Гений должен быть один?

Что ж... я посвятил музыке всю свою жизнь. Теперь, оглядываясь назад, я могу сказать это совершенно точно. Все сорок лет моей жизни рядом была она − музыка, ради которой я жил, она была всем для меня. До последнего времени. Но почему-то именно сейчас я понял, насколько моя жизнь на самом деле ничтожна... Всегда, сколько себя помню, я занимался музыкой. Кажется, что я взял в руки гитару, как только родился. Это было смыслом моей жизни. Еще с младшего возраста я пытался написать что-то − тогда это были маленькие этюдики или пьески − и мне это нравилось. Дико нравилось, больше, чем вся остальная моя жизнь вместе взятая. Постепенно я отдалялся от сверстников, все больше и больше углубляясь в себя. Мне было хорошо только в одиночестве − в моем случае это значило наедине с гитарой или пианино. Я жил лишь этими звуками, писать все это... сам процесс приносил мало кому понятное удовольствие, но мне это заменяло всю жизнь нормального подростка. Мама, бабушка, брат... они просто не понимали, что это значит − творить. Они не были творческими людьми и своего рода гениями. Они слишком простые и приземленные − ясное дело, им не о чем было говорить со мной. Я пытался донести до них, что для меня значит музыка, но это ничем не помогло... Мне пытались запрещать, отнимали инструменты − делали все, только чтобы помешать мне творить. Но никто из них не был мне нужен. Я нуждался только в одном − чтобы меня оставили в покое. Чтобы не мешали. Чтобы я мог дать своему потенциалу разгуляться на полную катушку! Но в подростковом возрасте мне этого не давали, как я их не просил. Мы с братом немного выросли − он на два года меня старше − в нашу жизнь добавились новые переживания, чувства... Точнее, в его жизнь. У меня-то как раз ничего не изменилось − я все также сидел дома в попытках написать очередной шедевр. Только теперь у меня был человек, ради которого я это все делаю − моей музой совершенно внезапно даже для меня стал Шеннон, мой брат. В какой-то момент меня начало к нему влечь, и я не мог этому противиться... Оказалось, это взаимно. Были даже некоторые короткие периоды в моей жизни, когда Шеннон становился важнее моей основной в этой жизни задачи. Но это длилось недолго. Брат... он понимал, был со мной, как-то терпел всплески эмоций и истерики, если у меня что-то не выходило так, как было задумано. Он радовался со мной, когда мои работы получили признание публики, когда меня признали лучшим композитором года, когда я был на вершине славы... Конечно, в такие моменты мне было не до брата − музыка, желание закрепить достигнутое преследовало меня, не давая отвлекаться на что-то другое. Шенн был рядом, но я грубо отталкивал его, если вдруг он попадал под горячую руку. Он пытался успокоить меня и поддержать, но в ответ получал лишь поток нецензурных слов, сообщающий о нем много нового... Он любил меня, поэтому терпел. Но рано или поздно всему приходит конец. И в какой-то день Шеннон просто развернулся и ушел. После этого я стал писать больше. Но уже получалось что-то совсем посредственное − скучное, местами агрессивное... Тупой набор звуков, а не красивая мелодия. И не выходило ничего другого. Так называемые истерики случались чаще, я едва не разбивал о пол гитару... Ничего не получалось. Был ли к этому причастен уход Шеннона или нет, я не знаю. Но после этого то, чем я занимался, уже было сложно назвать искусством − это была скорее привычка марать бумагу нотами и не более. На шедевры, похожие на то, что я писал раньше, меня просто не хватало... Я стал пить, курить, надеясь, что хоть это как-то на меня повлияет, в голову придет идея, но − тщетно. Даже не капли похожего на нормальную мелодию в моей голове с тех пор не появилось... *** Я на терраске старого дома, в котором некогда жили мы с Шенноном. До того, как он перестал меня выносить и ушел. Я сижу, облокотившись спиной о стену, и выглядываю что-то вдали. Впервые за последнее время в моей голове не звучит мелодия, которую нужно срочно записать. И, признаться, мне это нравится. На мне надета бесформенная футболка, поверх нее клетчатая рубашка − не помню, когда вообще ее снимал в последний раз. Щеки чешутся от заметно выросшей бороды: я долгое время не считал нужным бриться. Какой смысл, если изо дня в день меня все равно не видит никто кроме гитары и рояля? В руке, которая теперь настолько костлявая, что это выглядит уродски, медленно тлеет сигарета. И когда я так опустился, что вновь вернулся к этой пагубной привычке? Помнится, я еще пил, когда надо было чем-то заглушить чувство того, что я ничтожество... И как я дошел до всего этого? Я беру в руки телефон − надо хотя бы узнать, какой сейчас год и день. Здорово, я не брал эту машинку в руки больше месяца... Значит, я не писал музыку примерно столько же. Нет, я и сейчас могу что-нибудь наваять, но... какой в этом смысл? Конечно, есть поклонники моего творчества, и их достаточно много, но нет того, кто радовался бы за меня искренне, без зависти или этой божественности во взгляде. Так, как это делал Шеннон. Интересно, что с ним? Каким он стал теперь? Я не видел его с того момента, как он ушел − около восьми лет. Хотелось бы знать, он вообще думает обо мне? Вспоминает, что я существую? Тот день, когда он ушел от меня... Это самое ужасное воспоминание за всю мою жизнь. Я писал уже несколько часов подряд, мысли обгоняли одна другую, так что я еле успевал это фиксировать на бумаге. Это должно получиться что-то гениальное! Такого никто не писал раньше! Это будет новшество, которое придумал я! Я! Я перешел на новый лист. Мелодия вне зависимости от меня как-то менялась, становясь более твердой и жесткой. Нет, не та нота, нужно что-то другое... В комнату тихо зашел Шеннон. Вот, она, эта нота! Да, так будет идеально! − Джаред, ты бы отвлекся... Черт. Блять, Шеннон, ну за что!? Эта нота... она ушла! Чтоб тебя, Шеннон! − Шенн! Сколько раз я просил не мешать, когда ко мне приходит вдохновение!? Я накинулся на него чуть ли не с кулаками. Это мог бы быть шедевр мирового масштаба! Так какого хрена он пришел и все испортил!? − Джаред, вообще-то я о тебе забочусь! Ты безвылазно сидишь здесь уже вторые сутки! Не пора бы немного отвлечься и передохнуть? Шенн, если бы ты только знал, как я тебя сейчас ненавижу... − Мне не нужен отдых! Мне нужна только моя музыка! И эта композиция, которую я теперь никогда не закончу благодаря тебе! − Так значит, да? − Шенн горько усмехнулся.− А кроме музыки тебе что-нибудь нужно в этой жизни? − Мне нужно только одно − чтобы мне не мешали творить! Неужели я так много прошу, Шенн? Неужели так сложно просто взять и не лезть ко мне? − Может, мне вообще уйти, раз я так тебе мешаю? – Шеннон, наверное, впервые повысил на меня голос. − Да вали ты на все четыре стороны! Ты мне не нужен! И никто мне не нужен! Без вас будет только лучше − никто не будет тормозить меня и болтаться под ногами! Шеннон резко развернулся, не желая даже смотреть на меня, и стремительно двинулся к выходу из комнаты. Обернулся лишь на выходе, посмотрев мне в глаза. Его взгляд метал молнии, я никогда раньше не видел его настолько злым. − Джаред, я займу еще минуту твоего драгоценного времени, а потом вообще исчезну из твоей жизни,− он подошел ближе, встряхивая меня за плечи.− Что же ты делаешь, мелкий? Ты не видишь, как ты гробишь свою жизнь? У тебя же нет ничего, тебя ничего не волнует, кроме этой музыки! − А тебе что, завидно? Музыка − моя жизнь! − Джаред, я не против музыки, но не в ущерб себе. Ты же света белого не видишь! Когда ты последний раз виделся с мамой, друзьями? Вернись к нам! − Зачем, Шенн? Зачем мне что-то менять, если мне и так хорошо? Музыка − самое ценное в моей жизни! − А я? Что для тебя важнее − музыка или я? Я промолчал. Я не мог представить свою жизнь без одного из этих составляющих, также как и не смог бы отказаться от одного из этого. − Спасибо за честный ответ,− Шенн, разумеется, понял все не так, как надо.− Я все понял и покидаю тебя. Навсегда. И больше не помешаю. Дерзай, младший! Я верю, что в музыке у тебя все получится, ты станешь известным композитором, у тебя будет слава, поклонники... В этом я даже не сомневаюсь. Но потом, когда ты достигнешь этого... ты будешь никому не нужен. Никому, слышишь? Никто не сможет за тебя искренне радоваться, никто не будет поддерживать. Потому что ты уже оттолкнул от себя всех, кого можно. Хочется быть всю жизнь одному? Пожалуйста! Удачи тебе, Джаред!.. Прощай. Я не успел даже открыть рот, чтобы что-то возразить. Он, громко хлопнув дверью, ушел. Это был последний раз, когда я его видел... Тогда я продолжил просто сочинять композицию, и не заметив каких-либо изменений. А потом, когда прошло время... Последние несколько лет... до меня быстро дошло, что причина моих неудач в Шенноне. Точнее, в его отсутствии. Я мог не признавать этого, но он был мне необходим. Да что там − он и сейчас нужен мне. Единственное, за что я так корил себя в этой жизни, был его уход. Ну почему я тогда не остановил его? Я просто был зол, что у меня из головы ушла мысль... Если бы я не был таким глупым и остановил бы брата, какой бы была моя жизнь сейчас? Ужасно признавать это, но во время нашего последнего разговора Шеннон был на сто процентов прав. Абсолютно во всем. Вот сейчас мне сорок лет, я уважаемый композитор, меня знают люди, любит публика. Даже на улице подбегают попросить автограф. Но кому из этих людей нужен именно я? Просто я, без всякой этой маски... без музыки? Разве кого-то интересую я как человек? Шеннон был прав − ни одному существу в этом мире нет до меня дела. Да, все еще есть музыка, но зачем она мне, если нет главного слушателя и критика? Это я понял достаточно быстро, когда не смог написать ничего стоящего без брата под боком. Нет, люди продолжали радоваться и превозносить меня, но это была скорее привычка любить мою музыку, нежели им реально нравилось. Хотя, публика вообще не показатель. Ведь она вещь непостоянная. Люди могут любить и боготворить тебя, когда ты на вершине, но не постесняются еще глубже втоптать в грязь, если ты упадешь с пьедестала. Именно это мне и пытался внушить брат, но я был слишком глуп, чтобы его понять. Я с трудом поднимаюсь − мышцы затекли от продолжительного пребывания в одной позе − выкидываю бесполезно истлевшую сигарету и иду в дом. Словно впервые оглядываю свое жилище: выглядит ужасно. Я так устал от этого. Надо бы привести все в порядок... все, начиная от бардака в комнате и заканчивая собственной жизнью. Как бы я хотел отмотать время на восемь лет назад и просто не дать Шеннону уйти... Если бы он вернулся, я бы даже поступился музыкой. Только чтобы он был рядом. Господи, ну почему мне не пришло это раньше в голову? Звонить и извиняться восемь лет спустя как-то глупо... К тому же, я тогда сделал ему больно. Очень больно. Не думаю, что он вообще вспоминает обо мне. Нет, ну может, и говорит, что был в его жизни «какой-то младший брат Джаред», и не более. Я бы на его месте вовсе похоронил воспоминания о человеке, так безжалостно меня обидевшем. Иду в сторону ванной: перемены в жизни стоит начать с себя. Я не понимаю, с чего это вдруг мне приспичило все изменить. Музыка наскучила? Я дошел до вершины своих возможностей и теперь мне некуда стремиться? Или же... я только сейчас понял, что и не жил толком все эти годы? Было ли это творчество такой уж необходимостью, чтобы бросать всех и все? Или это наоборот была попытка сбежать?.. Сбежать от чего? От мира? От переживаний? От чувств? И − самое страшное − есть ли возможность изменить это? Все люди, которых я успел оттолкнуть... примут ли они меня обратно? Не посчитают ли это очередной прихотью ненормально истерика? Я впервые за долгое время не знаю, что мне делать. Раньше было единственное спасение − музыка, но не сейчас. Теперь я не хочу уходить от проблем в свой кокон! Я хочу жить! Жить так, как мог бы все эти сорок лет... Как бы я хотел, чтобы это осознание пришло ко мне раньше. Да, я не стал бы столь великим, но Шенн был бы рядом и не позволил совершить такое количество глупостей. Я хочу сейчас же, как можно быстрее все исправить. Если, конечно, еще возможно что-то изменить... Первым делом я привожу в порядок себя. Сбриваю бороду − не понимаю, как умудрился столько с ней ходить? − расчесываю волосы, они просто непозволительно длинные, отмываюсь в душе. Выгляжу я не лучшим образом: худой, щеки впалые, под глазами синяки, ребра выпирают из-под кожи... Вид болезненный. Просто жутко... Не верится, что это я. Последний раз я помню себя в зеркале радостным и счастливым... Только не помню, когда это было. После навожу порядок в доме, тщательно складывая все нотные листы, валяющиеся по всей квартире, в один ящик, подметаю, смахиваю пыль − делаю это место пригодным для жизни. Открываю окна, впуская в комнату свет. Жить становится немного веселее. Аккуратно ставлю гитару на ее постоянное место, не забывая любовно провести по грифу. Появляется непреодолимое желание снова начать что-то играть, но нет... не сейчас. Если вновь погружусь в музыку, то останусь один. На этот раз навсегда. А я, кажется, только сейчас осознал, насколько мне не хочется быть в одиночестве... Мне нужен кто-то, кто был бы рядом, поддерживал, дарил тепло... Ну почему я такой тупой и отпустил Шеннона!? Закончив приводить окружающее меня в порядок, решаю, что надо бы выйти в свет. Хотя бы съездить проведать маму... Я так давно ее не видел. Да и бабушку тоже. Можно было бы, конечно, сразу поехать к Шеннону... Но я не знаю, где он сейчас, да и не уверен, что он хотя бы пустит меня на порог. Поэтому лучше к этому я еще подготовлюсь... а пока поеду к маме. Надеюсь, она за это время не сменила место жительства. Так непривычно идти по улице после столь долгого времени, проведенного в четырех стенах дома. Странно еще, что люди на меня не оборачиваются − мне кажется, я выгляжу каким-то диким. Да и чувствую себя примерно также... Вскоре подхожу к дому мамы и бабушки. Странно, машины нет... Может, они уехали? А может, они вообще уже здесь не живут? Ладно, попытаться все же стоит... Черт, мне страшно. Что, если мама скажет, что не хочет видеть меня и вообще пошлет куда подальше? Мне бы этого не хотелось. Да, я совершил много ошибок в жизни, но не настолько, чтобы родная мать от меня отворачивалась. Подхожу к дому. Пару минут помявшись и придумав более-менее связную речь, нажимаю на кнопку дверного звонка. Он глухим эхом разносится по всему помещению. У меня появляется непреодолимое желание сбежать, но ноги едва не подкашиваются, исключая возможность хотя бы шевельнуться. Эта минута, пока мама идет до двери, кажется мне вечностью. Слышу шаги. Натягиваю на лицо улыбку: сейчас я увижу маму!.. Дверь открывается. Только это совсем не моя мама. Передо мной стоит какой-то незнакомый мужчина и также непонимающе меня разглядывает. Кто это? Или мама все же переехала? − Вам кого? − произносит он сиплым басом. Неприятный голос. − Мне нужна Констанс Лето, она, видимо, жила здесь до вас... Не знаете случайно ее нынешний адрес? Мужчина чешет подбородок и, попросив подождать, заходит в дом. Слышу приглушенные звуки разговора, потом он снова показывается на крыльце и протягивает мне какую-то бумажку. − Сочувствую,− небрежно бросает он и захлопывает дверь у меня перед носом. Ничего не понимая, разворачиваю выданное мне послание. Может, мама просила передать что-то, если я появлюсь? Нет... На мятом листике кривым почерком написано... Нет! Этого не может быть! Пожалуйста, пусть это не будет правдой! Мама... моя мама не может умереть! Тем более когда она мне нужна, как никогда раньше... Как так? Это... это неправильно! Господи... Последние слова, которые я сказал ей... «Убирайся из моей жизни! Никто из вас мне не нужен!» И больше она не услышала от меня ничего до самой смерти... Нет! Этого просто не может быть! Или... может... На той бумажке, что дал мне мужчина, адрес кладбища и какая-то пара чисел... Надо ехать туда. Народу на кладбище нет − впрочем, как и всегда. Только лишь охранник провожает меня безучастным взглядом, когда я почти бегом проношусь мимо. Пытаюсь отыскать нужный мне участок. Пожалуйста, пусть это все окажется ошибкой, розыгрышем... Нет. Такими вещами не шутят. Я нахожу нужный мне кусок земли. Мама... и бабушка... действительно здесь. Ошибки быть не может... Сажусь на землю прямо рядом с могилой мамы − ноги не желают держать меня в стоячем положении. Как это я мог пропустить смерть моих самых важных родственников? Ну что я за придурок такой!? По лицу струятся дорожки слез, я даже не пытаюсь их останавливать. Просто не могу поверить... Я хочу убить себя. Чтобы лежать тут, с ними! Во всяком случае, это было бы честно... Я же виноват в их смерти. Это я оттолкнул их, нагло выкинул из своей жизни, когда они всячески пытались мне помочь! Как я мог?.. Почему я был таким слепым? Почему не ценил то, что имею!? Пока не потерял это... О, сколько бы я отдал за то, чтобы мама, бабушка... вся моя семья были рядом со мной! Я бы без колебаний пожертвовал своей музыкальной карьерой, лишь бы не испытывать того, что чувствую сейчас... Слезы заливают лицо, практически лишая возможности видеть, я громко всхлипываю − больше нет сил держать это в себе. − Мам... Мамочка, бабушка, простите меня, пожалуйста! Я был не прав, чертовски не прав! Кто бы знал, как мне хочется повернуть время вспять, чтобы предотвратить все это... Чтобы не было того, что произошло сейчас! Я раскаиваюсь, я жить с этим не смогу... Я скоро присоединюсь к вам, думаю... Во всяком случае, такие мысли у меня точно есть. Я только поговорю с Шенноном, извинюсь... И ничто меня уже держать не будет. А музыка... Знаете, я понял... она была далеко не самым важным в моей жизни. Но я, черт возьми, понял это слишком поздно! Извините меня, пожалуйста... Я идиот, каких больше на свете не сыщешь... Я знаю, что это ничего уже не исправит, но... я люблю вас. И любил все это время. И буду любить до конца своей жизни. То, что я говорил... это несерьезно. Но знайте главное − я очень люблю вас, и буду любить и помнить всегда... Тут уже мою речь просто прерывают бессвязные рыдания. Я не контролирую себя, просто выплескиваю в слезах то, что накопилось во мне за долгие-долгие годы. Знаю, слезами уже ничего не исправишь, но просто не могу остановиться... Мне больно. Очень больно, но наверняка тем, кого я просто посылал в своей жизни, было намного, во сто раз хуже... Боковым зрением вижу человека, направляющегося сюда. Не могу объяснить себе, почему, но быстро поднимаюсь и прячусь за кустами неподалеку. Не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии. Он идет прямиком к могиле моей мамы и бабушки. Он тоже наш родственник? Надо бы выйти, поздороваться... Мои ноги прирастают к земле, а дыхание перехватывает, как только я понимаю, кто стоит буквально в паре метров от меня. Шеннон. Он очень изменился − настолько, что я его сначала не узнал. Волосы длинные, тело выглядит намного сильнее, глаза... они остались такими же, какими я их запомнил, разве что сейчас не было всепоглощающей злости, лишь усталость, скорбь и сожаление. Он кладет на памятники цветы, что-то говорит, но ветер уносит его слова в другую от меня сторону. Я не смогу выйти из-за этих кустов. У меня просто не хватит совести ему показаться после того, как я выгнал его из своей жизни, растоптал все когда-либо существовавшие чувства ко мне, да и просто сделал чертовски больно. Только теперь я понимаю, насколько были ужасны мои поступки в прошлом. И даже желание стать великим музыкантом их не оправдывает. Я чудовище. Изверг, который только и способен на то, чтобы делать любимым людям больно. Но мне так хочется подойти к нему, почувствовать... Путь он хотя бы ударит меня, но это уже будет прикосновение! Но нет, на это я не способен − при всей видимой моральной силе я на самом деле настолько слаб, что сейчас не смогу сделать и шага навстречу. Но потом... Шеннон еще что-то говорит, я не слышу. Затем разворачивается и медленным шагом идет по дорожке к выходу. Я снова вижу только его спину, но на этот раз желание броситься вслед просто еле преодолимое. Чтобы снова не потерять, только не опять! Мне нужен Шенн, я не смогу и дальше жить без него... Когда он уходит на приличное расстояние, выползаю из своего укрытия. Смотрю на букеты, которые оставил брат. И только сейчас замечаю небольшую табличку под фотографиями улыбающихся мамы и бабушки, которую я почему-то не видел раньше. «Навсегда останутся в сердце. Спасибо за все. С любовью, Шеннон» Вот, значит, как... Меня уже и из семьи вычеркнули. Хотя, это, в принципе, логично... Нет уж, я так не согласен. Выудив из кармана куртки маркер, дописываю в конце «и Джаред». Не думаю, что это на что-то повлияет, но теперь я чувствую какой-то мизерный намек на облегчение. Ведь я тоже люблю их и буду помнить... Вроде я тоже принадлежу этой семье, хоть столько лет это отрицал. Я жалею обо всем, что произошло в прошлом. Я заигрался, думал не о том. Сосредоточился не на том, на чем бы следовало. Я идиот. Я поставил карьеру выше семьи и уже сполна за это поплатился. Я сожалею обо всем, что сделал или же наоборот не сделал по каким-либо причинам. Надеюсь, мои родные когда-нибудь смогут мне это простить. В последний раз вытерев слезы тыльной стороной ладони, покидаю кладбище. Сторож угрюмо смотрит мне вслед, словно и он корит меня за совершенные ошибки. Несколько следующих дней уходит на поиски Шеннона. Все это время я не могу усидеть на месте дольше пятнадцати минут, тут же подрываясь и начиная нарезать круги по комнате − очень сильно нервничаю. Вдруг он оттолкнет меня, как я когда-то − его? А может, у него счастливая жизнь, и он даже не думает обо мне? А что, если он даже со мной разговаривать не желает?.. Устав от подобных мыслей, я решаю выяснить все раз и навсегда. Путем невероятных усилий нахожу нынешний адрес брата, и вот − я уже в дороге. Я больше, чем уверен, что видеть меня он будет не рад... Но главное − я извинюсь перед ним за всю боль, которую причинил, постараюсь как-нибудь искупить свою вину, хоть это и непросто... А потом... ничего меня не будет удерживать на этом свете, и я, может быть, любезно составлю бабушке и маме компанию... Интересно, а если умру я, кто-нибудь будет плакать? Более того, найдется хоть один человек, который бы это заметил? Вряд ли. Стоило пытаться прославиться за счет того, что ни один человек и добрым словом не помянет тебя после смерти? Подхожу к дому Шеннона в смешанных чувствах. Где-то внутри живота ощутимо чувствуется огромный клубок нервов. Руки невольно теребят бумажку с адресом, так что от нее практически ничего не осталось. Звоню в дверь. Только бы ее открыл брат. Только он бы сейчас был один. Только бы он не захлопнул дверь перед самым моим носом. Хотя бы одно слово, одно касание! На крайний случай, мне будет достаточно и этого... Дверь открывается. На меня смотрит темноволосая голубоглазая девушка с кареглазым мальчиком на руках. Шеннон, ты настолько решил растоптать меня, что даже подобрал себе пассию − жалкую мою копию? − Чем могу помочь? − интересуется брюнетка. Ребенок отворачивается от меня, утыкаясь куда-то девушке в шею, и начинает всхлипывать. Даже детям Шеннона я не нравлюсь. Что тогда говорить о нем самом? Может, уйти, пока не поздно? Хотя, когда, если не сейчас? Не выясню все сегодня − больше такого шанса вообще не представится. − Мне нужен Шеннон Лето,− как давно я не произносил это имя. Боже, как же прекрасно оно звучит. Такое мелодичное, твердое... любимое. − Шенн, к тебе пришли! − кричит брюнетка куда-то внутрь дома и удаляется, на ходу успокаивая малыша. Вскоре моему взору предстает брат. Такой же, каким я видел его несколько дней назад. Странно, но он меня узнает в первую же секунду − это отражается в его взгляде. − Привет, Шенн... − смотрю в пол. Не могу поднять на него глаза: слишком стыдно. − Здравствуй, Джаред. Не ожидал тебя увидеть, если честно,− он тоже смотрит куда угодно, но не на меня.− Ты по делу пришел или просто соскучился? − в голосе сочится яд. Еще помнит. Не простил. − Я... Ты меня даже на порог не пустишь? − говорю первое, что приходит в голову, лишь бы не уходить отсюда прямо сейчас. Ведь прошло столько лет... Я не имею ни малейшего понятия, о чем говорить. − Почему же? Проходи,− он отодвигается от двери, пропуская меня внутрь. Я захожу, осматриваясь, и вижу уютное семейное гнездышко. Милое, очень гостеприимное жилище. Единственный, кому тут не место,− это я. Шеннон открывает передо мной дверь на кухню, я прохожу туда. − Как живешь? − снова задаю очередной не имеющий смысла вопрос. Ну не могу начать говорить о главном! Просто... не могу. − Неплохо, как видишь,− он пожимает плечами.− А ты? Как твоя музыка? − на последнем слове брат едва не морщится. − Никак. Знаешь, ты был прав... Ну, тогда, когда сказал, что... − Джаред, зачем ты пришел? − он прерывает меня, не давая закончить фразу.− Ты уже и так причинил мне достаточно боли. Все эти годы я потратил на то, чтобы привыкнуть, научиться жить без тебя. И у меня даже это получилось, я запрятал чувства глубоко внутрь сердца и привык жить так. И вот сейчас ты снова появляешься... Зачем, Джаред? Хочешь сделать мне еще больнее? Каждое из его слов будто кромсает душу острым ножом. Я не могу больше так. − Нет, Шенн. Я пришел... Слушай. Просто послушай меня и не перебивай, хорошо? − брат кивает. Я пытаюсь собраться с мыслями.− Так вот... Тогда, когда мы с тобой поругались... я ошибался. Я это понял практически сразу, но не хватило сил пойти к тебе, я просто струсил! Все эти годы я корил себя за то, что в тот день не остановил тебя... И ты был прав. Теперь у меня есть все − деньги, слава, поклонники... Но я никому не нужен, как ты и говорил. Абсолютно никому... − я надеюсь, он сейчас скажет, что я нужен ему, но брат молчит.− Знаешь, без тебя у меня даже музыки нормальной не получалось... В общем, Шеннон, прости меня, пожалуйста... Я осознал, что был в корне не прав. А ты... если бы я тогда тебя послушал, все было бы гораздо проще... И еще... Шеннон я все еще люблю тебя. Также как и тогда, когда мы были подростками... Может, у нас есть шанс?.. − Джаред, нет. Конечно, я тебя прощаю, но сейчас... Уйди. Пожалуйста, уходи. Прошли годы, многое изменилось. У меня своя жизнь, у тебя − своя. Я не хочу снова наступать на одни и те же грабли. Если я вернусь к тебе, а у тебя снова муза и вдохновение... Это ни к чему хорошему не приведет, понимаешь? Как обухом по голове. Впрочем, это вполне ожидаемо. Неужели я реально верил в сказку о том, что Шеннон так быстро все это забудет? − Почему, Шенн? Ты боишься? Ты же помнишь, что между нами было! Что изменилось? − Мы изменились. Мы уже не те, какими были. Спрашиваешь, боюсь ли я... Да. Я боюсь, что опять будет больно... Нет, Джаред. Это бесполезно. Возвращайся домой, занимайся музыкой... Также как это было и всегда. А я уж как-нибудь выживу. − Нет, Шенн! − по моей щеке снова стекает слеза.− Мне не нужна музыка! Мне ничего не нужно, если тебя рядом не будет! − Раньше надо было думать, братишка. Сейчас уже поздно. − Но Шеннон... − Джаред, я не люблю тебя, можешь ты это понять или нет!? Все, это прошло! Оставь это и живи дальше так, как ты привык. Ты не вспоминал обо мне восемь лет... Почему пришел сейчас? − Я понял, что всю мою жизнь поступал неправильно. Не знаю, с чего мне снизошло это осознание... Но это правда. Я сожалею обо всем, что говорил тебе! Если бы я мог повернуть время вспять, я бы тогда остановил тебя! И все было бы иначе. − Да. Но это невозможно. Уходи, Джаред. Нам больше не о чем говорить. У меня закончились аргументы. Я не знаю, что ему еще ответить. Но я не могу, не хочу уходить просто так! Я же... Я же люблю его. Я не хочу просто так расставаться. Не хочу покидать его навсегда... Если это последний раз, когда я вижу Шеннона... Резко подаюсь вперед, запечатывая его губы поцелуем. Одной рукой обнимаю его за шею, второй вцепляюсь в длинные волосы. Сначала целую медленно и осторожно − боюсь, что оттолкнет. Но Шенн... он... отвечает. Кладет руку на мою талию, прижимая меня к себе, и углубляет поцелуй. Как давно я не чувствовал его на вкус... Вжимаюсь сильнее в него – возможно, это последний раз, когда я могу его коснуться. Мгновение счастья длится недолго − Шеннона словно током отбрасывает от меня. Ловлю его взгляд. В глазах отражается целая смесь чувств: страх, радость, облегчение, похоть, злость, но любовь... кажется, ее действительно нет. Как...? Я никогда не поверю, что Шенн разлюбил меня, что бы он там ни говорил! Снова тянусь к нему за поцелуем, но на этот раз брат меня останавливает. − Джаред, по-моему, я ясно выразился. У меня не осталось к тебе чувств, прекрати это. − Шенн, я не верю в это... Не верю... − А придется. Знаешь, когда-то ты сказал мне, что гений должен быть один. И сейчас для тебя просто идеальное время − тебя никто не отвлекает, никто не пристает... Иди и твори в свое удовольствие. − Но сейчас мне это не нужно... Мне нужен ты. − Поздно. То есть, это все?.. Все закончится так просто? − Хорошо... В таком случае, ты меня больше не увидишь. Я больше никогда не попадусь тебе на глаза... Удачи. Я разворачиваюсь и выхожу из кухни, покидаю его дом. Я иду по улице, по щекам льются дорожки из слез. Люди шарахаются от меня, подозревая в неадекватности. Все, это конец. Теперь я действительно потерял все. Осталась только музыка... Но есть ли в ней смысл, когда некому слушать? Только пересекаю порог дома, как на меня обрушивается истерика. Я крушу все, что попадается под руку, все-таки разбиваю о стену гитару − теперь не жалко, уже ничего не жалко. Ноты красивым беспорядком разлетаются по двору. Разбиваю кулаком висящее на стене зеркало − настолько мне противно на себя смотреть. Я себя ненавижу так сильно, как только можно ненавидеть человека! Такие люди, как я, вообще жить не должны! Вытираю слезы окровавленной рукой, все лицо украшается кровавыми разводами. Пожалуй, это действительно конец... Теперь меня официально ничего здесь не держит. Следующим утром надеваю свой лучший костюм − если умирать, то красиво − и иду на обрыв. Прекрасное место: немноголюдно, высоко, и внизу скалистый морской берег − нет возможности уцелеть. А когда стоишь на вершине холма, так и тянет спрыгнуть вниз... Идеальное место для того, чтобы совершить самоубийство. С одной стороны, это удел слабых − сбегать от своих проблем. Но с другой... я не могу больше так жить! Нет ни сил, ни желания... Вот скоро будет хорошо... Всего какая-то пара минут полета, и потом вечный покой. Идеально просто. А все же, кто-нибудь расстроится, если меня не станет? И... как отреагирует Шеннон? Узнает ли он об этом? Да и будет ли ему дело до меня и моей смерти? Так странно... Я говорил, что гений должен быть один. Я в корне ошибался... придерживался этой теории всю жизнь − и что теперь? Умираю. Действительно один на всем это свете... И радости это как-то не приносит. Подхожу к самому краю обрыва и смотрю вниз, на скалы. Наверное, все же будет больно. Но зато быстро. Так, надо придумать последние слова... Что может отразить мою прошедшую часть жизни? «Я Джаред Лето, идиот, каких мало и единственное, чего добился в жизни − остался совершенно один» Как-то не слишком оптимистично. Хотя и сама ситуация к веселью не располагает. Ладно, к черту эти пафосные фразы. Все равно здесь нет никого, кто мог бы засвидетельствовать мою позорную кончину. Заношу ногу над обрывом... лучше просто шагнуть, чем прыгнуть − не так страшно... − Не смей этого делать! − Шеннон!? Или у меня уже галлюцинации на нервной почве. Чувствую, как меня крепко хватают за руку. − А кому от этого станет хуже? − я не пытаюсь вырваться из захвата, но и не оставляю попыток шагнуть в пропасть.− Я никому не нужен в этом мире, так зачем мне жить? Ради кого? А так... Умру тоже, и, может, не буду считать себя виноватым в смерти мамы и бабушки... Отпусти меня, Шенн. Я все равно это сделаю. Шеннон, не смей останавливать меня! Я же тогда струшу! А я не хочу жить! − В таком случае, я прыгну с тобой. Я даже забываю про свои суицидальные мысли, и брату удается оттащить меня на несколько метров от края обрыва. − Зачем, Шенн? Ты даже не любишь меня... Я не понимаю. Зачем он меня остановил? Чтобы я страдал лет на двадцать дольше? Брат обнимает мое лицо руками, заставляя смотреть ему в глаза. − Джаред, почему ты такой глупый, всему веришь... − он мягко чмокает меня в губы. − Чему я верю? Ты сам сказал, что не любишь меня, что я тебе не нужен! К тому же, у тебя жена и ребенок... − Джей, Господи... Это не жена, а просто подруга. И сын ее, он не от меня. А насчет остального... Прости, я специально сказал так... Не знаю, что мной управляло... Хотелось сделать тебе также больно, отомстить за прожитые годы... Я же не думал, что ты покончить с собой решишь! Прости меня, я просто не смог совладать с собой, хотелось хоть как-то наказать тебя... − В следующий раз можешь просто выпороть,− я, кажется, издаю нервный смешок.− То есть... ты все еще любишь меня? − Конечно, Джей. И не переставал. − Но почему ты столько лет...? − Тебе это не было нужно. − Мне всегда это было нужно! Просто я сам не понимал этого... Прости меня за все. Я, честно, изменил свое отношение ко всему этому. Я больше никогда не буду такой эгоистичной тварью!.. Брат крепко обнимает меня, целует сначала в щеку, потом в губы. Прижимает к себе, словно я могу прямо сейчас убежать. Нет уж, теперь я ни за что этого не сделаю... Не дождется, чтобы я от него ушел! В моей голове снова звучит какая-то мелодия, которую я нигде не слышал прежде. Возникает мысль − надо записать! − но я отгоняю ее. Еще тысяча таких мелодий придет в голову, если рядом со мной будет мой идейный вдохновитель. А если так... Получается, что для того, чтобы творить, гений не должен быть один?.. − Шенн? − брат переводит на меня взгляд. Мы уже спускаемся с обрыва, Шеннон, не отпуская, держит меня за руку.− Знаешь, я только что понял кое-что важное... − Что же? − Я всегда говорил, что творческий человек должен быть в одиночестве. Знаешь, почему? − Ну?.. − Потому что считал, что гений должен быть один, чтобы творить. Чтобы ему никто не мешал. Только сейчас я понимаю, как ошибался... Чтобы творить, гению нужен тот, для кого творить... Шеннон, не отрываясь, смотрит на меня, и сейчас я вижу в его глазах любовь. Я тянусь к брату за поцелуем. И понимаю, что сейчас я счастлив. Во сто раз счастливее, чем когда написал первую композицию. И радость в тысячу раз больше, чем когда мои творения признали... Получается, для счастья нужна вовсе не музыка... А в голове все еще звучит мелодия. Чувствую, я напишу еще много подобных шедевров... но только если мы будем вместе... Потому что гений ни в коем случае не должен быть один. Так ведь и загнуться недолго...