09.09.13 г. Люди, поистине, очень странные существа. Это когда человеку нужен человек, но этот человек не ты. Люди - это как дождь и асфальт. Им нужно время привыкнуть друг к другу, но после этого они с лёгкостью и неподдельной страстью впитываются в чужих. Только нужно время, которого всегда запредельно мало. Вот ты когда-нибудь видел, как дождь разбивается об асфальт? Я это чувствовала.
***
Прошло три года и шесть месяцев с начала службы Кори Трейна. Прошло двадцать три года с его рождения. Для Эммы Элизабет Олсен прошло два года, пять месяцев и восемьсот восемьдесят четыре ночи в постели Генри Олсена. Восемьсот восемьдесят четыре ночи, как она стала такой. Потеряла себя, как небо теряет воду каплями дождя, как песчинки проскальзывают сквозь пальцы. И почти год с тех пор, как Кори Трейну поставили памятник на городском кладбище. Маленький, неброский, сделанный собственными руками Зака, которому всего пару месяцев назад уже исполнилось тринадцать лет. Слёз в его глазах уже больше не было, только чистое отчаяние, когда он пробегал взглядом по пустому, холодному надгробию или зарывался лицом в грудь Эммы, цепляясь руками за заднюю половину её рубашки. Они кричали, но лишь только каждый из них двоих мог услышать крик другого. Сегодня кладбище было пустым. Отчётливо был слышен звук ветра или чьих-то шагов. Гудела листва, так и не услышавшая звук колокольчика, прозвонившего о кончине лета. Могила Трейна, пожалуй, была самой скромной на этом кладбище. Она могла стать достойным конкурентом только, разве что, проржавевшим до самого подножия железным крестам. Стоя сейчас рядом с деревянным, с облупившейся в нескольких местах бежевой краской, надгробием, девушка в который раз про себя отметила, что уже второй год разбавляет свою горькую вину лишь приложив к нему букет тюльпанов, красных, как на том поле. За эти годы в жизни девушки изменилось многое, даже слишком. Из наивной наследницы она стала стальной владелицей предприятия. Родители давно уже уехали жить во Флориду, оставив на молодых супругах свой бизнес. Эмме стало легко. Легко прятать свои ощущения, закапывать подальше эмоции и мысли, улыбаться только до тошноты. Она губила преданность алкоголем, заплетаясь в дымке чужого человека. Эмме нравилось. Эмма была счастлива. Кажется. Вот только в каждый день рождения любимого (когда-то) человека, накатывала волна слёз, перехватывая дыхание. Эмма заплакала бы, но что-то внутри словно перекрывало, не давая слезам поступить к векам. Лёгкие болезненно сжимало, заставляя девушку задыхаться, как рыбу, брошенную на песок. И каждый раз она несла к памятнику тюльпаны. Красные. Ноги как-то вмиг стали ватными, отказываясь поддерживать девушку, и она была брошена коленями на надгробие. Звук падения эхом отразился от дерева, но она не обратила внимания на боль. Прикоснувшись рукой к памятнику, Эмма с неистовой силой сжала ладонь, заставляя ногти цепляться за нелакированную, шершавую поверхность, занозя осколки дерева прямо в нежную кожу, пока по пальцам не потекла кровь. Такая горячая, но в то же время холодная, ассоциирующаяся одновременно с жизнью и смертью. Стекая по запястью, капли падали прямо на красные тюльпаны, неминуемо сливаясь с цветами. Закрыв глаза, Эмма надрывным, как после долгого крика, голосом, стала шептать: - Тебе двадцать три, Господи, если ты всё ещё дышишь, тебе двадцать три. В очередной раз вытирая с глаз слёзы, девушка поняла - так продолжаться не может.***
Стены больничной палаты были зелёными, в некоторых местах протёртыми до самого кирпича. Военный госпиталь явно оставлял желать лучшего. В самом углу палаты, за столом, тихонько освещаемым керосиновой лампой, сгорбившись, сидел высокий парень. Застиранная, рваная в нескольких местах футболка и протёртые штаны смотрелись слишком большими на худом долговязом теле. Чуть поправив в очередной раз дрогнувшую лампу, парень принялся чуть дрожащей рукой выводить на обратной стороне пожелтевшего листка:"Дорогая Эмма, прости, что так долго не писал тебе. Мне только сейчас удалось прочитать все твои письма. Дело в том, что после несчастного случая на взорванных складах мой организм был в коме. С ноября две тысячи десятого, вот уже три года я не был в сознании. Как только медики проведут пару тестов, меня отпустят домой. Я обещаю, мы скоро будем вместе, милая".
***
Мысль о побеге давно уже стала искушающей для Эммы и Генри, но просто уехать было нельзя. Именно поэтому, четыре дня спустя, когда всё было готово, Эмма в последний раз увиделась со всеми, кого она могла назвать близкими. А ровно сутки спустя эти близкие глотали слёзы, снова и снова просматривая репортаж с места событий:Сегодня, четырнадцатого сентября, на выезде из Пало-Гранде произошёл несчастный случай. Молодая пара Эмма и Генри Олсен, в пьяном состоянии, что было выявлено наличием на заднем сидении нескольких бутылок спиртного, не справилась с управлением автомобиля. Машина была сброшена с моста. Самих молодоженов на месте не наблюдается, но, учитывая высоту, процент выживания составляет менее десяти. На данный момент территория огорожена и ведутся поиски тел.
- Ты в порядке? - спросил Генри, обнимая жену за плечи. - Нет, - хрипло отозвалась Эмма. - Нет. Давно не в порядке. Когда-нибудь она привыкнет. Ведь на свободе, наверное, легче. В то же время, Кори Трейн в очередной раз перелистывал потёртый альбом и понимал, что до боли в рёбрах ненавидит своё имя. Имя, которое стало бредом молодой девушки, которая, наверное, к счастью, с перрона сошла раньше, чем с ума.***
Тебя ведь нет, правда, Кори?