Отречение

За рекой догорал закат. Искры его багрового огня возмущали неровную гладь иссиня-чёрного озера, взбивавшей своими волнами пену у подножия старинной статуи, опустившей в воду свои мраморные ноги и вглядывающейся вдаль, где хмурые тучи наползали на небо. Малфой-Менор стоял поодаль, на холме, укрытый от мира высокой каменной стеной, увитой плющом и поросшей вдоль неё кустами багровых роз. Гермиона сидела на днище перевёрнутой лодки и развлекала себя тем, что выпускала звонко щебечущих птичек, по команде «Авис» фонтаном рассыпающихся из палочки навстречу своим собратьям, порхающих кругами неподалёку от побережья. Спустя минуту воздух рассёк негромкий свист, и рядом с Гермионой, угодив ногами прямо в воду, трансгрессировала девушка-блондинка с большими блестящими, как луны на рассвете, глазами. Платье Полумны Лавгуд взбилось волнами и являло собой прелюбопытнейшее зрелище: пышное, цвета ночи, оно рассыпало свои чёрные кружевные цветы по неровной водной глади, трепещущей в бликах факелов, установленных на побережье. Гермиона была закутана в чёрный саван, и, если бы не яркий полосатый, сбитый на бок гриффиндорский галстук, утонувший в волнах чёрных складок, девушку можно было принять за одну из статуй, украшавших подступы к причалу, от которого когда-то отходили лодки с гостями, наполнявшими шумом и весельем ныне мрачного и, казалось, заброшенного старинного поместья. - Это Фенрир уведомил тебя? – спросила Гермиона, коснувшись правой руки Полумны. - Приветствую! Я не знаю, я просто почувствовала ЭТО, и всё. Кто и почему призвал меня, я не знаю. Но, если это и произошло, значит, Ему это срочно необходимо, и мы должны выполнять указания, дарованные Им нам. Голос Полумны, казалось, исходил из бездонной бочки, столь глухо и монотонно звучал он в то время, когда её глаза, ничего не выражающие, уставились в одну точку. Вскоре, однако, она рассмеялась, увидев себя, стоящей по пояс в воде, и, забравшись на лодку, обняла подругу. Взмахнув палочкой, Лавгуд осушила юбку и взглянула по направлению к поместью. - Ты видела Малфоя? – спросила Полумна Гермиону. - Да он там вместе с отцом. Нарцисса отправилась куда-то по мелким поручениям. Сдался тебе этот Малфой, он же противный и высокомерный, и с того самого раза нос от меня воротит, как от помешанной. - Ты что, он вполне нормальный. Я не знаю, за что вы так друг друга ненавидите, но в школе Малфой хотя и был задавакой, но учился прекрасно, и, если бы ему ещё немного прилежания помимо талантов, то вскоре он подпихнул бы самого Снейпа. Чем сейчас занят наш хорёк? – блондинка хихикнула. - Кажется, принимает гостей. Яксли уже там, Рудольфус и Нотт, и Крэбб уже на месте. - Блин, как же чешется! – потёрла Полумна место у запястья. - Неудивительно. Лучше бы я и не знала, чего стоило врезать нам этот шрам, – задумчиво проговорила Гермиона, глядя на медленно поднимающуюся на небеса круглую луну. Полумна повернула руку запястьем вверх и обнажила её первым лучам Чёрную Метку, тускло светящуюся по краям фосфоресцирующим блеском. - Да ладно… - протянула она. - Я уже видела, как пытали Бэррингтонов и Ламберте, а про то, что сделали с Кеннетами, вообще молчу. Загляни в Омут Памяти в кабинете Люциуса, если представится такая возможность – там есть, на что посмотреть. - И когда ты всё успеваешь, ты же была принята совсем недавно! – удивилась Гермиона. Полумна Лавгуд отреклась с неделю назад, и только вчера Лорд Волан-де-Морт выжег ей на руке свою эмблему. Наверное, чистокровные волшебники куда лучше чувствуют атмосферу, царящую в обиталище себе подобных и понимают то, что ей, как скромной служке у великого тёмного мага, недоступно: Луна уже успела наведаться в поместье Малфоев, освоиться там и воспользоваться добрым расположением окружающих. Или не очень добрым, во всяком случае, к святая святых любого волшебника она доступ получила. Поболтав о том, о сём, подруги решили не затягивать с визитом в столь гостеприимный дом, и, осторожно спустившись с днища лодки, отправились в поместье, заставив невидимую руку нести им факел, освещающий дорогу впереди. Вскоре они были уже у главного входа в Малфой-Менор, и по звону серебряного колокольчика массивная, окованная железом дубовая дверь распахнулась, пропустив их в длинную тёмную галерею, освещённую газовыми рожками, с развешанными по стенам раритетами и фамильными портретами, неслышно бормотавшими им что-то вслед. Гермиону всегда охватывал какой-то особый, неясный трепет, когда она вступала в этот дом. Ей казалось, что только здесь она сможет обрести, наконец, то, что так долго искала в своих снах, искала и в утомительной яви, но никак не могла найти. Она уже не считала странным то, что примкнула к пожирателям, и страх за совершённое ею ради этого преступление – убийство своего возлюбленного, Рональда Уизли, отступал перед ощущением сопричастности к этому великолепию, хранящему не одну тайну и не одну историю, участниками которых были как приспешники Волан-де-Морта, так и его противники. Однажды, когда ей стало совсем невыносимо от разлуки с тем, кто составлял часть её существования, она села рядом с каким-то портретом и изложила всё как есть – всю свою исповедь души. Портрет на удивление спокойно отнёсся к её рассказу (да что тут удивительного – этот дом, казалось, будет равнодушно взирать на сам Апокалипсис глазницами своих стрельчатых окон), утешил её, как мог, предварительно посмеявшись над наиболее драматическими местами её повествования. Это был потрет одной знатной дамы, предка Люциуса Малфоя, жившей в далёком XVIII веке. Она, в свою очередь, начала длинную повесть о своих любовных похождениях, каждое из которых оканчивалось, как правило, безвременно кончиной героя или несчастным случаем, в результате чего любовник оставался калекой на всю жизнь или чего похуже. Гермионе, по глубокому убеждению этой дамы, должно было глубоко наплевать на то, что Рон долго мучился перед смертью, осыпая свою подругу поцелуями и признаниями в вечной любви. И следует в следующий раз побыстрее убрать тело, чтобы не было потом лишних проблем с Министерством. Ей, де, ещё повезло, что Дамблдор сразу сообщил всё родителям Рона, а не стал выяснять подробности происшествия, когда яд ещё не до конца растворился в организме парня. Мотнув головой, чтобы отогнать неприятные мысли, она поймала потерявшуюся было в полумраке Полумну, и свернула с ней в сторону лестницы, ведущей на нижний ярус. Со стороны подвальных помещений раздавались нечеловеческие вопли, как будто кого-то пытали раскалёнными щипцами. Заглушив эти звуки взмахом волшебной палочки, Гермиона наскоро поправила причёску перед огромным зеркалом, висящим в нише между двух подлестничных колонн, и оттащила хихикающую и вырывающуюся Лавгуд к высокой двери с позолоченными вставками в виде голов различных мифических персонажей. - Ну что ты, неужели всё так срочно! Я хотела посмотреть, что там происходит! – у Полумны вырвался нервный смешок, когда она кивнула головой в сторону подвалов. - Не до этого сейчас! А вдруг он уже ожидает нас? - Да ну… Скорее всего, он сейчас отчитывает Мальсибера за проваленное задание, или что-то в этом духе… Глянь-ка лучше сюда! Полумна подвела Гермиону к фонтану, вода в нижней чаше, вопреки мерно падающим на водную поверхность струям, оставалась идеально гладкой. Что это? – прошептала Гермиона, заворожённая тем, как холодные струи растворяются в ледяном пространстве безупречной глади, отражающей высокий потолок. - Присмотрись, - тоже шёпотом ответила ей Полумна, кивнув на чашу. – Сама всё поймёшь. Гермиона склонилась над фонтаном. Вода, казалось, была столь же чёрной и непрозрачной, как озёрные воды, возле которых они совсем недавно сидели с Полумной. Но, вопреки всему, в этом омуте как бы растворялись облака тончайшей белесой субстанции, напоминающей ту невесомую материю, в которую были облачены хогвартские привидения. Нагнувшись ниже, Гермиона различила странные звуки, доносившиеся, казалось бы, ниоткуда – эти еле слышные стенания как будто хотели поведать о чём-то важном и сокровенном, силились, но не могли это сделать. Вскоре Гермиона могла разглядеть уже и лица, прекрасные и гордые, но отчаявшиеся найти иное убежище. Кто-то на мгновение показался ей знакомым, но это видение вновь растворилось в чёрном сумраке вод. - Что это? – спросила она Полумну. Та хмыкнула. - Ты ещё спрашиваешь. Да, у Малфоев можно найти немало интересненького. В этом сосуде, если его можно так назвать, Волан-де-Морт милостиво разрешил заточать души отчаявшихся душ, от страха смерти так и не сумевших окончательно совершить переход в иной мир, и вот теперь они развлекают Люциуса, рассказывая ему о том, что они потеряли и что дала им смерть. В этом квинтэссенция мудрости Лорда. Что может быть страшнее Смерти? Гермиона хотела ответить, но промолчала. В ней ещё жила былая уверенность в то, что только сила и слабость может отделять одних людей от других, а о смерти она вообще не думала, почитая загробный мир за что-то, неподвластное логике. Но теперь, когда Полумна обратила её прямиком к тому, что она считала недостойным внимания, ей стало интересно и немного страшно. Ведь, несмотря на всё величие Тёмного Лорда, её саму в любой момент могла постигнуть та же участь – девушке слабо верилось в то, что она «на особом положении» у властелина тьмы, и посему неприкосновенна. В том мире, в котором она в последнее время жила, не было место надежде. В нём была только радость свершений и страх. Страх за себя и за своих близких. И ей казалось очень необычным, что такая девушка, как Луна, смогла в корень измениться за столь малый промежуток времени. Луне теперь не нужна была «Придира» - она читала исключительно книги по Тёмным Искусствам; Луна не выращивала цветов – в её душе распускались странные цветы, дурманящий аромат смерти которых был схож с рассказами Беллатрисы о том, как сладостно причинять боль. И, хотя Гермиона ещё и не совсем навострилась в запрещённых заклятьях, отрабатывая их на мелких грызунах и на тыквах Хагрида (расколются или нет?), под Империусом она вызнала кое-что у когтевранки Джессики: Луна теперь одна ходит в Запретный Лес по ночам. Ходила, во всяком случае, до тех пор, пока они обе не перебрались на каникулы в поместье Малфоев, наложив «Обливиэйт» на своих родителей, а Луна ещё – и «Силенцио» на своего ворона.