17.05.11г. Я помню твою улыбку.
***
Она давно уже разучилась любить лето, которое совсем не тёплое, когда рядом нет того, кто греет, а есть только "любимый муж", с которым на брудершавт. А вино всегда было горьким. Сжигало изнутри каждую клеточку безликой жизни, когда не приходилось притворяется специально для кого-то, кто не близкий. Хотя, в последнее время, даже близкие её не чувствуют. У неё теперь всё по кругу: дом, салон, ресторан, концерт. Конечно, если дома ей хоть раз было как дома, и её бы не тошнило от накуренной образами городской знати, всё, наверное, могло бы быть гораздо легче. А вино всегда горькое, как жизнь тех, кто встречается с новоиспечённой мисс Олсен. Ущербные люди засыпают свою ничтожность прокуренным табаком, смывают грязь с души дорогим алкоголем, но их не спасает; их затягивает в чертов омут, они сами уплывают в беспамятство, так легче, Эмма знает. Ничего не помнить под утро, бессвязно говорить о солнце и о красной траве на том чертовом поле. Генри всегда считал это лихорадочным бредом, болезнью, потому что "ну, нет же красной травы", но ведь она знала, что есть. Она верила. Улыбка, взгляд на мужа, знакомство с очередным, кого завтра не вспомнит, какой-то пошлый анекдот, улыбка, глоток вина, улыбка, улыбка. Чем развратней наряд и милее личико - тем дороже тебя оценят. Каждая улыбка - дополнительный балл в твою копилку. Эмма изучила эти правила наизусть. До тошноты. Она не аристократка, она не уходит по-английски. Она просто сбегает.***
Запотевшее окно, объятое снаружи слоем тумана, тихая дробь дождя по жестяной крыше. Чердак стал любимым местом Эммы в их новом доме. Глоток вина, горького, прямо с горлышка. Выпив три четверти бутылки чувствуешь себя на три четверти дороже. В тебе же литр алкоголя за три тысячи долларов. Чёрные кудри спадают с плеч прямо на смятые листки, разбросанные по всей комнате. Громкая дробь разгорячившегося от ненависти людей дождя перекрывает лёгкую поступь шагов. Эмма вздрагивает, когда чья-то тёплая рука вдруг касается её подбородка и расфокусированным взглядом впивается в Генри. Тот улыбается, как-то совсем по-доброму, это не та ухмылка, которая приклеена на его лице круглые сутки, и проводит рукой по её волосам, заправляя одну прядь за ухо. Удар грома, короткая вспышка молнии, перехват руки. Резкий, но цепкий. И процеженное сквозь зубы: - Не трогай меня. Потому что так мог делать только он. Ухмылка, блеск зубов в отсвете молнии. - Ты такая милая, когда ты в говно, дорогая. Рука по щеке, тёплая. Гром. Резкий порыв в сторону, она цепляется руками за заднюю часть его рубашки, чуть проводя ногтями по горячей коже. Молния. Его руки ворошат её волосы, губы резко, но почти нежно прижимаются к её, впиваясь до боли, когда его руки уже шарят по её платью, сбивая все пуговицы. А пьяные ночи несут порой самые трезвые выводы.