяю тебя, это был не первокурсник! Потому что белладонна, как и белена, и то же Волчье лыко входит в программу для старших курсов. А снять защиту профессора Стебль не под силу новичку! И уж тем более проникнуть в чужую гостиную: нашу или когтевранскую. Сам знаешь, вопросы там не из лёгких. Щёки Гермионы горели от волнения. Мозаика понемногу, но складывалась. Конечно, проступали лишь какие-то отдельные фрагменты, но зато достаточно чётко. — Вернулись к тому, с чего начали: в Хогвартсе завёлся очередной гад, — Рон не стеснялся в выражениях. — Согласен, — воодушевился Поттер. — И сдаётся мне, это всё один человек. Неглупый, подлый и расчётливый. А кое-кто даже не рассматривает самую вероятную кандидатуру! — открыто упрекнул Гермиону Гарри. — Забыла про только ей известный план!.. А она истово сверлила лучшего друга огромными глазами, мол, не сейчас, не при нём, — и осторожно кивнула в сторону Рона. Но тот, будто выпал из реальности, таращился в окно. — Как же Стеббинс отравилась? — спросил он, повернувшись. — Магический фрукт не ядовит. Или как? Чего её потянуло на подвиги с белладонной? Из глупого любопытства, что ли? Гарри пожал плечами: — Может быть… — Ничего, скоро узнаем, — Гермиона задержала взгляд на лестнице, ведущей на нижний этаж. — Возможно, узнаем... — если карта удачно ляжет. — Джинни пообещала найти девочку. Интересно вот что: и месяца не прошло, как Луна срезала мне бегонии из оранжерей. Всё вертится вокруг этих дурацких теплиц! И я никак не пойму, почему... Стеббинс, должно быть, что-то видела. Или слышала. То, что не должна была. А самый простой способ скрыть улики — галлюциноген. Кто поверит объевшейся отравы первокурснице? — Ну а не проще стереть ей память? — засомневался Рон и подпёр спиной стенку, сунув руки в карманы. — Прям как нам? — Видимо, нет, — ответила Гермиона. — Этого я не знаю. К тому же Стеббинс — несовершеннолетняя. И если тот, кто напал на нас и пытается травить студентов — одно лицо... Можете мне не верить, но, кажется, у вора есть свой кодекс, и он решил не трогать девочку. Словно её сознание не подходит для кражи. Оно незрелое. Стеббинс не может быть одной из нас, — с видом профессора по Тёмным искусствам заключила Гермиона. Мол, спорить бесполезно. — Сколопендра он, а не злодей! — ввернул Рон. — Ноги пооткручиваю этому уроду! — слава богу, обошлось без нецензурной лексики. — Ме-едлен-но... Рука угрожающе описала в воздухе дугу, демонстрируя неблагородные намерения. — Сколопендра? Ты хоть знаешь, кто это? — Гермиона понимала, Рон просто страсти нагоняет. Она улыбнулась и шлёпнула его по плечу. По-доброму. Он, дурачась, потёр ушибленное место и улыбнулся в ответ. А Гарри, как заколдованный, опять погрузился в воспоминания и решил, что тянуть дальше нельзя. Всё зашло слишком далеко. Придётся попросить помощи у Джинни. Сегодня же! — Папа называл так тётушку Мюриэль, — Рон посвятил друзей в подоплёку нового слова. — А значит, это нечто противное. Что?! — выпалил он и застучал обратным концом палочки по каменной кладке. — Надоело мне, что у этого козла нет имени. Никто его не боится! Гермиона отмахнулась. Если кому-то так хочется... — Гарри, — она позвала его громко, лишь бы оторвать от вероятного сеанса самобичевания. — Не составишь нам с Роном компанию? Мы после ужина собираемся к девочкам. Мадам Помфри обещала... К ним и так почти никто не ходит. Только Невилл да Луна, наверное... — К Сандре даже папаша не заявился, — доложил Рон. — Только сову с вопиллером прислал из Министерства. Флитвик, кажется, ещё меньше стал — такой ор стоял. На весь этаж! Нет, папашка вообще охренел? Вот, блин, родственнички достались!.. Ну что, Гарри? — Извините, но не сегодня, — он перебирал в уме ингредиенты для экспериментального зелья, надеясь, что ничего не забыл. — Я должен кое-что попробовать. И только друзья собрались узнать подробности, как вдруг послышались шаги. Все замерли в ожидании. Через несколько секунд на лестнице появилась Джинни вместе с рыжеволосой конопатой девочкой. Небольшого роста, с курносым носом и большими серыми глазами, она выглядела младше своих лет. Первокурсница растерянно переводила взгляд с Гермионы на Гарри. Потом — на Рона, опять на Гарри и явно смущалась. Раскачивалась с пятки на носок и, очевидно, не могла понять, что героям войны от неё понадобилось. — Как тебя зовут? — поинтересовалась Гермиона, чтобы снять некоторую напряжённость. — Лиз. Элизабет Стеббинс, — поправилась девочка и покосилась на Гарри. — Но мама зовёт меня Лиззи, — детские щёки вспыхнули от стеснения. — Ты только не бойся, Лиззи, — опять заговорила Гермиона, — никто не собирается тебя испытывать. Или наказывать. Мы просто хотим, чтобы ты нам помогла, — лучше ничего не придумала. Не посвящать же бедняжку в то, что кто-то пытался её отравить. — Я? Вам? — удивлённо спросила та. — Чем? — но серые глаза уже горели от удовольствия. От ощущения весомости момента. Элизабет тут же разжала кулак, чтобы полюбоваться теперь уже почти заслуженным сувениром из лавки Джорджа, и спрятала его в карман. Джинни, к радости многих, проявила завидную предусмотрительность. Гарри и Рон не представляли, с чего начать: с девчонками всегда одни сложности! Гермиона сориентировалась быстрее: — Мы хотим побольше узнать о магическом фрукте. Зелёным он вроде бы ядовит, но и спелым не сахарный. Про волшебные свойства ходят всякие сказки, но иногда даже в сказках есть истина, — она понимала: главное быть по возможности искренней. И убедительной. — С твоей стороны было очень смело отправиться в теплицы так поздно. Совсем не боялась? Ни капельки? Стеббинс гордо вскинула подбородок: — Нет. Я не ребёнок! А магический фрукт набирает силу после полуночи. Это важно, — откуда в Хогвартсе такие слухи — отдельная история. Распускать всякие небылицы — развлечения не только из арсенала близнецов Уизли. — Чего там было бояться? Мадам Стебль меня бы не съела! С этим не поспоришь. — Зато наказала не самым приятным образом, — проворчал Рон, укоризненно помахав палочкой. — Воспользовалась магической отмычкой, да? — его хитрая попытка прощупать почву не осталась для друзей незамеченной. — Ну, если бы там было заперто — запросто, — с видом знатока заявила Элизабет. Переступила с ноги на ногу и авторитетно прибавила: — Смотреть надо за гномами лучше! Они у нас дома вечно замки ломают. Есть-то хочется! Мне Макдональд говорила, что фрукт — их любимое лакомство. — И не только гномов, судя по всему, — иронично подметила Джинни. Уизли всегда Уизли. — Ты так много знаешь о нём... Откуда? — Я?.. Но все говорят... А я умею делать выводы, — Элизабет мялась. Потом насупилась, как будто над ней собрались посмеяться, но, заметив серьёзные лица, обращённые в её сторону, протараторила: — То есть вы не считаете меня чокнутой? А то некоторые однокурсники дразнят меня бешеной Беллой! — с обидой пожаловалась она. — Тогда ты скажи, что Главный староста обещает устроить им отработку в Запретном лесу, если не прекратят, — Рон увидел, как взлетели брови Гермионы. — Что?! — брякнул он. — Не помешает! Она отмахнулась. Пусть так! — Хорошо-хорошо, мы тебе верим, — вставил Гарри, выпрямившись. И подошёл ближе к первокурснице. Та покраснела и опустила глаза. Она чем-то напомнила ему маленькую Джинни, с детским восхищением смотревшую на того самого Поттера. Теперь смутился он. — Мы уже поняли, что магический фрукт не так прост. Быстро действует? Надеюсь, он не слишком противный? — Нет, вполне съедобный. Там главное, семена не есть, а то в глазах нарглы заведутся. Я раз слышала, как один мальчик-слизеринец — высокий что жердь — шептался со своим другом... Так нёс всякую чушь!.. — она возвела глаза к потолку. И тут Стеббинс испуганно прикрыла рот рукой: — Ой!.. Профессор Макгонагалл и мадам Помфри запретили мне... — пролепетала Элизабет. И явно занервничала: стала теребить края кофточки c ярко-жёлтыми полосками. Конечно, пресекать нелепые слухи — разумная мера со стороны преподавателей, но… — Мы же тебя не выдадим, — спокойно продолжил Гарри. — Мы умеем хранить тайны. Обещаю, что научу вызывать Патронуса, если ты поделишься секретом, — при этих словах Стеббинс зарделась ещё сильнее. Пришлось быстренько вернуться к основной теме: — Так волшебство работает, Лиззи? — Честно? Научишь?! — переспросила она, вначале игнорируя вопрос. Гарри утвердительно кивнул. — Эффект от него что надо! — воскликнула она, смело рассматривая знаменитый поттеровский шрам. — Говорят, что сможешь всё на свете. По моим подсчётам, если съесть тридцать три штуки, магия возрастёт в семь раз! И тогда... — мечтательный вид почти рассмешил друзей. Один Гарри оставался предельно сосредоточенным. — Ничего, вот пережду немного... — прозвучало с таким воодушевлением, что… Стоп-стоп-стоп. Светил неприятный побочный эффект. Гермиона забеспокоилась: — Нет, — спешно выдала она. — Нет, даже не думай! В семь раз?.. Магия может стать неуправляемой и просто исчезнуть! Ты ведь это понимаешь, да? — убедительно сочинять на ходу — искусство. Не всем доступное. — Забудь о них, Лиззи... Съешь слишком много или не то — и опять угодишь в лазарет. Надеюсь, теперь ты запомнила, что чёрные ягоды бывают очень опасны! — как-то надо остановить наивную первокурсницу. И выудить детали. — А при чём тут чёрные ягоды? — уточнила она. — От них становятся красивыми, а не супер-волшебницами, — от такого заявления Гермиону потянуло схватиться за голову. — А магические ягоды светло-оранжевые! Вроде крыжовника. Я же не идиотка... Теперь всё стало ещё запутаннее. Ягоды белладонны фиолетово-чёрные. А иногда и... жёлтые. Чем особенно ценятся — зельеварами. Поэтому бедняжка всё перепутала? Опять загадка. — Неужели ты съела все тридцать три? — изумлённо спросила Гермиона. — Лиззи?! — будь это белладонна, доза оказалась бы смертельной. — Не успела, — расстроенно протянула та. — Поэтому Заклинания мне даются с трудом, — и шмыгнула носом. — Я только начала, как мне показалось, что кто-то плачет. Ну я и отвлеклась... Вечно эта Миртл скулит по углам! И бурчит, как маленькая, — Элизабет скривила голос, словно передразнивала плаксивое привидение: — Смерть ещё не конец… Я могу… Он это заслужил… — и отмахнулась: — В общем, лабуда какая-то! Я хотела прогнать Миртл, но... — Стеббинс вдруг нахмурилась. Сдвинула брови. Почесала лоб. — Поскользнулась на драконьем навозе. Шишку на голове набила. — И что же было дальше? — Рон насторожился. Остальные — тоже. Элизабет не умолкала: — А потом на меня напали гномы и стали пытать. Но прискакал единорог и спас меня! Только мадам Помфри говорит, что мне всё это привиделось, — горькие сетования продолжались. У всех четверых только рты приоткрылись. — Кто прискакал? — переспросила Джинни. И потихоньку показала Рону кулак, чтобы тот не смел даже хихикнуть. — Единорог. И не один! А ещё вручили мне целую горсть магических ягод. Только лесная фея всё отобрала! — с прежним недовольством произнесла Стеббинс и посмотрела на Рона, вероятно, в поисках защиты. — Может, единороги и были бредом, но фея — нет! — большие серые глаза искрились возмущением. «Святая Моргана, — взмолилась про себя Джинни, — да она сущий ребёнок! У которого в голове каша из видений. Как разобраться-то?» — И как выглядела фея? — серьёзно спросил Гарри. Его совершенно не тянуло улыбаться. — С крылышками, какая же ещё! Светловолосая такая. Миленькая. Только вредная! — Элизабет надула губы. — Её ведь нашла Аббот, так? — насторожилась Гермиона, повернувшись к Рону. Тот перестал подпирать стену от волнения, чувствуя, что они всё ближе и ближе к тайне. Но быстро анализировать — талант Гермионы, не его. Как же не хватало Сандры!.. Разложила бы потом по полочкам. — Да. Паркинсон прошляпила эту... — Рон вовремя осёкся и качнул головой в сторону Стеббинс. — А когда Ханна заметила, что... Джинни спешно повела первокурсницу по лестнице, пока брат не ляпнул чего-нибудь лишнего: — Спасибо, Лиззи. И никакая ты не чокнутая! Обещаю помочь тебе с Заклинаниями, только не ешь больше ничего, договорились? — Я же вам помогла? — раздался отдалённый голос Элизабет. — Конечно, — благодарно произнесла Джинни, обменявшись взглядами с озабоченным Гарри. — Спасибо тебе ещё раз! От нас всех, — и ускорила шаг. Вот уведёт эту простодушную девочку отсюда и вернётся к остальным. — Ну и что ты думаешь, Гермиона? — возбуждённо спросил у неё Гарри, когда шаги стихли. — В теплицах явно кто-то прятался. Миртл редко покидает туалет. — Я, конечно, могу ошибаться... — протянула она, перелистывая палочкой страницу за страницей библиотечной книжки, проверяя саму себя. — Но, по-моему, память Лиззи не тронули. Её просто сбили с ног. Парализовали. Или что-то вроде того. И подкормили отравой. Отведаешь несколько таких ягод — и привет!.. Эффект наступает минут через двадцать, максимум. — Выходит, девчонке подсунули ягодки пострашней? — подвёл итог Гарри. — Как вариант, — согласилась Гермиона. — Самая ценная белладонна — жёлтая, но это не значит, что Стеббинс перепутала грядки. То есть ягоды. Хотя в потёмках... Да и от семечек магического фрукта цвета искажаются. Глотать их и правда не стоит, — она замолчала и, поражённая собственной догадкой, прислонилась к стене: — А знаете, в листьях белладонны яда в два раза больше. Съешь один, и привидится что угодно! Любая версия имела право на жизнь, как ни крути. — Ещё идеи есть? — спросил Рон, почёсывая палочкой затылок. Глупая детская привычка. А Гермиона упёрлась лбом в книгу, словно пыталась пропитаться знаниями. Друзья молчали. Сбивать подругу — себе дороже. И через пару минут она ответила: — Не нравятся мне такие совпадения... Жутко не нравятся! Нам надо поговорить с Аббот. Сегодня же. И, Гарри, теперь я до конца не уверена, что хотели отравить именно Луну. Вот это поворот...* * *
— Знаешь, Том, — изрёк Драко, устроившись на трансфигурированном стуле и вытягивая вперёд подуставшие ноги, — сдаётся, что теперь тема «Малфой, ты неблагодарный щенок» исчерпана. Навсегда. — Не бросайся такими словами, Драко, — Реддл смотрел, как и говорил, снисходительно, чем особенно злил. — И запомни: только молчание вечно. Но что-то мне подсказывает, ты не зря начал этот разговор, — красные глаза с неприкрытым самодовольством осматривали новое убежище и... Драко. — Хватит меня разглядывать! Я не девушка! — съехидничал тот. — Нет, — Реддл прищурился, отчего лицо стало более безжизненным: серым. Даже неживым. — Ты нечто среднее: маменькин сынок, — любимое оскорбление доставило откровенное удовольствие, потому как Малфой стиснул зубы. — Я оказал тебе честь. Только ты, глупец, не в состоянии оценить всё величие Салазара Слизерина! Лучшего укрытия тебе не найти. Змеиный язык доступен не каждому. Мальчишка Поттер не в счёт! Драко не без раздражения отметил: наверное, единственное, что задевает любого Реддла, — выкормыш Дамблдора. «Святой Поттер!..» Война закончилась, но ощущение такое, что кое-что осталось неизменным: герои. И одна из них стала рискованным испытанием крови. Драко понятия не имел, сколько эта опасная игра с Грейнджер продлится, но начал всерьёз подумывать об Отворотном. Малфой ухмыльнулся, настойчиво сдерживая гнев: — Скажи это василиску за моей спиной. А точнее, его костям, — Драко обернулся. Неприятное зрелище. Хотя и то, что напротив, тоже красотой не блещет. — Поттер сделал тебя, Реддл! И я даже сбился со счёта, сколько раз... — он опять ухмыльнулся. — Решил сам стать новым чудовищем Хогвартса? Тёмный Лорд ядовито зашипел и сменил тему: — В любом случае, всё безопаснее, чем бродить со мной по коридорам, щенок! Как бы то ни было, Волдеморт добился своего. Он здесь. Остальное — мелочи. Как и чистокровный таракан. Хоть раз имя Поттера сослужило службу и Драко. Он скривился, оставшись довольным словесной дуэлью: — Да, но таскаться сюда утомительно. И не менее подозрительно, — он покосился на старую метлу Монтегю. Придётся держать её в туалете Миртл. — Это грязнокровное привидение тебя не выдаст, — уверенно заявил Реддл. — Её мелкие чувства прозрачны, как и она сама. Страшно представить, что вас связывает... Постоянное нытьё? — он оскалился, обнажив заострённые зубы. — Хотя с твоими наклонностями, чему я удивляюсь? А вот о последнем опрометчивом замечании Волдеморт пожалел почти сразу, так как Малфой мог его раскусить. — Ты это о чём, Том? — насторожился Драко и склонился вперёд: — Не забывай, с кем говоришь. И чем мне обязан! — Неужели ты меня убьёшь? — Реддл даже вытянулся. — Нет! — огрызнулся Драко. — Сплавлю тебя в менее значимое место. И будешь гнить там один. Вечно! — упоминание о грязнокровках вызвало непритворную ярость. И всколыхнуло память. Он ни разу не пожалел, что дал Грейнджер уйти. Ну а сколько можно быть рабом животных инстинктов?! Падать всё ниже и ниже, забывая, что между ними даже не пропасть — бездна. Из «никогда» и «ни за что», «не смей» и «не прощу». Ещё один срыв, и даже Азкабан не спасёт от гнетущей истины: Малфой болен. Временно, но, определённо, болен привычкой быть в Грейнджер. А Тёмный Лорд по-прежнему оставался мертвенно-спокоен: — Угрожаешь? Драко, не будь столь наивным. Сколько можно?! Я же по лицу вижу, тебе что-то от меня нужно. А значит, у меня есть все шансы сторговаться. Тайная комната — мне, а тебе... Реддл выдержал паузу: — Мы — это наши желания. И о чём мечтает наследник древнего чистокровного рода? Убить кого-то... недостойного? — сказано с надеждой и отрицанием. — Об умении путать сознание? Быть невидимым? Непобедимым? А может... бессмертным? — Нет, — отрезал Драко, скрестив руки на груди. — Мне не нужно много, а только — лучшее. И я требую... — Требуешь? — перебил Волдеморт насмешливым тоном. — У твоих детских выходок, как я посмотрю, нет выходных. Малфой заговорил властно, чувствуя маленькое, но всё-таки превосходство: — Время платить по счетам, Том. Ну... и мне так хочется. Этого достаточно. Всегда. — Опять высокопарные слова... — Реддл огладил свою лысую голову. — Опять эгоистичные желания... Похвально, — странно, но у Драко подобное одобрение гордости не вызвало. — Я только надеюсь, что это не что-то законное. Скучно... — Только отчасти, — прозрачный намёк на одну насущную проблему. Как проверка на острый ум. — Речь о Надзоре, видимо? — Драко поражала способность Тёмного Лорда видеть самую суть, когда дело касалось выгоды. — Мне заавадить весь Визенгамот? — Не помешало бы, — с одобрением уколол Драко. — Но моя плата вполне тебе по силам. Волдеморт проникся искренним любопытством: — Так что же ты хочешь, мальчишка? Не тяни время! У тебя его не так много, как у меня. Малфой поднялся. Прозвучало как приказ, который не обсуждается: — Летать, Том. Я хочу летать. И, подхватив метлу, направился к выходу. Предстояло найти себе новое развлечение на ближайшие часы. Драко прикидывал, сколько времени ему придётся якобы гулять. Но Забини прозрачно попросил найти себе занятие на воскресный вечер. И желательно до отбоя. Подальше от спальни мальчиков. Монтегю Блейз, скорее всего, заплатил. Гойлу пообещал пол-лавки сладостей или запер в коморке для швабр, подсыпав сонного порошка за ужином. А Драко... Он — друг, который по уши в долгах.* * *
Рон сидел на краю постели рядом с Сандрой и с облегчением наблюдал, как она ужинает, лениво пережёвывая кусок за кусочком. Необыкновенно бледная, с тёмными кругами под глазами, с еле заметной улыбкой — она всем своим видом напоминала о том, что вокруг больничные стены, а не Большой зал Хогвартса. Тарелка наполовину опустела, но Рон гипнотизировал её поверхность далеко не из чувства голода. Сандра со страдальческим лицом отложила вилку. — Ешь, тебе говорю! — практически приказал он и настырно вернул столовый прибор на прежнее место. — Я не мадам Помфри, уговаривать не стану. Не хочет она... Тебе же сказали — надо! И с каких пор Рон записался в сиделки? Сандра изобразила, что кое-кому прилетит вилкой по настырному лбу, и, вздохнув, уставилась на остатки позднего ужина. — Как ты его выносишь? — иронично спросила Фоссет у Грейнджер, но к еде всё-таки вернулась. Та лишь плечами повела: — С трудом. — Рон не удивился: старая добрая песня — поддевать друг друга ради удовольствия. — Теперь он — твоя проблема. А как?.. — Гермиона, не договорив, кивнула в сторону спящей напротив Аббот. Сандра сжалась в комочек, словно её знобило, и ответила шёпотом: — Я слышала, как мадам Помфри сказала Флитвику «это просто чудо, что Ханна выжила». Сердечный ритм всё ещё нарушен, и ей придётся пролежать под наблюдением целую неделю. А я так до сих пор не могу вспоминать о... — Фоссет прикрыла глаза рукой, лишь бы скрыть малодушный испуг. И её даже передёрнуло. — Очень страшно. Кажется, что уми... — Так!.. — гневно оборвал Рон. — Закрыли тему. Я теперь с тебя глаз не спущу! — Сандра, наконец, улыбнулась благодарно и искренне. — Гермиона, прекращай!.. А та мялась рядом на стульчике и чувствовала неловкость, но так просто уходить не собиралась: — Мадам Помфри не говорила, что за яд был в цукатах? Это ведь были они, — утвердительный кивок Фоссет стал последним подтверждением. Но безответное угрюмое молчание угнетало: — Ну ты хоть что-нибудь знаешь? Сандра закачала головой и, прожевав, прибавила: — Но мы с Ханной целый час об этом проговорили. — И?.. — с любопытством протянул Рон. Сандра опять перестала есть и печально выговорилась: — Если честно, она винит Луну. И слышать ничего не желает. Видеть её тоже. Вообще, их дружба с Невиллом — самая больная тема. Но ведь очевидно, что это Луну пытались отравить! — от чрезмерного волнения вилка в руках задрожала. — Только кто? И почему?.. Рон придвинул стакан с водой чуть ли не под нос Фоссет: — Мадам Помфри сказала, что тебе нужно больше пить. — Но я ж тебе не верблюд! — возмутилась Сандра, вопросительно посмотрела на Гермиону и, отчаянно ища ответы, обеспокоенно повторила: — Почему?.. Но та виновато опустила глаза. Зачем нужен светлый ум, если число загадок лишь множится с каждым днём. Несомненно, исчезновение карты Мародёров, кража эмоций и даже отравления — звенья одной цепи. Подсознание об этом просто кричало. Совпадения не случайны, пока не доказано обратное. — И я бы хотела это знать, — перебирая в уме факт за фактом, выдала Гермиона и решила, что две головы лучше: — А ты не думаешь, что настоящая жертва — Ханна? Сандра ожидаемо разозлилась: — И ты туда же?! Нет, я понимаю, ты прокручиваешь все варианты, но что же, Луна — совсем идиотка, травить Ханну? Ей это надо?! Да ещё так примитивно. Глупо. Она на такое не способна, — вилка нервно забарабанила по пустой тарелке. Рон моментально сжал руку своей девушки, лишь бы прекратить раздражающий стук, и шикнул на Гермиону: — Полегче, эй... Но она упрямилась: — А я и не говорю, что Луна виновна! Баночка хранилась в вещах Ханны целые сутки. Кто угодно мог испортить ягоды. Правда, опять вопрос: почему она? И есть у меня одна версия... Только она слабенькая. — И какая? — раздался измождённый голос Аббот. Она приподнялась на локтях, подоткнула подушку под спину и с почти бескровным лицом посмотрела на Гермиону. Спутанные волосы, пересохшие губы... Выглядела Ханна куда хуже Сандры, однако говорила более-менее ровно: — Делись. Это ведь меня пытались убить, — похоже, Аббот зациклилась именно на этом варианте развития событий. — Меня интересует тот вечер, когда ты нашла Стеббинс в оранжерее, — собеседница только моргнула в знак согласия: продолжай. — Может, слышала что? Необычное... Или заметила нечто подозрительное? — но та не реагировала, вероятно, стараясь припомнить что-нибудь похожее. — Ничего не трогала? Ни с кем не столкнулась? — практика прощать провинившихся студентов всё-таки существовала. — А после случившегося не произошло ничего странного? — А первокурсница, принимающая тебя за фею на единороге, — разве не странно? Как я ещё её хватилась... Как чувствовала, что эти их разговоры о магическом фрукте добром не кончатся! Ты куда клонишь? — насторожилась Ханна. — Думаешь, это какая-то месть? Или что? Я не понимаю. Сандра пыталась уловить ход мыслей Гермионы: — Ты считаешь, Ханну хотели устранить как невольного свидетеля? Но свидетеля чего? — Ну, она может и не подозревать, что видела нечто особенное. А отравитель забеспокоился. Я же говорю, слабенькая версия. Другой пока нет. Кстати, для Луны она тоже вполне подходит. — А может, она просто того… не помнит? — в кои-то веки рассудительно предположил Рон. — Ну, ты понимаешь... Магия. — Тогда зачем её травить? — отвергла подобную идею Сандра. И уже шёпотом: — Проверка убьёт Ханну. Забудь об этом! Однако Рон обернулся, и всё-таки сорвалось: — Эй, Аббот, а ты провалами в памяти не страдаешь? — он пошёл напролом. — Регулярно! — огрызнулась недовольная Ханна. — Намекаешь на мою любовь к огневиски? — она даже стала менее бледной от злости. — Придурок ты, Уизли! Чтоб я не видела тебя больше в своём баре. Джордж — пожалуйста, а ты... Аббот перевела дыхание. Отпила немного воды из стакана на тумбочке и произнесла: — И какая связь между Стеббинс и мной? Она отравилась белладонной, а мы неизвестно чем. Пока — неизвестно. Но если эта гадкая отрава из той же оперы, что и абрус, то кому-то придётся ответить по полной! — Розария? — опешив, переспросила Гермиона. — А при чём тут она? — и с непониманием уставилась на Ханну. — Ни при чём! — выпалила Сандра. — Её так просто не достанешь, — сказано было явно специально для Аббот. — Это тебе не белладонна. Да и сердечный приступ она не вызывает. Вроде бы... Нет, точно — нет! — А аппетит приходит во время еды, Фоссет, — метафора Ханны, понятная всем. Даже, что удивительно, Рону. — Дальше — больше. Абрус опасный — это ж сама безобидность! — с сарказмом заметила она. — Каждая горошина с лёгкостью способна убить. А их там было... Ну не одна! И зачем ему понадобилось столько? Даже зельевары используют его с крайней осторожностью. Извлечь яд совсем непросто. Одна ошибка — и прости-прощай! — Так что же ты не доложила? — ехидно упрекнула её Сандра. Странно-колкий диалог продолжался на глазах недоумевающих друзей. — Копалась в чужих вещах? Рон и Гермиона переглянулись. — А хранить ягоды не запрещено, — парировала Аббот и на эмоциях приподнялась с подушки. — И ничего я не копалась! Раздевалки не запираются. Шкафчики тоже. — Вот именно! — спорила Сандра. — Поэтому это и не имеет значения. Здесь как с цукатами Луны — быть хозяином баночки не значит являться отравителем! Может, это чужое? — О чём речь? — не выдержал Рон, закипая. — Аббот! Ханна обрадовалась, что хоть кто-то её слушает: — Ты же помнишь, я была наказана почти месяц. Вот Филч и отправил меня драить раздевалки. Без палочки! Смит мне тогда все уши прожужжал, что слизеринцы тайком, вместо тренировок, варят зелье удачи, и нам на Кубке ничего не светит. Вот я и решила глянуть хоть глазком. — И это называется «не копалась», — пробурчала Сандра под нос, но Рон в спешке опять сунул ей стакан воды. Чтоб помолчала уже! — Ну, котёл же надо где-то хранить... — продолжала Ханна. — В общем, Смит накрутил меня и только. Котла и ингредиентов для зелья я, конечно, не нашла, но зато обнаружила баночку с красно-чёрными горошинами. — А чей это был шкафчик? — поинтересовалась Гермиона, сидя как на иголках от такого потока информации. Токсичные ягоды прямо бич Хогвартса. Вот она — ещё одна ниточка. И загадка. Аббот, скривившись, уставилась именно на Сандру: — Неприметный такой, — в голосе чувствовалась направленная язвительность. — С молнией на внутренней стороне двери. И... Ханна вдруг осмотрелась и тут же заметила переминающуюся в дверях Лавгуд: — Подслушиваешь, мерзавка? У Гермионы глаза округлились. Один Рон не особо удивился, хмыкнул и дёрнул её за рукав. Начинается... Но Гермиона повернулась к Сандре и снова, правда, уже более требовательно спросила: — Так чей это был шкафчик? — Я не знаю. Не я же играю в сыщика! — Фоссет отпила воды и бросила приветливый взгляд на Луну, потом — на грубиянку: — Ханна, перестань, это не она сделала! — Не надоело защищать всех подряд?! — прикрикнула Аббот, покрываясь розовыми пятнами. — Устранив меня, Невилл сам приплывёт к ней в руки. А эта белобрысая лахудра спит и видит себя рядом с ним! — Ханна повернулась к виновнице скандала: — Детишек ещё полоумных не распланировала? — Но это же бред... — вставила Гермиона. — Они просто друзья. — А тебе почём знать?! — Ханна завелась не на шутку. Сбросила с себя одеяло и вскочила с кровати: — Считаешь себя самой умной? Так какого дьявола меня травят все кому не лень, а ты даже не знаешь кто! Или просто защищаешь? Придурочная Армия Дамблдора... Да вы все заодно! Все! Аббот впилась сумасшедшим взглядом в Лавгуд, но та отчего-то не уходила и слушала-слушала-слушала... — Чего припёрлась, уродка?! — заносилась Ханна. — Я жива! Облажалась. Вали отсюда! Невилл — мой. И только мой! — Я только хочу извиниться... — грустно начала Луна, но Ханна и слова не давала сказать: — Я тебе твои извинения вместе с мозгошмыгами в башку запихаю! Сандра вцепилась пальцами в пижаму. Сердце заколотилось, на лбу опять выступил пот: — Луна... — слабо и умоляюще обратилась она. — Ханна не в себе. Не сегодня. Пожалуйста... Прошу тебя. Лавгуд, искренне переживая, не плакала, но и не уходила. Стояла с видом побитой собаки. То ли раздавленная необоснованными обвинениями, то ли ещё чем-то... — Сандра, ты какие цветы любишь? — певуче спросила Луна и заложила палочку за ухо. — Ханна, наверное, не ответит. — Аббот, ты совсем с катушек слетела?! — закричал Рон, рывком откатил прикроватный столик и испуганно погладил побледневшие щёки Сандры. Но она только тыкала рукой в сторону подруги по несчастью. — Невилл нас прибьёт, — заключил Рон, вскочил с места и попытался уложить Аббот, но та врезала ему кулаком в грудь. Задыхаясь и оседая на кровать. Творилось маленькое сумасшествие. Сердитая мадам Помфри выскочила из своей комнаты. Рон растерялся и бросил Гермионе: — Какого дракла с ней не так?! Это яд, что ли?.. Блин, да она даже пьяная не такая дурная! — Нет, не думаю, — Гермиона подскочила к Ханне и решила помочь ей прилечь: — Извини... Тебе плохо? — И ты вали! — истерично выпалила Аббот. — И Уизли с собой забирай! Ходят тут... Строят из себя сердобольных. А сами лезут с допросами! Мадам Помфри с зельем в руке, расталкивая посетителей, склонилась над больной: — Так... Всё. Посещения закончены! Я же сказала: им нельзя нервничать. Не испытывайте моего терпения. На выход! Быстро! Все попятились назад. Луна побрела по лестнице. Рон в последний раз оглянулся и кивнул Сандре, жестом дающей понять, что она в порядке. А Гермиона, недолго думая, рванула к слизеринским владениям.* * *
Гермиона, со сбившимся дыханием, чуть ли не вбежала в раздевалку. Машинально сбавила шаг и застыла в нерешительности перед шкафчиками с именами игроков, будто сомневалась, с которого начать: Ургхарт, Монтегю, Вэйси, Гойл... Даже Забини и Кроккетт — как запасные члены сборной. И, конечно, он — Малфой... Мысленно рука уже дотронулась до дверцы, ведь всё было с точностью до наоборот: Гермиона слишком хорошо знала, какой из шкафчиков ей хочется открыть первым. А она так не по-гриффиндорски колеблется! И дело далеко не в страхе перед неизвестностью... Только — в надежде. «Пусть это будет не он. Не он!.. Откуда ему знать про карту Мародёров?» — рассудок уже боролся с подозрениями как мог. И, в конце концов, зачем ему травить студентов? Делать из них троих психов? Он же под надзором. «Гарри ошибся. Ошибся. Ошибся», — как заклинание. Малфой не часть этой проклятой головоломки! Но тянуть время нелепо, правда и через час не изменится. А она слишком дорогого стоит. Ещё секунда — и сомнения исчезнут. Гермиона смело приблизилась и... распахнула дверцу. «За что?..» — в подсознании словно что-то треснуло. На душе стало пусто. И холодно. На внутренней стороне, в самом углу зияла злополучная молния. Неровная, рваная, будто выцарапанная гвоздём. Откровенно издевательская. И не важно, как давно она здесь и почему: из ревности или из зависти... В эту секунду не важно даже само существование злосчастного символа! Главное, там было ещё кое-что, от чего ноги подкашивались: Одежда. И вдруг позади: — Какого хрена ты там забыла, Грейнджер?! — её рука ненадолго замерла. Громкий металлический тон резал, словно клинком, оставляя на спине невидимые раны. И, кажется, сердце бешено забилось не в груди, а где-то в горле. «Малфой...» — воистину, когда судьба нас ласкает, она хочет нас соблазнить. И почему-то у неё — как назло! — серые глаза, светлые волосы, жадные губы, и нельзя даже думать о том, что ещё... И безумно злой голос. Ничего, не впервой... Последний рывок — дверца захлопнулась. Гермиона приказала себе собраться. И ведь хотела уйти. Нет, сбежать, как только открыла этот чёртов шкафчик! Вот зачем?! В такие минуты сложнее всего решить, как себя вести, потому что нарушила все правила. И самое разумное тоже — держать дистанцию. Ещё одна неосторожная близость, и настойчиво лгать себе не получится: немножко влюбилась, немножко увлеклась, немножко не можешь устоять перед этим противоречивым мерзавцем! Который то целует, то посылает подальше. Обнимает и отталкивает. То ненавидит, то немножко занимается с ней... «Любовью?» Нет, это ты так хочешь думать, Гермиона. Глупо. Чертовски глупо! Малфой тебя сейчас вернёт с небес на землю. И как подтверждение: — Обернись, я сказал! — опять крик. Острый как бритва. — Смотри на меня, дура! Смотри! Я с тобой разговариваю! — каждое слово с глухим звуком отпечатывалось в голове намертво. Не просьба, а маленький приговор. — Какого хрена ты роешься в моих вещах?! Думаешь, я и это проглочу? Нет, Малфой точно такого с рук не спустит. Можно даже поспорить, что его серые глаза стали преступно-тёмными. И в этой черноте зрачков таилось слишком опасное — притяжение. Да, возможно, прятать его за непроницаемой повязкой — не просто стена, а необходимость... Абсолютно разумная для Гермионы. Ради самосохранения. Но отчего-то сердце всё чаще и чаще просит избавиться от равнодушного клочка ткани, чтобы хоть один раз стать частью Малфоя, а не только его игрушкой. — Грейнджер, чтоб тебя!.. — уже почти рычание. — Мне применить силу? Считаю до трёх! Раз... — неудивительно, что с недавних пор они оба избегали любых прикосновений. Интуитивно. Гермиона с трудом сглотнула, будто горло пережало. Сделала глубокий вдох, надеясь вернуть сердце на прежнее место. И повернулась, глядя в пол. Просто от стыда. От нелепого бегства перед тем, что светилось в черноте глаз Малфоя. Прижалась к дверце спиной и медленно подняла голову. И уже показалось, что потихоньку сходит с ума, когда заметила сначала босые ноги... А потом... потом... Взгляд смело поднялся выше. «Не смотри, господи...» Щёки горели. И не потому, что Малфой предстал перед ней соблазнительно полуголым, в обвёрнутом вокруг бёдер полотенце — а лишь от самой ситуации. И что теперь? Неужели стоило врываться сюда, чтобы столкнуться с нравственным выбором: Малфой причастен к происходящему в Хогвартсе? Да или нет? И как? Шестое чувство подсказывало: Сандра знала, чей это шкафчик. Но почему солгала? «Чёрт!..» А может, она и права: не имеет значения, чей он. Важно только то, что было внутри. И ведь сейчас там этого нет. Да и не могло быть! — Грейнджер, твою мать, я что, со стеной разговариваю? — Драко чуть не выругался похлеще. И он каким-то чудом не вытолкал эту любопытную заразу в дверь. Внутренний демон шептал, что причина всему — член. Который напоминал своему хозяину, что кто-то имеет над ним власть. Маленькую. Неприятную. Раздражающую. Но власть. Малфой приблизился: — Или ты ко всеобщей радости ещё и всезнайский язык проглотила? Давно Гермиона не видела его таким злым. Целые сутки? — Это не то, что ты думаешь, — выдохнула она. Более адекватного оправдания не нашла. Отступила немного в сторону и бросила недолгий спасительный взгляд к выходу. Там, за дверью, не будет ледяного голоса и желания обуздать праведный гнев Малфоя. Сломать тонкий барьер между ними, разделяющий реальность на двоих: разных, чужих, недоступных. Гермиона вспылила: — Я здесь ради правды! — и говорить о ней просто. Принять — сложно. Малфой — враг?.. Тайны. Тайны. Тайны... Нескончаемые. Немыслимые. От которых Гермиона уже устала! Сыворотка избавила бы от подобных проблем. Так почему она забыла о ней? И причина одна — сердце. Желающее верить. И оно взвыло от внезапного предположения: может, поэтому он... с ней? Чтобы отвлечь от своей главной цели. Может, всё, что между ними, — расчёт? И Гермиона лишь пунктик из достижений. — Ой!.. — его язвительный тон пренебрежительно повысился. Брови сдвинулись к переносице. — У гриффиндорской воровки голос прорезался! Драко упёрся ладонью в соседний со своим шкафчик Блейза: — Присмотрела что-нибудь? Подороже! — Следи за своим языком, Малфой! — она гордо вытянула шею. — Я не воровка! Или ты меришь людей по себе? — едкое замечание. Несправедливое. Но оскорблять не имеет права! Будь он хоть миллион раз... в ней. Ядовитый выпад проигнорирован. — Да неужели? — глумился он. — Так значит, сегодня в слизеринской раздевалке день открытых дверей? Ну и что же ты остановилась? Шаг в нужном направлении, и Драко резко распахнул дверцу. Его напряжённый, сдавленный голос срывался на какое-то змеиное шипение: — Продолжай! С чего предпочитаешь начать? — он схватил с полки брюки и ткнул ими прямо в грудь Грейнджер, отчего её спина вжалась в шкафчик сильнее. А руки еле успели подхватить одежду, прежде чем та упала. — Давай, мисс Я-оборзела! Ройся. Я жду! Гермиона молча, но твёрдо качала головой. — Что? Не то?! Не нравится? Рубашку? — она полетела следом. — А может быть, трусы? Только то, что в них, всегда при мне! Малфой схватился за край полотенца, и Гермионе показалось, что сейчас он его сдёрнет. И вот тогда... Разговаривать станет не просто сложно — невозможно. И неизвестно, к чему это приведёт. Но что ещё хуже... И ненормальнее... Ей было пофиг. Раз уж пришла за истиной — хватит от неё бегать! Но Драко вовремя опомнился. Иначе всё, что пытался вбить себе в башку несколько часов назад, просто рассыплется. Рухнет как карточный домик. И родовая честь перестанет значить больше, чем грёбаное влечение! Он увязнет в этих неприемлемых отношениях, не представляя, как выбраться из всего этого дерьма. Да отец проклял бы его за связь с грязнокровкой! Но его же здесь нет... Семья никогда не узнает. Как же это мерзко — искать лазейки в чистокровной дилемме! Драко схватил с верхней полки свою палочку и в одно мгновение очутился напротив: — Вот объясни мне, Грейнджер — как?.. Как, твою мать, тебя угораздило родиться такой тупоголовой?! И ведь кажется, что уже не осталось, чем меня достать — так нет! Зачем ты опять всюду суёшь свой поганый нос?! Низкое происхождение сказывается? — удар в самую точку. Намеренный. Чтобы напомнить обоим об их месте в волшебном мире. Теперь не на шутку разозлилась Гермиона: — Заткнись, кретин! Одежда Малфоя полетела в ответ — в корпус. Он подхватил её одной рукой и продолжал буравить Грейнджер взглядом. Как-то незаметно видеть эти обнаглевшие, своевольные, бесящие до чёртиков глаза стало потребностью. Как и пытаться проникнуть в занудные мысли из превосходства! Из прихоти. Чтобы наплевать на тупые заявления вроде: — Я не собираюсь выслушивать... — А мне на это начхать! — Драко не дал договорить. А зачем? Кому это интересно?! Уж точно не ему. — Когда ты уже перестанешь лезть в мою жизнь? И своими грязными ручонками тоже! Драко бросил одежду на шкафчики и вытянул предплечье с испорченной меткой, цедя сквозь зубы: — Этого тебе уже мало?! — его почти трясло. Опять. — Есть же какие-то пределы человеческой глупости... Но они же должны у тебя быть! Хотя бы теоретически. Или мне нужно перетрясти все твои мозги в поисках похотливых секретиков, чтобы ты наконец поняла, каково нормальным людям рядом с такой, как ты?! Драко дёрнулся навстречу. Безотчётно. Всего на полшага. Но и этого хватило, чтобы Гермиона отшатнулась. На автомате. Подальше от знакомого тепла. От аромата кожи. От всего, что превращает её в подобие прежней Гермионы, не способной удержать ясное сознание перед искушением. Почти чокнутая. Почти влюблённая. И именно от этой мысли захотелось сбежать. Наверное, это отпечаталось на лбу, потому что Малфой цокнул языком и моментально вытянул палочку: — Экспеллиармус! — палочка Гермионы тут же оказалась у него в руках. Он перебросил её через плечо и приставил свою к рёбрам Грейнджер: — Только посмей. Без разрешения. Шевельнуть. Хоть пальцем... — Угрожая, Малфой, будь готов идти до конца! Я хочу уйти, — требовательно, хотя уже чувствовалась слабость в ступнях. Этот поганец пустил в ход парализующее. — Лучше дай мне уйти, — чётко и ясно. — Не играй со мной. Бесполезно, ты знаешь. Мы уже проходили всё это. — Что ты тут искала? Отвечай! Или... — палочка упёрлась сильнее. Онемение поднялось выше колен. — Я тебя не боюсь. Сколько раз мне это надо повторять? — Тысячу. Две. Мне пофигу!.. Или ты решила мне что-то подбросить? Его ладонь нагло прошлась по девичьему телу: по груди и бёдрам. Кругами. С оттяжкой. С нажимом. Бесцеремонно обыскивая. Вынудив обоих, как идиотам, задержать дыхание. Сыворотки при этой дуре не оказалось. Ничего — кроме соблазнительной мягкости и изгибов. Таких, от которых кровь приливает к члену. Рьяно. Настойчиво. Подчиняя себе. И Ей. В третий — нет! — грёбаный раз. Заткни его. — Прекрати! — Гермиона отпихнула нахальную руку, пока ещё могла двигаться, и вырвала палочку у Малфоя. Отшвырнула её в дальний угол и успела лишь чуть тронуться с места, как раздалось: — Нет, я же сказал! Я предупреждал!.. Малфой с силой, до боли вцепился в хрупкие плечи и толкнул к шкафчику обратно. Серые глаза прожигали. Вонзались в мозг. И так сложно отвести взгляд... И, кажется, ощущаешь, как он проникает слишком глубоко. Прямо в душу. И нет сил закрыться. Хотя приказываешь себе!.. — Что, не нравится? — Драко здорово напрягся, когда выхватил в мыслях: розария. Вот долбаная ищейка! Как?! Но если верить Реддлу, про антидот в книжках не пишут, и значит, есть надежда, что Грейнджер не догадается. Ведь нет? Адское усилие... «Нет. Пусто». — Пошёл вон из моей головы! — поразительно, но она захлопнула сознание. Это злило. И возбуждало — отпор заводил. Бросал вызов. — Боишься, что я проникну неприлично глубоко, да? В наивные мечты? Или желания?.. В весь тот ревнивый бред, каким ты тешишь себя, как последняя дура? Боишься, что я увижу, как ты послала рыжего идиота? Или как кончила в первый раз? — Драко чуть облизал губы. Потянуло курить: — Где? Под магловским одеялом? Или под гриффиндорским? — Замолчи! — Малфой явно решил её позлить, переходя на пошлости. Или когда они вдвоём, это уже стало неписаным правилом? — Ты мне противен! — ложь. Наполовину. Потому что вторая половина отказывается это сделать. Та, что ближе ко всему прекрасному, что случилось между ними. Малому, но особенному. По чему скучаешь так же, как дышишь: естественно и неотъемлемо. — Зна-аю... — добавил Драко. — Это случилось в душе. Изучала себя в перерывах между Трансфигурацией и Травологией? Потянуло на откровения, значит? Так получи! Гермиона и сама толком не поняла, отчего с губ сорвалось громкое и сумасшедшее: — Это случилось в двадцать! На седьмом этаже. Доволен?! Малфой застыл. И Гермиона дорого б отдала, чтобы увидеть это лицо снова. Нехолодное. Оглушённое. Неравнодушное. Вспыхнувшее неприкрытым желанием. Вмиг изменившееся. Но лишь на миг. — Поздравляю, Грейнджер! — только и удалось выжать Драко из себя. Внутри всё перевернулось. Взорвалось. Что виски? Бесполезное пойло!.. Если есть то, что пьянит куда сильнее. Затуманивает мозг до безрассудства. Победа. Первенство. Превосходство. Даже вот над такими целомудренными принципами. Которые ломаются в руках Малфоя. Грейнджер опасна. Больше, чем ему кажется. Она топит его в этом ощущении всесильности. И власти. Каждый раз, когда борется и сдаётся, эта упрямая девчонка затягивает на его шее петлю всё туже и туже. И называется она чувствами. Ему ведь не наплевать на Грейнджер: с кем она спит. Что за чушь несёт. Что творит... С ним. Даже сейчас. Сейчас — особенно. Приехали… Они снова на краю, и опять каким-то чудом удаётся держать равновесие. Но самому тошно от человеческих слабостей, которые вынуждают прогибаться: давят и давят. Как можно с ними нормально жить?! Быть Малфоем. Потому что тянет... Дико тянет глотнуть удовольствие в полной мере. Наполнить им кровь: такую разную. И плюнуть на темноту в душе, очень остро ощущая порочный вкус. — Какого хрена ты здесь шастаешь? Зачем заставляешь себя ненавидеть? — до забвения, до ломоты. И хотеть — так же. А ведь в эту минуту это абсолютная правда. Драко не выдержал: — Чего ты хочешь, Грейнджер? — он упёрся ладонями в дверцы по обе стороны от её лица. — Чтобы я... — язык не подчинялся. «...сломался?» — но вслух иное: — Сломал тебя? — слова — не пустая угроза, потому что он может это сделать. Он — Малфой! Грейнджер будто отдалилась, хотя дальше некуда. Видно, вдавилась спиной в дверцу, но даже эти миллиметры показались в сотни раз больше. А вот и ответ. Неожиданный: — Я хочу забыть... Драко опешил, полупоняв смысл. Но для Гермионы «забыть» как спасение, она действительно этого хочет. Как никогда и ничего не хотела! Потому что очень близко от черты, за которой скрывается боль. А возможно, разочарование. За той чертой Гарри прав с самого начала. Там слово на букву «л» и... Драко. — Что? — он переспросил бездумно, словно не верил. — Нет, ты слышал меня! — Гермиона сорвалась. Лопнула невидимая нить, на которой держалось самообладание. — Я хочу забыть... Всё. До последней минуты, — твердила Гермиона, как одержимая. — Я не хочу помнить... это. Вообще ничего. Сотри мне память, Малфой! Вспомни, я спасла тебя. Так верни мне чёртов долг! Сейчас. Хоть раз поступи правильно... Казалось, она переломится пополам от крика души. Но Малфой не шевелился. Не реагировал. Просто смотрел и смотрел, будто наслаждался мукой того, кто не может больше выносить эту зависимость. Он словно пропитывался надрывным голосом. Который никак не стихал, не получалось: — Господи, да будь ты человеком... Хоть раз. Лишь бы не заплакать... Не при нём. Но глаза в глаза. Из гордости. С вызовом. Из невероятного упрямства не поддаваться слабости. Но надеясь достучаться до Малфоя. А взамен только тихое: — Вот и всё. Кончено, — чистой крови больше нет. Драко на волоске от предательства. Достали метания... бесконечная ложь самому себе. И он в этом не одинок. — В каком смысле? — потому что до разума долетают лишь обрывки мыслей. И аромат прошлой близости. — Я не стану. Уяснила? — грубо. Но иначе не вышло. Гермиона, не понимая, дёрнулась к двери. Но Малфой опять удержал. — Не сегодня, — его губы коснулись губ. Драко затянулся первым горячим выдохом. Опустошённо. И с облегчением. Заглушая тоску по каплям. — Ты ещё пожалеешь обо всём, — он с силой прихватил её волосы, не давая увернуться. — Но не сегодня, Грейнджер, — опять целуя и смело проникая в рот языком. Без всякого сопротивления, с отдачей — как же это сладко!.. «Дай мне... Больше себя, — эту пьянящую власть. Всё и сразу. Много. Чтобы приелось. Пресытилось наконец. — Чтобы я не чувствовал себя так паршиво». И так хорошо от своей паршивости тоже. Гермиона роняла, как грусть, безысходно: «Нет, нет, нет...» Лучше б Драко не целовал её. Никогда. Или она б не целовала его. Ни за что на свете! Что за абсурд: прыгать в эту пропасть с убийственным постоянством? Но сказать себе «стоп» сегодня не получалось. Потому что в этих губах, кажется, вся нежность и страсть, от которой тягостно. И в миллионы раз прекраснее. Сильнее любого «нет». Да, прозвучит бредово, но Малфой будто забыл про свои невозможные правила. Стискивал грудь. Прижимался к ней. Вгрызался в губы до боли. И тут же слизывал её, словно делил пополам. Но позволял касаться себя без всякой преграды. Руками и бёдрами. Скользя по спине жадными пальцами. И целовал-целовал-целовал, не давая толком вдохнуть. Только — им. «Драко», — опять про себя. Как воровка и эгоистка. Не оглядываясь. Наслаждаясь каждым звуком. Не делясь ни с кем. Лаская лишь себя этой тайной: его именем. «Драко...» — заставь меня сказать это. Если сможешь. Вырви. Из плотской мести. Его руки сами сдёрнули полотенце. Задрали юбку и рванули бельё с бёдер. Но застыли, стянув лишь наполовину. Как будто до Малфоя только дошло, что происходит. Он прикрыл глаза, отстранился и замер. Тяжело дыша. Без движения. Неужели он передумал? Не смей! Губы Гермионы коснулись его шеи. И... Господи. «Не верю...» Нет, не кажется: никто не останавливает. Позволяет целовать себя дальше — плечи. Потом — грудь, стискивая руками его руки. Чувствуя их силу и напряжение. Но он всё ещё не останавливает, только гладит по волосам с плотно сжатыми веками. С приоткрытыми губами. И молчит: ни слова протеста. Никаких условий. И сердце Гермионы подскакивает. Опять. Она целует Малфоя чуть ниже, а потом он притягивает её голову и целует сам. Так же как раньше: до потери сопротивления. Совести. Разума. И, кажется, что-то говорит: — Я не умею просить, Грейнджер. И не стану просить! Но есть то, чего я хочу больше, чем когда-либо прежде. До дури... Драко ненадолго опускает взгляд, искренне надеясь, что она поймёт, о чём речь: — Хочу твоих губ вот так... Хочу быть первым. Это ведь не запрещено, Грейнджер? И что ответить? Я не могу? Теперь, когда всё выходит из-под контроля? Гермиона ещё отругает себя за безрассудство. Потом. Может быть... Но ладошки чувствуют, как бьётся надменное сердце. А в эти минуты — ещё яростнее. Будто для неё. Это самое глупое, что может пригрезиться! И невозможно поверить обоим, что Гермиона уступает. Опускается ниже. И ниже. Наблюдая, как, с силой упираясь руками в края шкафчика, Малфой что-то беззвучно шепчет. И не важно — что!.. Почему? Но ведь главное — видишь его. И необъяснимое, сумасшедшее желание вот такой запредельной близости. Поэтому Гермиона на коленях. Драко хочет её. Так. Именно Драко — не Малфой. Он не ставит стен, а подпускает ближе. — Только медленно, хорошо? — еле слышно срывается с его губ. «А в своём безумии он красив». И в голове лишь его желание. На коже. Под кожей. И в собственных руках, скользящих по обнажённым бёдрам. И в пальцах, обхватывающих член. И в губах, что движутся к цели. «Пусть будет, как ты хочешь...» ...А Драко какой-то частью сознания отказывается верить в происходящее: «Не может быть, Грейнджер...» Но её ласки не лгут: первые, не слишком умелые... И от этого самые-самые!.. Совращающие одной только мыслью о них. И о сладостном продолжении. Выворачивающие с корнем заветы предков. Даже от таких робких и неглубоких проникновений ломается первый невидимый барьер. Напрочь. Но как же сложно отвести взгляд, ненасытно вбирающий удовольствие!.. И жар дыхания, и мягкое скольжение — всё кажется видением. И даже нервы, вспыхивающие жаждой большего. Это уже не бесстыжая фантазия, а реальность. Стирается почти всё, кроме губ, толкающих на тонкую линию, граничащую с оргазмом. Драко приказывает себе: «Не смотри, чёрт!..» И пялится в потолок. Только не кончить. Нельзя сорваться. Рано-рано-рано. И мало! Зверски мало этих нескольких минут абсолютного кайфа. И тянет толкнуться. С оттяжкой. Глубоко. Но опять — нельзя. И если бы ноги не чувствовали касания волос, кожа — робкого дрожания пальцев, а руки не прятались в волнистых прядях, если бы воздух не был наполнен Грейнджер... Драко сделал бы это сотню раз. И, может, тогда успокоился... Но не сейчас! Сейчас есть только животный голод, оголяющий пороки. Бессовестно влажные звуки диктуют своё: взгляд невольно опускается... Вот они — обнажённые плавные движения губ. И наконец — только языка. Который скользит по члену: снизу вверх. Нескромно и вкусно. Сбросив приличия. Добираясь до вершины медленно и непозволительно красиво. И лишь ресницы у Грейнджер дрожат, а пальцы уже нет. Всё это притягивает. Мощно и основательно. И вдруг, на секунду, Драко ловит её взгляд. Нестыдливый. Блестящий от возбуждения. Светящийся чем-то настоящим. Недопустимо. Такое — ни хрена — недопустимо! Драко до боли вдавливается ладонями в край шкафчика. Иначе не оторваться от наслаждения, терзающего нервы. Ещё немного — и полетят все запреты к дракловой матери! Но почему с ним не шлюха?! И отчего именно глаза Грейнджер достают до нутра? Это не Малфой проникает в запретное — она! Тем, что сердце замирает, вены пульсируют, а тело воет от удовольствия. Стена. Стена. Стена. Слепая необходимость. Не пускай Грейнджер! Руки срывают красно-жёлтый галстук. Неистово и нетерпеливо. Гермиона не может поверить, что ненавистная преграда накрывает глаза. Она даже замирает от потрясения. Да что же это такое?! Ведь успела заметить в серых глазах наслаждение. Мягкость. Нежность. И страсть. Что-то очень ценное. Единственное само по себе. Малфой почти невыносим! Но ещё больше — желанен. Его пальцы, словно утешая, мягко гладят по щекам. По губам. Надавливают на них. Чуть сильнее, чем диктуют приличия. Приоткрывая их для себя и всё ещё настаивая на развратной ласке. С тем же нетерпением, что и мгновения назад, когда затягивал узел на бездушном клочке ткани. Гермиона идёт наперекор здравому смыслу. И сдаётся. Ощущая даже кожей, что Малфой по-прежнему смотрит. Она проводит по губам языком и позволяет ему проникнуть внутрь. Мстительно глубоко. Доставая практически до горла. Тишина пульсирует. Он нарушает её глухим стенанием. И придыханием, требующим свежего глотка удовольствия. Как же Малфой стонет... Почти рычит. Мягко направляет её голову. И член. Гермиона и сама заводится. Чувствуя Малфоя. Так. Руками — его безумно напряжённые ноги. Поглаживая бёдра и ягодицы. Ощущает губами податливую нежность и крайнее возбуждение, а языком — солоноватый привкус. Наполняя себя всем этим и упиваясь новым откровенным стоном — маленькой властью над Малфоем, когда грань между превосходством и падением настолько расплывчата, что они сплетаются в один плотный клубок. Подстёгивают. И распаляют, разделяя удовольствие на двоих. А Драко не в состоянии отвести взгляд от Грейнджер. Он падает в эти запретные отношения и неправедно тянет её за собой. Придерживает член и тонет в упоительном трении, наполняя голову адской смесью из непристойностей. Запирает их там на замок. И тут же разбавляет нежностью, потому что чувствует невинные касания языка и шёлковую теплоту её рта. Выходит почти до конца и тонет снова. И снова. И снова, потеряв чувство меры. Искренне надеясь остановиться. Не отводя глаз от припухших губ, покорно и непостижимо горячо встречающих каждое развязное движение. Ярко-алых и зовущих. Так же и кончить недолго. О, Мерлин, не сегодня! Драко спасительно выходит. Он, кажется, теряет себя даже в этих губах. Крошится от такой Грейнджер, отдающейся без всяких условий. Он с силой поднимает её с колен: — Я хочу тебя... — с обжигающим выдохом, ловя губами так и не слетевшие слова. И это правда. Самая правильная, какая существует в этом неправильном мире. Где двое бывших врагов плюют на преграды, с мукой выстроенные ими самими, казалось, навсегда. Обман. Всё один сплошной самообман. Гермиона думает, что её здесь нет. Опоры нет. Ничего более необходимого тоже. Ведь Малфой целует её так сумасшедше жадно, не позволяя оторваться даже на миг. Глубоко. Яростно. Жарко. Унося остатки сознания. О бог мой, касаясь души. — Грейнджер... — чьё имя вдруг не причиняет боль, а лишь тает на языке, сорвавшись. Драко не терпится, пальцы ласкают её между ног: целенаправленно и бесцеремонно. Вибрирующими чувственными движениями вырывая обоих из реальности, улавливают нужный ритм каким-то необъяснимым чутьём. И влажный аромат желания тоже, от которого сносит последние отголоски «нам нельзя». С его губ слетает: — Помни меня. Теперь гори ты. Хоти меня ярче. Громче. И руки сдёргивают бельё до щиколоток, позволив ему упасть на пол. Наплевать! Им обоим. И Драко призывно шепчет: — Попроси... — язык мягко проводит по полуоткрытым губам. — Ты знаешь, о чём, — не сексе и магии — о бесстыдной ласке. — Проси, как умеешь... Но Грейнджер молчит. Только стонет. Сдержанно. Немного отчаянно. Прихватывает плечи Драко, сильнее врезаясь в обнажённую кожу. Чуть прогибается, прижимаясь плотнее и подставляя себя искушающим движениям его руки, будто специально выписывающей на клиторе скользящие узоры. И Драко наказывает её за упрямство. Его пальцы — один... и второй — легко и нагло проникают внутрь. Толкаются. Ещё и ещё. Заставляя замирать и сжимать губы. Жарко выдыхать между толчками. Запрокидывать голову, но не сдаваться. — А может?.. — выстанывает Гермиона, и её пальцы касаются повязки. — Не может, — целуя глубоко и на какую-то крупицу извиняюще. «Не может». — Проси о возможном, Грейнджер, — настойчиво и низко, срываясь на полухрип. Безбожно дразня особым наслаждением, обещанным ноябрьской ночью в лазарете. Только вслух: — Пошёл к чёрту! — прямо в губы. «Вот дурочка...» — но только она способна так сопротивляться. И пусть природа выдаёт её с головой! Ведь Грейнджер хочет этого. Ждёт. Нет, жаждет. Но лишь бы спорить с истиной. И ведь кажется, ещё немного — и кончит. — Не вздумай, — почти просьба. Почти приказ. — Без меня. И тут, как подтверждение, протяжное: — Ма-алфой... Я-я... — вся напрягается. Замирает. Дышит через раз. Драко выскальзывает. Забрасывает её ногу на бедро. — Я знаю... — и одним толчком входит. Грейнджер заполняет всю комнату своим полустоном-полувоем. — Вот так... Скажи: хочу так! — и только теперь это приказ. — Да... — через надрывный стон. — Да!.. — через полукрик. Драко толкается и толкается, надеясь не сорваться. Сцеловывая, слизывая с губ тяжёлое дыхание. И страсть. Отчаянно вбивая истину резким движением бёдер. Приближая особенный миг: — Ну же... Догоняй меня, — потому что сам на грани. И чувствует колоссальное напряжение, сдерживаясь лишь благодаря предвкушению. Его рука осторожно накрывает вдруг застывшие губы. Знакомо приоткрывшиеся. Чуть дрожащие от приближения оргазма, когда почти не дышит. И ждёт-ждёт-ждёт... Гермиона кусает его. За пальцы. Дико. С воем. Со всей силы, на которую кажется способна. Намеренно причиняя боль, хоть на долю равноценную нахлынувшему наслаждению. Сдерживая опасное признание, она наказывает Малфоя за темноту на глазах. — Ты что?! Чёрт!.. — Драко не двигается. — Больно же! — Грейнджер на мгновения слабеет. Вдавливается пальцами в обнажённые плечи. Вытягивается в струну. И сама толкает его бёдра. — Не останавливайся, — звучит властная мольба. Грейнджер с пьяным от наслаждения лицом зализывает укус. — Прошу... — уступая лишь в этом. — Чокнутая... — полушёпотом, пока пальцы сами проникают в её рот, позволяя языку и губам творить ненормальное и недвусмысленное. Ласки на грани фола. — Ты — чокнутая. Ты... — глубокий толчок и волнующая истина: — Моя-я... Та, которая стонет, подставляя губительно-прекрасные губы и соблазняя жестоко-острыми зубами. Блаженно дышит, опаляя кожу обрывками своего удовольствия. Драко не выдерживает и четверть минуты. Он кончает, едва сдерживая рвущийся рёв. Кончает сочно и наполняюще. Зажмурившись сильно-сильно, до искрящейся слепоты. Он стонет в голос, потому что не любит делать это тихо, как будто должен чего-то стыдиться. Это позволяет голове не лопнуть, а себе — забыться окончательно. Драко упирается лбом в лоб Грейнджер и пытается выровнять дыхание. Они оба пытаются. И едва-едва улыбаются. Избегают прощальных поцелуев из дурацкой борьбы с желанием не разрывать касаний. Только — близость. Он впервые стягивает повязку вот так: лицом к лицу. Но почти сразу выходит и тянется за сигариллами. Садится на лавку и молча смотрит, как Грейнджер одевается. Драко не нарушает тишины, пока она не застывает у самой двери: — Долго ты так не сможешь, — негромко произносит он. И Гермиона понимает, о чём идёт речь: об игре по его правилам. А потом она выходит. Спокойно закрывает дверь и прислоняется к её деревянной поверхности почти счастливой. Она ни о чём не жалеет. И что бы Малфой ни говорил, они только что сдались. Друг другу.* * *
— Ну и зачем ты меня сюда притащил, Гарри? — улыбаясь немного загадочно, спросила Джинни, оглядывая пуффендуйскую раздевалку. И невольно покосилась на стоявшую на прежнем месте лавку. Не то чтобы не догадывалась, чем может быть вызвана подобная просьба, но как-то раньше не замечала, что Гарри возбуждают именно эти стены. Хотя он же обожает квиддич... «К лешему всё! Какая разница?!» — руки Джинни сами стащили мантию, галстук и потянулись к верхним пуговицам на блузке. Наверное, прошла целая вечность с тех пор, как инициатива исходила от Гарри. Может, стоит регулярно устраивать дуэли, чтобы он был чуть менее ласков и нежен, а более одержим? — Мы точно варили не возбуждающее? — приглушённо поинтересовалась Джинни, наблюдая, как он накладывает чары. Торопится... Примитивный Коллопортус. Ой, не важно! — Невилл ничего не перепутал? Нет? — иронично заметила она и приблизилась к Гарри. Обняла его и мягко коснулась губ. Легко. Дразняще. В ожидании чувственного нападения. Но он вместо того, чтобы поцеловать, проворчал: — То есть хотеть тебя я могу только под зельями, что ли?! Джинни показалось, Гарри обиделся. — Я просто поддеваю тебя. Чуть-чуть... Ну не дуйся... Она сняла с него очки и положила на ближайший шкафчик. — Люблю, когда ты ласкаешь меня без них. Немного на ощупь, — Джинни неожиданно сильно завелась от воспоминаний. — И я готова тебя умолять... Или заставить. Тебе как больше нравится? Она нетерпеливо поцеловала Гарри. И он ответил. Так же нетерпеливо и горячо. С гулко стучащим сердцем. И сложно разобраться, что так яростно разгоняло кровь: зелье или предчувствие тайны. Вспомнился их первый раз с Джинни. Наверно, самое прекрасное в жизни после всей этой боли, потерь, войны... Когда безумно нуждались друг в друге и просто не смогли иначе. И только последний болван посмел бы остановить Джинни в её безрассудном порыве стать ближе. А Гарри таким не был. Тогда он целовал всё, чего касался взгляд. Неутомимо и любяще. И хотел её как ненормальный. Гарри почувствовал жуткую тоску по этому голоду: когда существует только желание, только Джинни... Но сейчас страшно мешала жажда истины. Хоть кусочка. Маленькой капли. Но чтобы уже перестать сходить с ума от своей никчёмности! Гарри потянул Джинни на себя, устраиваясь на полу, следуя за голосом разума. Ведь он, будто ведомый магией, нашёптывал подсказки. Приятная тяжесть накрыла тело. Губы встретились с губами. Чуть отрешённее, чем прежде. Гарри прятался от возбуждения. Не то. Не то! Не то... И шёпотом между поцелуями: — Придуши меня, Джинни. Она застыла от столь неожиданной просьбы: — Что?.. — Придуши меня. Пожалуйста... — Да что с тобой?! — Джинни невольно повысила тон. Забеспокоилась и отдалилась. Что за блажь? Но видя в его глазах мольбу, замешкалась и спросила: — Зачем?.. А в ответ — требовательная тишина. — Ты этого хочешь, Гарри? — с неверием. Но любовью. — Мне нужно это. Просто. Нужно. Зелье действует недолго. А я должен попробовать вспомнить! — Так мы здесь не?.. — теперь обиделась Джинни. Щёки заалели в тон губам. Глаза метали искры. — Ты опять за своё? Даже сейчас?! Гарри почувствовал себя гадко. Его девушка хочет заняться любовью, а не поиском призраков. А он, как полный придурок, думает только о невидимом враге. На мгновения неприступная правда стала ценнее иных желаний. Что за безумие?! Джинни оскорблённо дёрнулась, но Гарри удержал: — Я люблю тебя, — вот так: в первый раз. Неожиданно для неё. И для себя тоже. — Помоги мне. И потом я заставлю тебя забыть обо всех просьбах... Кроме твоих, — не отводя пылающего взгляда. — Джинни... Гарри заметно волновался. Глаза лихорадочно блестели. Но ей стало всё равно до настоящей причины, почему они здесь. Долгожданное признание разливалось счастливым теплом по всему телу. Её руки с лёгкостью сомкнулись на его шее. С радостной и несерьёзной мыслью: «За то, что так долго заставил меня ждать!» — пальцы сдавили посильнее. Из маленькой мести. И для застывшей памяти это стало ключом. — Я тоже тебя люблю, — шепнула Джинни. Но Гарри уже не услышал. Всё тело и даже голову словно пронзили иглы, лишая возможности не только двигаться, но и кричать. Ледяная корка сковала мышцы. Сердце почти перестало биться. Кровь стыла прямо в жилах. Тяжёлый, густой туман накрыл сознание, замораживая даже мысли. Дыхание замедлилось. И вдруг показалось, что оно остановилось... Совсем. А потом Гарри вскрикнул. Будто очнулся от кошмара, жадно хватая ртом воздух. — Что?.. — Джинни со страхом обхватила любимое, искаженное непонятной мукой лицо. — Что ты видел? Несколько секунд тягостного молчания и: — Ничего, — выдохнул Гарри и устало прикрыл глаза. От стыда. Потому что почти не врал. Ведь, действительно, ничего не видел. Только — почувствовал: Чьи-то чужие, безумно холодные губы жестоко прижались к его губам. А потом навалилась непроглядная темнота.